Buch lesen: «Простые истории»
Огонь-то ты спрячешь, а вот куда ты денешь дым?
Дж. Ч. Харрис «Сказки дядюшки Римуса»
Жизнь дается всем, старость – избранным.
О. Аросеева
И поставил их Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю, и управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы.
Быт. 1:17-19
Визит
От разъезда до деревни пять километров по тайге. Поезд притормаживал, кому надо спрыгивали.
Через переезд вернулся домой и Витька – приехал на каникулы погостить, отъесться парного молока.
Баба Клава на радостях резала курицу, а та тушкой бегала по огороду, поливая дорожки пометом и кровью. Витька ловко подбил несчастную осколком от полена и пошел навестить Петрунью – любимую козу бабка держала в дальней стайке: боялась, что коварная сорвется с колышка и доберется до капусты.
– Забор починить надо, – причитала сзади него баба Клава, утирая платком опухшие, усталые от возраста глаза. – Я уж соседа попросила подсобить. Как, справишься, Витюша?..
Витька гордо распрямил плечи и нарочито по-мужски, хотя голос только вставал, хохотнул:
– А то как же… Где наша не пропадала.
Развернулся, приподнял бабку за пояс, ткнул пальцем в нос.
– Чего дерешься, – обиженно замахала она на него платком.
– Так это любя, – сразу как-то посерьезнев, стал оправдываться Витька, почувствовав, что хватил лишку. – Чтоб ты знала, что это Я.
– Хулиган, ой, хулиган. Как был, так и остался.
Но гневные слова баб Клавы напрочь смывала ее улыбка. Витька облегченно вздохнул и зашагал дальше. «Тяжело все-таки с этими стариками, – подумал он про себя. – Чистые дети. А еще обижаются ни с того ни с сего – хуже детей».
На прошлые каникулы Витка домой не приезжал, ездил в гости к другу, тот жил в соседней деревне, побогаче, моднее, с клубом и почтой. Витька помогал другу перебирать дом. Нижние бревна совсем прогнили и требовали замены. Да как сказать помогал… Работали-то, конечно, в основном мужики – отец Сереги, да его старший брат, да еще какой-то доходяга, вызвавшийся за тарелку супа да солянку с хрустящими малосольными огурцами договориться с лесничим насчет хороших бревен, а еще помочь им с углом – самым коварным местом дома. Вот у него-то на подхвате Витька с Сережкой и бегали. Ремеслу учились. Все время на свежем воздухе с топором да рубанком в руках. Аппетит зверский. Но Витька на суп да кашу особенно не налегал. Больше молока коровьего пил, это тебе не из-под козы. Совсем другое удовольствие. По три банки с хлебом вылакает – и доволен. Сережкина мать все удивлялась: «Такого работника держать можно». Молока хозяева за расход не считали.
– Сенца накоси, – между тем продолжала причитать баб Клава. – А то Петрунья этой зимой что лист на ветру качалась. Я уж ее к стеночке прислоню, глажу, прошу: «Держись, милая. Нам пропадать с тобой никак нельзя. А то хозяин твой приедет, что скажет».
Хозяином Петруньи сызмальства числился Витька. Чистил за ней, пас, даже, бывало, искал по чужим огородам.
– А поросенка прирезать пришлось, – докладывала ему о делах баба Клава. – Сосед застрелил из дробовика. Как подумаешь, куда мир катится: во всей деревне не нашлось человека, чтобы порося зарезать. А есть – так все мастера.
Коза у Витьки была особенная, дрессированная. Скажет «служить в воротах» – попробуй подойди, рога и копыта… Даст команду – ляжет на полянке, лежит. По детству Витька с ней все местные пригорки облазил, сбитые ноги как сейчас помнил, в сентябре – октябре всегда в школе мучился, в школу босым было нельзя.
А однажды… Вот умора… Поехали они с бабой Клавой за бобами. Взяли тележку, нагрузили до отвала. Туда-то ничего шли, хоть и в гору, – тележка-то пустая, а оттуда… Под гору…Катились, кто быстрей.
Хорошо хоть Витька тележку впереди себя догадался поставить, а то прибило бы. Едет, ногами тормозит. Баба Клава совсем отстала. А тут Петрунья…
Сорвалась с привязи – и к нему, чистая собачонка. Крутится меж ногами, трется боком, весело ей, не понимает, отчего хозяин кричит благим матом. Сколько уж бобов они в тележке довезли, а сколько бабушка в сарафан насобирала, Витька плохо помнил, зато как сейчас живо представлял другое: тележка под конец все-таки грохнулась, наехала на камень, опрокинулась, увлекая за собой Витьку. Очнулся – шум в ушах, шишка на голове да что-то мокрое и живое в нос, губы тычется.
– Петрунья… Фу… Уйди, кому говорю.
Потом не раз всей семьей вспоминали, хохотали длинными зимними вечерами. А семья-то у Витьки – баба Клава, пес Мотька да коза. Отца отродясь не видывал, пока в интернат не поехал: старших классов поблизости не было. Да и то тайком от бабы Клавы один раз встретился, брата сводного увидал. Ничего, живет себе чужая семья: отец, мать, сын. А он, Витька, уже большой, все понимает…
Бабе Клаве о той встрече он так и не сказал: к чему расстраивать старушку. Да и неловко, стыдно было. Вроде какое-то нехорошее дело совершил. А всего то…
Вытащил метрики из вещей матери, письма, навел справки в городе…
Мать Витьки умерла, когда ему лет шесть от роду было. Чахоточная. Все болела. А козу Катьку – предшественницу Петруньи – как зарезали, есть не стала… «Не буду, – говорит. – И все. Кормилица была наша. Тебя, сынок, вскормила». Витька тогда маленьким был. Испугался материнских слез, тоже сказал, что есть не будет. Но разве не поешь, уж если зарезали, а ты целый день на речке, и баба Клава мастерица готовить. Всей деревней устроили пир.
– Ты к нам надолго? – наконец не выдержала, спросила самое затаенное баб Клава.
– До конца лета. А двадцать третьего августа я уеду. Мне еще к учебному году подготовиться надо, – важно ответил Витька. – Я уж решил. Еще год проучусь и буду в мореходку поступать. Математику только вот подтянуть надо.
Баба Клава с любовью и восхищением смотрела на внука.
– Вот бы мне дожить… Увидеть тебя… Человеком стать… А там жену найдешь, детки пойдут. Понянчить бы… Ты не тяни. А то ведь видишь: я бабка уже старая. Долго не проживу. Потом и дети не в радость будут. Умру я… Вспомянешь…
– Ну, запричитала, – недовольно одернул ее Витька. – С чего тебе умирать? Свое хозяйство, свежий воздух, здоровье, – тут он маленько задумался над сравнением и, решив опустить неуместное в беседе животное, просто поднял руку и потряс мускулами. – Во-о-о… Живи себе.
– Так-то оно так. А иногда, знаешь, как одной тошно. Хоть бы Петрунья говорила, все чей-то голос. Молчит проклятая.
– А ме-е-е-е? – натужно засмеялся Витька и скорчил смешную рожу. – Мотьку береги, – сменив тему, наказал он бабке. – За двор одног оне пускай, уведут. Завтра забор чинить начнем. Время летит быстро.
«Время летит быстро. Оглянуться не успеешь – и я приеду на осенних каникулах. Отпрошусь пораньше. Пару месяцев – и все».
Бабка Клава навзрыд рыдала.
– Ну, ты чего убиваешься, – укорил ее сосед. – Сказал же тебе парень, приедет. Вот и забор мы с ним ладный поставили. Смотри, какой красавец. Чего ты плачешь-то?
– Ну все, пока, – отмахнулся от бабки Витька. – Мой поезд. Скоро увидимся.
Время летело.
Встреча
Иван глубоко вздохнул. Дурака учить – что воду решетом носить, к беде. Да и сам хорош: черт его дернул связаться с этими городскими.
– Значит так, чтобы добраться до той деревни, вам надо… – попытался он как можно медленнее и доходчивее объяснить суть дела этим несуразным.
А самому в ум и ни шло, что и сам по меркам тутошных жителей только недавно вышел из городских пижонов и считался этаким умником-чудаком, с которым можно было посоветоваться по поводу косилки или машины, но который совершенно не приспособлен к самостоятельной деревенской жизни, какая она вся есть, а не как ее рисуют в уме всякие чиновники и мечтатели.
Григорий слушал Ивана вполуха, постоянно морщился и потирал спину. Жена его Ольга тоже как будто подрастеряла былое воодушевление, с коим на радостях о долгожданной встрече с любимым родственником выбежала сегодня из дома.
– А автобусы туда ходят или еще что-нибудь? – со смутной надеждой прервал Ивана Григорий. – Может, попутка какая. Хлеб-то им возят?
Иван с огорчением покачал головой.
– Приезжает машина раз в неделю по четвергам, так это с той стороны. Оно, конечно, с ними бы вам можно, если договориться. Но опять же… Надо садиться на электричку и ехать еще две станции в сторону Зеленежска, там выходить и на автовокзал. Не доходя до кассы, магазинчик будет, такой маленький, вот его хозяин и возит. Я его водителю как-то помогал машину чинить, вот и разговорились.
– А как же вы сами? – участливо спросила случайного попутчика Ольга.
Признаться откровенно, Иван истосковался по собеседникам. С местным людом бывшему военному спецу поговорить было особенно не о чем. Серый народ. Неграмотный. Опять же: пить он не пил, хозяйством не занимался. Все больше охотой да рыбалкой, да и то, в основном, один. Брал с собой разве что любимых собак. Любителей-попутчиков не терпел, а с мужиками становился стеснительным и молчаливым.
– Можете и со мной, – немного подумав, предложил он Григорию с Ольгой. – Так, пожалуй, будет вернее. Только мне посылки дождаться надо. Сказали: придет вечерним поездом. Переночуем у бабы Клавы – она только рада будет, совсем слепая стала. Ну, поможем маленько по хозяйству в качестве благодарности, а утром и тронемся. Вместе-то оно веселее. А кого вам в той деревне надо-то?
Убедившись, что разговор Ольга с незнакомцем завела надолго и что в ближайшее время никуда они не тронутся, Григорий тяжело опустился на перевернутое ведро, оставленное кем-то у сарая, служившего пунктом приема-выдачи почтовых отправлений. У него ужасно который день болела спина и голова. И ноги. Отвык со своей сидячей работой столько ходить, да и годы не те. Старость не радость.
– Нет, сберкассу там давно закрыли и фельдшерский пункт перевели. Куда? В соседнее село. Там дворов больше и рядом федеральная трасса. Так что не пройдет и десяти лет, окочурится наша деревенька. Разъедется последняя молодежь, и останемся мы одни.
Иван по привычке причислял себя к пенсионерам, хотя по всем меркам жил он неплохо. С его повышенной военной пенсией здесь можно было считать себя богачём. Из-за этого же в самом начале своего пребывания ему пришлось немало потрудиться, и как бы знать, чем закончились бы все его мучения с местным населением, если бы не тетка Варвара, соседка, взявшая над ним «женское» шефство: та быстро распугала всех назойливых гостей, любящих выпить и закусить за чужой счет, а потом еще и помянуть грубым словом радушного хозяина али прихватить у него чего-нибудь подходящего, в порядке моральной компенсации за унижение так сказать… А то, может, спился бы вместе с ними. Как многие его друзья, оставшиеся без дела.
Ольге не терпелось встретиться со своим двоюродным братом и его женой. Сашка – тогда еще будущий полковник – рано уехал из родной семьи, поступил в военное училище. Потом жил где-то на севере в совхозе, за которым пряталась, как водится, часть специального назначения. После трех поездок в «горячие точки» он был комиссован, вышел на пенсию и исчез в неизвестном направлении вместе с женой и маленьким сынишкой. В семье Ольги на этот счет ходили разные слухи. Говорили даже, что Сашка по пьянке, в белой горячке убил жену и сына, а потом повесился сам. Но Ольга не верила.
Сама она закончила медицинское училище, потом еще курсы, поработала немного в больнице. Потом, встретив как-то свою бывшую сокурсницу, перешла в ее косметическую фирму, где и осталась. Познакомилась с Григорием. В то время он был женат на двадцатитрехлетней мымре. Жена его Света была женщиной красивой, но злой. За словом в карман не лезла. Вечно была недовольна обслуживанием, но ходила в их фирму по часам, как на работу. Ольга помнила, что поначалу удивлялась, откуда у ее клиенток берется столько свободного времени, потом прикинула, что да как, поняла: муж на работе, дети с учителями и няньками, дома – уборщики да горничные. Оставалось удивляться, как Григорий – простой с виду человек и вроде не из богатых – смог затесаться в такую среду. Разве что случайно, по глупости самой Светы, или от большой любви. Впрочем, брак Григория с первой женой долго не продержался и, передав его, как комнатную собачку своей верной приятельнице, по совместительству косметологу, Ольге, всегда умевшей «сделать» ей нужное лицо, Светлана развелась с мужем и уехала в Испанию, где вышла замуж за какого-то сеньора с домом, куском земли у моря и виноградником. Периодически она посылала Ольге открытки, а, бывая дома, по привычке заходила в салон, чтобы «освежиться», вспомнить молодость, поболтать о том о сем. Именно Светлана через каких-то своих дальних знакомых в спецслужбах и помогла Ольге найти ее двоюродного брата. Оказалось, что он закончил Духовную академию, стал священником и уехал вместе с новоиспеченной матушкой и сыном восстанавливать какой-то уж больно уникальный деревянный храм где-то в глубинах страны. Потом, видимо разочаровавшись в выборе, бросил все, несколько лет путешествовал вместе с семьей за границей, вернулся на родину и осел в богом забытой деревеньке с тремя-пятью живыми дворами от силы плюс несколько местных тунеядцев и бомжей.
Григорию вся эта история перипетий шурина страшно не нравилась, но Ольгу было не отговорить. В нее словно бес вселился: поедем да поедем.
«Живой, ты понимаешь». «Представляешь, сколько мы не виделись».
Впрочем, частично он был в состоянии понять жену. После страшной аварии, в которой погибли ее родители, Ольга осталась одна. Других родственников – в отличии от Григория, знавшего всех чуть ли не до пятнадцатого колена, – у нее не было. Общих детей бог им тоже не дал. И, возможно, вот так своеобразно у Ольги вдруг проявился материнский инстинкт. А, может, сыграл свою роль и факт, что в свой последний приезд Светлана, его первая жена, была беременна.
– Деваться некуда, придется согласиться, – шепнул Григорий на ухо жене. -Так будет надежнее. А то еще заблудимся, вообще никуда не попадем.
На том и порешили.
Иван проводил новых знакомых до двора бабы Клавы, представил их хозяйке, попросил приютить на ночь. Подслеповатая старушка охотно согласилась, попросила наколоть дров. Ольга помогла ей приготовить ужин.
Сидя вечером за небольшим столом, покрытым старой потрескавшейся клеенкой, Григорий с удивлением рассматривал маленькую, но чистую и уютную кухонку, цветы на подоконнике, разломанный мухомор перед открытым окном: от мух, как пояснила ему баба Клава.
– Да вы кушайте, кушайте. Печенье вот. Мне его внучка из города возит. Сама работает на железной дороге, вот и может бесплатно проехать на электричке. Хорошая девочка. Как у нее день свободный от дежурства, так она ко мне. Я уже ей говорю: не надо так часто к старухе ездить, останься в городе, а то как замуж выйдешь? Уж возраст подходит. Не дело одной-то. А сама радуюсь. Признаться, иногда и ем-то только при ней. А так налью кипяточку с сухариками, да и ладно. Была соседка, корову держали, так она мне молочка с утра продаст. Теплого, свежего. Уехали. Сын подрос – и уехали. Говорят, в школу поступать надо. Учиться. А здесь нет ничего.
Баба Клава отвернулась, достала из кармана фартука, надетого на покошенный тулуп, тряпочку, протерла глаза, высморкалась.
– А корову-то они резали, так она плакала. Накануне мычала. Животина тоже. Все чует. Вот и я смерть иногда чувствую. Придет она, постоит вот так рядом, посмотрит. Я ей говорю: «Мне бы только внучку счастливой увидеть, замуж ее выдать, на дитя хотя бы одним глазком взглянуть». Нянчиться-то уж это не для меня. Какая из меня сейчас нянька. Одна развалина. На погост пора.
– Ну, затянула, – перебил ее Иван. – Будет тебе. Еще поживешь. И внучат увидишь, и правнуков.
Баба Клава испуганно замахала на него рукой.
– Что ты, Христос с тобой, что ты. Разве же столько живут. Не дай бог. Умирать надо в свой срок. И то сказать, жизнь моя тяжелая. Кабы еще я видела…
– Одним глазом-то видишь, – твердо остановил ее причитания Иван. – А там, глядишь, в город переберешься, дом продашь, операцию сделают. Будешь еще скакать, как козочка.
Старуха вежливо улыбнулась. Не стала спорить. Знала, что Иван быстро теряет терпение. Не первый уж раз он у нее останавливался.
– Ну, пора спать. Утро вечера мудренее. Ты меня, бабка, пораньше разбуди. Я калитку поправлю. А то петля совсем расшаталась.
Странная смесь ученых и простых слов в речи Ивана, его какая-то нарочитая простота и суровость ставила Григория в тупик. Он никак не мог понять, кем Иван был раньше, в прошлой жизни.
Предоставив женщинам мыть посуду и стелить постели, Григорий вышел на крыльцо, закурил, посмотрел вверх. Воздух был тепл и свеж. Небо высокое и чистое. И ни комаров, ни мошек. Даже удивительно. Вот так бы он пожил. Бросил бы все дела в городе, купил домик с небольшим огородом, засадил бы его травой и кустами, – и отдыхал.
– Хорошо здесь, – вдруг раздался откуда-то сбоку голос Ивана. – Если бы не зима…
Григорий повернул голову. Рядом с крыльцом, под кустом смородины, стояло плетенное кресло. На нем и сидел Иван.
– Принес, когда соседи уезжали. Не потащат же они это старье в город. Да и зачем? Там купят, – перехватив вопросительный взгляд Григория, пояснил Иван.
– Вы меня извините, но сами-то вы как здесь оказались? Кем будете? Если не секрет.
Иван усмехнулся.
– Служил неподалеку военным спецом. Не похоже? Одичал уже. Поговорить толком не с кем. Телевизор не смотрю, книг не читаю. Отвык. Вот и нахватался местного говора. А сам-то я издалека. Два университета окончил. Диссертацию написал. А что с того? Веришь, в первое время, как здесь оказался, думал, помру с тоски. А потом ничего. Прижился. Нашлась одна женщина. Отмыла, прикормила, обогрела. Если бы не она, совсем бы пропал. Пить начал. Да что говорить. Все, как у всех. Вот умерла она. Остались собаки, дом, посадки, хозяйство. Не бросишь, жалко. Только уедешь – все пропадет. Не пройдет и месяца, как растащат. И хоть бы на дело… Нет, спалят. У моей соседке козу прямо при ней со двора увели, у бани доски выломали, разожгли костер – и съели. Представляю все это – и не могу уехать, бросить все. Да и привык. Летом да осенью здесь хорошо. Жить можно. Из города опять же всякие родственники по домам приезжают, картошку садят. Зимой плохо. Особенно с хлебом. А я хлеб люблю. А тут что? Купишь получёрствый, заморозишь впрок – и то ладно. Но воздух какой! И простор! И небо! Это деревенским не понять. Живут, не замечают, думают, как бы в город попасть, как бы половчее устроиться. Вот и остаются такие, как бабка Клава да я – пенсионеры. Умирает село, а жаль. Будто целая жизнь умирает. Я вот здесь уже семь лет живу, а ведь не все знаю. В чем-то так и полный болван. Когда что садить, когда полоть… Бесполезен. Беспомощен. А дети наши еще меньше знают.
– Понадобится – вспомнят, – возразил собеседнику Григорий. – Вы ведь не думали, что окажетесь здесь.
– Верно.
– Идите спать! Все готово.
Из дверей показалась голова Ольги.
– Вы чего тут застряли? Курите?
– Иди к нам. Хорошо здесь, – позвал жену Григорий.
– Сейчас, только накину что-нибудь, – отозвалась она.
– Здесь тепло. Сядь, посиди. Смотри, какое небо.
Они помолчали.
– Оказывается, у Сашки есть дочь. Вся в него. Баба Клава сказала. Говорит, у них большое хозяйство. Корова, гуси. Даже трактор есть. Никогда бы не подумала, что Сашка будет работать на земле. И в кого такой? Вроде не в кого. Зря мы так поехали, надо было бы предупредить. Но как?
Ольга размышляла вслух, беспомощно теребя край куртки, наброшенной на плечи. Григорий с Иваном молчали. Так, изредка, поддакивали.
– Да, хорошо здесь, – согласилась Ольга. – Только холодно уже. Пойдем. У тебя поясница…
– Сейчас приду, – нехотя отозвался Григорий.
– Тогда накинь что-нибудь, а то будешь потом говорить… Накинь… Я же знаю…
Голос Ольги стал резче, и муж, не желая ссориться у чужих на виду, кивнул, приподнялся, сделал вид, что встает.
– На, возьми мою куртку. Я пошла, – раскусила его хитрость Ольга.
– Женщины, – развел руками Григорий, когда жена скрылась за дверью. – Ничего не поделаешь.
– Да-а-а, – согласно протянул Иван.
Потом, видимо, хотел еще что-то добавить, но передумал. Махнул рукой в сторону забора, погасил окурок.
– Пойду спать. Суетный какой-то день сегодня вышел.
На следующий день встали они рано, но пока позавтракали, попили чай с печеньками – совестно было отказать в такой малости любезной старушке, буквально сбивавшейся с ног ради дорогих гостей, – пока Ольга помогала убрать со стола, пока собирались в дорогу, глядь: время перевалило уже за полдень. Иван был недоволен попутчиками, но раздраженно молчал да утешал себя мыслью, что старушке недолго осталось жить на своем веку, пусть наговориться, да и калитку он заодно успел починить.
Ходоки из Григория и Ольги оказались, как и следовало ожидать, никудышные. Григорий, взявший было резкий темп, едва они отошли от станции метров двести, сдулся и всю оставшуюся дорогу не шел, полз медленно, что черепаха. Ольга, напротив, была быстра и подвижна, но вся ее энергия уходила на всякие кустики, цветочки, травы, деревья, так что к концу пути в руках у нее набрался порядочный букет. Вдобавок ко всему, уже перед самым поворотом в деревню на пути им встретился заяц. Наглый, он сидел на другой стороне канавы, проходившей вдоль дороги, и, казалось, с удовольствием позировал для горожан. Ольге удалось сделать кадров двадцать, когда Григорий напомнил ей, что камера садит телефон, а в такой глуши с электричеством могут быть проблемы.
– Да нет, – отозвался Иван. – Свет и вода здесь есть. Это хорошо. Потому и выбрал это место. И газ. Так что живем, как люди. Дрова, правда, дорогие. Но если целыми чурбанами, то дешевле. И для здоровья полезно. Не все у нас хуже, чем в городе. Чиновников опять же нет. Правда, свои кадры тоже водятся, как везде.
Григорий кивнул, хотя и не до конца понял мысль собеседника. Иван тем временем разговорился.
– Страшно иной раз за молодых. Если приглядеться, что вокруг делается… Они не понимают, чутья еще нет, да и не будет. Откуда? Жизни они не видели, а мозги сейчас в школе хорошо прополаскивают, основательно. Мы вот тоже вроде в идеологическом государстве жили, а мыслящих людей было больше.
– Да и сейчас они есть, – возразил собеседнику Григорий.
– Есть, – как-то мрачновато протянул Иван. – Но что делают… Оболванивают людей, делят на касты. Знаешь – ничего, что я на ты? – в последние годы перед пенсией ко мне в отдел такие молодые специалисты приходили – только держись! Не то, что серьезное, велосипед доверить было нельзя. Хотя, конечно, попадались и толковые ребята.
– Вы опять о политике? Договорились же, – прервала их разговор Ольга. – Бросьте. Медицина советует наслаждаться природой. Сами же говорили, что телевизор не смотрите.
– Виноват, – усмехнулся Иван. – На станции заразился. Пока посылку получал, такого бардака насмотрелся, тошно.
Он зло сплюнул.
– Мы-то с вами еще поживем, нам что. Умру, закопают, зарастет могила. Деревенского кладбища уже почти не видно. Когда я приехал, бывало, еще ребята туда бегали за конфетами. А теперь все покосилось. Прошлым летом с района приезжали, поправляли могилку какого-то ветерана. Я еще им машину чинил. Ни у кого сейчас рук почти нет, а водители… Раньше мы любую железяку разбирали. Вот так-то, брат… Пригодился все-таки государству… напоследок.
Григорий поморщился. Будучи владельцем собственной небольшой фирмы, специализирующейся на установке видеокамер и охранной сигнализации, он не любил пессимистов. Сам начинал с простых инженеров. Тяжело перестраивался, когда пришла пора переходить на вольные хлеба. Но, работая на государство, многого не получишь, да и нравилась ему свобода, ощущение Хозяина. Тоже, видимо, чувствовал Иван, когда ходил на охоту.
Эта часть рассказа из его жизни – со смешком, прибаутками, почти комическим передразниванием животных, – нравилась Григорию больше, и он думал, как бы ненавязчиво вернуться к этой теме, когда вдруг, откуда ни возьмись, прямо перед их носом через дорогу не пробежала кошка без хвоста.
– Ой, смотрите, – закричала Ольга, еще больше испугав и без того взъерошенное животное.
– Вороны, наверное, – сказал Иван, закинув голову вверх. – Они и собак гоняют. В заброшенном доме гнездо свили, а найти не могу. Ну, скоро придем.
До дяди Саши Ольга с Григорием добрались уже поздним вечером. Пришлось зайти к Ивану, оставить посылку – не тащить же ее с собой – пообедать, покормить собак. Когда постучали в ворота, им долго не открывали. Потом, наконец, вышла Ира, жена Саши, пригласила в дом. Младшие дети уже спали, и они устроились на летней кухне, соединявшейся маленькой дверцей с сараем, где Саша держал двух свиней. В огороде еще были куры, коза и трактор, что привело Ольгу в неописуемый восторг. Действительно, правда жизни оказалась много приятнее страшных слухов. Но посидеть толком не удалось. Ира разогнала их, ворча:
– Не вовремя вы, не вовремя, кабы вчера. А то завтра ребята сено косить собрались. Вставать надо рано. Туда еще ехать…
Саша с Григорием сошлись быстрее, чем жены. Разговорились о жизни.
– Старший мой полковника ждет. Скоро буду его звать «господин полковник», – расчувствовавшись после выпитой наспех водки, хвастался Саша. – Вам бы тоже детей завести. А, ну у тебя-то есть, а сестре моей не помешало бы.
Ира громко шикнула на мужа.
– Думай, что говоришь.
– А что, – ласково и крепко прижал Саша Ольгу к себе за плечи. – Ты у меня еще молодая. Смотри, какая красавица. Я-то уж не думал с кем-нибудь их родных свидеться. В прошлом году приехал к родителям, а там чужие люди. И что, где, как – никто толком ничего не знает. А ты, оказывается, перебралась в цивилизацию. Косметолог… Нет, не думал, – обратился Саша к Григорию. – Наш родной город тоже в центре, не замухрышка. Только область не «перспективная». Я-то думал, она вообще куда-то уехала.
– И вот я ему говорю: ты же служил, вот и получил звание. А он так служил, что и не заметил. Ложки считал.
Поддавшись обаянию Саши, Григорий тоже вспомнил о своем «облегченном» военном прошлом.
– Я-то сразу после армии работать пошел, а он остался. Смотрю: уже интендант. Вот он мне и помог склад арендовать. Мы там с ребятами кабеля до сих пор держим. А в первое время и спали, и ели, и работали. Подумать только, японскую технику одной отверткой да паяльником чинили. Ничего не было. А сейчас все наладилось.
– А дети твои? Перенимают бизнес? – тихо спросил Саша Григория, воспользовавшись тем, что жены отправилась мыть посуду.
– Все по заграницам, – пожаловался Григорий.
– А-а-а. А меня долго не пускали, секретка, а теперь и не хочется. Все здесь есть.
Саша широко развел руками, словно охватывая всю местность. Откинулся на стуле.
Вернулись жены. Поговорили о туризме, о выездах за границу. Вечер был приятный, и Григорий уже не жалел, что оказался здесь. Когда Ира пошла устраивать им постель, Саша тихонько достал из-под стола еще одну бутылку водки, налил в стакан.
– Моего-то, может, скоро опять пошлют… Попросят… – внезапно помрачнев, произнес он. – Мамка говорит: «Откажись. Ничего не надо. Прокормим». Какое там. Это затягивает, по себе знаю. «Полковники, – говорит, – как раз не отказываются».
Они выпили. Ольга заметила, что Саша пьет много, по старинке. Хотела спросить его о духовной семинарии, да постеснялась. Уж очень не вязался сегодняшний облик брата с рясой священника.
– Это меня мотануло. Тяжело привыкал к гражданке. Мозги ломались.
Словно почувствовав вопрос сестры, вспомнил о том периоде Саша.
– Сейчас самому смешно, а тогда… Тяжело я привыкал к гражданской жизни. Не было мне места. Сам был не свой. Спасибо жене, все выдержала.
Он полез к Ире целоваться, но та раздраженно отпихнула его прочь.
– Ладно тебе, хватит. Пора спать. А то брюхо набьешь, а потом опять жаловаться будешь: желудок, почки…
Саша с силой все же привлек к себе жену, чмокнул в щечку, подмигнул Григорию.
– Вот, смотри, какая у меня жена. Командир. Тебе повезло, сестра моя помягче будет.
Ира с неохотой подхватила шутку, улыбнулась.
– Выпьем напоследок – и спать.
– А ты поправился, – заметила Ольга брату, когда они остались одни.
– Толстый? Ничего. Зато солидно. Лишнего нет. Все уходит с работой. У меня, видишь, какая жизнь!
Он опять широко взмахнул руками, как крыльями.
– А ты-то сама как?
– Ничего.
– Ну и я ничего.
– О родителях не вспоминаешь? Можем съездить как-нибудь вместе.
Брат смутился.
– Надо, но пока некогда.
Мог бы и не обманывать. Ольга знала его, как облупленного.
– Так и не отпустило?
Саша сморщился, качнул головой, через силу улыбнулся, привлек Ольгу к себе. Схватил сзади обеими руками за талию, слегка сдавил, словно мерил.
– А ты все такая же! На диете, небось, йога, пилатес? Что у вас в городе теперь в моде?
Она развернулась и обняла его за шею. Прижалась близко-близко. Положила голову на плечо.
– Ну, будет, – через некоторое время сказал Саша. – Живы – и хорошо. Еще поживем.
– Ты теперь хоть не пропадай так, – глядя ему в глаза попросила Ольга.
Ехали они обратно с каким-то смешанным чувством. Кошка без хвоста снова перебежала им дорогу. Бросилась прямо под колеса.
– Дурная, куда ты лезешь! – сжав руль, выругалась Ира. Потом пояснила:
– Она прошлым летом через забор к соседу забралась, а у него собаки. Ничего нет. Денег нет, огорода нет, вообще ничего, а собак двух держит. Чем они питаются? Чем-то промышляют. Они-то, видно, ей хвост и откусили. И вот ведь какая привычка. Все время так под колеса и кидается.
– Видимо, хочет переродиться. У кошек тринадцать жизней, – неудачно пошутил Григорий.
Ира искоса взглянула на мужа Ольги. После вчерашнего застолья Григория мучило похмелье, а Саша был свеж, как огурчик.
– Ни в коня корм. Я так-то стараюсь, чтобы он не пил, – разговорились за приготовлением завтрака жены.
– Много пьет? – с сочувствием спросила Ольга.
Ира пожала плечами.
– Сейчас нет. Но ты же знаешь, как бывает. Спиться можно в один момент. Хорошо, что мы переехали сюда, он здесь душой отходит. Даже помягчел как-то. Да и характер у него есть. Вы в следующий раз через Ивана записочку передайте, он на станции часто бывает, так и сговоримся. Приедете, поживете у нас, посидим по-человечески. Там, может, старший в гости заедет.
– Хорошо, – покорно согласилась Ольга.
Она так и не решилась спросить брата, как живется ему. С виду – ничего. Семья, дети. А позже, когда с Григорием уже сели в поезд, пожалела. Тяжелым человеком была Ира, хоть и верным. Заботливая жена. С такой Саша проживет долго. А она? А что она? Они с Григорием вернулись домой в последний день ее отпуска. Завтра на работу, а она за все эти дни так толком и не поспала.