Buch lesen: «Акварель», Seite 7

Полнолуние

 
Нечаянно небесный свиток
Расправился, сияют строчки,
Как звезды. У небесных ниток
Летят малютки-ангелочки.
 
 
Жаль, нам не слышно, как смеются,
Совсем не хочется им спать,
Хоть их зовут, но остаются
Печатью лунной поиграть.
 

Ливень

 
И вдруг, медлителен и плавен,
За переплет оконных ставень
Схватился ветер – не открыл,
Обиделся и, пару крыл
Раскрыв, взлетел, и от порыва
Взметнулась сизой тучей грива –
Загадочный небесный зверь
Искал, шурша, на ощупь дверь,
Да вот впотьмах не отыскал,
Сверкнул, как молния, оскал
И ослепил на миг округу,
А ливень все летал по кругу,
Вздыхал и на крыльце топтался,
Но вот уж от него остался
Далекий звездный отсвет в луже
Да холодок внезапной стужи.
 

Мелюзина

 
Скоро ящерка на кирпичики
Юркнет шустрая, чтобы погреться,
У нее изумленное личико
И восторженно-гулкое сердце.
 
 
Были краткие встречи в июле
Долгожданными, словно свиданья,
И казалось, меж нами мелькнули
Тени прошлого воспоминания.
 
 
Я просила ее: «Расскажи
Мне легенду о принце и фее,
Видишь – башенки, этажи»,
А она говорила: Не смею».
 
 
И еще говорила: С тех пор
Утекло слишком много воды…»
И казался мне наш разговор
Колыханьем зеленой травы.
 
 
Блики солнца скользили по стенам,
Шелестел теплый ветер в плюще…
Я уснула, мне снилась царевна
В золотисто-зеленом плаще.
 

«И вдруг из бытия и прозы…»

 
И вдруг из бытия и прозы
Легко подняли пруд стрекозы
До поэтических высот
И даль таинственных красот
 
 
Открыли быстрыми крылами,
И пруд завис, как будто в раме
Из ив коленопреклоненных,
А танец двух стрекоз влюбленных
 
 
Из «па» стремительных балета,
В волшебных переливах света,
Иное измеренье ткал,
И пруд, как зеркало, сверкал.
 
 
И ветер, скрывшись в камышах,
Шуршал тихонечко: Ах, ах!»
Стрекозы над прибрежной ряской
Мазнули золотистой краской,
 
 
Потом зависли над осокой
И взвились высоко-высоко…
…И принесли из поднебесья:
«Ужель не видишь ты, что здесь я!»
 

«Тишину разбил хрустальную…»

 
Тишину разбил хрустальную
И укрыл пространство сплошь
Своей грустью пасторальною
Затяжной осенний дождь.
 
 
На мельчайшие осколки
Горы, горы хрусталя
Разбивались, все без толку,
Не откликнулась земля.
 
 
И рукой своей желтушной
Не смогла махнуть в ответ.
Безутешный и воздушный
Дождь летел, теряя свет
 
 
И оплакивал потери,
И в кромешной темноте
Вдруг стал виден – его перья
Стали уж теперь не те.
 
 
Как же он переменился,
И его бесплотный дух
Над землей бесшумно вился,
С крыльев падал белый пух.
 

«Теряет осень красоту…»

 
Теряет осень красоту
И угасает понемногу.
Деревья, вспыхнув на ветру,
Огни роняют на дорогу.
 
 
И время вспять не повернуть,
Оно, увы, неумолимо.
И, освещая в бездну путь,
Бледней становится картина.
 

«А солнце, зародившись в феврале…»

 
А солнце, зародившись в феврале,
Протянет нить сквозь белые колонны
И тронет украшенья в хрустале,
Начнутся переклички, перезвоны.
 
 
«Ты где, ты где?» – «Я здесь я здесь!
А ты, а ты?» – «Я жив, я жив!»
И полетит благая весть,
И вот уже, мотив сложив,
 
 
На крыльях солнечной воды
Подхватят перезвон ручьи,
И понесут его в сады,
И будут спрашивать: «Вы чьи?!»
 

«Весна – цветами дышат дерева…»

 
Весна – цветами дышат дерева
И ветер ветки заключил в объятья,
И белые кружатся кружева,
Роняя тень на солнечное платье.
 

«Как ветка вербы – полнолунье…»

 
Как ветка вербы – полнолунье,
Как поле, полное ромашек,
Где серебристо-тонкорунный
Пасется беленький барашек.
 
 
Руно его так невесомо
И, словно мягкий, белый пух,
Летит, по воздуху несомо,
Вдали замешкался пастух.
 
 
Он задремал в тени дерев,
Окутанный тончайшей дымкой,
Рукою щеку подперев,
Он видел – там вилась тропинка
 
 
И уводила в те луга,
Где вольно так паслись отары,
Где плыли звездные стога
И не был он седым и старым.
 

«Я живу отголосками марта…»

 
Я живу отголосками марта,
Не считаю морщин и седин,
И пусть снегом покрытая карта
Расцветает шелками равнин.
 
 
Днем еще полыхают метели
И стозвонное льют серебро,
Ну а ночь сновиденьем капели
Иль луной упадет под ребро.
 
 
Серебро слишком тонко и звонко.
Ах, суровая лунная медь,
Я игривой душою ребенка
Полнолунья твои, не стерпеть,
 
 
Собрала в сундуки и кубышки,
Посмотри – они с верхом полны!
Все монеты отдам за кувшинки
И за вздохи зеленой волны.
 
 
Лишь подумала, как бубенцы
У дверей оборвали свой звон,
Чьи-то тени схватили ларцы
И кубышки и вынесли вон.
 
 
Ничего не сказали, но свет
Проступал сквозь оставленный свиток,
И, о Боже, как бился рассвет
В драгоценную перевязь ниток.
 

«А ветер дул с таким напором…»

 
А ветер дул с таким напором,
Что паутина «Лунный свет»,
Еще цепляя край забора,
В июльский падала рассвет.
 
 
И продолжала серебриться,
Росой высвечивались грани,
И все казалось, что ей снится
Страна несбыточных желаний.
 
 
Она струилась, тихо медля,
И прячущийся в тень паук
Подстерегал живого шмеля,
И дятла отдаленный стук.
 

Калужницы

 
Завтра пойду на опушку,
Там, вдоль болотной низинки,
Из-под земли на просушку
Солнце достанет корзинки.
 
 
Я их давно поджидаю,
Не пропущу это чудо,
Что зарождается в мае
Вроде бы из ниоткуда.
 
 
Завтра, ах нет, не спугни,
Будут, гостей принимая,
Плыть золотые огни
Сквозь красноречие мая.
 

«И покорился Минотавр…»

 
И покорился Минотавр
И, распростершись, лег в снега,
Зеленый, благородный лавр
Оплел железные рога.
 
 
Поплыли синие лампады,
Поймали в чаши желтый свет
И белый мрамор колоннады
Шагнул в распахнутый рассвет.
 
 
Вознесся на холме высоком
Нерукотворный облик храма,
Где в древности, такой далекой,
Жрецы залечивали раны
 
 
Богам, курили фимиам,
Отлично зная, что моленье
Решает судьбы мира там –
Вне доступа их поля зренья.
 

Соловей

 
И на исходе майской ночи,
Где звезд соцветья прямо в очи
Роняет небо, соловей,
Укрывшись в облако ветвей,
Все пел, не зная даже сам,
Как близко к истинным словам
Ступил его волшебный голос,
Прослойка толщиною в волос
Переливалась перламутром,
Из пелены рождалось утро.
 

«Опять, опять ее глаза…»

 
Опять, опять ее глаза
В вечернем небе полыхают –
Великолепная гроза,
И многие о ней вздыхают.
 
 
Вздыхают о ее прохладе
Среди засушливой поры,
Она в таинственном наряде
Все приближается, дары
 
 
Несет, идет неторопливо,
Сверкают чудные глаза.
С небес на землю сходит дива –
Великолепная гроза.
 

Бабочки

 
О, как миниатюрны паруса,
Скользящие в июльском океане,
Под ними и над ними небеса
Такие же, как при царе Приаме.
 
 
Они летят и за прозрачность дня
Цепляют свое хрупкое дыханье
И, мимолетной красотой маня,
Погибельною жаждой обладанья
 
 
Пылают, ах, прошу, не искушайте,
Я в пыльный угол бросила сачок
Нерукотворны, потому сияйте
Вдоль всех небесных и земных дорог.
 

Пастух

 
Может быть, мираж из лунной пыли
Там соткет прозрачного меня,
Но созвездья в небе плыли, плыли,
Полные вселенского огня
 
 
И не принимали во вниманье
Хрупкую тщету земных даров,
Но влекло их странное создание,
У реки пасущее коров,
 
 
И они склонялись ближе, ближе,
Вот уже почти задели ель,
К странной точке золотисто-рыжей,
К музыке чарующей – свирель.
 
 
Несомненно – тонкая тростинка,
Подданная волжских берегов,
Выдувала сотканную дымку –
Образ и подобие богов.
 

«Среди нагромождений снега…»

 
Среди нагромождений снега,
О, восхитительная нега,
Глаза открыли первоцветы,
Ужель не больно им от света
 
 
И от вселенской пустоты,
Ведь то не звезды, а цветы
В беспечной хрупкости убранства
Шагнули в неуют пространства,
 
 
Где двоевластие и смута
Не оставляли и минуты,
Чтоб, вняв призыву красоты,
Полюбоваться на цветы.
 

«Я чувствую, как чуть дыша…»

 
Я чувствую, как чуть дыша,
Уставшая сопротивляться,
На листья распалась душа,
Отправилась в осень скитаться.
 
 
И я без нее по аллее
Зачем-то куда-то иду,
Зловещий закат пламенеет
И ветер в горячке, в бреду
 
 
Порывисто дует навстречу,
И, золотом тихо шурша,
Меня обнимает за плечи
Слетевшая в осень душа.
 

«Туман клубился и Земля…»

 
Туман клубился и Земля,
В предчувствии разлуки
К теплу вселенского огня
Протягивала руки
Ветвей, дорог… Небесных врат
Еще не закрывали,
И долго золото в закат
Обрушивали дали…
 

«Постепенно истончаясь, тая…»

 
Постепенно истончаясь, тая,
Уходила осень золотая.
За воздушность золоченой дымки
Жадные хватались невидимки
 
 
И тащили по углам, по норам
Ветхое дыхание узора,
Чтоб, когда морозно скрипнет дверца,
Спрятать тот комок вблизи у сердца.
 

«По граням августа уже…»

 
По граням августа уже
Бежит осенняя прохлада,
Играет солнечный фужер
С огнем златого листопада.
 
 
Горчат, играют, бродят соки
И уж пригублено вино,
Кустом калины у осоки
Горит карминное пятно.
 
 
Березы, клены у опушки
И вяз у старого плетня,
Склонив тяжелые верхушки,
Все цедят мед в прозрачность дня.
 
 
И в ранний обморок тумана
Ныряет ложечкой звезда
И серебром стучит о грани,
И звон доносится едва,
 
 
Но все же слышен, винодел
Напиток пробует на вкус
И все ворчит: «Не доглядел»,
И дует в золотистый ус.
 

«Противоборство двух сторон…»

 
Противоборство двух сторон
Снег на своей выносит шкуре
И в черных всполохах ворон
Шевелится, космато-бурый.
 
 
Могучий, допотопный зверь –
Трофей весны, ее добыча.
Зима не закрывала дверь,
И, неуклюже в нее тычась,
 
 
Своим огромным, чутким носом
Снег ощущает запах льда,
Вздыхает, горбятся торосы,
И в горле булькает вода.
 
 
Не может уползти с границы,
Не может страх преодолеть,
Ему б сейчас в сугроб зарыться,
Но гонит солнечная плеть.
 
 
Что за трофей – облезла шкура,
Ни блеска в ней, ни серебра,
И зверь и грязный, и понурый
Едва ль дотянет до утра.
 
 
Рычит: «Устойчивость теряю,
Мне шкура старая тесна,
Меняюсь я иль умираю,
Ах, что со мной, ответь, весна».
 

«Струились с неба…»

 
Струились с неба
чудо-занавески
И в водопадности
медлительного блеска,
Сминаясь, расправлялись
плавно складки,
И было замирательно
и сладко
Из отрешенного уюта,
из тепла,
Из панциря
оконного стекла
Бросать поток
задумчивого взгляда
В обрывистую
бездну снегопада.
 

У окна

 
Январское утро, как шар
синий-синий,
Застывший в морозных
узорах,
Закутанный снизу
в пылающий иней,
Поверху открытый
для взоров.
 
 
И с той стороны
тонкий солнечный пальчик
Скользит по сплетению
линий,
Там день, словно
в искры закутанный мальчик,
Рисует свой мир
синий-синий.
 

«Как бесконечна и мудра…»

 
Как бесконечна и мудра
Глаз отрешенных просинь,
Уже давно изобрела
Алхимик тайный – осень
 
 
Тот дивный камень, что зовут
В народе философским,
И вспыхивают там и тут
Нарядом ярким, броским
 
 
Деревья, и меняют цвет
Живые изумруды.
О, осень, расскажи секрет,
Поблескивают груды
 
 
У ног твоих. «Не в этом счастье, –
Доносится в ответ, –
Богата я и все ж несчастней
Меня на свете нет.
 
 
Все это золото не властно
Мне подарить покой,
Меня терзает ежечасно
Тревога…» – «Ах, постой,
 
 
Не исчезай так быстро, осень!
Поведай мне секрет».
Но глаз задумчивая просинь
Вновь произносит: «Нет».
 

«Февраль обозы-развалюхи…»

 
Февраль обозы-развалюхи
Все гонит вдаль по бездорожью,
Ведет сквозь глухомань разрухи,
Оглядываясь осторожно.
 
 
Осели грузно на телегах
Сугробы, рыхло расползлись,
И солнце, наскочив с разбега,
Кричит: «А ну, посторонись!»
 
 
Стремглав шарахнулся возничий
И опрокинул воз в овраг,
А там уже и гомон птичий
Встречает россыпью атак.
 
 
И только под покровом ночи,
Скрипя ободьями колес,
По тонкой наледи непрочной
В дорогу тронулся обоз.
 

«Там, под папирусной бумагой…»

 
Там, под папирусной бумагой
Вдруг истончившейся зимы,
Нисходят тихо, шаг за шагом,
И уж становятся видны
 
 
Закаты, властно проступают,
Подернутые молоком,
Но, вспыхнув, вдруг ослабевают
И оставляют на потом
 
 
Свои могучие разливы,
Гармонию и яркость красок,
Февраль, оттенок неба синий
Сулит восторг закатных плясок.
 

«И где-то там по-прежнему парил…»

 
И где-то там по-прежнему парил,
Храня ключи от рая и от ада,
В божественном сплетении стропил
Земной прообраз древнего Царьграда –
 
 
Небесный город, далеко под ним
Златой опарой купола бродили,
Курился фимиама легкий дым,
Моления сквозь сферы восходили
 
 
К вратам небесным и глядели вниз,
Летая у обрыва, ангелочки,
И, оседлав сапфировый карниз,
Мерцали звезд серебряные точки.
 

«И зелени травы уже довольно…»

 
И зелени травы уже довольно
Для взгляда, утомленного зимой.
Какой простор, как дышится привольно
И хочется воскликнуть: «Боже мой,
Ты не забыл о сирых и убогих,
И чудо, как всегда, поспело в срок»,
И вылез, золотея у дороги
Ветрами разлохмаченный цветок.
 

«…И воздух истончался и гудел…»

 
…И воздух истончался и гудел,
Шмели плели мелодию узора,
И день клонился к западу и рдел,
Как кем-то вдруг оборванная роза.
 

«Алхимик-ветер ворожил…»

 
Алхимик-ветер ворожил,
Крылами бил над чутким полем,
«Сейчас, сегодня, – он решил, –
Должно свершиться» – ожил голем.
 
 
Послушно встал, воздушный, мягкий,
Не чующий ни рук, ни ног,
И, спотыкаясь многократно,
Побрел вдоль пашен и дорог…
 
 
Он шел и иссякал, и таял,
И по следам кружился пух,
А луг, что золотым был в мае,
Дав исполину жизнь, потух.
 

Июль

 
Путем небесным и земным
Оград и колоколен,
Порою превращаясь в дым,
Июль бежал, так волен.
 
 
И из карманов – поиграть,
Беспечный и босой,
Вдруг доставал и ну кидать
Шелк радуги с грозой.
 
 
Вплетались в золото волос
Закаты и рассветы,
Он прижимал к груди и нес
В цветах – охапки света.
 
 
Он ростом доставал до звезд
И потому был виден,
Как божество – из птичьих гнезд,
А так вполне обыден.
 
 
Вцеплялся диким виноградом
В шероховатость стен,
Кружился бабочкой над садом
Он был и тем, и тем…
 
 
Он столько лиц носил и глаз,
Как верный камертон,
Менял и профиль, и анфас,
И все же то был он.
 
 
Я не стремилась увидать
Его во всем величье,
Могли тот облик передать
Одни лишь стаи птичьи.
 
 
А я, как смертный человек,
Лишь край его одежды
Мог созерцать – в открытость век
С доверием к невежде
 
 
Летел цветущий косогор
И блики, блики, блики,
И небо, и сосновый бор
В созвездьях земляники.