Buch lesen: «Два клоуна», Seite 5

Луна

Луна! На тёмно-синем высоком небе

В окружении звёзд-светлячков

Прозрачная, зеленовато-белая,

Нереальная, из волшебных снов.

Тени деревьев чёткие, чёрные

На полотне снежном, холодном,

Ночная тишина хрустальная, невесомая,

Колдовская, сказочная, зачарованная.

Шаги осторожные слышатся музыкой

В звенящем морозном воздухе,

Стёжка протоптанная узкая-узкая,

А впереди стена леса грозная.

Зимняя лунная ночь завораживает,

Вокруг светло и немного жутко,

Чувствуешь себя невестой в ночной рубашке,

Сбежавшей от строгой мамы к жениху, на минутку.

С высокого тёмно-синего неба

Луна-красавица с аурой серебристой

Всматривается пристально, освещая землю,

Как будто кого-то ищет,

А найти не может.

Ой, бело полюшко

Ой, бело полюшко,

Ой, моё горюшко,

Ой, рассказать кому,

Разве что солнышку.

Ой, нету волюшки,

Жизни околышки,

Сне́ги всё белые

За частоколами.

Степи всё белые,

Люди всё беглые,

Что я тут делаю

Глупая, смелая.

Ой, бело полюшко,

Ой, моё горюшко,

Убила я во́рона,

Убила я чёрного.

Чтоб не топтал траву

Возле крыльца моего,

Ох, виноватая

Ночка проклятая.

Ох, степи белые,

Что ж я наделала,

Думы непрошенные,

Слёзы дорожками.

Убила бы ворона,

Убила бы чёрного,

Убила бы снова

Валета фартового.

Надо бы раньше

Гнать птицу поганую,

Пока не сгубил он

Дочь ненаглядную.

Дочка ведь плакала,

Ко мне прибегала,

А я, дура старая,

Не уберегла вот.

Ох, нету волюшки,

Жизни околышки,

Нет чёрна ворона,

Нет моей донюшки.

Ох, бело полюшко

За частоколами,

Ох, буду маяться,

Ох, буду каяться.

Ой, небо чёрное,

Тучи свинцовые,

Убей меня, молния,

Жизнь моя сломана.

Я бежала, бежала, бежала

Я бежала, бежала, бежала

Из больших городов и малых,

Из деревень, из посёлков,

Из монастырей, где была недолго.

И вдруг остановилась, и осталась,

Видимо очень сильно устала,

Я была хрупкой девочкой на шаре,

А стала атлетом монолитно-квадратным.

И живу теперь стационарно,

Серая мышка в норке,

Такая, как все – ординарная,

Работаю за хлеб с икоркой.

Но долго не продержалась,

Надоела уютная норка,

Может, икры обожралась,

Или у соседей характер вздорный.

И я опять побежала, рассвету навстречу,

Босиком, по росе, намочив подол платья,

Зажав земляничный букет в руке горячей

И крича солнцу что-то весёлое, складное.

Эх, пропадай моя голова,

Буду жить лучше вольной птахой,

Не была богатой, нечего начинать,

Забирай, прохожий, последнюю рубаху.

Буду петь, что хочу,

Ночевать, где не пристало,

Ну а если вдруг замолчу,

Знайте – меня не стало.

Храм стоит на горе

Храм стоит на горе,

На горе высокой,

Виден издалека далёкого,

И люди идут в самом лучшем наряде

На свидание к Богу.

И купола чешуйчатые

С золотыми крестами на маковке

Ждут не дождутся

Гостей званых, знаковых.

Благодать дождём невидимым

Падает капельками на платки ситцевые,

Задерживается в ладошках сложенных

И умывает лица чистые.

* * *

Храм стоял на горе,

На горе высокой,

Был виден из далёка далёкого…

Нет храма, остался остов,

Заросла дорожка

Бурьяном, крапивой,

Нет храма, нет силы,

Нет веры… Пустыня.

Болею

Болею.

Вздыхаю часто,

Выдыхаю тяжко.

Голова болит,

Глаза слезятся.

Жалею себя.

Ну как же,

Надо же,

Вот же ж

Угораздило.

Рисую.

Пробелы мелом

Закрашиваю,

И сквозь

Пелену белую

На жизнь

Поглядываю.

Болею.

Не телом.

Душа сгорела

И почернела,

От едкого дыма

Глаза слезятся.

Рисую,

Пишу.

Наверное,

Выздоравливаю.

Разговорилась с поэтом томным

Разговорилась с поэтом томным:

«Не печатают меня, упираются,

А я хочу сохранить для потомков…»

А потомки в этом нуждаются?

Плох тот рядовой,

Кто не хочет стать генералом,

Рядовой – он на передовой,

И не ест свой хлеб даром.

Не печалюсь, слагаю вирши,

Может, не стану я генералом,

Но со всеми в окопах кормлю я вшей,

Хоть их покормлю кровью-нектаром.

А случится – напишу шедевр,

И захочу прославиться,

Попрошу бумагу помягче и печать офсет,

Чтоб читалось и хорошо мялося.

* * *

Это, наверное, от зависти

К чужому слову печатному,

Не буду себе лукавить,

Стихи у него аккуратные,

Но уж очень заштатные,

Мелкие, ниочёмные,

Не печатайте их,

Пожалуйста.

* * *

Позвонил мне поэт с ответом,

Прочитав мой шедевр в инете,

Приготовилась – будет бить,

А он как давай мой опус хвалить:

«Не побоялась, указала бездарям».

Короче – выразил мне соболезнование.

Да, поэт – птица гордая,

На земле стоит твёрдо он,

И летать им совсем без надобности,

Поди, разгляди в небе жаворонков.

Во чужом глазу нам соринка видна,

А в своём – лес сплавляет слепой сатана,

А мы: вау! У меня дар Божий!

А нам Боже – всё что негоже.

Прости, Христа ради, тебе писала,

А оказалось – себя увидала.

* * *

«Я бы хотела быть жаворонком,

И пусть даже я точка в небе,

С оперением не ярким, не пафосным,

Я готова на воде и хлебе…»

Так мечтала курица пёстрая,

Возле курятника похаживая,

А хозяйка точила нож острый:

«Сегодня на обед лапша домашняя».

Не доросла пока

Не доросла ещё, не доросла

До понимания философов, идей,

Где раздеваются актёры догола,

Чтоб что-то объяснить всем тем,

До кого что-то не дошло пока.

Не доросла ещё, не доросла

До оправданья тех, кто забывает матерей,

Чтобы цепными псами охранять, что нажила,

Чтоб быть шутом у местечковых королей,

Чтобы за хлеб – «чего изволите» и кабала.

Не доросла пока, не доросла,

Но я стремлюсь, работаю, тружусь,

Чтобы душа коростою не обросла,

Чтобы не делать то, чего стыжусь,

Чтобы летала я, а не ужом ползла.

Чтобы не бросить камень и попасть,

Чтобы не сделать подлость и гордиться,

Чтоб в этом лживом мире не пропасть,

Не блатом, а трудом всего добиться,

Чтоб пред соблазном устоять и не украсть.

Но где источник чистый отыскать,

Чтобы воды напиться и отмыться,

И после этого, как в той игре,

Навечно чистым сохраниться,

И быть счастливым и в богатстве, и в нужде?

Не доросла пока, не доросла,

Как любопытно, до чего ж я дорасту,

То ли пойду доить козла⁵,

То ль с посохом по свету побреду

И где-нибудь сгорю дотла,

Пытаясь сеять красоту и доброту.

А если зёрна не взойдут,

И осенью пожну я пустоту,

И рухнет мир в дерьмо и черноту,

В чём оправдание себе найду?

Не доросла пока, не доросла,

И потому стою

На перекрестии дорог,

Я бы пошла,

Но камня нет,

Где выбиты слова

Куда идти,

И потому в раздумье —

Сумею ли пройти

Любым путём,

Оставшись цельной,

С чистою душой…

Не знаю,

Не уверена пока.

Я постою,

Подумаю ещё.

Пока не доросла.

* * *

Имею ли я право

Всех звать туда,

Где не была сама,

А вдруг пою людей отравой,

И они правы, а не я?

Петербуржская фата-моргана

За окошком серо, грустно и ветрено,

Погоды стоят непонятно-невнятные,

Интересно, куда уходят поэты,

В какие дали приватные?

Я думаю, им позволены путешествия.

Летом, на Невском, при свете луны

Видела Анну Андреевну во всём блеске:

Синее платье, шарф золотой, плечи обнажены.

Лёгкой походкой в сумерках сероватых,

Шла мимо арок, резных дверей,

Вдоль каналов, мостов горбатых,

Мимо грустных домов и уснувших церквей.

И слава, шлейфом духов дорогих,

Уже не важная и не нужная

Плелась по пятам, читая вслух,

Шёпотом питерским, чуть простуженным,

Стихи её, связанные крючком обычным,

В воздушное узорчатое кружево,

Которое выглядит совершенно трагичным,

Так как расшито чёрными жемчужинами.

Прошлась, увидела, что хотела,

И, завернувшись в седой туман,

Растворилась и вмиг исчезла,

Петербуржская фата-моргана.

* * *

Они не ушли в никуда насовсем,

Мы их просто не узнаём в суете.

Про любовь

– Ты грустишь.

Что-то не так?

Может, я чем помогу?

– А что ты можешь?

– Я много могу!

Могу с неба достать

Луну

И отправить тебе

в конверте.

– Нет, Луна не нужна.

Мне мало Солнце светит.

– Вот Солнышко не могу.

Сама сгорю,

И тебя спалю.

Бери Луну.

Луна красивая

И нежаркая.

С Луною можно

Поговорить,

Можно спать —

Не помешает,

Вместо лампы

Дома включить,

Светит ярко,

Не обжигает.

– Всё равно Солнце хочу.

– Солнышко не могу.

А хочешь,

Я тебя вместо него обниму,

Согрею и приласкаю?

– Нет.

Я другое Солнце хочу.

Ты не такая.

– Что ж, пойду.

Я ведь только Луну могу…

Два клоуна

Мне неуютно в этом мире без тебя.

Мне не с кем разделить еду и горе.

Мне некому дарить себя.

Мне не с кем искупаться в море.

Найди меня, заметь в толпе людской.

Я лучше всех! Я буду в красной шапке!

Я обниму тебя и приглашу домой,

И подарю тебе смешные тапки.

Мы будем вместе хохотать над фильмом,

Мы будем вместе ванны принимать,

Попьём чайку и вечерочком длинным

Друг друга молча будем понимать.

Я буду ждать тебя сегодня и всегда

В толпе людской. Я буду в красной шапке!

А ты надень немодное пальто,

Закутай шею шарфом белым,

Чтобы, кроме меня, никто

Тебя не разглядел меж делом.

И мы пойдём, как два счастливых клоуна,

По жизни рядом, радуясь весне,

Я прислоню к тебе свою дурную голову,

А ты рукой прижмёшь меня к себе.

Мы все себя мним поэтами

Мы все себя мним поэтами,

Кто мы, где мы, идём куда,

Как сложно быть кем-то,

Когда ты никто и шествуешь

В никуда.

Легко быть на войне героем,

Погибаешь, спасая других,

А здесь как волк одинокий воешь,

И слышит тебя лишь родник

И луна, очень далёкая,

И её серебристый свет,

И ты в пустоте неловкой

Охрипший в какой-то момент.

И умолкнув, кладёшь морду на лапы,

Ощетинившись, чтобы согреться,

Не нужны твои годы, вехи, этапы,

Глаза, полные слёз, и больное сердце.

Никто не слышал, никто не пришёл,

Не отозвались на горькую песню,

И только лёгкий пушистый снежок

Припорошил и согрел поэта.

Вот где настоящий подвиг,

На миру и смерть в радость,

А твои стихи – камень в воду,

И видны лишь круги разбежавшиеся.

Мы все себя мним поэтами,

Как бы остаться оными,

А не призрачными силуэтами,

Собственной рукой нарисованными.

Остаться поэтом без всякой надежды

На то, что когда-нибудь под луной

Твой голос надтреснутый будет услышан

Теми, кто награждал тебя тишиной.

Марина

Марина…

Где ты ходишь?

Ты между небом и землёй?

Иль всё же смотришь,

Не свысока, не вскользь,

А прямо, в лица, в душу,

Сквозь снег, через свою юдоль.

Уж если ты решишь пройтись

По улочкам земным,

То непременно в зи́му,

Чтобы неузнанною быть,

Укроешься шарфо́м,

Иль палантином,

Поднимешь воротник.

С укором лёгким, незаметным

В глаза прохожим глянешь

И уйдёшь:

«Ну что же вы,

Так не жалевшие меня

При жизни,

Теперь так любите,

Зачем?»

И спрячешься опять

В недосягаемые дали,

Оставив на земле

Свой страх и стыд,

И скажешь:

«Ничего уже не надо,

Ни целований, ни награды,

Тогда… Давно… Устала жить,

Хранить, беречь живое надо,

А то, что прах,

Не следует любить».

А нам оставишь

Аромат полыни горькой,

И цвет её седой…

И станет нам неловко,

Что те, не мы, но всё ж,

Тогда, давно,

Тебя не берегли.

* * *

Солнце вставало

Холодное, красное,

Был мороз,

Провода звенели,

Было больно дышать,

Идти невозможно,

Но я шла душу спасать.

Свою, чужую,

Потерявшуюся, живую.

Её надо было обнять,

Согреть и поцеловать.

Я успела и отогрела.

Будем дальше

Жить-поживать.

Солнце из красного

Стало белым,

Но не согрело,

Сосны просто

Окоченели.

А я шла нараспашку,

Мне было жарко,

Душа согрета,

Мороз не страшен,

И всё неважное

Совершенно не важно.

Фея

Фея влюбилась

И на землю спустилась.

А здесь надо пить и есть,

Здесь надо воды принесть,

А она лишь летать училась.

А она умеет красоту творить,

А надо варить похлёбку

И с гостями опрокинуть стопку,

А она умеет волшебною быть.

А она не такая, а она другая,

А надо уметь продавать, покупать,

А надо уметь сдачи давать,

А она не умеет, она не земная.

Фея моя пригорюнилась,

Крылышки опустила,

Совсем приуныла и загрустила,

И землю покинула. В новолуние.

Сегодня восьмое! Завтра девятое

Праздник весенний,

Жизнь просыпается,

На солнцепёке

Желтеет мать-мачеха.

Девочки, девушки,

Мамы и бабушки

Принарядились,

Губы накрасили.

Ну и мужчины,

Отдать надо должное,

Делают тоже

Всё, как положено:

Кофе в постель,

Букеты заранее,

Любые капризы,

Любые желания.

Еле живые они

Уже к вечеру,

«Милый, зажги

Эти дивные свечи!»

И милый с улыбкою

Чиркает спичками,

А в голове —

Костры инквизиции…

* * *

Утро.

Лицо очень сильно помятое,

Восьмое?.. – Вчера! Сегодня девятое!

А с кухни по дому запах плывёт,

На завтрак оладушки ведьма печёт.

* * *

Сегодня восьмое!

Завтра девятое.

Старый дом

Крещусь на угол пустой,

Там давно нет икон,

Ветер, ветер воет

В доме, где нет окон.

Дом разорён, растащен,

Кому надо чужое?

Сердце забилось чаще,

Охолонуло, обожгло.

Провалилась крыша,

Прогнил деревянный пол,

Я ведь недавно вышла,

А уже столько прошло.

Безвозвратно, безутешно, безвременно

Дымом в небо уволокло

Беззаботное лёгкое детство,

Где всё-всё было хорошо.

Крещусь на угол пустой,

Покидаю отживший дом,

Вряд ли свижусь ещё с тобой,

Слёз нет, в горле ком.

И ушла,

Ощутив спиной,

Как старый дом,

Взмахнув ветлой⁶,

Перекрестил в дорогу:

– Ступай с Богом.

Будет всё хорошо.

– Спасибо, родной.

Поздно… поздно…

Как живёшь,

Мой пилигрим,

Мой странник?

Далеко ли за моря ездил?

Не позвал меня с собой,

Знаю,

Обижаться не могу,

Помню.

Это ты меня любил

Звёздно,

Обнимал меня сиренью

Поздней,

Называл голубоглазой

Психеей,

И фиалкой ночной —

Орхидеей.

Я осталась на земле

Грешной,

Стала я балериной

Успешной.

Ну а ты меня звал

В дали,

В те далёкие,

Где нас ждали

Бесконечные рассветы

Туманные

И ночи тёмные

Восторженно-обманные.

Ты ушёл,

И стали неважны

Ни успех, ни сцена,

Ни овации…

Я танцую, тебя нет

В зале,

Моя жизнь без тебя —

Декорации.

Мне казалось, что

Комфорт – это важно,

И город большой

Тоже,

Я б босой за тобой

Побежала,

Но сейчас это уже

Поздно.

Как любил ты,

Никто не сможет,

Зря я мнила себя

Королевой,

Королевство моё

Ничтожно,

Получаю, что

Заслужила.

Как живёшь,

Пилигрим мой,

Странник?

Я – никак,

Эхо вторит мне —

Поздно… поздно,

Я ему —

Знаю… знаю.

Белые одежды

Белые одежды

Все мы наденем однажды,

И станем все одинаково снежные

И беззащитно-печальные.

И в этой одёжке белой

Побредём пустыней обледенелой,

Голыми ногами ступая несмело,

На суд, на помилование с надеждой.

И нет в этой одежде карманов

Для тугриков и талантов⁷,

Нет украшений, нет талисманов.

Есть только мы, неспешные странники.

И белые одежды прозрачны,

И видны души невзрачные,

Сумеречно-табачные,

Невесомые и бесконечно вечные.

И только у одного из ста

Душа красива и чиста,

Чище выбеленного холста,

Принесённого в дом с мороза.

И ты понимаешь тогда,

Что ты трава-лебеда,

Сорняк с огорода,

Съедобный только в голодные годы.

Белые одежды…

Напрокат не взять,

Обратно не сдать,

С себя не снять,

Когда оденут.

* * *

Как бы мне стать собакой,

Большой, доброй, дворнягой,

И любить всех, без разбора,

Независимо от головного убора,

От религиозных пристрастий,

От разного взгляда на счастье,

Аристократ ты или бродяга,

Любить так,

Как может только собака,

Просто так!

Но я человек,

И мне далеко до пса,

Пойду у собаки

Своей учиться,

Как надо жить

И не кручиниться,

Всё принимать

С благодарностью,

С весёлым лаем,

С глазами радостными

И хвостовым вилянием.

Может, и получится когда-нибудь,

Но, видимо, не в этой жизни,

А где-то там, за гранью

Моего понимания…

Страшный сон

Мне снится страшный сон.

Я сплю и не могу проснуться,

Как будто бы на грудь присел мне слон,

А рядом кто-то издевательски смеётся.

Пытаюсь встать, открыть глаза,

Кричу, но голоса не слышу,

А на лице и на ладонях липкая роса,

А подо мной и рядом удушающая жижа.

Я задыхаюсь, меня страх объял,

Я слышу хохот явственней, он рядом,

И тут, во сне, я осознал,

Почувствовал себя распятым.

Да это вечный сон!

Я не смогу проснуться!

Но где же свет, где суд, где Бога трон?

Вот-вот должны ворота рая распахнуться…

И вдруг мне голос отовсюду:

«Нет, твоя вечность такова!

Ты там ведь предавался блуду,

Вот тебе вечная кровать.

За жадность – вечное удушье,

За равнодушие – закрытые глаза».

«А почему же подо мною лужа?»

Он хохотнул и рассказал,

Как умирала мною брошенная мать.

«За всё, за всё и всем расплата,

Смерть – это сон, он вечный,

Тело – фантом, душа распята,

Всё вспомнишь, человечек».

И засмеялся хрипловато.

Мне стало страшно так,

Как не бывало никогда,

Фантом мой сжался и озяб,

Душа ж горела от стыда.

Я силился проснуться, задышать,

Открыть глаза,

А он всё громче начинал хохотать,

Перебивая чьи-то голоса.

И вдруг кто-то лба моего коснулся,

Провёл по щеке рукой.

«Сынок, надо, надо проснуться,

Операция прошла хорошо».

Я в полном оцепенении —

Ведь мамы давно нет,

Сознание возвращается медленно —

Больница, врач, неоновый свет.

«Как же вы нас напугали,

Остановка сердца, думали – не жилец,

А потом вскрикнули, задышали,

Вы такой молодец!»

«Мне снился страшный сон,

Я сплю и не могу проснуться…»

Две капельки

Любимые духи в изысканном флаконе,

Две капельки за ушко, на шею,

И ты уже одета, донна!

И твой аромат дерзкий,

С горчинкою лёгкой,

Слышат завистники

И поклонники.

И перед сном, на голое тело,

Две капельки на запястье,

И ты уже богиня, Диана,

Окутанная туманом,

Нежная колдунья

С любимым в постели.

А если печаль и горе,

Две капельки на одежду,

На ту, что чернее ночи,

Вуалью глаза прикрыты,

И ладан духов печальный

Плывёт, утешая, над миром.

Твой запах духов узнаваем…

Уйдя из откуда-то, мы все оставляем

Шлейф из воспоминаний…

В фойе театра, случайно

…Сочинил же какой-то бездельник,

Что бывает любовь на земле.

А. а

В фойе театра, случайно

Столкнулись глазами,

Замерли,

Ничего не сказали

И среди людей затерялись.

Её сердце, как флажок

На ветру,

А его – как набат бу́хает.

Он ищет её глазами

В зале,

А рядом другая,

Чужая.

А та по улицам

Кругами,

Ходит быстро,

Спешит,

А куда, и сама не знает.

Всё вокруг фальшиво

И плоско,

И спектакль дешёвый,

И актёры играют

Плохо,

И на душе мерзко,

И тошнит немного.

И перед глазами

Треугольник

С острыми углами,

С равноудалёнными

Вершинами

И с точками,

В углы

Втиснутыми.

Он изменил,

А она не простила

И исчезла

Из его жизни.

А это просто

Интрижка,

А она решила,

Что предал.

А он решил,

Что это уж слишком,

Он вольная птица,

И улетел

В закат аметистовый.

«Не ищи,

Её не было

На спектакле,

Она ушла сразу.

Пойдём,

Я легко одета,

Ветрено,

Я замерзаю».

И на кухне, варя кофе,

Другая

Отчётливо понимает,

Что она чужая,

Что он не её любит,

А ту, исчезнувшую,

Пичугу.

И рассыпался

Треугольник

На линии и углы,

И раскатились

Точки-жемчужины,

И потерялись в ночи́.

Кто и когда найдёт их,

В какие ожерелья

Нанижут,

Какие колечки

Они украсят,

И чьи пальцы

И шеи обнимут?

А пока три точки

По вселенной

Раскатились,

Потерялись,

И каждая в своём

Углу остром

Стоит, обозначенная

И наказанная

Любовью

Несостоявшейся,

Сказочной…