Танец дыма

На месте

Открытая терраса ресторана. Не так уж поздно – около десяти вечера. Весна вовсю. Четыре стола из тёмного дерева, у каждого стоит по три стула. Над ними открыт тент – вдруг дождь пойдёт. И правда, «вдруг» в Петербурге.

Прохожих почти нет – Думская во вторник. В этот день в принципе мало где есть праздные люди. Хотя попадаются определённые кадры, конечно, но это случается перед рассветом, когда наступает предел дури внутри – её девать больше некуда: всё правильное (для пьянства) время ты уронил пару часов назад, все остальные действия лишены натуральности. Теперь эти лишние люди болтаются от места к месту в поисках призрачных шуток и, как правило, их не находят, наоборот, мешают общему движению жизни, то есть её недолгому затуханию.

А пока что десять вечера.

Сижу за столом, вторым от входа в заведение. Со мной никто не делит досуг, предоставлена совсем себе. Разрядился телефон, дозвониться никто не может. И вот эти старые дома, я вижу только первые этажи из-за низко свисающего тента. Слева какое-то чайное заведение, справа – столовая, там стоят пятеро и оживлённо ведут беседу на какую-то тему, наверное, обсуждают процесс блокировки Телеграма. Только ленивый это не обсудил за последние сорок восемь часов. Ленивый и тот, у кого приложения в телефон загружено не было. У меня не было – и потому, наверное, никто и не делит мой досуг.

Я иронично улыбнулась себе – такая глупая в сфере IT, а всё притворяюсь ужасно современной, живу в каком-то своём мире, оторванном от влияния Телеграм-канала.

Ладно, эту историю проехали. Что дальше?

А на повестке новые санкции. И опять я задумалась. Ну и что? Я несколько лет не выезжала за пределы страны, просто не хотелось, и в принципе я аполитичный человек, ни в чём не подкованный человек. Недавно, правда, разобралась с новой возможностью – оплачивать проезд в метро с помощью банковской карты прямо возле «шлагбаума». Ну красота, так быстро и легко! Потом мы спорили с мамой о необходимости иметь нал всегда и прочее.

Я поменяла позу, положила ногу на ногу, натянула пальто, переложила сумку со стула на стол. Какая-то минута.

Вчера был концерт. Я посетила Большой зал филармонии. Не сказать, что осталась счастлива, но и не огорчена. Просто ушла после первого отделения, с неудовольствием отметив, что в антракте почти не пробиться к буфету, да и незачем: слишком дорого. А как можно отдыхать и воспринимать классику в принципе без десертного дополнения? Вот и я не знаю.

Ну что там дальше?

Курить хочу.

Достала пачку, медленно и картинно открываю, достаю сигарету с кнопочкой и ищу зажигалку в кармане.

Искра – дым.

Спряталась под тентом, из меня наружу просится дым, так как мне он несвойствен. Так хорошо, свободно и спокойно, делиться этим состоянием ни с кем не хочется – я долго к нему шла.

Мимо проходят трое, мужчины. Тот, что среднего роста, улыбается и показывает жестами: присоединяйся к нам.

Продолжаю спокойно, почти вальяжно сидеть в глубине пространства, осматриваю с головы до ног незнакомцев, прищурилась от дыма – вглядываюсь оценочно в их одежду, кому-то в глаза. Кажутся приличными и обеспеченными. Затягиваюсь. Думаю: а оно мне надо?

Мужчина на середине пути, прямо передо мной, вновь начинает зазывать куда-то. Я выдыхаю, смотрю на сигарету – сегодня самое оно.

Трое продолжают путь, обсуждают меня, оборачиваются, что-то проверяют, но всё же идут дальше. Дым через ноздри. Я сижу одна на Думской. Сейчас могла рвануть смело на встречу весёлой ночи, а потом вновь спрашиваю себя: а оно мне надо?

Тем временем группа скрылась. Пепел попал на одежду, всё из-за ветра – не рассчитала. Как же хорошо! Но это не моя пачка – отдала администратор ресторана. Пожалуй, ещё одну возьму и больше наглеть не буду, но сначала эта.

Мужчина на самокате. Ему под шестьдесят. В форме, одет в красивый кардиган. Очки защищают от ветра не пустые глаза. Смотрит на меня с неприкрытым осуждением – ну надо же. Пусть дальше себе едет на своём самокате. Взгляд мой упал на рядом припаркованную тёмно-синюю машину. Феррари. Человек, обладающий этим автомобилем, не смотрел бы на меня осуждающе, напротив, ему бы понравились всяческие совместные вольности, сто процентов.

Сигарета подходит к концу.

Помню, на днях прогуливалась поздно вечером по Невскому, меня остановили двое молодых людей – приехали в Петербург из Мюнхена на несколько дней, обозвали растаманкой. Я ощущала телом истинное значение этого слова, но точно не могла сказать, какое оно. Потом залезла в Интернет: там сказано – девушка, что любит травку, прямо сидит на ней, и носит дреды.

Я тогда повеселилась от души. Говорят, такое нужно воспринимать как комплимент – не знаю, скорее похоже на анекдот.

Один перекинул меня через плечо на середине проспекта и со словами:

– Какая же ты плюшевая! – вертел несколько минут, как игрушку, ей-богу. Он целомудренно прикрывал заднюю часть повисшей на плече тряпичной куклы – ведь платье на ветру летало, как у Мерелин. Опустил на землю, послал воздушные поцелуи и пошёл дальше по огромному магазину трогать мягкие игрушки.

Достаю новую.

Из соседней чайной выходит парень в фартуке. Не знаю, зачем вышел – он тоже зовёт к себе. Я киваю ему в знак приветствия (какие все внимательные сегодня), но, правда, мне так лень делать что-то большее, как-то реагировать на просьбы, вставать, идти. Не видно, что мне хорошо? Мне на самом деле прекрасно.

Я представила наше с ним ближайшее будущее: в моём рюкзаке лежит круассан с миндальным кремом. Я предложу ему десерт, он (за невозможностью организовать большее, и хорошо) приготовит чай на двоих (обязательно добавив туда какую-нибудь расслабляющую пакость), посидим за стойкой, поговорим о погоде, он будет смеяться, как дебил (по лицу заметила сразу, что так и будет), а потом зайдёт пара гостей из Средней Азии за напитками с разжижающими мозг пузырьками, я не выдержу и пойду.

Зачем, спрашивается, заходила? На чай – серьёзно? А это мне нужно?

Игнорирую пристальный взгляд. Итог – мужчина скрывается внутри чайной.

Поднимаю голову и вновь выдыхаю, только медленнее обычного. Затем тушу о жестяное мусорное ведро окурок, бросаю его, запахиваю пальто и смотрю на здания впереди.

Ни один мужчина не уведёт меня куда-либо.

Сегодня я чувствую себя роскошно.

Только стоит бросить курить – кашель портит музыку создавшейся вокруг меня прелестной и такой манящей тишины.

Хочу, чтобы прохожий меня удивил. Я пойду за тем, чьё ближайшее будущее представится мне под тканью дыма. Я почувствую пожар, случившийся в нём недавно, и готова буду рассмотреть оставшееся в стеклянном блеске взгляда, защищающем нутро в качестве хрупкой и пока что далёкой стены.

В общем, я на месте.

DSCH
(Лучше кодов BACH и DSCH^[1] для потока мысли не найти, сегодня я выбрала второй)

Интуитивное стремление облачать испытанное мной в реальности «нечто» в закономерность на этот раз подарило мне четыре звука, которые каждый день (и даже чаще) я могу понимать или расшифровывать по-разному. Всё зависит от непростой игры собственных воспоминаний и украшения их ассоциативным рядом, а также чувственным опытом, что складывался на протяжении определённого количества времени.

Идею дать литературную жизнь этому великому коду я обрела, послушав квартет Лютославского^[2]. Тяжёлый, пустынный, скрипучий, порой до ломоты в костях одинокий и до одури пустой – ты теряешься в пределах намеченного пространства. Казалось бы, все параметры тебе даны, просто пройди путь, а так сложно. Я слушала это произведение впервые, потому было страшно. Вроде бы открываешь приятную дверь (новый такт), а там – неизвестность, пока не появится ещё пара звуков, отголосков знакомого прошлого и его правил. Хочется порой ощутить силу законов уже понятого, принятого, пропущенного через себя и успевшего полюбиться искренно. В общем, квартет довёл до температуры кипения моё эмоциональное состояние, желающее взорваться и оставить свои части на других.

Каждый новый знак несёт в себе информацию к последующему и в то же время – предыдущему, без этой взаимосвязи не существовало бы пусть даже и пространства одного квадрата. Почему живёт «Чёрный квадрат»? Огромное количество знаков до времени его создания несло в себе подготовительную информацию. После создания знаки будут призваны отсылать нас к квадрату в нужное время, помогут не забыть и подготовить себя к новому. Эти знаки, может показаться, существуют в хаотичном порядке, так как возникают по своей воле.

Символ пытаются понять скорее не для радости своей жизни, а развлечения сознания. Загадка, дающая пищу уму, отбирающая одну клеточку пустоты из бездны. Клеточка наполняется вашей информацией, кислородом, цветом, который вы понимаете, она буквально вырывается из всеобщего контекста «паутины» пустоты и продолжает обитать в организме. Сложность в том, что порой хочется делиться находкой, и не знаешь, как лучше. Слово ли, звук, образ на сцене не сможет передать природную натуральность, воссозданную именно вашим нутром (тело, душа, энергия и т. д.).

Сегодня я расшифровала DSCH один раз. Мне хватило на несколько дней вперёд. Так случается порой с любым произведением искусства: хватает редкого с ним соприкосновения, так как влияние его энергии и заложенной информации нужно пережить (не важно, понравилось это событие или нет, в любом случае, всё это новое!)

Композитор врывается в устоявшийся порядок восприятия вашей жизни вами. Но раз он ворвался, значит, дверь была открыта, и работа миллиардов знаков хотела подвести к визиту гостя, настоящего человека, скорее, его идей и законсервированной им жизни в пределах не просто «пространства», а границ своего «я» в части пути. Комната, как одно произведение. Ваша квартира становится квартирой художника.

Работа знаков никогда не прекращается. Иллюзия – сон. Веду повествование об очевидностях, и всё же.

Две встречи с людьми в разное время дают мне один звук. Эти звуки сами по себе независимы и в другой комбинации могут восприниматься иначе. Повторюсь, сегодня они открылись так. Почему? Знаки так подвели, сознание дышало подобным воздухом, близким к жизни подобных тактов. Уж это позвольте не анализировать (неподготовленное погружение в метафизику тождественно опьянению).

Тон. Колебания звука заставляют нас резонировать, то есть отвечать, выражаясь языком современных заимствований: мы делимся фидбэком, точно пищей, приготовленной под действием внутренней печи.

Комбинация DSCH экстравертна, она стремится наружу, так же как и сознание под её тяжестью. В начале такта первой строчки я находилась в автобусе, дальше – безжалостно была перенесена в поток уже несуществующих дней, с целью сделать их реальнее и значительнее. Я стремлюсь из автобуса наружу, а не наоборот. Самое интересное, это тот факт, что дни вылавливаются вдруг. Когда мы сидим у речки и в руках крепко держим удочку, мы не думаем о том, что сейчас клюнет рыбка такая-то под своим именем или иная (обратите внимание, живая, значит, и дни, которые прошли, где-то имеют место быть настоящими). Я же вообще призываю отпустить в конце концов всех рыб обратно в воду.

Те дни уже прожиты и скрыты природой воды. Процесс вашей рыбалки искусствен. Вы поймаете дни, но вне своей среды, они сдохнут. Чтобы не насыщать их осадком, отпустите. В Петербурге воды слишком много, и потому есть вероятность погрязнуть в каналах дней, они постоянно о себе намекают (видом, запахом, журчанием).

Так или иначе, я всегда возвращаюсь к анализу прошедшего и держу удочку наготове, мне мало что даёт рыбалка, но встретившись с рыбой, я говорю ей спасибо. Когда я занята ловлей, я нахожусь на одном месте – движения ноль. Просто наслаждаюсь общностью, масштабом водной глади, что содержит в себе прошлое. Суть в том, что существование не есть бесконечная рыбалка. А даже если она случается, то многим не достаёт сил её принять такой, какая есть, и потому берут с собой спирт, рабочий, замедляющий движение реки, жизни, всего прочего… «Медленно» – залог продления дня.

Но я сегодня всё видела и слышала так, как есть.

Почему четыре звука? Потому что в автобусе мне вспомнились восемь человек, так получилось. От одного звена (состоящего из двух полутонов) я переходила к следующему, видела закономерность, чувствовала, что приближаюсь к чему-то важному, а в результате осталась на улице – пришло время моей остановки.

Моё понимание монограммы DSCH в один из весенних дней, похожий на зимний.

Этюды.

«D»

Автобус наполнен помятыми людьми – на удивление. Вторник ведь, первая половина дня, самое безобидное, если удобно – девственное время, к тому же общественный транспорт, а куда ни посмотри, везде лица, точно скомканные салфетки. Нет, накануне праздника не было, этим объяснить всеобщее похмелье невозможно. Тогда что?

Я заняла место у окна в передней части салона. Довольно быстро мелькали здания и каналы. Аничков, Дом Елисеевых, Думские часы. Очень хорошо. Я обожаю путь из одной точки в другую, можно ничего не делать (и совершенно оправданно), только наблюдать за жизнью в Петербурге.

Остановка – зашёл маргинал. От него дурно пахло, лицо было кем-то побито, следы ещё не успели зажить, и он волок их за собой в салон.

«Только не ко мне, не ко мне» – повторяла я про себя. Тщетно – всё же сел.

Мужчина болел насморком, его нос не переставая тёк. Как мог, пассажир успокаивал свой организм – шмыгал, шмыгал и шмыгал протяжно. Я посчитала: раз в три секунды, стабильно. Пассажир тоже наблюдал за Петербургом.

Ощущение от соседства с этим человеком показалось мне знакомым – точно, вчера вечером мне было так же неприятно сидеть рядом с одной девушкой.

Я уже перестала думать о побитом пьянице, мои мысли ожили во вчерашнем дне. Любимое место, длинная стойка, много знакомых лиц, в основном рекламщиков. Мы отдыхаем после тяжёлого рабочего дня. Все вместе порой обсуждаем в режиме кратких замечаний-набросков блюда, коктейли, квартиры в Петербурге. Я заметила сразу, что на противоположном конце сидела высокая белокурая барышня. Короткие волосы, алые ногти, тяжёлый взгляд. Длинное бежевое платье, по всей видимости, кашемир, на груди брошь в виде двух сердец.

Взгляд рассеянный, притом не теряющий лукавства. Рядом с девушкой заканчивал кубок пенного огромный боров. Они обменялись телефонами, девушка не теряла градус игристого внутри, но её взгляд бегал по сторонам и часто смотрел в противоположную сторону.

Кто же там был? Приятный мужчина в очках. Отличный бадлон, лёгкий аромат дорогого одеколона, приятный взгляд, напротив него «Новый русский», уже початый. Мужчина смотрит в глубь стакана, вертит его медленно. Порой отвлекается посмотреть, что происходит в телевизоре – там транслируют очередной футбольный матч, не очень значительный, зато футбольный. Подпер рукой подбородок.

– Она дала Никите номер, – сказал невзначай бармен, протирая бокал для портвейна.

Тот кивнул, будто ожидал подобного расклада.

Девушка вдруг решила пересесть. Место по левую руку красивого человека оказалось свободным.

– Ну что? Мне долго ждать? – она села грудью на стойку.

Её маникюр был отличным, дорогим, и кольца мне сразу понравились, хоть золото и не люблю, а на её руках украшения смотрелись роскошно. Бежевый, красный, золотой, соломенный оттенок волос – тепло с яркими акцентами, почти Сафари.

Парень и глазом не моргнул, всё так же продолжал вертеть стакан.

– Ты угостишь меня или нет? – допытывалась она.

Все держали паузу. Неприятно смотреть на фигурку из Сафари.

– Налей ей что-нибудь такое, – парень слегка поморщился (ему явно не хотелось никого угощать) и понизил голос. – Недорогое.

– А почему ты не добавил меня в друзья? – обратилась барышня к бармену.

Мы старались не обращать внимания на Сафари, хоть девушка всех перебивала, в конце концов она устала и через несколько минут решила покинуть заведение, не понимая, зачем пришла. Ей было лет тридцать. Хреновая жизнь.

Мой сосед продолжал шмыгать носом, и это раздражало так же, как присутствие Сафари рядом.

«S»

Я наблюдала за девушкой и одновременно была замешана в разговор бармена и другого гостя.

– Раньше я панковал. Лет десять назад даже дреды носил. Да, весёлое было время. И всё принимал, всё.

Я кивнула, будто понимала его печаль.

– Какие отличные наркотики тогда были… А сейчас что?

– Мне кажется, теперь их можно спокойно продавать в супермаркете, настолько они безопасные, откровенно дрянные, – улыбнулся бармен.

Все расхохотались: походит, представили себе оборот наркотиков в магазине.

– Мои друзья специально ездят в Доминикану за хорошим порошком. Раз в полгода.

Он упомянул эту страну, и я вспомнила, как две недели назад в другом баре встретилась с парой, Ромой и Тимой. Они рассказывали о том, как периодически наведываются в Доминикану, но не сказали, зачем именно. Теперь поток мыслей ушёл назад ещё на две недели.

– Смотри, какой ролик рекламный нашёл, – тот, что постарше, протянул мне телефон. – Только до конца.

Один из модных парижских домов снял смешное видео, в конце которого все протяжно выли французское банальное слово. Рома повторил.

– Прелесть! – я вернула телефон.

– Сейчас приедет Наташа, надо что-нибудь заказать ей. Дорогой, нам белого сухого. – Он построил глазки бармену.

Нам принесли вино.

Я по ошибке взялась за него и в ходе общей беседы отпила немного. Никто не заметил, пока я не придала этому значения. Я окаменела с бокалом в руке.

– Ничего, милая, я умею заметать следы, – Рома профессионально протёр бокал.

Мы посмеялись. Явилась подруга пары Наташа и отпила немного.

– Вино – дерьмо.

Я еле сдержалась.

– Нет, ну не могу, оно же такое дешёвое и воняет чем-то, как будто из пакета разлили.

Неужели моё дыхание отдаёт оставшимся пространством в нераскрытом пакете краснодарского вина?

– Поехали в другой ресторан, караоке попоём, – предложила она в четыре часа ночи.

– Дорогая, чтобы меня и его там убили?

Они говорили о каком-то известном всем ресторане – всем, кроме меня.

– Наташа, ты такая красивая, и он, – Рома указал на бармена, – такой красивый. Вы должны встречаться.

Девушка обернулась.

– Красивый, на самом деле. Но молодой, наверное. Не потянет.

– Слышишь, она говорит, ты её не потянешь.

– Рома, успокойся, – мы захохотали, девушке стало неудобно.

– А что нужно тянуть? – донеслось из-за стойки. Девушка отпила немного и зацепила вилкой салат:

– Роза-хутор. Давай отдохнём в следующем месяце и чтобы игристого было много.

– Передай ему что-нибудь. Всё начинается с тактильного контакта. Давай.

– Рома, хватит.

«С»

В те замечательные дни мне вновь хотелось написать рассказ об очередном бармене. Так всегда – чуть пшикнули на тебя интересным ароматом (дешёвым, а потому быстро рассеивающимся. Или всё-таки роскошным, сама виновата – бегаю в сумерках по бескрайнему полю цветущей лаванды, как безумная в угловатом танце, и хочу, чтобы предыдущий запах остался на моём теле, так не бывает. Безумных он обязан покинуть. Я же сама привезла себя в эту местность, чтобы избавиться от нечаянно попавших на меня капель морской воды, солёной и нежной. Я стала тонуть в нежности и потому приняла решение – сменить власть аромата на тот, что выберу сама) и тебе кажется – это нечто настоящее, будоражащее сознание, а на самом деле попытка прикрыть люк на улице, откуда валит горячий пар. В разное время роль куска железа играют разные люди, пусть даже два бармена подряд. Я вызываю на помощь аварийную службу (проверенных друзей), и мы пытаемся вместе решить проблему. Невозможно. Один за одним они пожимают беспомощно плечами и уходят, оставляя меня одну. Я ложусь рядом с люком на толстый грязный матрас, как один бездомный в Париже (это было лет шесть назад в шестнадцатом округе рядом с известной закусочной), накрываюсь стёганым одеялом и притворяюсь, что мне всё равно.

Когда я слушала разговор о порошке в Доминикане, за соседним столом отдыхал с парнями объект моих мыслей. Он сидел ко мне спиной и вёл активную беседу об аренде жилья в Петербурге. В какой-то момент все перешли в Крым, и теперь основным ядром беседы стал портвейн непонятного цвета. Ядро, как центр, как костёр, что равняется одному слову. Например, Крым. Крым в центре, вокруг него сидящие, тепло, исходящее от слова, накрывает людей, все его испытывают, то есть в их сердцах и головах начинает работать особенный ассоциативный ряд. Это тепло не распространяется на компанию, сидящую в другом ресторане, они греются своим теплом.

Я общалась с моей парочкой и делала вид, что слушаю внимательно всё, о чём они хотят болтать, а сама же в это время душой пыталась проникнуть в поле того человека (точнее, в соль воды, которую этот человек носил каждый день в пределах небольшой круглой колбочки, как будто талисман, взятый из другой жизни. Разъедающая соль. Надеюсь, приносящая ему удачу), что сидит ко мне спиной и периодически поправляет кепку.

Администратор заведения очутилась рядом со спиной, она приятно обняла молодого человека, наклонилась и что-то шепнула на ухо. Нежно, коснувшись своим дыханием и ароматом кожи другого.

Надо же – она умеет его касаться, он умеет принимать это, они несколько секунд были так близки.

Может быть, эти двое говорили о деньгах, зарплате, допустим, или погоде, но в тот момент мне казалось, о любви в пределах общего моря и соли. Шла жизнь, соль нас всех не щадила, и им было хорошо вместе встречать действие смерти.

Несколько секунд. Никакого подтекста.

Бармен взял руку девушки и поцеловал её в знак благодарности за что-то и пошёл с серьёзным видом курить. Прошёл мимо меня, ведя за руку дыхание и красоту коллеги. Мне показалось, что между ними может многое случиться.

– А потом мы с Ромой решили наполнить домашний бар дорогим алкоголем. И знаешь, что произошло?

Я не отвлеклась от испытанного, а только повернула глаза в сторону говорящих и открыла рот.

– Что же?

– Выпили всё за один день, мать его! Пять ящиков виски, дорогая! Наполнили к праздникам бар, шиканули, называется.

Все смеялись. Я смеялась. Часы показывали три ночи.

Поцелуй с администратором – люблю её. Добрые слова паре. Обмен не совсем свежими улыбками: наши лица устали. Дальше дверь. Воздух.

– Пока, Юль.

Махнула дружественно рукой.

Рванула в безумном танце по полю с лавандой.

Прохожу мимо какой-то парадной. Около неё стоят двое. Курят.

– Девушка, вы что-то ищете?

Не останавливаясь, уверенно и с безразличием кидаю:

– Уже нашла.

По дорогам машины в столь поздний час не ездят, иду по центру и вижу в увеличенном размере Петербург.

– Поздравляю, – доносится до меня.

– Спасибо.

И так страшно стало. На самом деле, казалось, нашла. Предполагается, что всё найденное обретено, то есть я его имею, а я ничего не имею.

Или я нашла достойный магазин. Магазин меня не знает, но я его искала, точно знаю. Он не мой, но я его нашла. Значит, найти – это не иметь, а узнать? Вот почему так много уверенности – я узнала.

Пауза. Не могу услышать звук. Светофор красный. Автобус ждёт сигнала, моё существо ждёт сигнала. Сосед шмыгает, наблюдает за городом. Проезжаем знакомую улицу, знакомую своей встречей, произошедшей недавно. Вот же. Вот он.

Лежит там, где упал позавчера.

«H»

Время приближалось к полуночи. Не вспомню, зачем шла и откуда, но точно помню, что была здесь.

Широкая улица. Поделена на две части, посередине островок. Прошёл начало пути, не успел на зелёный светофор, чтобы перейти полностью дорогу, – постой, отдохни здесь.

Так и случилось не только со мной, но и с прохожим, шедшим на меня – он направлялся туда, откуда шла я. По мере того как мы приближались друг к другу, мы признавали в чертах нечто знакомое (так же как и встречи с людьми, подарившими мне предыдущие, последующие звуки, да и сами звуки). Да, я знала этого мужчину.

Мы встали посередине дороги. Он слева от меня. Я справа от него.

– Здравствуйте, – начал человек.

– Здравствуйте.

– Я вас откуда-то знаю.

– Да, встречались в университете.

– Точно, – он впивался глазами в мои черты. Зажёгся зелёный.

– Всего хорошего.

– И вам. Разошлись.

Зелёный. Автобус поехал. Моя остановка. Я вышла. Так хочется воды – где же можно её купить?