Buch lesen: «Жизнь прожить – не поле перейти…»

«Но продуман распорядок действий

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить – не поле перейти».

Борис Пастернак

© Ольга Онищенко, 2018

ISBN 978-5-4493-4256-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ЖИЗНЬ ПРОЖИТЬ – НЕ ПОЛЕ ПЕРЕЙТИ

Глава 1

Она лежала в старой своей немощи одна в квартире, в которой когда-то была жизнь, детские крики, звуки открывающегося шампанского, запах пирожков с яблоками и многое другое. Сейчас ей оставались только воспоминания…

***

1934 год, Москва.

– Манюня, Манечка – мама тихо шептала на ушко, нюхала Манюнины волосы, раскиданные по подушке, по лицу и продолжала будить маленькую любимую девочку, – Манюня, вставай моя девочка, вставай моя самая лучшая малышка на свете. Я напекла твои любимые оладушки. Она гладила Манюню по голове, пытаясь расправить волосы, убрать с милого личика.

Манюня стояла на кухне, на табуретке возле раковины, чистила зубы порошком. На кухне уже кипела жизнь. Тётя Соня, соседка, дымила как паровоз своей папиросой. Сколько Маня себя помнила, тётя Соня всегда была с папиросой, девочка иногда мечтала ночью заглянуть в комнату к соседке и посмотреть, спит она тоже с папиросой? А может, козья ножка приклеена к уголку её губ? Маня её немного побаивалась, потому что от этой тёти всегда пахло табаком, и она всегда кричала. Мама успокаивала ее и объясняла, что у Сони такой голос, она не кричит, просто громко разговаривает. Тётя Соня была очень высокой, худой, с седой финтифлюшкой на затылке, которая её рост ещё удлиняла. Всегда расчесана «позавчера». Поэтому её лохматость вызывала в Манюне ещё большую настороженность. Ходила она во фланелевом халате, зимой и летом. Он уже весь потерся, и какого был цвета в начале своей жизни, никто не помнил. Поверх был неизменно грязный фартук в мелкий синий цветочек. У неё был муж. Ростом ей по плечо, круглый, розовощекий, с лысиной, в очках, очень тихий. Наверное, другой не смог бы ужиться с такой женой. Все соседи только и слышали от него несколько фраз: «Хорошо, Сонюшка! Как ты скажешь, Сонюшка! Сонюшка, не надо так нервничать! Сонюшка, береги себя!» Всё. Хоть Манюня была ещё пятилетней девочкой, она все время размышляла, а есть ли у дяди Фимы, мужа тёти Сони, другие слова в голове. А если нет, то, как он думает? А как, например, в магазине разговаривает, когда покупает кефир? А может быть он подходит к витрине и показывает пальцем на кефир и продавец его понимает. О чем только в маленькой головке не крутились мысли.

В комнате справа жила коммунистка, Её звали Оюшминальда Семеновна, когда Манюня подросла, она узнала, что это странное имя значит «Отто Юльевич Шмидт на льдине». Конечно, её так в квартире никто не называл. В лицо обращались к ней Семеновна, за глаза называли Шминой. Сама носительница редкого имени, когда представлялась кому-то, первая протягивала руку и быстро произносила: «Будем знакомы, Оюшминальда Семеновна Частова-Буть». После чего, собеседник впадал в ступор и забывал, зачем пришёл. Зато Шмина, пользовалась таким моментом и выкладывала свою позицию. Резко, негромко, но очень жёстко и требовательно. Она была за порядок, победу социализма и за мир во всем мире. Жила она одна. Быт был очень неприхотлив. Хозяйством занималась редко, по необходимости. Для Манюни она была как мебель. Есть и всё. Либо вообще нет. Да, Шмина, ходила в чёрном кожаном потертом пальто. Немного большим в плечах и это было все её богатство. В следующей комнате, ближе к кухне жила учительница литературы и её сестра. Они были близняшки Вера и Надя, и невероятно похожи друг на друга. Когда они заселились в свою комнату, их все путали. Но вскоре заметили, что учительница всегда была с дулей на голове. Аккуратно причесана, немного мечтательна на вид. Сестра её, заплетала косу, вела хозяйство, ходила по магазинам и на рынок. Стирала себе и сестре, готовила обеды, иногда подрабатывала тем, что присматривала за чужими детьми. Была болтлива, хотя себя считала просто общительной, всегда приносила свежие сплетни в квартиру. Вера её всегда воспитывала. Приходила из школы со стопками тетрадей и проверяла их до ночи. Ещё дальше комната дяди Пети. Вот к кому Манюня любила заходить в гости. Он рассказывал ей сказки, всегда чем-то угощал, играл с ней в любые игры. У него были руки очень шершавые. Указательный палец на левой руке был согнут всегда. А безымянный был вообще половинка. Говорил «бурная молодость». Последнее время работал на металлургическом заводе «Серп и молот». Он жил один. Жена и дочка погибли. Он не говорил об этом никогда. Просто все знали и все. Он был большой и в высоту, и в обхват. Такой большой медведь, русский богатырь, работающий у мартена, с душой ребёнка. Все старались жить дружно. Не без ссор, конечно. Они уже были как родные люди, потому что когда живёшь долго под одной крышей, становишься роднее с чужими. А если с родными перестаешь общаться или делаешь это все реже и реже… становишься чужим с родными.

…Манюня доедала второй оладушек, посыпанный сахарком, запивая чаем, в своей комнате. Бабуля собиралась в магазин. Мама ушла на работу. Манюня с бабулей сегодня хозяйки, они идут за продуктами. Обычно Маня ходила в детский сад, но сегодня почему-то садик закрыли. Бабушка развернула носовой платочек, положила в него продуктовые карточки, завернула и завязала на два узла.

Бабуля помогла одеться Мане и, чтобы девочка не перегрелась отправила на улицу. В воздухе пахло надвигающимся морозом, начало ноября, уже очень холодно в Москве. Во дворе стало как-то необычно светло, но тучи и облака не пропускали на землю ни лучика солнца. «Это стало светло, потому что ночью кто-то оборвал все листики с деревьев», – подумала Манюня. И этот кто-то был ночной морозец. Откуда, ещё такой маленькой девочке, было об этом знать? Маня медленно пошла по наметенным ветром кучам листьев, подбрасывая ногой как футбольный мяч. Ей нравился звук шуршащей, засохшей листвы и запах. Она шла, шла, не замечая вокруг никого, глядя себе под ноги. Пока не воткнулась в кого-то. Маня подняла голову. Перед ней стоял мальчик, лет восьми. Одет был очень легко, чумазое лицо, рыжие кудри из под кепки. Он стоял, улыбался, впереди не было зуба, руки в карманах. «Пальтишко на рыбьем меху» почему-то подумала Манюня словами бабушки. Они стояли и смотрели друг на друга.

– Мальчик, как тебя зовут?

– А чё? – ухмыльнулся незнакомец.

– Да я просто… просто тебя раньше никогда не видела. Я Манюня. Ой. Маша. Но меня никто так не называет. Все зовут Манюня. Или Маня.

– Я Васёк. Но меня тоже никто так не называет…

– А как называют?

– Рыжим.

– А как тебя дома называют?

Он помолчал немного и тихо ответил:

– Да никак… Теперь.

– Почему? – удивилась Манюня так искренне, у неё округлились глаза как две зелёные горошины. И это удивление было настолько искренним, непосредственно и чистым, что Васёк сказал то, что предпочитал никому не говорить.

– Нет у меня дома.

– Как нет? А где же ты живёшь?

– Ну где придётся. Летом могу на улице. А зимой, где тепло.

– А где зимой тепло? – растерянно спросила девочка?

– Ну, например, в вашем доме.

– В нашем доме? А в какой квартире?

Мальчик замялся.

– Ну… Это… В общем…

Манюня подошла, взяла мальчика за чумазую руку и заглянула ему в лицо.

– Вась? Вася… это тайна? Да? Я никому не скажу, честное слово!

От того, что так давно его никто не называл по имени, Вася почувствовал, что позорная слеза скатится на глазах этой малявки.

– Да, это тайна, потому что поймают и отдадут опять в трудовой дом, а я не хочу. Я сам себе хозяин. Хочу, гуляю. Хочу, сплю. На чердаке вашего дома тепло. Живу я там, правда, недавно.

– А где твои родители?

– Нету! – резко и громко ответил мальчик. Манюня аж отскочила от него…

– Манюня, детка, пойдём, – позвала с крыльца подъезда бабушка.

Маня задержалась на мгновение, посмотрела на Васю. Он стоял немного отстраненно, поставив одну ногу на пятку, на лице была ухмылка, руки в карманах. Периодически он швыркал носом. Манюня повернулась и побежала к бабушке, взяв её за руку, она защебетала, рассказывая ей что-то, иногда поворачивалась и смотрела назад. Вася взглядом провожал девочку с бабушкой, пока они не скрылись за углом дома.

Всю дорогу, пока Манюня шла с бабулей в магазин, думала о мальчике. Запал он в душу. Что-то в нем её тронуло. Внучка с бабушкой шли по Ленинградскому шоссе, мимо кондитерской фабрики «Большевик», когда Манюня увидела на проезжей части котёнка. Он сидел, нахохлившись посреди дороги, мимо пролетали автомобили, а он мяукал каждый раз, когда ему становилось страшно. «Мяу, мяу!» – жалобно, еле слышно пищал котенок, а Манюне показалось, что он кричит «Маня, Маня!» и девочка бросилась со всех ног спасать котёнка. Визг тормозов, крики людей и душераздирающий крик бабушки:

– Маняяя!

Только через мгновение Манюне стало страшно. Она держала, прижав к себе, испуганного котёнка. Вокруг была толпа людей. Бабушка стояла, руками обхватив голову с застывшим ужасом на лице.

– Чей ребёнок? – как эхо стало раздаваться в разных местах проезжей части и тротуара. Машины стояли. Люди окружили девочку, водитель автомобиля, который затормозил, в пяти сантиметрах от Мани, медленно вышел и, подойдя к ней, присел на корточки и начал щупать ручки и ножки маленькой испуганной девчонки. Вдруг Манюне стало страшно, заплакав начала пробираться сквозь толпу к бабушке, которая сидела на тротуаре, поджав под себя ноги.

– Женщине плохо, – кто-то крикнул из толпы, – надо вызвать неотложку!

– Бабулечка, бабулька, баааабаааа, – плакала девочка и гладила бабушку по голове по щекам одной рукой, другой держала насмерть перепуганного котёнка.

– Карточки, – тихо прохрипела бабушка, – карточки украли… И заплакала так горько, что вокруг наступила минутная тишина…

***

Все собрались на большой кухне в коммуналке и бурно обсуждали случившееся. Вернее бурно обсуждала тётя Соня, остальные молча. Вера резала капусту, стуча ножом по столу. Надя пила кипяток и грела руки о стакан.

Только бабуля слегла в комнате, а мама, раскачиваясь из стороны в сторону, сидела у неё на кровати, гладила бабулину руку и смотрела куда-то в одну точку за окном.

Все понимали, что без карточек прожить будет сложно. Почти невозможно. К тому же месяц только начался. Впереди шёл праздник 7 ноября, но никто об этом даже не думал.

Манюня понимала, что произошло что-то очень неприятное, ей было не по себе. Не спуская котёнка с рук, она то и дело курсировала между своей комнатой и кухней.

– Фима, ну шо ты сидишь как Дунька на самоваре, я таки тебя прошу, ну придумай шо- нибудь, или ты хочешь чтобы трое в нашей фатере сделали тебе «всё»? Фима сидел, нахохлившись, красный и усиленно думал. Казалось, что-то придумал, но побаивался произнести вслух. Дядя Петя и Шмина сидели возле окна и курили молча в форточку. Манюня зашла очередной раз на кухню.

– Девочка, я таки тебя умоляю, нам только этого Кабыздоха не фатало, оттащи детка его на помойку, он и так ойц наделал, – дымом папиросы окатила с ног до головы девочку, и обращаясь ко всем, – люди, итак, об чем мы видим, – грохоча деревянной палкой по тазу, в котором вываривала белье.

– Вот капустку посолю, отдам половину несчастным, может щей наварят. И то еда, – резала и приговаривала Вера.

– Маня, скажи матери, картошки привезу на той неделе. Друг у меня в деревне. Он звал меня в гости за картохой-то. Да не до этого было. А раз дело такое… Манечка иди, скажи матери, – сказал дядя Петя.

– Сонечка, дорогая, только ты не волнуйся, я вот тут подумал и…

– Фима, только не сиди с лимонной мордой и не тяни кота за…

– Сонечка, нам же передали из дома бичков сушеных…

– И шо ты этим таки хочешь сказать!? – продолжала громко говорить Соня.

– Думаю, Сонечка, шо если поделим половину и отдадим несчастным? Понимаешь, Сонечка…

– Нет, вы посмотрите на этого патриёта за мой счёт!

– Сонечка, понимаешь…

– Ой, только не надо меня уговаривать, я и сама соглашусь, Фима, мешай белье, я схожу сейчас в подвальчик…

Вдруг в дверь позвонили. Тётя Соня как раз собралась выходить. Открыв дверь, она замерла.

…В кухню вместе с Соней зашёл Васек.

– Не кидайте брови на лоб, молодой человек ищет Манюню.

– Маня, детка, выходи из светелки.

Манюня с котенком выглянула в щелочку приоткрытой двери…

– Вася? Ты как меня нашёл? Почему у тебя синяк под глазом?

– Подумаешь, велика проблема… Нашёл. Я тут это…

– Ты откуда, такой чумазый, где живёшь? Чего пришёл сюда? – голосом командира оживилась Шмина, вспомнила свои коммунистические принципы и почувствовала себя представителем органов власти.

– Успокойся, Семеновна, – дядя Петя, – подошёл к мальчику, который немного испугался натиска Шмины, но стоял гордо, как молодой петушок.

– Ну, чего тебе наша Манюня понадобилась? Смотрю, ты хлопец неплохой, не бойся, говори.

– А я и не боюсь. Маня, у вас карточки пропали?

Манюня опустила голову и прошептала:

– Да, Вась, пропали, бабуля даже заболела.

– Нет, как вам это нравится? Уже даже гаврики с улицы знают наши новости, я таки в шоке! – тётя Соня помешивала белье. Шмина резко схватила Ваську за ухо:

– А, это не ты, подлец беспризорный, обчистил старуху?

Васька застонал, схватил ее за руку и, извернувшись, укусил.

– Ах, ты… – Шмина замахнулась на Васька. Петя схватил мальчишку в охапку, и быстро отвернувшись от разъяренной соседки, всем своим телом укрыл испуганного пацаненка, а Шмина разозлившись, колошматила Петю по спине. Тётя Соня, взяв палку, подошла к соседке и как гаркнет:

– Хватит, Шмина, мне тут тошнить на нервы, а то я таки успокою тебя, и покачивая палкой, начала приближаться к ней. Шмина терпеть не могла, когда её так называли, и начала наступать, закатывая рукава гимнастерки, на Соню:

– А, ты жидовская морда, вообще заткнись, а то место твоё знаешь где? Там и окажешься, рассказать куда поедешь?

– Шо ты хочешь от моей жизни? Уже сиди и не спрашивай вопросы! Щаз я сделаю тебе скандал, Шмина Шминовна, – раскочегаривалась Соня.

– Сонечка, я тебя прошу…

– Фима, не делай мне нервы!

– А, ну, прекратить! – раздался грохот пустого таза об пол и крик Нади. Все остолбенели. И замолчали. Васек нарушил паузу первым:

– Не ссорьтесь, я это… карточки ваши принёс…

– Аааа, подлец малолетний, все-таки ты спёр карточки, – зашипела Шмина, – Да я тебя…

– Молчать, – дядя Петя гаркнул, – говори пацан.

Васек немного взволнованно продолжал.

– Маня, когда вы с бабушкой пошли, в магазин, я за вами пошёл. А че, мне все равно куда идти? – он немного растерянно оглядывал людей, которые столпились вокруг него и с разными лицами стояли и слушали.

– Ну, так вот… это… ну…

– Нет, вы на него посмотрите, нашёл свободные уши, молодой человек, хватит размазывать кашу, – пыхтя как паровоз, нетерпеливо ворчала Соня.

– А ну, ша, Соня! – не выдержал Фима, – говори пацанчик. Соня от изумления чуть не проглотила папиросу, так и застыла с выпученными рыбьими глазами на Фиму.

– Ну, я и говорю. Видел я, кто карточки спёр. Ну…, – он полез в карман пальтишка, и достал мятые, в грязи, немного порванные карточки и платочек бабушки, – вот, Маня, отдай бабуле…

И покраснел. Все молчали, вдруг раздался всхлип тёти Сони… Слёзы покатились по щекам, она размазывала их уголком своего фартука.

– Сонечка…, – промямлил Фима, – не плачь родная, все же хорошо оказалось, и бички при нас останутся.

– Фима, ты адиёт, – промямлил Соня, и её плач перешёл в смех. Смеялась она так заразительно, посипывая, поикивая, что напряжение последних минут дало о себе знать. За ней начал смеяться Фима, затем сестры близняшки, ухал громким смехом Петя, хихикала Манюня, бережно держа карточки, и посмеивался Васек. Не смешно было только Шмине. Она стояла, прищурив глаза, как и смотрела на всю весёлую компанию. На шум вышла мама Мани. Манюня подбежала к ней, протянула ей карточки и, смеясь, говорит.

– Это все Вася, Вася, мама, он их принёс, ой, Вася, – уже обращаясь к мальчику, – это поэтому у тебя синяк под глазом?

Вася громко швыркнул, кивнув головой, и слезы брызнули у него из глаз, но ему очень не хотелось показывать их перед всеми, и ещё смех не прошёл, так и стоял, смеялся и плакал одновременно. Петя загреб его огромными своими ручищами к себе, обнял, начал гладить, по головке, и Вася казался в его объятиях таким маленьким муравейчиком, и смех его стал постепенно переходить в слабое всхлипывание, уткнувшись где-то на уровне груди богатыря – металлурга. Постепенно все стали затихать и только Васькино всхлипывание доносилось до всех.

– Досталось тебе видать, малец, – поглаживая Васька, приговаривал Петя.

– Ну, думаю, цирк этот закончен, давай-ка сдам этого малолетнего преступника куда следует, нечего шарашиться по чердакам и воровать у честных людей карточки, -разрезала воздух Шмина.

Васек вжался в Петра. Шмина подошла и хотела взять мальчика за руку, когда её отодвинул мощной своей рукой Пётр, – А ну, погодь Семеновна. Оторвал от себя мальчика, приподнял над полом и тихим ласковым голосом спросил Васька:

– Сынок… Василий, ты будешь жить с папкой, со мной?

Вася висел в воздухе, глаза его округлились, на заплаканном личике проскочило удивление, потом радость. Он бросился к Петру, обнял его крепко-крепко за шею и прошептал:

– Папкаааа! Папка!

– Тронул, гаврик, таки за самое больное, а ты Шмина сливай воду и сиди, катайся, сосед у нас новый, ясно тебе?, – Соня демонстративно закурила, пыхнула как паровоз и пошла месить белье в тазу, напевая… « в семь сорок он подъедет, в семь-сорок он подъедет…»

Глава 2

Мария Ивановна, а попросту Мариванна, привстала с кровати, посмотрела в голубое небо. Утро. Раннее осеннее утро. Она медленно надела тапочки и пошаркала на кухню. Запах кофе или чая в прошлом. Это удовольствие уже не для нее. Геркулес, вода, небольшое печеное яблочко.… Накрыла на стол. Села. Есть не хочется, а надо.… Бывали времена, когда хотелось съесть все что угодно.…Лишь бы съесть.

1941 год, Москва, конец октября.

В их квартире стало заметно тише. Тетя Соня и дядя Фима уехали еще в июне в Одессу. У тети Сони старшая сестра заболела, надо было ухаживать. Они собирались вернуться сразу, как только тете Мине стане легче. Началась война, и от них не было ни слуху, ни духу.

Шмина ушла на фронт. Сразу же, в первые дни войны. Никому писем не присылала. Да, никто и не ждал. Сестры-близняшки, Вера с Надей уехали в эвакуацию, тоже сразу же, одними из первых. Остался дядя Петя, его сын Васек, Маня, ее бабушка и мама. Дядя Петя очень хотел пойти на фронт, но был каким-то ценным сотрудником на заводе, теперь там выпускали оружие для фронта, но у него была бронь и ее никак не снимали. Мама Манюни работала на фабрике «Большевик». Цехов там стало поменьше, многие ушли на фронт. Но галеты и сухари продолжали производить. Бабуля работала в поликлинике. Днём мыла полы, ночью сторожила. Домой приходила редко, приносила сухари, часть карточек, иногда что-то из того, чем редко угощали пациенты врачей. Врачи с бабулей делились. По тем временам бабушка очень хорошо устроилась, потому что нигде отопление не работало, и часто не было света, а в поликлинике всегда было тепло и светло. Ну, за исключением бомбежек. Тогда свет всем вырубали. Ещё в поликлинике был подвальчик, там бабушка пряталась как в бомбоубежище. Когда у неё был выходной, она приходила домой. Маня частенько бегала к бабушке погреться и отоспаться в кладовочке.

Васек уже был прямо-таки взрослый парень. Стоял у станка наравне со всеми. Мечтал о фронте. Боялся, что война закончится, а он не убьет ни одного фрица. Мане было уже двенадцать. Школа не работала, а Мане не сиделось на месте. Днем он была на работе, шила рукавицы, открыли такой цех у мамы на фабрике. Ночью, после работы, с Васьком дежурила на крыше, когда хватало сил не заснуть. Но чувство долга и ответственности у них хватило бы на нескольких человек, поэтому приходилось тяжело.

В квартире пустовало три комнаты, было холодно, и очень голодно. По карточкам без проблем можно было купить только хлеб. Но он такой тяжёлый был, что его было маловато даже на рабочие карточки. Остальные продукты надо было раздобыть, хоть и по карточкам. Сначала найти, где продают, потом отстоять очередь, и если успеешь до работы – купить, а нет, уходил с пустыми сумками. А если бомбежка, то вообще неписаное правило было: убежал в бомбоубежище, очередь потерял, занимайте заново. А на рынке продукты стояли несметных денег. Керосин выдавали, но его хватало меньше чем на полмесяца.

В тот день Маня шла уставшая с работы. Не то чтоб работа была трудная, но шить… Это было не её. Нудно, болели пальцы, наколотые иголками, и очень хотелось есть. Всё время хотелось есть. Она и пошла работать, потому что ей давали рабочую карточку. Жили впроголодь. На улице уже было холодно, в воздухе летали черные кусочки пепла. Это уже несколько дней сжигали в Москве документы. На улицах стояли противотанковые ежи. Все изменилось. Как – же все изменилось…

Маня вошла в квартиру, в тёмном коридоре ничего не было видно, не было света теперь часто, «хоть глаз выколи», как говорит бабуля. Маня сильно устала, а у них с Васьком были планы сходить на площадь Свердлова. Там поставили подбитый фашистский самолет, и люди толпой ходили на него поглазеть. А они с Васьком уже несколько раз собирались, и никак не получалось. То Васек на работе задержится, то Маня проспит. А ночью у них дежурство на крыше. Поэтому первое и лучшее было прыгнуть в кровать, укрыться всем, что есть в доме, взять сухарик и вместе с ним заснуть. Вот это было блаженство. Ещё бы было тепло. Но, Маня уже привыкла и так. Дома никого не было, она сделала так, как мечтала… И только глаза затяжелели, как во входную дверь громко постучали. Кто это? У наших у всех ключи. У Мани немного забилось сердце в горле. «Странно, чего я испугалась, наверное, потому что со сна». Стук в дверь повторился. И путаясь в одеяле, чуть не упала, Маня побежала к двери.

– Кто там? – спросила она.

– Маня, открывай!

Голос за дверью был незнакомый, но откуда он знал её имя? Значит, и я его знаю?

Открыв дверь, Маня увидела улыбающегося офицера.

– Ну, привет Манечка, угадал? Ты ж Маня? Дочка Ирины. Соседка дяди Пети?

– Да-а, – медленно и тугодумно сказала Маня, – а откуда вы меня знаете?

– Оооо, Манечка, я многое знаю. Друг я. Дяди Пети. Петра так сказать Петровича. Не помнишь? Ну, маленькая ты была. Это понятно. Может, пустишь?

Он шагнул в коридор, поставил чемоданчик, снял фуражку и, разглядывая тёмный коридор, изучал местность, приглаживая свой чуб на лоб.

– Чего на пороге-то стоять. Пётр на работе, я знаю. Мы с ним это дело обсудили, поживу пока в его комнате. С его, так сказать величайшего разрешеньица, – усмехнулся в усы, расправил в разные стороны и протянул руку, – Григорий Иванович. Можно дядя Гриша.

– Мааняя, – протяжно пролепетала Маня. И тоже протянула руку.

– Ну, что, Маня, шоколад любишь?

– Шоколаааад?

– Да, да Маня, шоколад. Че спала, что ли? На вот, угощайся… – и протянул ей большую плитку настоящего шоколада.

Маня прижала плитку к носу и затянулась внутрь себя шоколадный аромат. У неё закружилась голова с непривычки. Прислонилась к стене и застыла в этом удовольствии, вспомнилось, как на новый год мама всегда приносила шоколад. Им на фабрике делали такой подарок.

Дядя Гриша, не стесняясь, шёл хозяйской походкой по коридору, пытаясь зайти хоть в какую-то дверь.

– Ой, Мань, чего – то запамятовал. Петро, где живёт – то, что-то не помню комнату?

– А вы её прошли.

– А че, закрыто – то?

– А ключи есть у меня, от всех комнат, мы закрываем, знаете, воры… Да и теплее так. Меньше сквозит..

Маня отломила кусочек шоколада, засунула за щеку, и пришепетывая объясняла новому жильцу про тепло, про свет, про жизнь в их квартире…

Уже спустя полчаса Григорий Иванович копошился в комнате, что-то «грюкало, стукало» как говорила бабуля и резко затих. Маня подумала, что заснул. Ей уже не спалось, она послонялась по квартире. Сварила картошку в мундире, поела. Пошла на кухню мыть посуду, увидела, что дверь в комнату к дяде Пете приоткрыта, и по привычке заглянула. В комнате никого не было. «Странно», – подумала девочка, – А где жилец новый?». Кровать была застелена очень аккуратно. Как всегда. Получается, никто на ней не спал. Маня простояла посреди комнаты, ничего не понимая, холодок страха пробежал по ногам и рукам. Она боялась шевелиться. Ей казалось, что кто-то за ней наблюдает, а заглянуть под кровать или в шкаф ей было боязно. Вещей жильца не было. Исчез и его чемоданчик. Как и его хозяин. Как будто никого и не было. Может ей приснилось все? Но, шоколад…? Он же был. Она его нюхала, и даже ела. Не приснилось же это. Во всей квартире стояла мертвая тишина, и темнота. Только свет луны пробивался сквозь заклеенные окна.

Через несколько мгновений, Маня услышала звук открывающегося замка во входной двери. Ей стало совсем страшно, и она решила спрятаться в углу за комодом. Шаги в коридоре, громче, ещё громче, вот шаги приближаются к комнате, где сидела в углу перепуганная девочка. Она пыталась сообразить, что сказать, если дядя Гриша вернулся. Что она делает в этой комнате? В голову ничего не лезло. Ни одной мысли. Дверь заскрипела, и тихо вошёл кто-то. В темноте не было видно.

– Кто здесь?

– Фух, Васек, ты меня напугал.

Маня вылезла из укрытия.

– Тыыы? Маня? Что ты тут прячешься?

– А как ты узнал, что это я?

– Ну, во-первых, я спросил, потому что дверь была открыта. Во-вторых, чего ты тут прячешься?

– Потому что мне страшно.

– Ну ты даёшь -, усмехнулся Васёк, – никогда не боялась а теперь-то чего?

– Потому что ваш гость пропал. Я и испугалась.

– Какой гость?

– Ну друг дяди Пети. Он здесь пожить хотел. Дядя Петя ему разрешил. Вот он тут чего-то делал, делал и пропал. В дверь не выходил. По крайней мере, я не слышала, как он выходил.

– Странно, Маня, а ты ничего не путаешь? Тебе это не приснилось?

– Да? А чего тогда дверь открыта была в вашу комнату! А? А шоколад?

– Какой шоколад?

– Который я даже откусила. Это мне друг дяди Пети подарил.

Вдруг они услышали звук самолётов, свист летящих и взрывающихся бомб, Васек и Маня начали молча одеваться и выбежали в подъезд. И только уже прибежав на чердак, услышали вой сирены.

– Вась, а, Вась, а почему сирены не было?

– Не, знаю, Маня, главное мы на месте. Бери щипцы. Будь готова. А где мой багор? Я его в этом углу оставил.

Свист бомбардировки заглушал его слова.

– Сегодня рядом с нами бомбят… Маня, страшно тебе?

– Нет, – помолчала, и тихо добавила, – почти нет. Но Васек не услышал. Он уже бежал на крышу.

– Маня, щипцы, скорей, багор не нашёл, – кричал паренёк.

Маня бросилась с щипцами, поскользнулась. Упала. Васек подбежал, схватил щипцы и в последний момент успел скинуть «зажигалку» с крыши. Девочка подвернула ногу, и, пытаясь встать, поползла, к двери. Луна освещала крышу. Было очень холодно. Изморозь покрыла всю железную поверхность. Маня попыталась встать. Но сильная боль пронзила все тело. Она опять плюхнулась и проехала вниз к краю крыши.

– Вася! Я падаю!

Было очень скользко. Она схватилась за ограждение, и неожиданно увидела лесенку, спускающуюся к маленькой двери.

– Маня, ты где? – Васек полз по скользкой крыше на животе.

– Маня, Маня! Ты где, ты меня слышишь, Маня!?

Васек сполз к ограждению и в темноте услыхал:

– Васяя, – тихо прошептала трясущимися от холода губами, Маня,

– смотри, что я нашла…

Вася медленно сполз с обледеневшей лестницы и увидел свою подругу. Она сидела возле двери, которая была подперта багром.

– Вась, я его нашла, твой багор – прошептала девочка, – как ты думаешь, кто его сюда поставил?

– Может кто-то из жил конторы?

– Да нет. Так никогда никто не делал. Вообще-то последние дни мы с тобой дежурили. Я вообще не знал про эту дверь. Как твоя нога? Сможешь встать?

Он снял шарф.

– Давай ногу забинтую. Нужна тугая повязка.

– Вась, а ты не хочешь зайти туда. Мне страшно, – промолчала, – но очень интересно, что там.

Она приложила ухо к двери, пытаясь услышать что-то за ней. Но после бомбардировки стало тихо. Везде очень тихо. Васек перебинтовал девочке ногу. Взял багор и дверь, скрипя, медленно открылась сама. Дети переглянулись. Хорошо, что луна освещала крышу, но… там, за дверью зияла чёрная дыра.

– Эй! Кто-то есть здесь?

В ответ тишина

Вася зашёл в каморку. Через несколько мгновений прихромала туда Маня. В этой каморке на чердаке было темно и очень сыро. Она была такая маленькая, что Маня сразу споткнулась, чуть не упала, но упасть было некуда. Вася её подхватил и прошептал:

– Слушай, Маня, как ты нашла эту коморку? Сколько я здесь лазил в детстве и сейчас, я её не видел никогда.

– Да я и не искала, само как – то.

– Мань, давай придём сюда, когда будет светло. А то ничего не видно сейчас.

– А зачем тебе? Я и сейчас хочу, побыстрее, отсюда уйти, как-то мне не по себе.

– Да, просто, интересно, пусть будет это нашим секретом.

– Похоже, Вась, это не только наш секрет. Кто багром подпер дверь?

– Да…

– И опять на площадь Свердлова не пойдём? Так хотелось на самолёт посмотреть. Уже комендантский час начался.

– Ничего, Манюня, знаешь сколько самолётов наши ещё подобьют? Ещё насмотримся. Сегодня я один подежурю на крыше, полежу на твоём любимом топчане, а ты со своей ногой домой, поняла?

– Ну, Вась, я тоже с тобой, -стала поднывать Маня.

Но Вася был непреклонен.

…Маня подошла к квартире и услышала шорох и какие-то глухие звуки. Вокруг было темно. Света не было как всегда. Входная дверь была приоткрыта. И какие-то блуждающие лучики постоянно проносились сквозь щель под дверью. Маша испугалась, и вспомнила, что они с Васьком не закрыли дверь, когда бежали на чердак. Она испугалась и поковыляла опять назад к другу. Вася уже спал на топчане, укрывшись с головой старым одеялом. Он очень уставал. Маня погладила его по спине, и мальчик вскочил, спросонья начал что-то несуразное говорить. Резко замолчал, тряхнул головой, протёр кулаками глаза:

– Бомбят? Всё я бегу…

– Да, нет, Вась, у нас в квартире кто-то есть и светит фонариком. Я боюсь, Вась, пойдём со мной.

– Ну и фантазерка, ты.

– А вдруг воры? Пойдём, Вась.

– И что у тебя есть ценного? – бурчал мальчик, скинул одеяло, встал.

– Ну, пошли что ли… Трусишка Манька.

Васек и Маня вошли в квартиру, было тихо. Они прошли по комнатам, зашли на кухню. Никого нигде не было.

– Девчонки такие выдумщицы, – усмехнулся Васек.

– Я не придумала. Вась, ты мне не веришь и зря.

– Иди спать, Манька. Мне на работу утром.

– Вась, не уходи. Нет же бомбежки. И, потом, уже бомбежка была. Больше, наверное, не будет, ложись на мамину кровать.