Rezensionen zum Buch «Последние истории»

В целом понравилось, хотя не скажу что это было легкое и всегда приятное чтение. Стиль автора необычен, некоторые предложения приходилось перечитывать не один раз, чтобы ухватить суть. Порекомендую эту книгу читателю вдумчивому, не боящемуся депрессивных нот в литературе.

Проза этой современной польской писательницы впечатляет и обескураживает. Это нечто настолько невообразимое и незабываемое. Волшебное и магическое. Для меня в ее прозе все уникально (не смотря на то, что она пишет о жизни и смерти), все необычно (хотя в общем-то множество казалось бы обычных физиологических подробностей) и безумно оригинально.

Она творит чудеса на страницах своих историй. Она сплетает все воедино тоненькими и прозрачными ниточками и окутывает читателя. Ее проза укачивает, погружает в себя, встряхивает… Все ощущаешь каждой своей порой и впитываешь… А какое наслаждение от ее языка, слов, мыслей… Важно не только о ЧЕМ она пишет, но и КАК она это делает. Не замечаешь как ты уже паришь где-то высоко. Любая попытка описать ее фирменный стиль заранее обречена на неудачу.

Жизнь не стоит на месте. Все люди – это одна большая цепочка, которую не разорвать. Мир крутиться и вертиться нескончаемо, и это не остановить. И причудливые узоры судеб магически переплетаются между собой.

Я давно собиралась прочитать что-нибудь О.Токарчук, и хорошо, что наконец-то это случилось. Даже нет: «случилось» - не то слово, оно не отражает всех оттенков смысла, которые мне хочется передать. «Состоялось» - вот подходящее, потому что это было не просто чтение, а встреча, или, если хотите, маленькое жизненное событие. А события отличаются от всяких происшествий тем, что они оставляют след в душе, не дают себя забыть и способны изменить жизненные установки.

Мне кажется особенно важным, что знакомство с автором началось именно с этой книги, потому что ее стилистика как нельзя лучше подходит выбранной теме. А тема – смерть, уход из жизни, который, хотим мы того или нет, составляет перспективу всякой жизни. Здесь три истории, по сути разных и связанных только темой, да упоминанием общих героев – матери, бабушки и внучки.

Книга очень настроенческая. Не атмосферная, что уже превратилось в расхожий штамп, а именно настроенческая, она рождает настроение и одновременно должна попасть в резонанс с какими-то собственными эмоциональными интенциями читателя. Мне кажется, это непременное условие, как заветные слова, открывающие двери, или как предметы, указывающие сказочному герою единственно возможный путь. Смерть требует тишины, печали, уединения и недосказанности, а еще медленного чтения между строк, синхронистичного домысливания с опорой на собственные переживания-воспоминания, и все это есть в книге: и тишина зимы, и сумерки заброшенного жилища, и одиночество маленького острова, на котором умирают черепахи, и герметичность личных воспоминаний. Вместе с тем книга не бессюжетна и не является потоком единичного сознания, скорее, наоборот – она переполнена внутренним движением, энергией стремительно проносящихся мыслей.

Вместе с героями ты попадаешь из зимы в лето, из конца в начало чьей-то жизни, из «права» в «лево» сделанных выборов, оставаясь все время в позиции молчащего соприсутствующего. Истории О. Токарчук рождают странное чувство вненаходимости собственного сознания: ты здесь, в сюжете, рядом с героем, думаешь вместе с ним, и в то же время ты не здесь и не с ним, а в стороне, сам с собой. Буддисты бы точно сказали: ты в бардо – в преддверии смертного состояния, в зазоре между жизнью и смертью, и ты с удивлением постигаешь: умирание – это искусство, требующее времени и сосредоточенности.

Мне больше других понравилась первая история: Ида, попавшая в аварию, забредает в заброшенное жилище двух стариков, вместе с внуком устроивших хоспис для умирающих животных. На ее руках умирает собака. Я почти уверена, что многие при чтении эпизодов с собакой вспоминали, как уходили из жизни их собственные питомцы, какие странные переживания они испытывали, наблюдая их уход. И я совсем молчу об уходе близких, свидетелем которого многим приходилось быть. Смерть, как истина, всегда где-то рядом, и просто почувствовать рядом с собой разверзающиеся края Ничто, о котором говорят экзистенциалисты, – необыкновенный по накалу эмоций и очень человеческий опыт, облегчающий, как ни странно, мысли о собственной кончине.

Средняя история слегка смешивает смерть с жизнью, рассказывая о неслучившейся в жизни Парки любви и пришедшей к ней только с кончиной Петро. Любовь, ты эмоция или когниция? - К нему, нелюбимому, адресованы ее воспоминания и вопросы. И переоценка жизненных ценностей. А в третьей истории смерть принимает обличье арьесовской «не своей», давая возможность жизни восторжествовать. Не случайно главные герои – бегущая от себя и любви близких Майя и ее десятилетний сын, а не Киш с его фокусами и стремлением поделиться остатками жизни. И, может, смерть, ты и вправду такой фокус-покус, после которого изрезанный на кусочки индийский мальчик снова будет цел и невредим?

Очень по-своему. Очень по-женски. Очень психологично. Очень терапевтично. Очень тонко. Очень близко. Очень синхронистично.

Очень понравилось.

Очень.

Умирание начинается, когда мы живем не своей жизнью. Возможно, книга и об этом. Уверенности нет. Произведение требует кропотливого, аккуратного вхождения в него. Лучше получалось читать утром. Вечером, если не умолкли собственные эмоции дня, скользишь по тексту без углубления.

Умирание, происходит не в старости, оно может начаться и в двадцать пять лет, например, после провала в супружескую жизнь. Все три рассказанные истории анализируют прошедшую жизнь. Две памяти о прошедшей жизни. Первая – так должно было случиться. Другая память – происшедшее в реальности, «событие, внешне похожее» на первое.

«Чем больше зазор между двумя потоками воспоминаний, тем они мучительнее. Все удалось не вполне, получилось не так и по неведомым причинам оказалось ущербным и невыразительным.»

Два противостоящих потока: «должно было быть» и «случилось». Противопоставляя их, человек постепенно убивает текущее, свое настоящее. Теряя себя, пытается найти маски, наряды, замену той утерянной жизни, предоставляемые культурой, например китч. Китч, как один из признаков умирания человека. Предлагаю оценить мысль автора в этом направлении:

«Китч – пустое поверхностное подражание тому, что было реально пережито, открыто впервые и единожды. Китч – вторичность, копирование, мимикрия, пытающаяся использовать уже существующие формы. Китч – имитация чувств, паразитирование на элементарном, примитивном аффекте и наполнение его ограниченным содержанием. Любая вещь, притворяющаяся другой с целью вызвать эмоции, есть китч. Любая подделка – нравственное зло, поэтому китч опасен. Китч для человека страшнее всего, даже смерти.»

Притворяться, лицемерить, не любить себя и других, отделиться от всех, подняться на гору, построить стену, замок, святость границ, а иначе неуверенность, хаос, потеря себя.

«Однажды ночью, – говорит он, – граница передвинулась. И оказалось, что мы на неправильной стороне. А поскольку без границ человек жить не может, пришлось отправиться на их поиски. Границы нужны людям, как воздух. Если бы не границы, самые разные, мы бы растерялись – кто мы такие, что нам делать, как жить. Границы затем и существуют, чтобы показать: не всякую черту можно переступить»

Одна из границ проходит между жизнью и смертью, другая, между «я» и «другие». Кто проводит эти границы, насколько они осознаваемы? В первой истории героиня исследует одну из границ, свое «я», как тело. Об измерении температуры градусником во время болезни:

«В самой необходимости пользоваться специальным прибором для исследования собственной физиологии, ибо в силу неких возмутительных обстоятельств, по какой-то идиотской ошибке природы человеческое существо ничего не ведает о своем теле. Составляя вроде с этим телом одно целое и являясь им, тыча пальцем в грудь и именуя его «я», мы понятия не имеем о том, что там, внутри, делается. Вроде бы чувствуем что-то – какие-то мурашки, головокружение и боль, прежде всего боль, но знание отсутствует, а ведь по логике вещей оно должно быть врожденным. Приходится по отношению к самой себе обращаться в предмет, вставлять в себя стеклянную трубочку, чтобы узнать, что происходит в собственной сердцевине.»

Третья героиня углубляет эти исследования, ломая некоторые границы.

«Что позволяет человеку видеть себя? Кто смотрит на него и на кого смотрит он? Кем на самом деле является тот, кого именуют «я», – наблюдающим или объектом наблюдения? Невозможно, чтобы оба они были «я», – нелогично, парадоксально. Это означало бы двойственность, а может, даже множественность человека.»

Мысль направляется к «недвойственности» – адвайта, единство. Или остаемся в множественности, разобщенности, в хаосе деталей, на которых заостряет внимание вторая героиня. Также, вспомним начало моего отзыва о раздвоении памяти. Наскучив выслушивать монологи своих «я», можно обратиться к «ты».

«Существуем ли мы в двух экземплярах, словно сиамские близнецы – коварный случай срастания спинами? … «Я» и «я» – их отношения туманны и загадочны. … А когда «я» обращается вовне, к «ты», внутренний театр монологов вынужден уступить место ритуальным диалогам.»

Где «Я» и «ты», там «я» яростно отстаивает границы.

««Я» попадает в зависимость от «ты», вынуждено постоянно себя очерчивать, не теряя бдительности и трезвости. …Когда неуверенность становится нестерпимой, «я» прячется под маски, иные из которых застывают, превращаясь в тюрьму. «Я» всегда слишком приближается к «ты», приходится отстаивать дистанцию, контролировать ее. Так что лучше сделать из «ты» «он», такие отношения наиболее безопасны, не позволяют «ты» подойти слишком близко.»

Все три героини споткнулись на «ты» и перешли на «он» … в первую очередь к мужской части общества. Что это? Отступление, побег? Даже сын называется мальчиком, чтобы увеличить дистанцию. Приведу отрывок, который, по моему мнению, характеризует основную мысль прожитых героинями жизней.

««Я» обязано быть прагматичным, сосредоточенным на собственной гладкой округлой поверхности, которая демонстрирует – да-да – свою форму окружающим, но прежде всего отражает внешний мир, не пропуская ничего внутрь. При том, что само способно осматривать объект со всех сторон, оценивать – принимать или отвергать. Одно уменьшать, другое увеличивать, регулируя восприятие. Превратить мир в «он», чтобы можно было пользоваться им как вещью и перекидывать из руки в руку, словно мячик, колдовать, создавать и исчезать.»

В этом, возможно, можно увидеть выход из замкнутой на себе округлой формы. Выход, считаю, автор демонстрирует на мужских персонажах. Добавлю, правда, что они же и причина ухода к обращению – «он». Поэтому роман не женский, а требующий синтеза, мужского и женского участия.

Произведение читать не просто. Много смертей и описания процесса умирания. Предположу что их больше, чем я заметил. Это давит. С первого раза трудно правильно понять и оценить книгу. Поэтому мой отзыв, это только штрихи, попытка очертить границы произведения, отделить часть, чтобы можно было поделиться с другими.

Это моя вторая книга Токарчук (я уже абсолютно уверено зову ее своим любимым автором) и пока создается впечатление, что один из фирменных рецептов этого известного польского прозаика - добираться до духовного, архетипического через физиологическое и земное.

"Чистый край", февраль 2003, зима в сердце Европы. Это история о 54-летней женщине, попавшей в аварию на зимней дороге (по пути к полузабытому родительскому дому) и нашедшей временное пристанище на Богом забытом хуторе у двух странных стариков, к которым внук-ветеринар привозит умирать больных животных. Зрелая жизнь Иды, ее детские воспоминания и впечатления кружатся над просторами чистого края, оседают снежинками, тают и уходят в небытие, под землю. Она размышляет о жизни и смерти, она тренируется умирать, и в целом мире, кажется, никому нет дела, что порой, ночами, ее сердце замирает вдруг и не бьется вовсе, и несмотря на все врачебные *Здорова* - бесконечная, запредельная белая тишина из самых недр прародительницы Земли выныривает на поверхность "словно голова допотопного чудовища, оглядывается и погружается обратно". Memento mori. И звуки постепенно возвращаются... Но Иде все равно хочется уткнуться лбом в холодный руль машины и на миг позабыть, что включенные фары, выстреливающие в небо, ничего там не обнаруживают.

"Парка", февраль 1993, леденящий ХХ век. История вторая берет смерть за отправную точку в мифологизированном путешествии по историческим реалиям ХХ века посредством истории жизни Параскевы (матери героини первой истории). Седая, высохшая старушка сидит на ледяной веранде рядом с умершим мужем и ...

Вечером я зажигаю ему громницу и выпиваю остатки водки, за его здоровье. И, видно, согреваюсь изнутри настолько, что начинаю таять — из глаз у меня капает вода и падает на белую руку Петро. Я стираю ее уголком покрывала. «Полежи тут трошкы, — говорю, — я зараз повернуся». Закутавшись в платок и Петрову куртку, пошатываясь, выхожу на снег. Ночь светлая, небо все в точках, чистое, как слеза. Точки складываются в слова, которые кто-то выкалывает для меня огромной космической шпилькой.

Юность, замужество, потеря родного края (пакт Молотова-Риббентропа), война, смерть ребенка, скитания и жизнь, обычная каждодневная жизнь, такая типичная женская судьба своего времени. Картина, нарисованная в предыдущей истории Идой обретает объем и ...трагичность. Парка-Параскева - то ли парка древнеримской мифологии, что держит под особым покровительством рождения и смерти, то ли святая Параксева Пятница, на которую окрещенные восточные славяне перенесли многие признаки и функции своего главного женского божества языческого пантеона.

Мне больше ни к чему оставшаяся жизнь. Я бы отдала ее за одно плавное движение твоей руки, приподнявшейся, чтобы приласкать меня. Но торговаться не с кем.

На снегу проступают буквы, то ли итог прожитой жизни, то ли строчки бесконечной истории про то, что "рано или поздно зима нас доконает"... "Фокусник", февраль, год Деревянной Лошади, вдали от зимы. История закольцовывается. Майя - иллюзия побега, летящее над землей порождение восточнославянского женского божества с христианским именем и богини вечной юности (Идун в германо-скандинавской мифологии), чье сердце сбоит ночами, юность прошла, а протертые яблоки призванные стереть смерть "бабка выплевывала на новенький халат из голубой фланели".

Мужчины в этой книги истончаются и тают - от земного, кряжистого Петра, полуэфемерного Николина до затерявшегося в дымках далей "Его", тают и проступают в итоге Мальчиком, который усваивает, что смерть - старый фокус и "существуют две истины - то, что есть, и то, что нам кажется".

Истории продолжаются. Иллюзии ткут ковер реальности, обрывая одни нити, чтобы начать другой узор, который также иллюзорен и невечен. Поломанный ковш Большой Медведицы черпает время и наши взгляды. Мы - воины света?..

Проза этой современной польской писательницы впечатляет и обескураживает. Это нечто настолько невообразимое и незабываемое. Волшебное и магическое. Для меня в ее прозе все уникально (не смотря на то, что она пишет о жизни и смерти), все необычно (хотя в общем-то множество казалось бы обычных физиологических подробностей) и безумно оригинально. Она творит чудеса на страницах своих историй. Она сплетает все воедино тоненькими и прозрачными ниточками и окутывает читателя. Ее проза укачивает, погружает в себя, встряхивает... Все ощущаешь каждой своей порой и впитываешь... А какое наслаждение от ее языка, слов, мыслей... Важно не только о ЧЕМ она пишет, но и КАК она это делает. Не замечаешь как ты уже паришь где-то высоко. Любая попытка описать ее фирменный стиль заранее обречена на неудачу.

Три истории. Три женские судьбы. Три личности. Все такие разные, но в жилах каждой течет родственная кровь. Женщина 54 лет, попавшая в аварию снежной зимой и оказавшаяся в глубинке. Ипохондрик. Пытаясь прощупать и прочувствовать свое тело и восстановиться, она уносится в дебри воспоминаний о своем детстве и родном крае. Размышляет о бренности нашего бытия и его обыденности, устремляясь в высь. Ее мать, которая сидит на веранде с мужем, который умер. Холодная и пробирающая история 20в. препарированная сквозь призму судьбы одной семьи. Не очень удачный брак. Различие в темпераментах и отношении к жизни сделали свое дело. Глухое и тоскливое одиночество. А вокруг лишь снег, по-которому можно пройтись и нарисовать узоры своей жизни, своих надежд, своих забот, своих разочарований... А потом мы оказываемся в жарком и влажном климате. Сингапур. Майя... Женщина с ребенком, которая летит и парит над пространством времени. Худая, стройная и прозрачная. В вечном движении. В постоянных размышлениях о внутреннем *я*, которое сталкивается с *ты*. О мире и его границах. Об истинах и умении понять и осознать себя и окружающий мир. Впитать его в себя. Жизнь не стоит на месте. Все люди - это одна большая цепочка, которую не разорвать. Мир крутиться и вертиться нескончаемо, и это не остановить. И причудливые узоры судеб магически переплетаются между собой.

Выбирая книгу для прочтения не смогла пройти мимо «нынешнего» нобелевского лауреата. Ольга Тока́рчук получила премию в 2018 с формулировкой: «за воображение, с энциклопедической страстью показывающее нарушение границ как способ жить», однако премия была отложена на год из-за скандала в Шведской академии наук. Проза Токарчук меня удивила. Три повести закольцовываются в единый роман через героев: мать – бабушка – дочь. Три женские судьбы. Разные, но похожие в своём столкновении со смертью: «Все умрут, он ты и я. Нет смысла готовить шпаргалку». Были ли они счастливы в своих исканиях?

Особенно пришлась по душе повесть «Чистый край», открывающая собой сборник. В ней господствует зима. Фиолетово-синяя живопись Рериха. Воздух. Вершины. Свобода. Отсутствие времени. Прощание с миром. Главная героиня будто бы застряла между «здесь» и «там» в поиске себя. Вряд ли можно подобрать одну трактовку развернувшимся событиям. Ида Март попадает в аварию – это факт. Но что происходит дальше? Существует ли мир занесённой снегом деревушки в реальности или это мистические помощники, выполняющие роль Харона? Не уверена, что смогла разобраться в замысле автора, но магия слова позволила прочувствовать сильный эмоциональный фон в этой части.

«Иде всегда казалось, будто в смерти есть нечто величественное, и все с ней связанное должно быть возвышенным. А она, оказывается, такая же серая, как жизнь.»

Из второй повести мы узнаём историю жизни «Хозяйки горнего края», матери Иды. Пережив страшные военные годы она поселяется с мужем в такой глуши, что на зимний период их полностью отрезает от цивилизации. В дом приходит смерть и всё, на что способна героиня – день за днём вытаптывать на снежном склоне горы сообщение всему миру. Эта часть обо всём понемногу. О жизни как она есть. О череде случайных совпадений. О повиновении судьбе и чужому слову. О счастье, но скорее о несчастье. Но самое главное о том, что все мы смертны.

«Вот если б человека можно было так омолодить, как дерево. Срезать с него плохие воспоминания, отскоблить всю боль, все разочарования, будто мертвую ткань; состричь ошибки, глупые решения, оплошности и осветлить мысли. Если б можно было поступать так каждую весну, чтобы входить в новый год чистым и невинным. Ясно ведь – рано или поздно зима нас доконает.»

Третья повесть составляет яркий контраст двум предыдущим частям. Когда в зимнюю стужу врывается раскалённый южный зной, теряешь опору. Он обезоруживает тебя прямотой, настойчиво требует внимания. Героиня здесь отходит на второй план. Её сын – главное, настоящее. Детское стремление познавать мир ещё такое искреннее и настойчивое, что смерть кажется нелепой выдумкой, фантазией иллюзиониста. И тем страшнее столкновение с ней.

«Однажды ночью, – говорит он, – граница передвинулась. И оказалось, что мы на неправильной стороне. А поскольку без границ человек жить не может, пришлось отправиться на их поиски. Границы нужны людям, как воздух. Если бы не границы, самые разные, мы бы растерялись – кто мы такие, что нам делать, как жить. Границы затем и существуют, чтобы показать: не всякую черту можно переступить».

Чтобы достигнуть необходимой кондиции и наконец-то пересечь границы сознания, выпейте-ка наше коктейльное трио «Последнии истории»: Пьётся в несколько этапов. Первый: смешать в пропорции 1:1 томатный сок и самогон. Ничем не украшать. Выпить. Второй: измельченный лёд насыпать в стакан; классическую самбуку с парочкой кофейных зёрен поджечь и выпарить; остатки жидкости вылить на лёд. Выпить. Вдохнуть пары. Третий: по всем правилам завариваете чай и разливаете в посуду из черепашьего панциря. Вам так же понадобятся фруктовые звёздочки и много зонтиков для украшения. Суть в том, что это «всего лишь мертвая черепаха».

Профит! Наслаждайтесь осознанием своей смертности.

Странное дело - готова признать, что книга очень хорошая - и при этом она мне не понравилась. Бралась я за неё с большим воодушевлением, поскольку полностью разделяю позицию автора - действительно, мне тоже категорически не нравится принятое сейчас во всей массовой культуре и информации нивелирование темы смерти. У современных людей взращивается такой образ жизни и мыслей, который словно бы предполагает вечное здоровье и молодость, и даже полунамёком не принято упоминать, что каждый из нас будет взрослеть, стареть, болеть умирать. На мой взгляд, это в корне неправильно - ведь старость и смерть - это полноценная составляющая жизни, и если стараться забыть о ней, то это приведёт к неумению пользоваться благами взросления и старения, а также невозможности достойно держаться перед лицом смерти. Так что я с удовольствием и предвкушением взялась за книгу, в которой автор задумал напомнить читателям о том, что человек должен помнить о смерти и относиться к ней спокойно. И тем не менее - не пошло. Хороший язык, хорошая лексика (резанул только явный недочёт переводчика «у русских есть уменьшительное «смерточка» - явно лучше было бы сказать «смертушка». Косяков украинского, которые, говорят, тоже присутствуют, я понять не смогла), красивые вспышки-образы («коровы лижут соль», «твёрдая как древо», маленькая звёздочка «как папа и дочка»), продуманная композиция, сквозной образ через все три сюжета, закольцовка начала и конца - всё хорошо - но при всём при этом через текст я продиралась с огромным трудом и перечитываниями, картинка упорно не хотела оживать. Первая часть - самая тяжкая, и невольно наводит на мысли, что, похоже, всё-таки не дело живому человеку писать про «бардо» - переходное состояние между жизнью и смертью, сумрачный край, в котором оказывается героиня, пропустившая дорожный указатель «Бардо». У меня сложилось впечатление, что героиня всё-таки погибла в автокатастрофе на первых страницах рассказа, и несколько дней её пребывания у стариков, муторные и похожие на тяжкий сон, с малопонятной невозможностью связаться ни с кем из мира живых - это те самые скитания души, завершившиеся в исходной точке - лбом на руле разбитой машины. Ещё заметка - подозреваю, что её «восхождение на зиккурат» - прямая цитата из Пелевина. Вторая часть, несмотря ни на присутствие в ней покойника, ни на мою неприязнь к людям такого типа, как эта старушка, с которой мы познакомились ещё в предыдущей главе, по воспоминаниям её дочери - несмотря на всё это, несмотря на трагичность рассказа о её очень нелёгком жизненном пути - действительно, эта часть получилась удивительно лёгкая, звонкая и жизнерадостная. Спасибо автору - старушка-героиня мне напомнила мою бабушку, чей характер и отношение к жизни всегда сильно меня раздражали - мне было неожиданно приятно увидеть его изнутри. Не так уж он плох, если посмотреть на это другими глазами. Третья часть написана явно в противовес к первой - там снег и мертвящий холод, здесь тропическая жара и раскалённое солнце. И по контрасту с первой, напротив, она показалась какой-то слишком пустой и легковесной - от неё осталась в голове словно картинка из рекламного буклета за авторством молодой женщины, героини этого отрывка - красивая витая ракушка на белом песке океана. Смерти там вроде бы тоже много - но какая-то она совершенно невероятная и несерьёзная, невозможно на этом пляже под этим знойным небом всерьёз поверить в смерть. По впечатлению от книги «Последние истории» странным образом напомнили мне «Дорогу» Маккарти - второй случай в моей читательской практике, когда книга, которая мне не понравилась, была перечитана сразу по окончанию прочтения, иначе никак не укладывалась в голове. И ведь кажется, что и Токарчук, и Маккарти пишут об одном и том же - у Маккарти тоже повествование идёт, по сути, о смерти - о бесконечном тяжёлом пути в мире после вселенской катастрофы - его героев окружает смерть и неизвестно, живы ли они сами - настолько невероятна возможность их существования в описанном Маккарти мире. И, повторюсь - обе эти явно хорошие и талантливо написанные книги настолько плохо воспринимаются, что, похоже, всё-таки не стоит живым пытаться описать посмертие.

Польская писательницы, наш современник. Такое родное наше славянское имя, да и фамилия, как и корни украинская. Но вместе с тем это уже другая ментальность. Первая часть рассказанная, 54 летней Идой, мне не понравилась чтобы ах и все. Что-то было хорошее, что-то не очень. Зато, мне безумно понравилась вторая часть "Парка". Очень хотелось бы ее прочесть в украинском переводе. И хоть иногда Параскева и говорит на украинском, но он какой-то ломаный, а ведь рассказ идет от ее имени, а значит, и мыслить она должна на украинском. Не знаю, даже чем, зацепила эта часть. Но она такая близкая, искренняя. Каждая героиня по-своему одинока, а меня притягивают такие героини. Вот вроде они имеют семьи, мужей, детей, имеют работы, соседей, окружающих, но в душе они одиноки, толи это наследственность, толи не умение найти нужного человека, или не умение быть в социуме. Через все три рассказа проходит смерть. В первом это умирающая собака, во втором муж, в третьем фокусник.

Вот если б человека можно было так омолодить, как дерево. Срезать с него плохие воспоминания, отскоблить всю боль, все разочарования, будто мертвую ткань; состричь ошибки, глупые решения, оплошности и осветлить мысли. Если б можно было поступать так каждую весну, чтобы входить в новый год чистым и невинным. Ясно ведь – рано или поздно зима нас доконает.

Все три истории происходят зимой, две в Польше, одна на острове в Китайском море. Все три героини родственницы, но вместе с тем они плохо знают друг друга, целенаправленно убегают от дома и всего, что с ним связано. Хотя и любят своих матерей.

Это чисто женская книга, мужчины здесь играют второстепенную роль. Они просто есть в жизни, они меняют жизнь героинь, но на их месте могут быть другие мужчины, которые бы тоже меняли жизнь, но для женщин они не играют той роли которую должны были бы играть.

Якщоб створював підбірку морально важких книг, ця наблизилася б до 3 місця. Стилістично чудове вбивство нервової системи. У 1 частині є все, що ненавиджу до скрегіта зубів: безсилля людини перед фізичною неміччю та жахливою випадковістю; біль втрати улюбленої домашньої тварини - один в один співпадаюча з щоденним сумним ритуалом уколів, спробами накормити, винести на вулицю, чергувати вночі; невщухаючим сумом навіть впродовж двох років. Довгий час читав, залишав, знов читав, сподіваючись на проблиск світлого; нехай не оптимістичного, але з натяком на можливу радість у житті героїв. Нажаль! 2 частина ще похмурніше. Як можна зруйнувати своє життя та спотворити його іншому. Тільки 3 частина здалася хоч не дуже приємною за змістом, але не такою нещадною, як попередні. Манера оповіді нагадувала "Пана з Сан-Франциско". За сюжетом- нічого спільного, але нервове напруження схоже. Рекомендувати можу тільки товстошкірим з сталевою нервовою системою поціновувачам красивого складу.