Buch lesen: "Прямо на восток", Seite 3

Глава 3

Олег Ярков

Весь жилой комплекс, на этом участке заповедника, представлял собой шесть, стоящих по кругу, деревянных домиков. Одноэтажные и двухкомнатные срубы, были, достаточно, удобными и с минимальным количеством мебели.

Практически, в центре площади, ограниченной этими домиками, было нечто среднее, между столовой, под открытым небом, и летней кухней с каменной печью, топившейся дровами. Немного обособленно стояло двухэтажное кирпичное здание, служившее господину Штрауху и жильём, и архивом и кабинетом. Электричество, слава Богу, присутствовало. Телевизор тоже.

Метрах в ста от печки, так легче ориентироваться, находился пирс. Дорога к нему вела довольно узкая даже для двух человек, идущих рядом. Эту дорогу с обоих боков охраняли здоровенные кедры, совершенно не соглашавшиеся на расширение дорожного полотна. Видимо, об этом их никто и не просил, что создавало уютную определённость в отношениях между людьми и деревьями.

Около пирса, на каменистом берегу, лежали перевёрнутые вверх дном четыре лодки. Дальше берега начинался Байкал.

Не просто рассказывать о том впечатлении, какое на меня произвел вид этого озера. Оторвать глаза от этой красоты я смог только тогда, когда участковый дёрнул меня за рукав.

– Мы уже стол накрыли, кличем тебя минут десять. Пошли!

– Ты всю жизнь прожил возле этой красоты?

– Да. Пошли!

– Я такого раньше не видел.

– Ещё налюбуешься. Пошли!

Вот, примерно, так чувство восприятия прекрасного, разбивается о реальность с коньяком, закуской и погонами майора ФСБ.

Посидели мы, к моему удивлению, славно. Именно так хорошо может пройти застолье у трёх мужиков, которые друг с другом не связаны – ни работой, ни общими интересами, ни родством, ни деньгами. Каждый, по своему, умничал, стараясь придать себе больше значимости. Остальные, слушая, не зло подшучивали, превращая чью-то речь в общую шутку.

Две вещи не выходили у меня из головы в тот вечер. Одна их них – это ощущение оттягивания какого-то действия или разговора, неминуемо приближающегося и, по-моему, очень нежелательного. Усугублялось это ощущение ещё и тем, что я не представлял себе даже примерно, что мне надо будет, в обозримом будущем, сделать или сказать. Второе, что мешало мне полностью раствориться в атмосфере наших вечерних посиделок – желание срочно, прямо сейчас оказаться на берегу озера, откуда меня забрал участковый. Что мне там надо было, не знаю, но время от времени я усилием воли вдавливал себя в скамейку, чтобы не встать и не уйти. И дело было, как мне казалось, не в красоте пейзажа. Наверное, я скажу глупость, но тогда я был почти уверен – меня звали на берег. Но, в остальном, застолье проходило очень приятно.

– Сергей Станиславович, – участковый на секунду прервал процесс наполнения стаканчиков коньяком, – я запамятовал, сколько лет вы живёте на озере?

– Давно, юноша, слишком давно. С пятьдесят второго года.

– И без… семьи?

– Не сложилось как-то. А что?

– Нет, ничего. Недавно в газете прочёл, что нашли новый вид этих… косуль. У нас, кстати, гуляют эти косули.

– Вы на что намекаете?

– Упаси Бог! Просто вы половину столетия без семьи, то есть без женщины…. Должны, я подозреваю, не только новые косули появиться….

– Я понял вашу мысль. Вы правы. Косули моя работа. Но другие мои эксперименты менее удачны. Получаются только участковые милиционеры.

– Папа! Наконец-то встретились!

Где-то так всё и проистекало.

Проснулся я в домике, в который был определён на постой. Стояло, моё новое и временное жилище, рядом с двухэтажной резиденцией дворянина Штрауха.

Собственно говоря, это он меня и разбудил.

– Доброе утро, вчерашний гость. Не сердитесь, что я прервал ваш отдых?

– Доброе. А что толку сердиться? Заснуть уже не смогу. Как ваше состояние?

– А ваше?

– По пятибалльной системе – твёрдая двойка. Не привык я к шайтан-траве.

– Тогда соглашайтесь на завтрак со мной. Стол сервирован на берегу, вы там вчера уже были. Жду вас через пять минут.

Профессор встал и бодрячком направился к выходу. Переступая через порог, он взялся рукой за дверной откос. Не так уж бодро он себя самочувствует, как хочет показать. Значит, прямо с утра начнём выпивать. А почему я его профессором назвал?

Участок берега, на который я выходил полюбоваться озером, уже не так потрясал воображение, как вчера. Те же перевёрнутые лодки, те же камни вместо песка и тот же пирс. Но вчерашнее впечатление было намного сильнее.

Завтрак оказался продолжением ужина, только теперь камерным составом. Начавшийся вялотекущий разговор касался практически всего, что попадало в наше поле зрения. У меня создалось впечатление, что наша беседа была нужна только для того, чтобы размять губы и язык после ночного отдыха и перед серьёзным разговором. Который, кстати, не заставил себя долго ждать.

– Олег Ильич, простите старика, но вы совершенно не похожи на сотрудника правоохранительных органов.

– Я маскируюсь и втираюсь в доверие.

– Нет, это не то. Вы маскируете что-то совершенно иное. Взять, к примеру, Василия. Он, хотя и милиционер, но в душе совершеннейший романтик, прочувствовавший на своём опыте несоответствие детского представления о милицейской службе дяди Стёпы, знаете, о ком я говорю? Вот и славно! Так вот, несоответствие дяди Стёпиного милицейского романтизма, с реальностью властной системы, имеющей тот же милицейский подтекст. Василий уйдёт на пенсию располневшим и, в лучшем случае, старшим лейтенантом, наручными часами и грамотой за долгую службу. Не перебивайте! Василий – участковый, который любит спокойную жизнь, и пожелания доброго здоровья при встрече со знакомыми. Ему прикажут что-то сделать – он выполнит, не скажут – он и тосковать об этом забудет, понимаете, куда я клоню? А ваша структура, в которой вы до майора дошли, она не посёлок курирует, она за всей страной следит. И сюда вы приехали не на природу любоваться, а, скорее всего, следствие, по поводу гибели двух человек, до конца довести. Я прав? Я прав. Только человек-то вы не того склада, чтобы среди преступников и покойников вращаться. Тем более в одиночку. Я ваших коллег из предыдущего ведомства видал.

– После ваших слов мне надо показать вам наколку «Не забуду КГБ и маузер Дзержинского»? У меня такой нет.

– Ваш шутливый тон только убеждает меня в моей правоте. Но не хотите говорить – не говорите. Вы мой гость и я принимаю любую вашу легенду. Не желаете ещё по одной?

– С удовольствием, Сергей Станиславович, с удовольствием, тем более что разговор у нас с вами только начинается и «случится долгим быть ему».

– Любите стихи?

– В разумных пределах. Рассказали бы вы мне об этом месте, а? Ваше здоровье!

– Расскажу, отчего же не рассказать? Место, в котором вы находитесь, есть заповедная зона, некогда принадлежавшая Иркутскому филиалу Академии наук. После девяносто второго года наша наука стала угасать, что неминуемо отразилось на таких отдалённых участках, как этот. Экспедиции в наш посёлок стали делом редким, научный интерес к флоре и ихтиологии угас, почти, полностью. Сюда чаще приезжают нувориши на шашлык и на рыбалку. Одно хорошо – не жгут костры и природу не портят эти приезжающие…. А так… свернулись многие, уже профинансированные, проекты. Поговаривают, что какое-то ассигнование выделяется и поныне, но деньги до нас не доходят. Где-то по дороге сюда оседают.

– Редкое финансирование долетит до середины Байкала?

– Где-то так.

– А на что вы живёте?

– Пенсия, кое-что получаю от переиздания моих монографий…. Да и не надо мне много. Привычка жить отшельником, парализовала многие греховные желания из прошлой городской жизни.

– То есть денег хватает?

– Да что вам за интерес до моих денег? Уж не ограбить ли хотите?

– Грабить не мой профиль. Я, тут, по-другому поводу. Скажите, Сергей Станиславович, а этот семидомный посёлок с персональным пирсом кому-то принадлежит?

– Кому-то персонально – нет. Видите ли, эта территория находилась на балансе института дендрологии и растениеводства при Иркутском филиале отделения природоведческих, так сказать, наук, который, объединившись с другими отдельными отраслевыми институтами в институт по изучению Байкала, был упразднён. Документы по этой исследовательской базе кочевали из кабинета в кабинет, пока окончательно не затерялись. Я об этом знаю только по слухам, и свидетельствовать не возьмусь, но уже шестой год сюда из руководства института никто ни одной бумажки не прислал, не говоря уже о том, чтобы лично приехать. Видимо, абстрактно, кому-то он и принадлежит, а вот кому персонально – загадка.

– Действительно, загадка. А давайте ещё разик выпьем, и я попытаюсь разгадать эту загадку? Что скажете?

– В моём возрасте, молодой человек, мне уже всё едино, что иметь – загадку или ответ на неё. Надеюсь только, что смогу спокойно дожить среди этой природы. Ваше здоровье!

– И всё-таки я попробую. Надо же как-то приятно провести время в приятной беседе.

Сергей Станиславович погрустнел лицом. Отвечать он мне не стал, а только несколько раз с силой провёл ладонью по голове.

– А вы знаете, Сергей Станиславович, как по-чешски будет «лысая голова»?

– Нет.

– Чиста глава.

– Зачем вы мне это сказали?

– Откуда мне знать? Взял и сказал. Вы ведь тоже мне кое-что сказали просто так, вроде без причины и цели.

– Вы о чём?

– О настоящем хозяине этой деревушки, – я пальцем показал себе за спину. – Вернее о незнании настоящего хозяина. И я не спрашивал вас: « Зачем вы мне это сказали?»

– Что вам от меня нужно?

– Только одно – ваше внимание.

– Этого у меня в достатке.

– Тогда я начну. Ваша прозорливость меня не то, чтобы, поразила, а, скажу так, впечатлила. Я попробую рисануться тем же. Слово «рисануться» вам понятно?

– Мне многое понятно в вашем лексиконе.

Добродушия в голосе моего собутыльника уже не было. Да, и не нужно мне его добродушие на этом этапе откровения.

– Вот и хорошо. Тогда я продолжу. Известен ли вам некто по имени Кац Андрей Рафаэльевич?

– Не припоминаю. А вам он знаком?

– Мне? Этот самый Кац мне не только не знаком, я даже до недавнего времени просто не подозревал о его существовании.

– В этом мы с вами едины. Выпьем?

– Пока нет. Этот самый Кац был вашим завкафедрой. Теперь вспоминается пятнадцатилетнее прошлое?

– Что вам угодно от меня? К его….

– А почему не продолжаете? Как угодно, я сам могу продолжить. К его смерти, вернее к его убийству, вы никакого отношения не имеете. Это вы не договорили? Можете не отвечать. Меня ни Кац, ни его смертоубийство не волнуют абсолютно. Эту тему я с вами обсуждать не буду. Я коснусь вопроса ваших с ним прижизненных контактов. Не возражаете?

– У меня складывается впечатление, что вы старательно опутываете меня какой-то паутиной. Вы говорите много окольностей, демонстрируя свою осведомлённость о моём прошлом. На чём вы хотите меня поймать? На том, что я скрыл правду о моём знакомстве с Кацем и об этом поселении?

– Да не хочу я вас ловить! Я точно знаю, что произошло на самом деле. С этим самым Кацем вы сознательно припрятали документы по этой турбазе. Ничего, что я так её называю? Конечно, ничего. И документы эти вы держали у себя весь период, пока реформировали ваши храмы науки. Зачем? Чтобы продать. Не знаю, как с точки зрения морали потомственного интеллигента, выглядит ваша махинация, но с материальной стороны, я вас понимаю и одобряю. Если бы вы не держали хвост по ветру, эту турбазу присмотрел для себя кто-нибудь другой. Но, и это, тоже, не моё дело. А вот теперь о том, что для меня кажется важным во всём вышесказанном. А именно… вам не интересно? А то, смотрю, вы отвернулись….

– До финала далеко? Когда вы перейдёте к прямому шантажу?

– Ладно, перехожу. Через пару своих знакомых вы вышли на некоего Самсона. Хорошенькое имя, не находите? И ладно. И, значит, с этим Самсоном, ныне проживающим в Воронежской губернии, вы столковались о купле-продаже этой турбазы за определённую сумму. Всё правильно?

– Я определённо не ошибся в вас. Шантаж, таки, имеет место.

– На сегодняшний день, имеет место факт вашего, необоснованного, молчания. Был договор, были определены сроки сделки, а вы вдруг замолчали. Я тут по просьбе Самсона. Если у вас всё в порядке, то я проверяю всю документацию и даю отмашку на доставку для вас оговоренной суммы. Если же произошли изменения, то я вправе знать о них и проинформировать господина Самсона. Всё-таки не копеечное дело вы с ним затеяли. Если же вы по-прежнему считаете, что это шантаж, то просто ничего мне не говорите. Только именно вы явились инициатором этой сделки. Итак. Каков ваш респонс, силь ву пле?

– И появились вы тут, как два в одном, – сказал Штраух так, как будто продолжал прерванное предложение. – Как майор ФСБ вы переполнены информацией, а как посол от Самсона вы легко входите в доверие и не даёте мне возможности хоть что-то объяснить.

– Ничуть не бывало! Вы не барышня, чтобы я пользовался вашим доверием. Я всего-то обозначил свою позицию. Или скажу так – я открыл свои карты. Я сделал первый ход и задал вопрос – как обстоит дело с куплей-продажей. Что вам есть ответить? А хороший каламбурчик получился бы, – я начинал пьяненько подхихикивать. Ясно осознавая своё хмельное состояние, я решил на время прервать разговор. – Что вам есть? А что вам пить? Не смешно? Мне тоже. Ладно. Предлагаю такую схему нашего общения. Итак. Вы знаете, кто я такой, я знаю о вас то, что надо по нашему делу. Сейчас обсуждение прекращаем, ещё по чуть-чуть выпьем и встречаемся вечером для продолжения разговора. Я не требую от вас ничего, я только предлагаю. Что вы ответите?

– Вечером и впрямь будет лучше… продолжить. У меня есть один вопрос. Какие… санкции вы можете применить ко мне, если вам не понравится мой ответ на ваш, если так можно выразиться, вопрос?

Санкции?! Он что, серьёзно? Совсем обалдел старый!

– Вечером я вам всё расскажу. Только не придумывайте причины для срочной поездки куда-нибудь в даль светлую. Лучше со мной вечером обо всём поговорить, чем попозже с моими коллегами. Хотя это я зря сказал, вы мужчина серьёзный. Помочь со стола убрать?

– Спасибо, нет. Это моя привилегия. Ступайте отдыхать. Я к вам зайду. Попозже.

Мне ничего не оставалось, как отправиться к себе в домик. Повалившись на кровать, стоящую вплотную к стене, я постарался собраться с мыслями перед вечерним разговором. Но легче было мгновенно протрезветь, чем нащупать хоть одну спокойно стоящую мысль из целого копошащегося клубка. Хотя, вру. Одна, не то чтобы полумысль, а скорее полунамёк, всё же зацепилась за что-то в голове и звучала она примерно так – не всё так просто, как хочется. После расшифровки она имела следующий вид – будет обнаружена связь между убийством рыбаков и затянувшимся молчанием Штрауха. И на редкость противной окажется эта связь.

Чтобы проверить свою догадку я решил почитать материалы по убийству на этой турбазе, благо они, эти папки с материалами, были в моём распоряжении. Но хмельная лень оказалась сильнее трезвой рассудительности, и я остался лежать на кровати. Заснул я в той же позе.

Пробуждение пришло оттого, что какой-то посторонний стук сильно диссонировал с приснившейся мелодией. Когда я открыл глаза, то увидел, что источником стука была кисть правой руки хозяина посёлка, стоящего около стола в центре комнаты.

– Вы уже пришли…. А если бы я был с дамой, вы также вошли бы без… этого… разрешения?

Первая шутка, после пробуждения, показалась, мне самому, глупой сразу же, после её произнесения.

– А в этой глуши вам неоткуда взять даму. А то, что я самовольно зашёл… так простите великодушно. Я довольно долго стучал в дверь, но вы….

– Ладно. С вопросами этикета разобрались. Меня, ваша шайтан-трава, свалила в сон. Я сейчас умоюсь и….

– Извольте! Я подожду. Спешить нам с вами некуда.

Умываться пришлось перед большим зеркалом, но из маленькой миски, которой надо было зачерпывать воду из накопительного бака. Но, это были не те неудобства, из-за которых стоило расстраиваться.

Вернувшись в комнату, я застал моего единственного соседа в этой части Прибайкалья за приготовлением чая.

– Я в заварку также добавляю багульник. Очень ароматный чай получается, доложу я вам. Кое-кто говорит, что он ещё и очень полезный. Отведайте!

– Спасибо! Эту траву вы добавляете практически во всё, что употребляете вовнутрь. Вы её, случайно, не курите?

– Нет, мы этого не делаем. Попробуйте чай.

Предложенный чай оказался очень вкусный – в меру крепкий, в меру сладкий и в ту же меру ароматный.

– Ну, как вам чай такого купажа?

– Здорово!

– Не сомневался. Я дам вам с собой этой травы. Станете дома заваривать, друзей баловать и наши края вспоминать. Не откажетесь от такого подарка?

– С удовольствием не откажусь, штука действительно вкусная. Можно ещё чашечку?

Пока наливался чай в мою опустевшую чашку, я осматривал траекторию, по которой Сергей Станиславович проследовал от двери к столу. Вдоль этой линии не обнаруживалось ничего, с чем бы он, Штраух, должен был прийти. А именно документов и, судя по их возможному количеству, обязанных находиться как минимум в папке. Визуальное исследование результатов не дало. В этом случае, мне надо самому возвращаться к утреннему разговору. Начали!

– А кроме чая вы ничего не принесли?

Задор чайного гурмана немного сник.

– Нет.

– Отчего же?

Сергей Станиславович поставил чашку, с рисунком радостного поросёнка, на стол и уныло уставился на то, что осталось в этой чашке.

– Я вам завидую, – выдержав не прерываемую мною паузу, сказал Штраух. – Я даже хотел бы поменяться с вами ролями. Нет, не подумайте обо мне скверно, я не отказываюсь от разговора с вами… просто в той ситуации, которая сложилась здесь и которая свела нас с вами в качестве собеседников, проще задать простой и конкретный вопрос, нежели объяснить тот простой ответ, который я вам дал. Не всё, далеко не всё я могу вам объяснить. Словами объяснить. Не всё я могу объяснить даже себе.

– Слова клеймят мысль печатью неточности.

– Красиво, мудро и, по-видимому, верно.

Снова созерцание остатков чая прервало речь Штрауха. На этот раз наслаждаться его театральной паузой я не собирался. Или Штраух мутит воду, или его что-то серьёзно беспокоит. Кроме всего прочего, я чувствовал себя комфортно от того, что от него мне нужна только информация, и только, а не бандитский наезд, которого он однозначно опасается. Тем более, что эту недополученную информацию он сам и предложил.

– Мне нравится ваша старорежимная речь и печаль ваших потупленных очей. Но, это не приближает нас ни на шаг к самому разговору. Просто говорите мне о том, что произошло у вас с момента вашего предложения Султану. Я постараюсь понять общую идею – да или нет. В смысле будет продажа, или нет. Если нет, то я уеду, и мы с Самсоном просто забываем о вашем существовании без последствий для вас. Без любых последствий. Ну, может быть, за глаза вас обзовут козлом. Если продажа, как факт, остаётся в силе, то поведайте мне о том, что её тормозит. Всё просто. По-моему.

– Если бы это было просто, если бы это всё было так просто. Вы мне не поверите, но я действительно не знаю, что вам сказать. Не знаю, и как сказать. Не потому, что не верю в вашу понятливость, а потому, что для объяснения мне придётся говорить о нескольких событиях одновременно.

– Ага. О нескольких одновременно, а рот у вас один и занят он словесной лобудой. Извините меня за такие слова в ваш адрес, но давайте по-настоящему попробуем поменяться ролями. Вы, то есть я, ждёте от меня ответа – да или нет. Так? Вот. А я, то есть вы, любуетесь этой счастливой свиньёй на чашке, и говорите мне о сложности невозможного и многообразии простого. Мы никогда не закончим этот разговор. Потому, что вы его не начинаете.

– Я не пытаюсь ввести вас в туман словес, дабы скрыть от вас истинность моих намерений.

– Господи! Это не разговор, это контрреволюция какая-то! Вы будете рассказывать?

– Я не знаю с чего начать, а когда придумываю начало речи, то сам уже не верю в то, что собираюсь сказать.

– Мне кажется, это никогда не кончится. Точнее, никогда не начнётся. Даю вам последний шанс. Итак. Вы поговорили с Самсоном и положили телефонную трубку. Так? Что вы сделали потом? Фрагменты вашей жизни, связанные с едой и сном опускаем. Что вы сделали после разговора с Самсоном?

– Если вас так интересует документальная точность событий….

– То вы её не стенографировали, так? Это я понял. Что вы сделали после разговора? Начали прикидывать, на что потратите деньги?

– Нет. Я… разговор с Самсоном был вечером, а утром я ездил в Ващановку и сделал копии всех документов, нотариально их заверил. Это я счёл не лишним. А вот через два дня… это было двенадцатого… да, именно двенадцатого, приехали мои, практически постоянные, гости. Они приезжают сюда пять-шесть раз в год на протяжении последних пяти лет. Остаются на базе на протяжении месяца. Живут спокойно, часто плавают по озеру, что-то снимают, фиксируют, выезжают на ночные съёмки…. Их общество, или группа называется «Энигматик». Детально я не интересовался, но, по моим наблюдениям, их интересы вращаются вокруг уфологии. Я не был против их приездов сюда. Люди все интеллигентные, с высшим техническим образованием. Приезжал однажды их руководитель Геннадий Белобородов. Возможно, вы его видели в телевизионных передачах. Большая умница, доложу я вам. Мы с ним….

– Не отвлекайтесь, прошу вас!

– Простите. Их поиски в районе озера, мягко говоря, не всегда были мне понятны. Обычные, на мой взгляд, явления, они использовали в качестве неоспоримых аргументов, подтверждающих правдивость их собственных фантастических теорий. Но, им это всё нравилось и, я повторюсь, люди они интеллигентные, поэтому я не мешал им и, даже с удовольствием, выслушивал их рассказы. Видели бы вы тот азартный блеск в их глазах, когда они возвращались с озера. Настолько увлечённых людей своим делом я встречал только в литературе. Поверите….

– Обязательно поверю. Скажите, а вы женаты?

– Это имеет какую-то связь с тем….

– Да или нет?

– Был. Мы в разводе. Почему это вас так заинтересовало?

– Я на секунду представил, как вы предлагали своей пассии выйти за вас. Вы ей говорили страшно долго и, практически, ни о чём. Как она догадалась, что вы ей делаете предложение? Интуитивно?

– Вы очень ироничны.

– А вы знаете слишком много слов, и хотите мне это продемонстрировать.

– Я постараюсь быть лаконичным. Мне подумалось, что вам так будет понятнее то, что я пытаюсь донести до вас. Мое предостережение о том, что рассказ мой архисложен и, по моему разумению, не всегда логичен, остаётся в силе.

– Итак. Уфологи катались по озеру и были счастливы. Дальше что-то было?

– В последний приезд было трое участников группы «Энигматик» – Виктор Андреевич Бондаренко. Он старший группы, он… извините, едва не начал давать ему характеристику. Скажу только одно, лет восемь назад он состоял на службе в вашем ведомстве, оно в ту пору называлось КГБ, с этим я не ошибся?

– Дело не в хронологии и не в названии. Не останавливайтесь, вы начали разгоняться.

– Да. Служил он в каком-то отделе по изучению того же самого, что, этот «Энигматик», изучает сейчас. Только тогда, доступ до любой информации для сотрудника его ранга, был, делом, не сложным. Теперь же, всё приходилось собирать, буквально, по крупицам им самим. Вторым членом группы был Харин Вячеслав Сергеевич, биолог и просто увлечённый человек. Третий – Шрамко Александр Иванович, обеспечивавший всю техническую поддержку этой экспедиции. У меня сложилось мнение, что не было ни одного прибора или агрегата, который не смог бы поладить Александр Иванович. Надеюсь, что охарактеризовал я этих людей кратко, но ёмко. Одинакового распорядка дня у них не было. Иногда они плавали по озеру на лодках, которые я предоставлял в их полное распоряжение. Иногда они по несколько дней сидели над схемами и картами и, что-то, писали.

– Зачем мне надо так много о них знать? Их НЛО похитило, и вы не хотите продавать базу, чтобы им было куда вернуться? Они улетели, но обещали прибыть назад?

– Почти так, молодой человек, почти так. Они, в очередной раз, отправились на лодках на озеро…. Дальнейшие события мне не известны. Бондаренко и Харина нашли мёртвыми, а Шрамко не найден вовсе.

– А кто и как узнал, что они мёртвые?

– Их не было сутки. Почти сутки. Я телефонировал в Ващановку, и поделился с участковым своими опасениями, относительно моих гостей. Он отзвонился через пару часов и отрапортовал, что доложил своему начальству в Еланцы и они, начальство, примут меры. Я не имел представления, о каких мерах идёт речь – попросят рыбаков их ближайшей артели, моторный катер у рыбинспектора возьмут,… но, поймите, я начал переживать и, как оказалось, небезосновательно. Ближе к вечеру приехала грузовая автомашина, большая такая….

– Мне неудобно вас подгонять, но придётся.

– Простите. Приехала большая автомашина, а почти в полночь прилетел вертолёт и привёз тела Бондаренко и Харина. По словам вертолётчиков, их нашли около Хужира. Это довольно далеко отсюда. Далеко для вёсельной лодки и, честно говоря, далековато для быстрого обнаружения тел даже с помощью вертолёта. Я немного знаю специфику местности, и расторопность органов власти…. В прошлом году больше недели искали тоже двух рыбаков, которые уплыли, не более, чем, на километр. А до Хужира… одним словом закралась у меня мысль, что вертолётчики знали, где надо их искать. Хотя… Саша, Шрамко Саша, мог связаться с кем-то, и передать свои координаты и, поэтому, их поиски не были долгими. Утверждать ничего не могу, это только мои предположения. Именно так. Предположения.

– Вы сделали акцент на слове «предположения». Я это заметил и запомнил. Ответственности это вам не добавляет. Дальше.

– Хорошо, что вы обратили внимание, я не хотел бы, чтобы мои предположения принимались вами за основу в вашем разбирательстве. На чём я остановился?

– На вертолёте.

– Да. Тела доставили на вертолёте и оставили на берегу. Не на самом берегу, у воды, а на лодочной лёжке, это недалеко от того места, где мы с вами завтракали. Лодки пригнали только через двое суток.

Последние предложения Сергею Станиславовичу давались всё труднее. Это было видно по замедляющемуся темпу произнесения слов. Его словно отнесло в те неприятные минуты, которые он пережил не совсем безболезненно. Я его понимал, но, мне приходилось быть, как бы это так сказать, равнодушным и холодным, что ли….

– Я всё равно не вижу связи между смертями этих учёных и продажей.

– Еланцевское начальство приказало, во-первых, считать их только рыбаками и никем более. А во-вторых, поступил запрет обсуждать произошедшее, с кем бы то ни было. Под страхом ответственности разглашения какой-то тайны.

– Следствия?

– Может и следствия. Терминология процедурного действия не важна. Только после обыска в домике погибших, закончившегося изъятием всех их бумаг, произошло изъятие моих документов, подготовленных для продажи. Также, я имею подписку о невыезде.

– Теперь мы почти приблизились к сути. Начинает проясняться.

– Кому как, молодой человек, кому как. То, что вам проясняется, видится мне через сильно закопчённое стекло. Вот, вы просили меня дать вам простой ответ в отношении продажи, а какой ответ вы бы дали, окажись вы на моём месте?

Штраух уставился на меня немигающими глазами. Он не ждал ответа на свой вопрос, ставший тут же риторическим, он старался рассмотреть то впечатление, которое произвел на меня финал этого многословного повествования. Во всяком случае, мне так показалось.

– Я бы дал простой ответ. А именно – сделка отодвигается во времени в связи с произведением следственных мероприятий в отношении двух посетителей вашей базы. Я бы так озвучил. Только, вот, ваш рассказ, добавивший интригу, не позволяет мне так однозначно высказаться. Самое важное вы, по видимому, недоговорили, поэтому и решили поиграть в игру «Догадайся сам». Что ещё мне предстоит узнать, прежде чем я дам вам верный ответ, оказавшись на вашем месте?

– Туман, о прояснении которого вы говорили, появился сразу же, как только опустился вертолёт и из него извлекли тела. Они, я говорю о Бондаренко и Харине, были уже в плотных пакетах, такие, знаете, с молниями…. В этих мешках, как раз над головой, были прозрачные окошки, чтобы можно было опознать человека, не вскрывая пакет. Это, в общем-то, понятно. Но выгружавшие эти пакеты вертолётчики были в костюмах… как они называются? Химзащиты, правильно? Я тогда подумал: «Зачем?» Ведь если их нашли в лодке на озере, то какова необходимость в таких предосторожностях? Если они назначены простыми рыбаками, то зачем конфисковывать их бумаги и записи, находившиеся в их домике? И какое, наконец, имеет значение, в чьей собственности находится эта база и почему, на время следствия, конфискуются мои бумаги? Почему не ищут третьего человека, Шрамко? Никто не ищет. А где его лодка? Ведь мне вернули только одну, а лодки числятся, как собственность базы, понимаете? Сказали бы мне – лодка разбилась или утонула, и на этом бы всё закончилось. Мне ведь в данной ситуации безразлична судьба лодки, но в ней был человек! Если этот человек просто пропал, то какую-то надежду могло дать местоположение лодки, а мне ни слова об этом не сказали! И моя информация о том, что три человека уплыли на двух лодках ни до кого не дошла! Ни Еланцевское начальство, ни вертолётчики меня не слышали! И последнее. Зачем так старательно скрывать истинное занятие Бондаренко и Харина, называя их рыбаками? Проанализировав все произошедшие события, я не стал бы, да и не смог бы дать вам конкретный ответ, относительно продажи базы. Вернее надо сказать иначе – относительно продажи базы ответ положительный. Относительно времени совершения сделки – ответа у меня нет. Примерно такой ответ вы и предлагали мне в качестве варианта, но сложившаяся ситуация не позволяет мне быть полностью солидарным ни с одной из двух составляющих данного ответа. Во всяком случае, пока не позволяет.

– Вы не смогли удержаться и под конец накуролесили словами.

– Если вам не нравится….

– Да, мне не нравится. Охренительно не нравится. И ещё долго не будет нравится. А вы хотели услышать от меня что-то другое?

Сергей Станиславович повернул чашечного поросёнка от себя и сам повернулся к окну. Обиделся.

– Теперь я тоже что-то скажу, но попроще. Во всём произошедшем вашей вины нет, вы это и сами понимаете. Только с вашим словоблудием у вас и в мозгах путаница. Объяснили бы всё раньше и проще – я бы не пёрся сюда за три тыщи вёрст. А вы, с вашей впечатлительностью, блин…. Ладно, проехали. Давайте по делу. Вертолёт, который прилетел за телами, имел какую-нибудь надпись на борту? И второе. Эта большая грузовая машина, ну… которая привезла Еланцевского начальника, Ермоленко кажется? Вот, номер машины не припомните?