Buch lesen: «Белая ласточка»
Художник Любовь АЖАЕВА
Ольга Коренева, 1982 г.
От автора
Эту книгу я писаоа в 70-е, в годы застоя. Я была юная, ранимая, с очень ярким и обострённым восприятием действительности. Училась в Литературном Институте им. А.М. Горького на семинаре известного писателя Юрия Валентиновича Трифонова, и работала. На 4-ом курсе была переведена на дневное отделение. Решила, для солидности, издаваться под псевдонимом Ольга Астахова. Сейчас печатаюсь под своей фамилией.
Ольга Коренева.
Контакты
mailto: ok63@bk.ru
Тел.: 8 926 239 94 95
Отзыв на книгу Ольги Астаховой "Белая ласточка". Повести и рассказы. М., "Сов. писатель", 1982. Объем 12 а.л.
Если верно, что стиль – это человек, то я, даже не зная Ольги Александровны Астаховой в лицо, могу об этом литераторе сказать как о человеке распахнутой души, я бы даже сказал – обнаженной, магнитно чуткой ко всему живому – действительно живому в нашей, слишком подчас рациональной и целеустремленной жизни. Отчество Астаховой я нашел в конце ее книги, в выходных данных, но – странно называть этого человека по отчеству после того, как она столь живо и непосредственно ввела читателя в мир своих – опять же судя по интонации – сверстников. Конечно, бывает, что и молодые люди подчас расчетливее взрослых, но молодые герои ее повестей и рассказов живут сердцем, и это, я думаю, найдет отклик даже у пожилого читателя.
Между тем, эта, вышедшая в издательстве "Советский писатель" книга – свидетельство несомненного литературного профессионализма ее автора… Живые характеры персонажей, живой современный язык, сюжетное мастерство… Например, в рассказе "Испанец Иванов", кстати, еще раньше прочитанном мною в журнале "Знамя", просто отлично набрана та духовная высота, на которой, к изумлению их насмешливого окружения, оказались герои.
Заслугой автора является и то, что духовная высота и цельность ее молодых героев обнаруживается в самых будничных проявлениях жизни, в которых нам "проявляется" человек гораздо труднее.
Рекомендую Ольгу Александровну Астахову в члены нашего Комитета литераторов.
10.11.85.
Ю. Сенчуров
Письмо читательницы
Уважаемая Ольга, доброго времени суток. Могу я просить вас, что бы вы выслали мне электронный вариант вашей книги "Белая ласточка". Я проживаю на Украине, поэтому этот вариант будет доступней и удобнее мне и вам. Дело в том, что я никак не могу ее ни скачать, ни заказать почтой. Я большая поклонница вашего творчества, но "Белая ласточка "– книга для меня очень важная, скажу, знаковая. Это книга моего детства, с ней я спала под подушкой, она мне здорово помогла в моей подростковой влюбленности и послужила мне своеобразным мостиком из детства и юности во взрослую жизнь. Я ее очень берегла, но она просто рассыпалась от времени, так как была издана в простой бумажной обложке оранжевого цвета. Заранее спасибо, если вы сможете мне помочь. Простите, что я не представилась. Меня зовут Елена Семкова, живу в Одессе, очень люблю читать, иногда, под настроение, пишу стихи, эссе, коротенькие новеллы, вот вкратце вся я. С нетерпением буду ждать вашего отклика.
2016 г.
Повести
Командировка в Газли
Вообще-то звали ее Марджан, а не Светкой: простая узбекская девчушка из небольшого кишлака Айнура, что в семидесяти километрах от нового центра Газли. И только тут, в отделе, куда явилась она на практику лишь три месяца назад, рослая расторопная Марджанка, студентка нефтяного института, вдруг стала Светланой, любимицей – за свою доверчивость, за исполнительность – всего отдела. Как это получилось, она и сама… Да Виктор же и назвал ее так в первый день появления ее в министерстве.
– Светлана, вот эту штуковину, то бишь вычислительный аппаратец, – вы его без сомнения «проходили» в институте? – надо ставить ошуюю, с левой стороны стола, так мне удобнее работать. А вот это, банальный арифмометр, которые ныне есть в конторе любого колхоза, ставьте одесную, вот сюда… – знакомил ее с обстановкой Виктор, старший инженер, чуть иронически склонив голову с белесой волнистой прической («Часа два, верно, сидел в кресле у модного мастера», – сердито решила Марджанка, глядя на его волнистую голову с лоснящимся пробором).
Она скромно поправила его насчет имени.
– Ах, не Светлана? А я бы сказал, – не смутился самоуверенный инженер, – это вам подходит, вы очень, о-очень напомнили мне одну…
– Виктор Палыч, хватит, – оборвала его делопроизводитель Зинаида, дама в летах, возясь с папками у
шкафа. – Сам знаешь, как шеф с утра говорит: «Прекратить треп, будем работать!..» Конечно, она Светик, чудо, а кто же еще…
Так и пошло: «Светик и Светик…» Она и сама полюбила так себя называть. А Виктор, наверное, и не знает настоящего ее имени. Вот и сейчас:
– Све-етка! – кто-то окликает ее на улице. Девятый час, все спешат на работу. Кто же это? А, это Юлька, машинистка из секретариата. Тоже торопится. Живет она рядом с их общежитием, вот Света и сталкивается с ней чуть не каждое утро.
– Светка, погоди! – кричит издали Юлька. – Что скажу!..
Ну и надоела же Свете эта пигалица – бойкостью, болтливостью своей, что ли. В кишлаке, да и в ташкентском училище девушки, как кажется сейчас Свете, куда смирнее, а к таким она пока еще не привыкла…
– Стой, Светик-с, – Юлька, просмотрев по телевизору какой-то фильм-спектакль по пьесе Островского, теперь всегда прибавляет к словам это «с», думает, это очень оригинально. – Милый Светик-с, не торопись, все равно опоздание-с нам сегодня обеспечено-с. На линии авария. Трамваи стоят.
– Как авария? – опешила Света. – Мы же опоздаем!
– А ты думала! – насмешливо сыплет Юлька. А сама оглядывается: нет ли чего попутного? – Вот и я говорю: опоздание обеспечено-с. А нам все равно, – пропищала она нараспев. – По уважительной причине. Не мы одни, смотри…
Вокруг и впрямь – толпами, поспешно идет народ, все в одном направлении – к ближнему метро, а трамваи понуро стоят длинной чередой, как стадо у водопоя. Юлька вдруг метнулась в боковую улочку, остановила такси. Села и укатила… Вот тебе и «все равно». Ну и ловка!
Опаздывать Светлане не хотелось. До министерства еще несколько остановок. Она прибавила шагу, почти бежала.
Легко перебежала через шоссе. Легко, чувствуя какую-то веселую пружинистость во всем теле, перескочила через рельсины… Сама ощутила легкость, ладность всей своей фигуры и, словно упиваясь этим чувством, бежала дальше. Уже и не думала про опоздание. Вроде и не на работу – а просто навстречу утру бежала, навстречу новому хорошему дню, где будет – многое… А Виктор, интересно, он что – тоже опоздает сегодня? Или ему, как и шефу, подают по утрам машину? Вот, четвертый месяц она работает тут, второй… да нет, уже третий месяц, как у них началось это с Виктором, а такой простой подробности о нем – на чем он приезжает на службу – она в точности и не знает. А о Викторе ей надо бы знать побольше!.. Юлька, та уж с первого дня знала бы все это… Виктор – первый и незаменимый советчик шефа, мрачно-свойского старого человека, которого, несмотря на этакую его свойскость и простоту, все побаиваются; Виктор Векшин, светлая голова отдела, он может все, вроде бы играючи, решить и расчислить в кратчайший срок; «мой собственный Карпов», так говаривает о нем шеф, конечно за глаза и, конечно, другим, но почему-то так, что случайно находящийся где-нибудь рядом Виктор это слышит. Уши его и кожа на ухоженной и розовой, как у поросенка, дорожке пробора аж алеют, альбиносово-светлые ресницы сладко помаргивают – доволен, лестно… Но однажды, – взглянув на него из-за стола, Светка подметила это – Виктор вскинул лицо, ехидно и неприятно ухмыльнулся при очередном «Карпове» в свой адрес. «Не проведешь, – говорил его умнющий взгляд, – это нарочно для меня…» «Сие неспроста…» «Повадился сравнивать меня со знаменитым шахматистом, неспроста…» И в самом деле, Виктор исчезал в самые трудные поездки по месторождениям, на самые сложные задания каждый раз – это отметила даже Света – после того, как шеф бывал особенно ласков с ним и нахваливал его.
– Тоже мне, незаменимый! – ворчала тогда Зинаида, ведь ей сразу же прибавлялось работы в отделе. – Посмотрели бы, как он незаменим у себя дома! Ботинки небось не почистит сам. Все мать за него делает. Жа-а-них! – издевательски тянула она на деревенский лад. – Попробуй ожени такого! Все на матери едет, на старой, интеллигентной женщине, одинокой… Эх, плохо нам, одиноким… – вздыхала уже заодно об участи обеих: своей и «интеллигентной, одинокой» матери Виктора. – Ему бы надо помогать ей, а не ей – ему. Он ведь здесь Карпов, а там – тюфяк, пустое место…
– А ты откуда знаешь? – опросила Раиса, Юлькина наперсница из секретариата.
– Знаю, – отрезала Зинаида. – Я с его матерью на концертах встречаюсь.
Раиса часто и подолгу торчала у них в отделе; «часы большого трепа», или «дохлый штиль», так определял это шеф у себя в кабинете. В часы большого трепа Света полностью углублялась в работу – просто, чтоб не обалдеть от скуки и не дать затянуть себя в бабские разговоры: готовила на малом «аппратце» данные для Виктора, делала всю разноску – за себя и за других, – помогала Юльке в секретариате. Собственно, за эту безотказную работящность все Светку и любили; но она-то делала все это лишь из внутреннего упрямства, со зла на пустяковую болтовню или на такое вот куриное клохтанье почти всех женщин на всех этажах министерства… Так бывало часто. А что ждет ее в отделе сегодня?
Два квартала, три трамвайные остановки уже миновала. Опоздать, пожалуй, все же придется, но не намного. Ладно, можно перевести дух . Светка на минуту задержалась около газетного киоска, купила «Известия», «Комсомолку», пошла дальше. Видела бы ее сейчас мама, сельская учительница, там, в Айнуре! Пожалуй, и не узнала бы свою застенчивую, в длинном и, добротном, как халат, платье дочку – в этой уверенной, стильной московской девице, в модных сапожках, с косметикой на веках и – главное – со смелостью, радостью в душе. Еще бы! Четыре институтских года за плечами, в отделе ее ценят… а сейчас она увидит Виктора. И – вот что главное-то! – Виктор будет ей рад! Да, рад, что бы там ни твердила о нем эта противная Зинаида.
Света пошла быстрее. Надо спешить! Вдруг сзади кто-то стал подсвистывать, чьи-то шаги… Оглянулась – двое парней, пересмеиваясь, идут почти вплотную за Светкой: нарочно, балуясь, чуть не наступая ей на пятки. Света – быстрее, и они быстрее; она – тише, и они потише… «Ну вы! Осторожнее там!» – так осадила бы их Юлька; и Света чуть было не крикнула им по-Юлькиному. Но сама лишь чуть улыбнулась, досадливо пожала плечиком. Мельком заметила: парнишки-то совсем зеленые, бог с ними! Из соседнего профтехучилища, наверное…
– Девушка, а опаздывать на работу не того… Ай-яй-яй, слышь, девушка!.. Не хорошо-о…
Голос шутника звучал малость неуверенно. .:.
«Цыц, сорняк», – чуть не срезала его по-Юлькиному Света, но сказала мягко:
– А сами-то?
– А нам можно! – оба обрадованно и дружно заржали.
– Какие остроумные, – сказала Света. – Психи.
И припустилась бегом. Времени оставалось в обрез.
Вот и министерство наконец-то… Четверть десятого, не успела все-таки… Теперь лишь бы проскочить мимо поста общественного контроля…
У самого подъезда опять раздалось за спиной:
– Девушка, а можно с вами познакомиться?
«Вот увязался», – Света оглянулась наскоро: паренек был один, товарищ уже отстал. «Нашел время, ну и дурак!.. Только бы на контроль не нарваться!» Дернула дверь на себя, вбежала, нащупывая в кармане пропуск
– Ваш пропуск, девушка?
«Вот черт, влипла! Может, назад, пока не поздно?.. Да ладно…»
– Молодой человек! Стойте, стойте, вы куда?
– Да он не наш, – голос старухи вахтерши. Взмахнув вязаньем, она выскочила из-за конторки.
На пол, звякнув, упала спица.
– Эй, постой! Ты куда, парень?
Тот рванул мимо нее.
Пользуясь суматохой, Света проскочила к лифту. На всякий случай не стала у него задерживаться, махнула сразу на второй этаж. Там, переведя дух, спокойно подождала лифта.
Когда лифт подошел, в кабине уже торчал тот самый паренек. Ничуть не смущаясь, он ухмылялся. Был, видимо, доволен.
– Ага, заяц?
– А чего?.. Вы на восьмом, значит, работаете?
– Это неважно! Прошмыгнул и рад?
Света старалась быть строгой. Как-никак она старше этого мальчишки, ему на вид лет семнадцать…
– Устроил гонку.
– Кто кого… – согласился парень. – Бег с препятствиями… Спорт!
– Ну вот что, спортсмен. Приехали!
Лифт остановился. Света вышла. За ней выбрался, нескладно затоптался на коридорном коврике и парень.
– Я к себе на работу, а ты мигом вниз – и давай отсюда!
Отчеканила, и сама пожалела, что так резко. И, стараясь смягчить, добавила:
– Давай спеши, у тебя занятия…
– А меня зовут Слава, – заулыбался тот еще шире, протянул Светке ладонь.
– Очень приятно!
Света повернулась, пошла по коридору. Парень затопал следом, потом все же отстал.
– А я опоздал уже… Чего, думаю.
– Давай, давай на занятия, Слава! – уже около двери бросила Света.
– Ну, я пошел… значит… – издали оповестил Слава. – Зайду еще.
Дверь, распахнувшись навстречу, чуть не шибанула Светку в лоб. Выскочила, прыская в кулак, Юлька… Увидела Светку, даже заметила – рысьим оком – удаляющегося нескладного паренька и привычно затараторила:
– Как, проскочила?.. Ну, смело влетай, птичка. Сегодня все опоздали. А бугор-с в яме-с.
«Бугор в яме» – на дикарском министерском жаргоне это—«шеф в кабинете». Работа идет. В общем, бояться нечего.
Они задержались у двери, поболтали чуть.
– А это что за Матросов? – тарахтела Юлька, ткнув вслед пареньку. Тот свернул на лестницу и уже топал вниз. – «Ну, я пошел», говорит, как в фильме… Тоже боец! Герой!.. Штурмом брал неприступный дот! Ха-ха-ха! – залилась Юлька смехом. – Ну, Светка! Ну ты даешь!
– Тсс! Юлька! – засмеялась и Света. – Какой я тебе дот? Да еще неприступный… Так просто, поклонник.
– Ой, не могу! – закатывалась Юлька. – Поклонник с утра пораньше. Ой, девочки, держите меня!.. К – – К Светке, с утра… пете… петеуш… петеушник в ватнике… поклонни-ик…
Смешливая Юлька прямо корчилась от хохота. Даже Светке стало смешно, хоть и понимала, что ничего смешного тут нет.
Шеф, Василий Ефимович, вместе с Виктором вышли из кабинета и очутились против хохочущих девушек.
– В чем дело? – удивился шеф. – Я что-то расслышал – какой-то «петушок»…
Он строго посмотрел на всех. Шеф иной раз умел, особенно с утра, чтоб нагнать «рабочего духу», смотреть строго.
– Какие такие петушки?!
– Петеушник, Василий Ефимович, – не реагируя на строгость шефа, еще пуще закатилась Юлька. – Петеушник, а не «петушок»! В атаку пошел… Как Матросов… – хохотала она. – Это Светкин поклонник.
– А, поклонник, – ответил шеф. И добавил уже деловито: —Раз поклонник, дело другое! Пошли, Векшин.
И они проследовали мимо, продолжая деловой разговор.
Весь этот день Светке было втайне неловко за «поклонника». Что подумает Виктор, в самом-то деле? Проклятая Юлька!
Света переобулась: сапожки поставила в узкий стенной шкаф, надела туфли. Села за стол и, придвинув пачку новых телеграмм и сообщений, приступила к разборке…
Вернулся Виктор. Прошел в особую часть помещения – вроде смежной комнаты, только без двери – к своему обширному столу, где «ошуюю и одесную» стояли «аппаратцы» и новые, уже совсем непонятные для Светы, аппараты и приборы… Полностью уйдя в работу, сидя к нему спиной, все равно она каждый миг его видела, чувствовала, понимала каждое движение: что он делает, с кем, о чем говорит по телефону. Вот он – видела она спиной, собой, особым чувством, – в черном свитере, туго облегающем плотноватое, но стройное тело, высокий, светловолосый, с прической волнистой, даже слишком уж ухоженно-волнистой, с белесыми, пушистыми и длинными ресницами под темными, в соболью ниточку, бровями – такой уж от природы, красивый какой-то севернорусской, и скорее даже не русской, а литовской, что ли, красотой, тридцатилетний, холостой (Зинаидино: «жа-а-них», «такого ожени попробуй»), берегущий себя мужчина, может быть, склонный в будущем к полноте и уж, без сомнения, склонный к спокойной жизни… Вот он, умеющий быть с ней, Светой, в их вечерние послекиношные часы до удивления мягким и добрым, вдумчиво-ласковым, по-братски сердечным и милым… Но… только ли с ней? И были – да нет, конечно же, были, – много ли было у него таких увлечений до нее?.. А о том, что у нее – до него – не было никого, что он – ее первый, Виктор знает. Он-то в этом не сомневается.
В черном, глухом, до лица, свитере он движется от телефона к своим «аппаратцам» легко и уверенно, с бесшумной повадкой ленивого барса. Крупный, слегка упитанный барс в черной шкуре. У них в Узбекистане, говорят, водились в горах снежные барсы. Черных не было. Это первый в природе и в ее девчоночьей жизни черный барс. Барс, говорят, легко может съесть человека?
На спинке стула висит желтый в полоску пиджак черного барса. Шкура неубитого барса, говоря Юлькиным языком. Крохотуля Юлька сама скушает любого барса.
…Звонок телефонный.
– Да? Слушаю…
В трубке голос шефа. Он звонит из приемной замминистра. Нужны такие-то и такие-то бумаги. Нужно с кем-то срочно созвониться. Нужен – ну конечно же, это и так ясно! – Векшин.
– Тебя, Виктор. К шефу…
– Угу.
А сам не двигается, продолжает что-то высчитывать.
– Виктор… – укоризненно.
– Подождет!.. Не мешай.
Что-то новое, холодноватое в его голосе. Сердится на нее или просто занят, заработался? Но она-то при чем? Почему с ней – так нелюбезно?..
Снова звонок.
– Ну как там Векшин?
– Ушел, – ответила Света.
Виктор шумно отодвинул стул. Бросил, не глядя:
– Не могу же я… с пустыми руками.
И вышел.
Вот и все «спасибо за внимание»… А она-то еще завтрак ему притащила из дому… Впрочем, что же? Человек заработался. Вот вернется от шефа, надо его покормить…
– Кури! – сказал шеф, протянул раскрытый портсигар Виктору. Сам он только что ткнул в пепельницу окурок и тут же достал новую сигаретину…
Виктор машинально взял сигарету, размял в пальцах, хотя не курил уже второй месяц. Он думал о своем… «Итак, дело там, в Газли, опять дрянь. Хуже всего – на спецстройке, в пустыне, теперь уже почти родном детище, за которое он в ответе, которое с самого начала он не просто «курирует» (дурацкое словечко!), а вынянчивает руками собственными!.. Там, на этом головном сооружении, опять нехватка с агрегатами, с кольцами, фланцами; поставщики чертовы все дело гробят! И нет на них ни управы, ни «рекламаций!..» Такие вот пироги, Виктор! – пожаловался он сам себе. Заказ наш не выполнен энским заводом, да и истринское предприятие в срок уже не даст оборудования, необходимого для газовщиков. Ерунда и с компрессорами… Того и гляди, выйдут из строя, еле тянут. Подстанция не справляется. Вот уже и скважины кое-где обводняются, а начнутся суховеи— беда будет! План не выполним, это ясно как день… Говорят, в этом году черный афганец дунет раньше обычного. А тогда… Песчаный шквал прервет все работы и по монтажу… Чего-то ждут, каких-то стихийных сдвигов… Да план – это не самое страшное. Перед министром, даже Госпланом еще можно отговориться, попросить отсрочку, ну, выговор вкатят… Перед стихией не отговоришься. К апрелю не успеем – пиши пропало. «Ах, Светка, Светка! – неожиданно подумал он. – Это же твои места, возле Газли!..» Та спецстройка, куда недавно ездил, находится как раз на полдороге между Газли и Светиным кишлаком…
– А! Я и забыл, что ты некурящий, – голос шефа дошел словно издалека. – Ты чего приуныл-то? Соображаешь чего-то, вижу…
– Да так. О компрессорах и все об этих поставщиках, запуталось все…
– Будем распутывать! – пообещал шеф авторитетно.
«Мог бы и не уточнять, и так ясно – работенки теперь хватит», – подумал Виктор… Они сидели в кабинете замминистра, после долгого и нудного, кропотливого докладыванья о ходе дел на южном участке. Зам вышел на минуту, кажется, в партком, оставил их одних. Виктор привычно знал: сейчас они пройдут к шефу в кабинет, шеф расскажет что-нибудь «из быта», может, пару анекдотов – в знак дружбы и особого к нему, Виктору, доверия – и под занавес навьючит его сложными делами по самую завязку. Тоже в знак особого доверия. Гордиться бы тебе этим, Виктор, а ты и впрямь приуныл…
Поднялись по лестнице к себе на восьмой. Шеф, как всегда, начал с пустяков…
– Садись! – двинул Виктору стул. – Еду вчера с совещания, ГАИ останавливает: «Ваши права…» А шофера я отпустил, кто-то у него заболел дома. Отвечаю: «Зачем? Разве я нарушил?» – «Нет, говорит, просто проверка… Посмотреть хочу»… Понимаешь? Говорю, мол, так и так, спешу, у меня…
Шеф опять закурил. «Весь кабинет прокоптил, – отметил Виктор. – И чего он так дымит! Сам желтый уж весь стал, ссохся, стручок прямо. Девки так и зовут его за глаза – стручок. А все дымит… Да-а… А я бросил ведь из-за Светки, ей дым не нравится»… И вспомнилось, как ехали на днях из концертного зала. В троллейбусе впереди них весело сидели два парня, крепыши, розовые как поросята, один, видно, только что отслужил: в общем, – демобилизованный с корешем, слегка «поддатые». Всё оборачивались на Светку, лезли в разговор. Спрашивали насчет остановок, то, се, шуточки… Виктор хлопнул одного по плечу:
– Слушай, друг, что хочешь потом спроси, отвечу. Но сейчас не мешай. Занят.
– Есть, земеля. Заметано. Ты с девушкой. И все дела.
Парень повернулся к другу:
– С девушкой он, понял? Не мешай.
Парни отстали. Светка приподняла от его плеча лицо, взглянула снизу – горячо, преданно. Такой взгляд!.. «А она ведь не красится. Без никакой косметики или чуть-чуть… Это по мне. Да и не нужен ей грим. Глазищи и без того черные, брови – уголь! Вся яркая, ладная. И наряд на ней яркий – джемпер в обтяжку. Восточные девушки, как известно, созревают рано… Но рано и старятся… Нет, к Светке это не относится. Она ведь совсем особенная… Сегодня позову ее домой…»
– Ну, так как? – голос шефа.
Шеф скомкал окурок, бросил в корзину с мусором. «Когда-нибудь спалит Ефимыч кабинет. В корзине-то вон сколько хлама!..»
– Окно открой, Василь Ефимыч, задохнешься.
Виктор иной раз переходил с шефом на «ты». Вдруг, без всякого повода, по тайному капризу… для «духовного тренажа», как называл это про себя. И тот принимал это как должное. Вот и сейчас: в знак того, что оценил такой переход Виктора – к большему обоюдному доверию, что ли, шеф тут же разразился анекдотом.
– Слышал, что я сейчас говорил? Прослушал?..
Шофер мой, конечно, закладывает по выходным. То-то на другой день он немного… того… Да ведь не он один!
– Еще бы!
– В том-то и беда. Вот я и говорю… Сошлись, значит, два представителя, наш и американский. Ну, после всего, на банкете, а-ля фуршет, тот нашему жалуется – пьют у них в Штатах много. Закладывают американцы. «А у вас?» – «А у нас, – отвечает наш, – лишь три вида пьяниц». – «Это какие же?» – «А вот: малопьющие, застенчивые и выносливые…» Слышь, Виктор? Всего три категории. У них больше! «Малопьющие, – поясняет наш, – это те: сколько бы ни пил, все мало. Застенчивые – те, что за стенку держатся, когда домой добираются. А выносливые – которых после пьянки выносят…» Ха-ха-ха! – скрипуче загрохал шеф. – Ничего, а?
– Ничего, – ухмыльнулся Виктор, поднимаясь для виду. – Анекдот скорее грустный, чем смешной… Ну, я к себе, Василь Ефимыч…
– Постой, постой! Я же не кончил… Придется поехать, Виктор. Ничего не попишешь. Жаль мне тебя, но…
– Да я уж понял, Василь Ефимыч.
– Что понял, что ты понял! – чуть не рассердился шеф: он не любил, когда его слишком быстро
понимали. – Я говорю: жаль! Только неделю как вернулся…
– Десять дней…
– А я тебя опять гоню! Отдохнуть не даю. А мне, думаешь, легко – оголять отдел? Но приходится… – шеф говорил искренно… – Ты-то уже знаешь там все. Сумеешь. А кому еще?
Виктор пошел к себе.
У двери шеф нагнал его, остановил.
– Там сейчас сложно, – сказал негромко. – Афганец раньше времени шибанул. И вообще…
– Понял, знаю.
– А сейчас – давай лучше домой, – неожиданно сказал шеф. – Сегодня отдохни. Билет только закажи.
Отдыхать не пришлось, дела все равно закрутили Виктора до вечера. Все же на часок раньше он вырвался. Сказал Свете:
– Свет, шабаш! Отпускаю домой…
– Чего так?
– Ничего. Суши весла, и пойдем ко мне.
– К тебе? – ахнула Света. – Ни с того ни с сего…
– С мамой познакомлю.
– Господи! – еще раз ахнула Света. – Да мы знакомы уже, забыл? И имя помню. «Зовут мою маму, как русскую императрицу, – сам же так ее представлял,– Елизаветой Петровной», – напомнила Света.– А я и без «императрицы» бы не забыла. Прекрасная женщина!
– Вот и хорошо! И ты ей тоже понравилась… Ну, Свет, – ласково упрашивал Виктор. – Тогда ведь мы лишь на минутку заскочили, перед кино. А сейчас – посидим по-людски, чайку попьем…
– Не действуй личным обаянием, – отбивалась Света. – С утра бы сказал! Ну как я в таком виде? Я бы переоделась. Синее платье бы надела, то самое, помнишь…
– Да зачем? Вид у тебя вполне… В джинсах, чем плохо? К министру можно, а к нам с мамой нельзя? Ну, не чуди, Свет. Ну, прошу!
– Ладно, подумаю.
– А то возьму да и уеду, не простившись…
–_Сиди уж! Только приехал, куда тебе ехать.
– Эх, Свет, – вздохнул Виктор, – ничего ты не знаешь.
Уточнять Виктор не стал… После работы шли рядом, дурачились, весело смотрели на встречных. Разглядывали прохожих, все прохожие сейчас казались им какими-то смешными, милыми и нелепыми. То и дело, обменявшись взглядами, Света с Виктором хохотали. Сильный ветер бил в лица, лицо у Светы горело, и от иголок вихря остужались щеки, отдувались назад черные пряди. Сдернула шапочку, отдала их целиком ветру: ей было приятно идти без шапки…
Вошли в здание. Елизавета Петровна открыла им дверь:
– Витя! Светочка! Здравствуйте, – обрадовалась она. – Проходите, проходите в дом! Вот хорошо, что пришли. Как раз к ужину.
– Здравствуйте, Елизавета Петровна. Я ненадолго. Виктор вот затащил.
– И правильно сделал, – ответила ласково Елизавета Петровна. – Как это «ненадолго»! Нет уж, будем ужинать, пить чай. Проходите вот сюда, мойте руки… Отдыхайте… Я сейчас. – Она поспешно удалилась на кухню. Там что-то шипело, жарилось.
Света, выйдя из ванной, прошлась по квартире. Две комнаты, поменьше – видимо, кабинет Виктора. В обеих – тот особый, с тонким вкусом созданный уют, чистая, изысканная, хотя и не очень модная, «со старинкой», обстановка – по которым в доме чувствуется заботливая хозяйка. В кабинете у Виктора – многоступенчатая «стенка» с техническими книгами. А на террасках «стенки» – набор каких-то причудливых стеклянных фигурок и вещиц, разного размера, синих, розовых… Виктор, облаченный уже по-домашнему – замшевый долгополый пиджачок-пижама, вельветовые брючки, тапки с меховой оторочкой, – брал в руки то одну, то другую стеклянную финтифлюшку.
– Чудо стеклодувного искусства, – пояснял, пошучивая. – Глянь, какая белочка!.. А вот аист, ишь ты – как стоит! Это конаковская работа. Конаково на Волге… А вот персонажи русских сказок. Это орехово-зуевское. Стекло-то какое, а?.. Грешен, интересуюсь…
Из кухни слышались плеск струи, стук ножа. Елизавета Петровна поглощена была стряпаньем, спешила.
– Виктор, может, помочь?..
– Ничего… Мама справится.
– Вить… Она и так ведь устала. – Света обвела глазами до лоска начищенный, блистающий паркет, мебель. – А тут еще мы…
– Ты-ы в гостях, – Виктор назидательно погрозил пальцем. – И цыц!.. А уж кто устал, так это я, – с улыбкой, томным баритоном добавил он и потянулся. – Уж так уста-ал…
Сел, вольно развалился в кресле, руку – за голову, другую – наотмашь за край кресла.
– Ну и денек был сегодня…
– Ребятки-и!.. – послышалось из большой комнаты. – Сейчас дам команду: «К столу…» Готовьтесь!
Елизавета Петровна хлопотала уже около серванта, доставала парадную посуду, хрусталь, накрывала на стол.
Света поглядела на томно расслабившегося Виктора. И вдруг кощунственно возразила ему в мыслях: «С чего бы тебе так уставать?! Дров вроде не колол, полов не мыл, землю не копал…» Это вспомнилось ей обычное мамино – там, в кишлаке, – так она вразумляла порой кого-нибудь из старшеклассников, если тот хныкал и жаловался на усталость. «Дров не колол, не пахал, не копал. Даже как мы, женщины, не стирал и полов не мыл. А устал… Устал сидеть на стуле и слушать? Нет, брат, это не ты устал… а другие…» Светка, впрочем, никогда с ней в этом не соглашалась, учиться ведь тоже трудно. Или слишком уж буквально понимала мамины слова… И все же…
– Молодежь!.. Готовьтесь, – повторила, позвала Елизавета Петровна.
– К труду и обороне! – подхватил Виктор и бодро вскочил. – Ну, пойдем питаться, Свет! – Подошел, ласково приобнял ее за плечи. – Сейчас мать нам удружит, бутылочку особого выставит, вот увидишь..
Свете стало вдруг скучновато. И даже как-то не очень уж интересно в этой квартире, с Виктором. Сама даже не поняла, почему. Может, потому, что все тут показалось ей слишком уж – как на безотказных Викторовых «аппаратцах» – отлаженным, расчисленным, рассчитанным. Повела резко плечом, сбрасывая Викторову руку.
– Какой ты!.. – сказала шепотом. – Очень уж ты…
А что дальше – не знала, нужных слов не нашлось..
– Ладно, ладно, Светик, – понял он по-своему. – Ты устала, я устал, все устали… Пойдем лучше выпьем!
За столом Света чувствовала себя скованно. Общая беседа не клеилась. Но Виктора это вроде не смущало. С удовольствием, со вкусом ел блюда, хорошо приготовленные Елизаветой Петровной, подкладывал Свете, галантно подливал всем токай из импортной длинногорлой сосудинки. Пил сам в душу, других не подгоняя, не упрашивая. Было видно – человек просто отдыхает после трудового дня, ему хорошо… Света всмотрелась в лицо Елизаветы Петровны: все еще миловидное, бледновато-меловое – уж не болеет ли? – в сетке мелких морщинок около глаз, с отсветом мягкой, утонченной доброты интеллигентного, глубоко усталого от жизни человека… И что-то дрогнуло в ее душе. Она вспомнила вдруг о своей матери. Чем-то они похожи и, конечно, непохожи, обе эти пожилые преподавательницы, русская и узбечка, одна в кишлаке, другая в столице; но что-то общее, единое есть в них обеих, есть!.. Что же это – общее?.. Света не могла определить…
Может, доброта вот эта, да и сама судьба? – такая трудная жизнь за плечами, самоотречение ради семьи? Свет на их лицах?.. Елизавета Петровна была раньше, об этом Света знала уже, преподавательницей музыки, оставила работу еще до пенсии – ради всех домашних дел, мужа, скончавшегося лет десять назад, и любимого сына, тогда еще только поступавшего в институт.
Елизавета Петровна потчевала гостью, вела беседу веселым, слегка мажорным голосом с устоявшимися интонациями влиятельного педагога и светской дамы-хозяйки… но Свете в них как-то не верилось, в эти интонации; наигрыш какой-то в них чудился, что ли… Глядя на белое в морщинках лицо матери Виктора, она жалела ее невольно и думала о своей матери. На Виктора ей смотреть не хотелось.