Глава 1
Единственное, в чём она была уверена – так это в том, что её зовут Маша, и что ей чертовски плохо. Наверное, не может быть хорошо, когда ты сидишь на клочке пористого, серого снега в какой-то подворотне, а твоя голова пульсирует от боли. Она приложила руку к затылку и охнула. Подбородок свело от гадкого чувства, её вырвало. Закружилась голова. «Только бы не упасть в собственную рвоту», – пронеслось у неё в голове отчаянное.
– Мария! Что случилось? – она с трудом повернулась в сторону голоса. Мушки, истерично мелькающие перед глазами, мешали разглядеть подбегающего к ней мужчину, его голос звучал взволнованно.
– Господь всемогущий! Что произошло? – этот вопрос Маша тоже проигнорировала. Во-первых, она полагала, что её вид был красноречивее любых слов. Во-вторых, она сама не знала.
Мужчина подхватил её под мышки и поднял на ноги. Идея была паршивая. Колени у Маши подогнулись, и она практически обвисла в руках своего спасителя. Вдобавок ко всему, сердце забилось где-то в горле, совершая примерно миллион ударов в минуту.
Мужчина с некоторым усилием подхватил её на руки и пошёл в неизвестном ей направлении. Маша смогла, наконец, прогнать назойливых мушек и вгляделась в его лицо. Тонкие, почти изящные черты. Чёрные волосы, густые брови. Красивый. И незнакомый.
– Кто вы? – спросила она.
– В каком плане, кто я? – он даже споткнулся, от чего Маша подпрыгнула на его руках. Боль, вспыхнувшая в голове, заставила её зашипеть.
– Прости, прости, – торопливо сказал мужчина, его дыхание сбилось, – сейчас, до машины немного осталось.
Буквально через несколько шагов они дошли. Он осторожно помог ей забраться внутрь, сам устроился на водительском сидении и завёл двигатель. Заработала печка, обдавая Машу теплом. Она вздрогнула, только сейчас поняв, как замёрзла. Мужчина не отрывал от неё встревоженного взгляда.
– Мы знакомы? – нахмурилась Маша.
– Я – Даниил, – он сглотнул, – а ты меня разве не помнишь?
Она вгляделась в его лицо. Ничего внутри не отозвалось. Она покачала головой и тотчас же об этом пожалела – боль, мушки и звёзды вернулись к ней, прихватив с собой тошноту.
– Мария, – его голос звучал нерешительно, – ты что вообще помнишь? Какое сегодня число?
В голове было пусто. Маша перевела на Даниила взгляд, полный ужаса.
– Я, кажется… Кажется, я не знаю.
Он начал нервно стучать пальцами по рулю.
– Что-то случилось – на тебя, видимо, напали. Нет сумки, украшений – хотя я, конечно, не видел, в чём ты вышла из дома…
– Мы что, живём вместе? – она бы смутилась, если бы не было так плохо.
– Мы… что? – Даниил неловко потёр шею, – Мы… да. Да, живём вместе.
– Встречаемся?
Он странно посмотрел на неё, будто собираясь с мыслями. Потом медленно, выговаривая каждый слог, произнёс:
– Ты – моя жена.
Маша на секунду прикрыла веки, с трудом разлепив их обратно. Ситуация категорически отказывалась поддаваться анализу.
– Я тебя не помню, – сообщила она Даниилу.
– Это ничего, – он наклонился, чтобы пристегнуть её ремнём безопасности, – мы сейчас поедем в больницу, и там тебе обязательно помогут.
Она кивнула и откинулась на спинку сиденья. Ей было настолько плохо, что она не могла сомневаться и испытывала некоторое безразличие к тому, что будет дальше. Машина тронулась и, попетляв между жилых домов, выехала на улицу. Под ровный гул мотора Маша отключилась.
Когда она открыла глаза, они въезжали в незнакомый двор. Казалось, ей стало ещё хуже. Головная боль, вязкая, как кипящая манная каша, никуда не делась, как и тошнота. В глазах двоилось, и Маша с трудом соображала, что происходит. Она слышала, как стих двигатель машины, хлопнула водительская дверь. Её обдало холодом – Даниил подхватил её на руки и вытащил из машины.
– Мы… в больнице? – непослушными губами прошептала она.
– Не пугай меня, – выдохнул он, – мы только что там были.
Маша прикрыла глаза. Мысли разбегались от неё во все стороны. Даниил занёс её в дом, в квартиру, в незнакомую спальню – хотя она всё равно не могла её как следует разглядеть. Едва оказавшись в постели, она заснула.
Проснулась она, по ощущениям, спустя несколько часов. Откуда-то из соседней комнаты раздавались голоса. Один из них тихий, спокойный принадлежал Даниилу, а второй – женщине. Она разговаривала на повышенных тонах, видимо, этим разбудив Машу.
– Ты чёртов идиот!
– Не разговаривай так со мной.
– Зачем обещать то, чего ты не можешь выполнить?
– Успокойся, не разбуди её.
– Да плевала я!
– Анна, – в его голосе послышалась угроза, – я начинаю терять терпение.
– Что ты говоришь! Выгонишь меня – кто тебе тогда поможет?
– Ты незаменима.
Несколько секунд была тишина.
– Зачем ты это сделал? – совсем другим тоном, с надрывом спросила Анна.
– Она моя жена.
– А что насчёт того, что ты говорил мне?
– Обстоятельства изменились.
– Господи, я не могу больше это слушать.
Послышался какая-то возня, голоса стали еле слышны. Маша прислушивалась к звукам, но скоро её снова утянуло во тьму.
***
Утром Маша выяснила, что белый свет ей не мил. Точнее, вообще любой свет. Солнце проникало сквозь лёгкий тюль и светило ей прямо в глаза, отчего они начали слезиться. Простонав что-то невразумительное, Маша закрыла лицо руками.
– Проснулась, любимая? – над ней склонился Даниил, – Что такое? Свет?
Услышав, что шторы закрылись, Маша осторожно отняла руки от лица. Муж присел на кровать и погладил её ногу.
– Как ты себя чувствуешь?
– Как человек, который хочет в туалет, – призналась она, осторожно садясь. Одеяло соскользнуло вниз, и она поняла, что была в одном белье.
– Я взял на себя смелость тебя раздеть, – Даниил вежливо отвёл глаза в сторону, – сейчас принесу тебе халат.
Маша натянула одеяло обратно на грудь и оглядела комнату. Это была небольшая, абсолютно обычная спальня. В центре, как водится, стояла кровать с двумя тумбочками. Напротив – комод. Маша устало всматривалась в обстановку, сквозь головную боль понимая, что не узнаёт ровным счётом ничего. Вернулся Даниил с тоненьким шёлковым халатиком в руках. Она накинула его на плечи и осторожно, опираясь на его руку, встала. Голова всё так же кружилась, мутило. Даниил проводил её до ванной и хотел зайти с ней внутрь, но она отказалась. Одной рукой вцепившись в край раковины, Маша кое-как умылась. В зеркале отражалась бледная, растерянная молодая женщина. Под глазами – тени, длинные светлые волосы всклочены. Она осторожно ощупала затылок, морщась от боли. По ощущениям там, под спутанными волосами, была огромная гематома, но не было ни крови, ни перелома. Кое-как приведя себя в порядок, она вышла из ванной.
– Почему меня не оставили в больнице? – спросила она, когда Даниил подхватил её под локоток.
– Думаю, не было необходимости.
– Что сказал врач? Я вообще не помню, как мы там были… – Маша с облегчением вернулась в кровать, уложила голову на подушку.
– Такое бывает, – Даниил снова присел рядом, – у тебя сотрясение мозга. И, как следствие, небольшая амнезия.
– Небольшая, – прошептала Маша, рассматривая звёзды, скачущие перед глазами, – я даже тебя не помню. Я даже не знаю, сколько мне лет…
– Да, врачу ты тоже не смогла ответить на эти вопросы, – Даниил потёр шею, – но я могу. Тебе двадцать восемь. Мы с тобой женаты почти пять лет.
– Прекрасно, – прошептала Маша, чувствуя, что снова проваливается в сон, – пять лет…
– Отдыхай, любимая, набирайся сил, – Даниил склонился и оставил нежный поцелуй на её щеке, – моя жена должна быть здоровой.
***
В дурацком, полусонном состоянии, Маша провела несколько дней – сколько точно, она сказать не могла, потому что для неё всё слилось в единое тошнотворно-мутное пятно. Она только знала из рассказов мужа, что был март 2018 года, и одно только это знание довело её до слёз – воспоминания обрывались где-то в 2007, когда она была в выпускном классе. Вот она стоит с подругой Алёнкой в арке недалеко от школы и осуждающе смотрит, как та затягивается вонючей сигаретой, вот думает, где отмечать Новый год, а дальше – пустота. Не то чтобы она чувствовала себя школьницей – да и отражение в зеркале не давало впасть в сладостный делирий – просто она очень смутно представляла, чем занималась последние одиннадцать лет.
Вдобавок, ей постоянно снился один и тот же сон: будто бы она была в небольшой уютной комнате, сидела на коленях у светловолосого красавца, и знала, как во сне бывает, что на улице мороз и вьюга. Внутри же этой комнаты, на руках у этого человека, ей было тепло и уютно. Она тщетно пыталась вспомнить лицо мужчины из сна – оно расплывалось, ускользало от неё, оставляя в памяти только образ: светлый, нежный, откровенный. И она точно могла сказать, что это был не Даниил.
Муж не отходил от неё ни на минуту. Это радовало – ей было плохо, ей было тревожно, она постоянно путалась в днях, переспрашивала одно и то же. Он рассказал, что на неё, по всей видимости, напали грабители и стукнули по голове чем-то тяжёлым, что у неё украли сумку с паспортом, деньгами, ключами… Хорошо, что Даниил в тот вечер шёл ей навстречу.
Он предвосхищал все её желания, ухаживал за ней. Муж помогал ей добираться до ванной комнаты, приносил еду прямо в кровать, рассказывал об их жизни, но совсем немного. «Не хочу, чтобы у тебя появились ложные воспоминания», – грустно говорил он. А Маша хотела, чтобы уже появились хоть какие-то. Когда он принёс ей их свадебную фотографию в рамке, она выронила её из рук и снова горько заплакала, не узнав ни платья, ни места, где их сфотографировали.
Даниил старался отвлечь её от грустных мыслей.
– Хочешь, я тебе почитаю? – предложил он одним томительным вечером, держа в руках небольшой томик – самой ей, по предписанию врача, нельзя было ни читать, ни смотреть телевизор, – мой любимый поэт.
Маша натянуто улыбнулась, изобразив заинтересованность – она не помнила, чтобы была особой любительницей стихов. Но, судя по всему, полагаться на память ей и не стоило.
Даниил устроился на стуле около комода, где стояла лампа с её прикроватной тумбы – Маша всё ещё плохо переносила свет. Он откашлялся.
О тех мгновеньях позабудешь ты?
В тени Любви мы их похоронили,
Чтоб милых тел, не отданных могиле,
Касались только листья и цветы.
В цветах – отрада, что давно мертва,
В листве – надежда, что угаснет вскоре.
Забыть мгновенья, что погребены?
Но смутный ум раскаяньем томится,
Но память сердцу тягостней гробницы,
Но суд вершат непрошеные сны,
Шепча зловещие слова:
«Минувшая отрада – горе!» 1
С его последним словом в комнате повисла тишина. Не уютная, полная раздумий, а плотная, давящая, пропитанная насквозь невысказанным упрёком и болью. Было в этой тишине ещё кое-что. Тоска. Отчаяние женщины, не узнающей голос собственного мужа.
Удивительное чувство – ты знаешь, кем является этот человек, ты видишь, как шевелятся его губы, как кончик изящного носа поднимается вверх и вниз, в такт словам, как с каждой строчкой разглаживается морщинка между его бровей, но тембр, интонации – ничто не вызывает в душе отклика. Ни трепета, ни узнавания.
– Ты побледнела, – Даниил заложил пальцем страницу и прикрыл томик, – тебе нехорошо?
Маша тяжело сглотнула, не в силах отвести от него распахнутых глаз. Горькое, гадкое чувство вины царапало горло. Он столько для неё делал – откликался на малейший зов, кормил, прикладывал компрессы ко лбу, развлекал. А она не могла его вспомнить. Для неё он оставался, фактически, незнакомцем.
Даниил положил томик стихов на тумбочку, присел на край кровати.
– Что такое? – он заботливо поправил ей одеяло, – Ты хочешь чего-то?
Маша покачала головой.
– Расскажи мне что-нибудь о нас, – попросила она, – как мы познакомились, например.
Даниил слегка задумался, лёгкая улыбка тронула его красиво очерченный рот.
– Могу рассказать, как я понял, что влюбился в тебя.
– Прямо влюбился?
– Именно! Мы пересекались с тобой и до этого, но однажды мне показалось, что я увидел тебя настоящую… Я тогда шёл по каким-то скучным делам. Был март, как и сейчас, ветреный и непостоянный. Ты шла мне навстречу – распахнутая куртка, волосы заплетены в косу – вся погружённая в собственные мысли. Ты морщила нос и совсем не смотрела под ноги. Наступив из-за этого в лужу, ты не рассердилась, не была раздосадована, только посмотрела на промокшие ботинки и развела руками, мол: «вот, какая я неуклюжая». Я тогда решил, что ты – не такая, как остальные. Ты чище, лучше, светлее…
– Ты рассказываешь это, как сказку, – тихо сказала Маша.
– Для меня это и было в какой-то мере сказкой, – Даниил грустно улыбнулся, – и, как водится, судьба нас потом развела. У меня был очень непростой период.
Он свёл густые брови на переносице, будто ему было неприятно вспоминать о том времени. Маша осторожно дотянулась до его руки.
– Поделишься?
– Да нечем делиться, – он горько усмехнулся, – я пробовал жить на полную катушку, понимаешь? Пробовал всё, что мне запрещали родители.
– Ты имеешь в виду…
– Да. Алкоголь, вещества, вечеринки, – он поморщился от отвращения к самому себе и поспешил оправдаться, – но ты не думай обо мне плохо, Мария! Я зря, наверное, тебе это рассказываю, ты сейчас очень впечатлительна…
– Нет, что ты, я хочу узнать тебя, – Маша уселась повыше, отпустив его руку, и уточнила, – узнать заново.
Он поймал её взгляд, полный сопереживания, и его лицо слегка расслабилось.
– Всё это в прошлом. Я тогда был глуп – отрывался за отрочество, проведённое в музыкальной школе и на танцевальных тренировках.
– Ты занимался танцами? – Маша теперь увидела то, на что не обращала внимания раньше: плавность его движений и осанка намекали на спортивное прошлое.
– Да, – он сделал неопределённое движение рукой, – мама говорила, что у нас дворянские корни, которым нужно соответствовать. Но я, конечно же, тогда совсем не хотел тратить время на образование. На меня ужасно давили запреты.
История Даниила не была удивительной – подростки, получившие строгое воспитание, часто срывались впоследствии, – но у самой Маши никогда не было желания бунтовать. Она была очень послушным ребёнком – делала всё, чтобы угодить матери. Только вот это не помогло.
В день, когда мама ушла, родители не ругались. Мать спокойно ходила по квартире, собирала вещи, как если бы не происходило ничего особенного. Шуршала одеждой, гремела ящиками. Маше даже показалось, что в какой-то момент мама начала напевать себе что-то под нос, но она не была уверена точно. Маша была в своей комнате, делала вид, что учит уроки, а сама невидящим взором смотрела в тетрадь, автоматически выводя каракули на полях, и слушала, слушала, слушала… Вот мама открывает очередной шкаф, складывает какие-то вещи, перебирает банки, бормочет под нос. Скрип дверки, значит, здесь она закончила. Маша подумала, что всё она, конечно, не заберёт. Квартира была пропитана ею, на каждой полке, в каждом углу, казалось, был след её пребывания. Этот след было не стереть, не вытравить. Мать продолжала собирать вещи. Сколько ещё осталось шкафов? Сколько ещё осталось часов? Минут? Она уйдёт и всё. Маша точно знала, что всё.
Конечно, она оказалась права. Конечно, она не была этому рада. Отец ещё виделся с матерью, на суде, а вот Маша – больше никогда. Даже во сне, бесконечно возвращаясь в эту квартиру, она не искала там мать, она искала там её вещи, искала там своё детство…
Мать ушла не оглянувшись, сжигая за собой мосты. Отец был раздавлен, потерян, он даже не пытался скрыть своего горя.
Хотя бы это Маша помнила. Ей тогда было пятнадцать лет. «Зато это сблизило нас с отцом… Отец…». Озарённая внезапной мыслью, она подняла глаза на мужа.
– Даниил, а как же папа? – выдохнула она, – Ты сказал ему, что со мной случилось? Он, наверное, жутко волнуется!
Даниил как-то странно сморщился.
– Мария, у вас всё сложно, – нехотя сказал он, – вы не общаетесь.
– Не может быть, – не поверила Маша, – но почему?
– Так бывает, что дети становятся обузой, – Даниил посмотрел на неё с сочувствием, – но ты не должна волноваться об этом. Это дело давнее.
Маша молчала, чувствуя, как в душе поднимается горькая обида. Она поверила Даниилу – в глубине души, она всегда ждала момента, когда и отец поймёт, что она ему не нужна. Но, всё равно, было больно. Возможно, в прошлом она уже научилась с этим жить, но сейчас этот путь начался для неё заново.
Глава 2
Спустя пару дней туман, покровом обволакивающий её сознание, начал отступать. Она стала чувствовать себя намного лучше, и Даниил предложил ей прогуляться по квартире.
Помимо спальни, в которой Маша уже успела оглядеться, и ванной, в квартире была гостиная, совмещённая с кухней. Комната была отремонтирована в том стиле, который был популярен, когда Маша ещё была маленькая – многоуровневые гипсокартонные конструкции на потолке, обои с тяжёлым перламутровым рисунком, кухонный гарнитур – тёмно-коричневый, с резными дверками шкафов и матовыми стёклами. Всё это напомнило Маше квартиру её одноклассницы, у которой она была в гостях лишь однажды, когда ей было лет девять. У девочки был день рождения, и Машу пригласили только из-за того, что подруга Алёна отказывалась идти без неё. Впечатлений им тогда хватило на долгие часы обсуждений, ведь за ними прислали машину с водителем, а ремонт в огромной квартире одноклассницы был сделан по последней моде того времени.
«Кажется, это называлось евроремонт», – подумала Маша, проводя пальцем по завитушке на шкафу. Обстановке явно было много лет, хотя всё выглядело опрятным и целым.
Она присела на огромный кожаный диван и сложила руки на коленях. Её глаза продолжали бродить по комнате, выхватывая новые детали, которые ей были совсем не по вкусу.
– Такой интересный интерьер, – осторожно сказала она, – мы давно тут ничего не меняли?
Она сказала это и испугалась, что вопрос звучит нетактично, с намёком. Но Даниил, казалось, не обиделся. Его лицо было странно-задумчивым, когда он сел рядом с ней.
– Я не хотел тут ничего менять, – тихо начал он, – потому что квартира принадлежала моей матери. Ремонт здесь сделан по её вкусу и был окончен незадолго до её смерти.
– Смерти? – Маша взглянула в его светлые глаза, чувствуя себя ужасно, что приходится уточнять такие вещи. Муж искривил губы.
– Она наложила на себя руки, когда я был подростком.
Маша прикрыла рот ладонью.
– Господи, – прошептала она, – мне так жаль, Даниил! Прости, прости, что затронула эту тему, я не знала… Не помнила…
– Не извиняйся, – он покачал головой, – я бы тоже хотел это забыть.
Искренне желая утешить, Маша дотянулась до его руки. Даниил переплёл их пальцы.
– Может быть, ты расскажешь мне о ней немного?
Он кивнул с некоторым удовлетворением: казалось, он и сам хотел поговорить на эту тему.
– Она была удивительная женщина, – начал он с лёгкой полуулыбкой, – знаешь, я бы сказал, спокойная снаружи, но сдерживающая бурю внутри. Увлекающаяся всем, но не интересующаяся ничем. Желающая внимания и страдающая от одиночества, – он вздохнул, – от этих противоречий с ней часто случались «эпизоды», как их называл отец. Тогда она уезжала сюда, ложилась на кровать и ни с кем не хотела общаться, даже со мной.
– У неё была трудная жизнь? – тихо спросила Маша.
– Они с отцом были очень разными, это её мучило, – он слегка сморщился при упоминании отца, – он больше про тело, а она – про дух. Она всегда говорила, что я – кровь от её крови, плоть от плоти, что мы совсем не такие, как он. Ему никогда было нас не понять, – он слегка склонился к Маше и продолжил тихо, почти шёпотом, – и это он виноват в её смерти.
Маша поражённо смотрела в его глаза, чувствуя, как волоски на её руках встали дыбом. Ей стало зябко в тонком халате.
– О чём ты…
– Но это всё не важно, – Даниил прервал её, встрепенувшись, будто переключившись, – ты спрашивала про интерьер. Хочешь, переделаем здесь всё? Уберём напоминания о грустных днях?
Маша покачала головой, не понимая, почему к её глазам подступили слёзы. Такая неожиданная смена темы была сродни резкому торможению.
– Я… как я могу, – выдавила она, – если много лет всё было так, в память о твоей матери. Я же, видимо, жила с этим, меня всё устраивало.
– Это так, – Даниил провёл большим пальцем по тыльной стороне её руки, задумчиво глядя ей в лицо, – ты всегда была очень милой и с радостью мне уступала.
Он ласково улыбнулся, коснулся её щеки.
– Мы с тобой безумно похожи, Мария, – сказал он, – покинутые родителями, отверженные. Поэтому меня и притянуло к тебе. Ты – моя родственная душа. Ты не помнишь наших отношений, но ты должна это чувствовать! Ты же чувствуешь, правда?
– Правда, – эхом ответила Маша, загнанная в тупик его напором, словно у неё не было возможности ответить иначе. Она кривила душой. За эти дни она немного узнала Даниила – хотя, сама формулировка этой мысли вызывала у неё нервный смешок: немного узнают, обычно, новых знакомых, но не человека, с которым живёшь уже пять лет.
Тем не менее, с Даниилом она знакомилась заново. Он всегда ложился с ней в кровать, но не нарушал границ её вынужденного отчуждения, накрываясь отдельным одеялом. Его привычки были безупречны – он вставал по первому звонку будильника, надевал рубашку и брюки – по его утверждению, домашние, – готовил незамысловатый завтрак. Дни он проводил рядом с Машей, как правило, погрузившись в чтение очередного тома в твёрдом переплёте. «Я давно мечтал об отпуске, который я мог бы посвятить чтению, – с улыбкой говорил он ей, – но мне ещё приятней посвятить его и чтению и заботе о тебе». Машу трогали эти слова, но, в то же время, они напоминали ей о том, что она должна как можно быстрее вспомнить, как любила Даниила, ответить на его чувства. Она искренне желала вспомнить хоть что-то, хотя бы малейшую деталь, которая поможет ей ощутить что-то кроме неловкой благодарности, почувствовать себя его родственной душой.
Пока получалось плохо.
***
Была ещё подруга. Это испытание Маша выдержала с трудом: она не любила новые знакомства и не ждала тёплых эмоций от встречи с подругой, которую совсем не помнила.
Она пришла, когда они с Даниилом только-только вошли в новый ритм жизни – Маша вот уже несколько дней ненадолго выходила из спальни, хотя нельзя было сказать, что до конца оправилась. Подруга – высокая брюнетка с яркими губами, появилась однажды вечером. Она была одета в стильные, приталенные брюки, на плечи был накинут пиджак с бахромой – возможно, тоже стильной.
– Машенька, – дрожащими губами прошептала подруга и полезла обниматься. Она была настолько лоснящейся, что Маша, в пижаме и с небрежным пучком на голове, почувствовала себя рядом с ней блёклой и неухоженной. Одеревенелой рукой она похлопала подругу по плечу.
– Ты совсем-совсем ничего не помнишь? – спросила гостья, когда они разместились на диване. Она окинула её взглядом, полным сочувствия, – Даже меня?
Маша покачала головой. Она помнила только Алёну, с которой была знакома с самого детства. У неё было забавное, милое лицо – русая чёлка, маленький нос в веснушках – и абсолютно не соответствующая внешности ехидная натура. Когда-то они были не разлей вода. Девушка, сидящая напротив, была совсем на неё не похожа.
– Давай тогда я тебя познакомлю, – Даниил, сама вежливость, принёс им по чашке чая, – это Анна, вы дружите с университета.
– О..очень приятно, – Маша облизнула ставшие внезапно сухими губы. Она вспомнила Анну – нет, не в университетские годы, а в свою первую ночь здесь, когда сквозь дымку пульсирующей боли до неё добрался недовольный голос: «Выгонишь меня – кто тебе поможет?». Чашка чая начала постукивать о блюдце, поэтому Маша поставила её на журнальный столик.
– Значит, с университета, – она приклеила улыбку, – а где мы учились? Кажется, отец говорил мне поступать на экономический…
– О, да, ты поступила, там мы и познакомились! – Анна перекинула волосы с одного плеча на другое и покосилась на Даниила, наблюдавшего за ними из кресла, – Правда, потом… нас вместе и отчислили.
– Что, почему?
– За неуспеваемость! Прямо на последнем курсе, представляешь? Ну ты-то ладно, уже встретила этого красавца, – Анна улыбнулась, прикрыв рот наманикюренной ручкой, – а я просто балбеска!
Маша сглотнула ком в горле.
– Если меня отчислили, где я работала? – она перевела взгляд на Даниила.
– Ты не работала, – сказал он, ласково ей улыбаясь, – мы стали жить вместе, потом поженились.
– Чем же я занималась целыми днями? Что я делала, если не работала? Может быть, у меня было хобби?
– Хобби? Нет, не замечал. В основном, ты занималась домашним хозяйством. Мы с тобой всегда сходились во мнении, что если у мужа нет горячего обеда, то не стоит тратить время на всякую чепуху, – Анна закивала, соглашаясь с его словами как с прописными истинами, – и, знаешь, посвятить себя семье – прекрасно. Я много работал и работаю, чтобы обеспечить тебя всем необходимым, чтобы ты ждала меня по вечерам, заботливая и ласковая.
В комнате стало как-то душно. Маша с детства много читала, и почти в каждой книге была героиня, которой она хотела бы подражать – обычно они все были сильные, смелые, волевые, занятые интересными делами. Стать похожей хотелось, только всегда находились какие-то «но»: у одной героини были синие глаза, а не серо-голубые, как у Маши, у другой – длинные ноги, чем Маша тоже не могла похвастаться – всё это намекало на то, что как ни старайся, идеального сходства не получится – значит, сильной и смелой становиться тоже нет смысла. И она сдавалась, отказывалась от этой борьбы, едва начав. «От себя не убежишь» – говорил ей отец. Она и не убежала. Опустила руки, не получила специальность, не нашла себе в жизни никакого занятия. Она представить себе не могла, что целыми днями сидела в этой квартире, с ремонтом, оставленным в память о матери Даниила, вытирающая пыль с резных шкафов, раздумывающая, что бы приготовить к его приходу…
– Я, наверное, встречалась с друзьями? – сделала ещё одну робкую попытку Маша, – У меня была школьная подруга, а ещё…
– Нет-нет, вы с ней перестали общаться.
– Зато я часто приходила с тобой посплетничать, – очень радостно сказала Анна, обнажая в улыбке безупречные зубы.
– Какой… как здорово, – выдавила Маша, думая о том, как отвратительно пуста, должно быть, была её жизнь.
Анна принялась рассказывать какие-то университетские истории, но Маша слушала её вполуха. Ей захотелось, чтобы все ушли, оставили её в покое. Мысли безостановочно крутились в её голове: как это могло произойти? Как она до такого докатилась? Маша никогда не была активной или очень целеустремлённой, но ей с детства говорили, что она обязательно должна получить профессию и сама себя обеспечивать. Из-за этого она даже забросила рисование, которым с удовольствием занималась в юности в художественной школе. В её голове всплыл образ матери – она говорила, что рисование это несерьёзно. «Не всегда в этой жизни нужно следовать своим прихотям. Мы здесь, чтобы выполнить свой долг. Твой долг перед родителями – получить профессию, которая сможет тебя прокормить. Хочешь рисовать – рисуй, Бога ради, в свободное время». Получается, что Маша проиграла по всем показателям – не рисовала, не выучилась. Не смогла сохранить отношения с отцом, с подругой. Подвела саму себя, растворилась в муже. Маша перевела взгляд на Даниила. Неужели она так сильно его полюбила?
– Я.. Пойду прилягу, извините меня, – сказала она преувеличенно слабым голосом, – разболелась голова.
– Ох, Машенька, надеюсь, что скоро тебе станет лучше, и мы устроим с тобой первоклассный девичник! Опять возьмёшь карточку мужа, накупишь себе шмоток, а потом объедимся пирожными!
– Да, – Машу слегка передёрнуло. Она поднялась с дивана, – конечно.
– Пойдём, дорогая, провожу тебя в постель, – Даниил подхватил её под локоть.
– Я не ухожу, нам нужно обсудить тот вопрос, – сказала Анна ему вслед, – у меня всё готово.
– О чём она говорит? – спросила Маша, когда они переступили порог спальни.
– Анна – не только твой друг, она друг семьи, – сказал Даниил, отпуская её руку, – нам есть что обсудить.
Его тон ясно дал понять, что по какой-то причине её это не касалось. Когда он закрыл дверь спальни, она подкралась ней поближе, но услышать ничего не удалось. Маша вздохнула и подошла к окну. Уже стемнело, но даже днём вид из окна был обычный, ничем не примечательный – его Маша уже изучила в тщетной попытке воскресить воспоминания. Ряды серых, одинаковых многоэтажек – глазу зацепиться было не за что. Видимо, они жили где-то на окраине города, в спальном районе – это единственный вывод, который удалось сделать Маше. Она не узнавала этого места. Да и как она могла, если во время учёбы в школе не особо путешествовала по городу? Она жила с родителями почти в центре, вблизи от пыльной улицы, кустов чертополоха, гаражей и погребов во дворе. «Всё это кажется абсолютно неинтересным, – подумала Маша, укладываясь на кровать, – возможно, это всё и есть абсолютно неинтересные вещи. Но, когда ты ребёнок и среди этого проходит твоё детство, то из таких банальностей складывается сказочный мир».
Во дворе у них была большая компания соседских девчонок, и благодаря бойкой Алёнке, которая таскала её за собой, застенчивая Маша была её частью. Они бесконечно гонялись по той пыльной улице, играли в мяч, резиночки, катались на велосипедах, убегали от дворового пса Джека. Они лазали по гаражам, проверяя, тонка ли кишка – и непонятно, что было страшнее: упасть или попасться на глаза родителям. Погреба вообще казались загадочными подземельями, скрытыми железной дверью. Да что там говорить – самый обычный, скучный и коричневый или серый турник был, на самом деле, площадкой для выступления артиста-экстремала.
Их девчачья группировка функционировала, в основном, летом, когда, устав от девяти месяцев сидения за партой, они выносили всю свою дурь в пыльные, скучные, родные дворы.
«Кажется, что так было всегда, но, на самом деле, мы играли в таком составе только несколько летних каникул», – Маша уютно завернулась в одеяло. Детство она помнила очень хорошо, и сейчас это было особенно приятно осознавать. Иметь воспоминания – недооценённое волшебство.
Их компания в итоге распалась – дети растут, их родители разводятся, переезжают, меняют работы, мигрируют – живут свои жизни, как ни странно. В качестве компенсации Маша смогла разглядеть в опустевшем дворе персонажей, которые до той поры были скрыты от неё пёстрой толпой девчонок.
Как-то раз зимой, накануне Рождества, Маша шла в магазин. Ей было четырнадцать лет – родители ещё не развелись, она это точно помнила, потому что блаженство Машиных зимних каникул и книжно-конфетного запоя было прервано скучными просьбами матери сходить в магазин. Скривив максимально недовольное лицо, Маша послушно потащилась в магазин. На обратном пути она потеряла сдачу, за что планировала получить по шее, поэтому домой шла в крайне драматичном настроении.