Вечеринка а-ля 90-е

– Вообще-то он татарин, а за китайца может и в рыло сунуть. Он же ещё и мой охранник по совместительству. – Буратина укоризненно качает головой.

– Да ну на…– Поночка пританцовывая, подходит вплотную к азиату. – Капитан и охранник, значит? Два в одном? Тогда точно с «Алиэкспресса». – Он смотрит на небольшого человека сверху вниз, но тот нисколько не смущаясь, отвечает ему долгим изучающим взглядом раскосых глаз. Одно неуловимое движение этого китайца и Поночка рухнет, словно подрубленное дерево, как это уже бывало не раз, когда он не рассчитывал остроту и вес своих злых шуток. Но азиат улыбается и тянет ему руку.

– Женя!

– Женя?! – удивляюсь я вслух. Вот уж неожиданное имя для татарина.

– Знакомься, Женя, это Поночка, вот Сява, а там Уксус. – Буратина обводит рукой нашу троицу.

Схватив твёрдую как камень руку следом за Поночкой, я не спешу её отпускать.

– Слушай, Жека, как то неправильно получается. У нас у всех кликухи, мы так с детства привыкли. Будет нехорошо, если ты один среди нас будешь с человеческим именем ходить. Ты не против, если я тебе погоняло дам?

– Сява в этом деле мастер! – Буратина поднимает вверх большой палец, будто советует другу хорошего автослесаря, или проктолога.

– Ну, если не обидное…-Женя пожимает плечами.

– Жекичан подойдет? – мой вопрос тонет в дружном хохоте.

– Может быть Джеки Чан? – спрашивает Женя.

– Ну ты же не Джеки, а Жека. Просто сильно походишь на Джеки Чана, вот и будешь Жекичан.

Новоиспечённому Жекичану ничего не остаётся, как посмеяться вместе со всеми и согласиться на новое имя.

– Так я не понял, мы бухать будем, или нет? На кой хер ты нас сюда притащил? – слышится недовольный голос Геракла с нижней палубы. Оказывается, он даже не удосужился подняться с нами наверх и бродит внизу в поисках выпивки.

Буратина тяжело вздыхает и разводит руками, мол что с ним сделаешь. Вдруг выражение его лица резко меняется, и он бросается к пульту. Я бегу следом и мы вдвоём оттаскиваем Уксуса, видимо вовремя, потому что он уже успел пощёлкать какими-то тумблерами.

Дело в том, что этого человека вообще нельзя подпускать не то что к технике, ему нельзя давать в руки ни одной более менее ценной вещи, потому что он её тут же сломает. Такие вот руки у нашего Уксуса. Не зря же наш трудовик Забодай назвал его «сраным рукожопом». Кстати, Забодай и сам получил своё прозвище, потому что на его правой руке отсутствовал средний палец, и все его жесты рукой походили на то, что он грозит кому то «козочкой». Забодаю, забодаю…

– Ладно, Женя, поплыли уже, пока они яхту не доломали, – кричит Буратина.

Жекичан поворачивает тумблер на панели, мы слышим гул заработавшего движка и ощущаем мелкую вибрацию. Ах это сладкое чувство, когда несколько сотен лошадей стоящих на парах, бьют копытами, чтобы в один момент пуститься вскач.

– По-олный вперё-ёд! – орёт Буратина, и мы все ощущаем лёгкий толчок. Посудина начинает плавное движение.

– Жека, давай не торопясь узлов двадцать! – командует Буратина, – идём по плану.

Жекичан, сидящий за капитанским пультом кивает и давит на гашетку, придавая яхте ускорение. Динамик швыряет в чёрную темень песню группы «На-На»:

«Ну что красивая поехали ката-ться,

От пристани отчалил теплохо-од…»

– А у нас есть какой-то план? – спрашиваю я Буратину.

– Ну а как же, дружище! Всё там внизу. Щас спустимся и забьём! – веселится Буратина.

– Да я не про это! Ты сказал Жекичану, что всё по плану. У нас есть план?

Буратина демонстрирует свою фирменную улыбку, от которой на щеках раньше появлялись ямочки, а теперь лишь глубокие борозды.

– Ты там в своей Москве совсем расслабляться разучился, братиш. Ну какой тебе нужен план, ты же не на своём заводе. Просто выдохни и получай удовольствие. Он обнимает меня за плечи. – Наш план на ближайшие дни – плыть вниз по течению и наслаждаться жизнью. Пойдёмте вниз, пацаны! – обращается он уже ко всем. – А то у нашего Геракла страшный сушняк, как бы он за борт не выпал.

Геракла обнаружили возле трюма, запертую дверь которого он безуспешно пытался открыть, дёргая за никелированную ручку.

– Чу-ет, чует, где есть! – смеётся Буратина. – Пошли в кают кампанию, там тоже есть.

Мы сгрудились вокруг стола, по центру которого Буратина водрузил коробку шампанского «Дом Периньон». Он суёт каждому в руки по бутылке, пока не доходит до Геракла.

– А-а про тебя то я забыл. – бросается куда то в угол, откуда выуживает квадратную бутылку Джека Дэниэлса и пихает её в руки бородачу.

– Это чё за хрень! Ты же знаешь, я американского не пью. Я патриот! – Геракл лупит кулаком по центру грязной тельняшки.

– Ну извини, братан, отечественного не держим! Если хочешь, я могу тебя высадить, там на берегу у вас наверное палёнка осталась.

Геракл поправ свой патриотический порыв, угрюмо свинчивает пробку с бутылки.

Одна за другой хлопают вылетающие пробки, и руки с бутылками тянутся к центру стола, где встречаются громким звоном.

– Ну, братцы, за встречу!

– За нас!

– За незабываемую вечеринку!

Пьём каждый из горла, обливаясь и давясь пеной.

– Вечеринка в стиле «девяностых» объявляется открытой! – провозглашает Буратина, поднимая вверх свою бутылку.

«Уррр-ааа!» – дружно орём и снова давимся кислой пеной.

Шампанское приятно бьёт по голове и животу, пускает тёплые токи по венам, и я чувствую себя счастливым. Вот теперь состоялось! Всё как и раньше, как тогда! Словно и не было этих двадцати лет. Мы все здесь ничуть не изменившиеся и такие же молодые. Ну и что, что Буратина раздался вширь, как спелый арбуз, а брюхо Поночки нависает над столом, бросая на него тень. Ну и что, что у Уксуса седые виски и залысины, а некогда плотный Геракл высох и оброс бородой. Ну и что, что моя морда приобрела округлые формы, а некогда роскошная шевелюра заметно поредела и на пятьдесят процентов состоит из седых волос. Я-то себя не вижу. Сейчас я тот же Сява, худой как велосипед, красивый и кудрявый пацан из девяностых.

– Братишка, ты уж извини, что мы не по дресс-коду. Ты у нас один в стиле девяностых одет, – говорит Поночка, закуривая.

– Ну почему один? – парирует Буратина. – Геракл вполне в образе; Сява, если свои говнодавы снимет, тоже может сойти; ты в комке смотришься вполне органично. Помнишь, ты после армии так и ходил целый год. Думал, на героя войны тёлки лучше вестись будут. Ошибался, конечно, ну да неважно. А для Уксуса у меня есть подарок.

Буратина подходит к дивану и выуживает из-за кожаной спинки нечто, повергающее всех в лёгкий шок.

– Бля! Это же…

– Аляска?

– Парни да это же та самая…

В руке Буратины тёмно-синяя куртка с отороченным вытертым мехом капюшоном и ярко красным подкладом.

– Помнишь, братан?

– Откуда она у тебя? – Уксус держит куртку перед собой в вытянутых руках, словно рассматривает раритетную картину.

– Оттуда, где ты её оставил. Не помнишь?

– Не-ет…

– Конечно, откуда тебе помнить, ты ведь в дрова тогда был. Вспоминай: ноябрь, дача Ёжика. Ты тогда таким бухим был, что не найдя Аляски нацепил какую то фуфлыгу.

Уксус становится серьёзным, молча кивает и натягивает Аляску на себя. Он не хочет вспоминать тот последний вечер на даче у Ёжика. Мы тоже не хотим.

Куртка пришлась Уксусу впору. Это единственный из нас человек, который сохранил свою комплекцию, да и куртки раньше покупали на два размера больше на перспективу. Тогда она висела на нём мешком, а сейчас плотно обтягивает его мощи.

– Спасибо, брат! – растроганный Уксус обнимает своего благодетеля. Этот новый прикид действительно сбрасывает с него лет двадцать.

– И куда же мы плывём? – спрашивает Поночка.

– Куда? Назад в нашу молодость, пацаны. Не задавайте лишних вопросов, просто расслабьтесь и наслаждайтесь моментом. – Буратина, словно изнурённый жаждой человек, делает несколько огромных глотков и приканчивает свою бутылку.

– Вы помните, как мы сидели в «Арагви»?

– Когда? – хором спрашиваем мы с Поночкой.

– Какая разница когда? Хоть когда. Обычно мы собирались там по праздникам, или когда обмывали удачную делюгу.

Я тут же чувствую неистребимый запах пива и вижу всю нашу шайку, сидящую в прокуренном полумраке пивнушки за квадратным столом. По центру стоит бутылка спирта «Ройал» и графин с разведённым ядовито-жёлтым напитком «Юппи». Из закуски только банка с маринованными корнишонами и большая тарелка с засохшей мясной нарезкой.

– Давайте, пацаны, за удачу! – Молодой с ямочками на розовых щеках, вечно улыбающийся красавчик Буратина, одетый в китайскую олимпийку, поднимает гранёный стакан.

– За удачу! – слышу я свой срывающийся подростковый баритон и вижу свою худосочную ручонку со стаканом выпирающую из рукава серого свитера «Boys».

Уксус с торчащими в разные стороны белокурыми вихрами и побритый наголо Поночка, худой торс которого утопает в зелёном на вырост свитере, тянут свои стаканы к центру стола.

– Чтоб хуй стоял и деньги были! – басит круглолицый чернявый красавчик Геракл.

Стаканы звякают, я опрокидываю свой и чувствую сладковатый тошнотворный вкус тёплой химической субстанции, которая, сколько б ты её не пил, каждый раз будет спирать дыхалку и вызывать приступы рвоты. Я прикрываю ладошкой рот, чтобы удержать в себе жидкость, которая вот-вот вырвется назад. Сейчас меня может спасти только одно. Хватаю за уши Геракла и притягиваю к себе его крупную башку с чёрной щетинистой шевелюрой. Втыкаю нос прямо в центр его черепа и делаю глубокий вдох. Запах чего-то домашнего, живого, органического мгновенно нейтрализует химическую гадость. Этот запах как живой стоит у меня в носу.

Череп у Геракла остался всё такой же, крупный, квадратной формы. Только вот сверху теперь огромная, словно лесное озеро проплешина. Интересно, а сейчас его голова так же пахнет?

Голос Буратины прерывает ход моих раздумий.

– Представьте, что по одному щелчку, мы из «Арагви» переместились прямо сюда. – Буратина звонко щёлкает пальцами. – Пацаны, вот мы и в будущем! Всё, о чём мы мечтали, сбылось. Наслаждайтесь жизнью!

– Ну не совсем всё! – Уксус крутит в руках бутылку, словно внимательно изучает этикетку. – Если ты помнишь, мы тогда ещё кое о чём мечтали. О том, о чём иногда уже месяцами не вспоминаем.

– А где тёлки? – Геракл роняет на стол некогда сокрушительный кулак, а Уксус одобрительно кивает в его сторону, мол, я о том и говорю.

– А тёлок будем добывать! Всё как и раньше. Нужно же привнести сюда хоть немного интриги, – говорит Буратина вальяжно отваливаясь на стуле и раскуривая всё тот же сигарный бычок.

– Как добывать? – спрашивает Поночка.

– Очень просто. По пути нашего следования будем завоёвывать города и селения, брать на абордаж корабли и другие, проплывающие мимо суда, будем штурмовать пляжи с загорающими красотками. Чем вам не приключения?

Геракл мычит, Поночка пожимает плечами, Уксус кисло морщится, на то он и Уксус. А мне приходится по душе идея Буратины.

– А что, я за! Раз уж у нас тематическая вечеринка нужно быть в образе. Соберитесь, пацаны, нам же по двадцать лет.

Поночка поднимает на меня взгляд, в котором бегущей строкой проплывает вопрос: «Ты уверен? В зеркало не хочешь посмотреть?».

Не хочу! Этой ночью я хочу избегать встреч со своим отражением. Я – Сява и мне двадцать!

– Вот это правильно! – орёт Буратина и раздаёт всем по очередной бутылке. – Гуляем, братва!

Хлопки, брызжущие во все стороны струи пены.

«Урра-а-а!»

В панорамном окне бегут редкие огоньки береговых огней, парни смеются, звенят бутылки, над ночной рекой летит песня «На-Ны».

«Фа-аина Фаина-а,

Фаина Фаина Фай-на-на-аа…»

Буратина и Поночка дружно подхватывают и пускаются в пляс. Мы с Уксусом присоединяемся, и даже Геракл выводит кренделя своими кривыми ногами, горланя с нами в унисон:

«Фа-аина Фаина-а,

Ах люблю тебя Фаина Фаина-а»

Сверху слышится бас ревуна и наш плавучий танцпол сбавляет скорость.

– О, кажется мы подплываем к первой остановке! – Буратина достаёт телефон и выбегает из каюты.

– Что ещё за остановка – кричу я, выходя за ним следом.

– Ещё одного человечка надо подобрать, – говорит Буратина, одновременно набивая текст в телефоне.

– Какого человечка?

– Хорошего! Тебе понравится! – Буратина хлопает меня по плечу свободной рукой. – Сейчас вместе с тобой за ним сплаваем. Пойдём, поможешь лодку спустить.

Под недоумённое мычание выбежавших на палубу пацанов, Буратина травит лебёдку с прицепленной к ней моторкой, а я придерживаю лодку руками, чтобы она не цеплялась за борт.

– Сейчас вернёмся! Сюрприз! – орёт Буратина в ответ на вопросы парней, куда мы собрались. Мотор издаёт бодрое рычание, и мы плывём в сторону берега. Прохладный ночной воздух обдувает моё помолодевшее лицо, раздувает розовые щёки, треплет курчавые, чёрные как смоль волосы. Я снова молодой, и мы с моим лучшим другом летим навстречу очередным приключениям. Судя по чёрным силуэтам высоток и мелькающей вдали подсветке пешеходного моста, мы где-то в районе городского центра. Точно! Вижу стремительно приближающийся нижний ярус набережной. Широкая умощенная брусчаткой полоска берега пустынна и только маленький огонёк, словно одинокий светлячок, мерцает в темноте. Буратина берёт курс прямо на этот огонёк, наддаёт газу и летит прямо в высокий бетонный парапет. Я напрягаюсь и сжимаю поручни. Возле самого берега лодка резко поворачивает и бьётся правым бортом в парапет так, что я еле удерживаюсь, чтобы не вылететь и не шмякнуться об бетон. Эмоции выплёскиваются из меня естественным потоком.

– Буратина придурок! Тебе надувной матрас доверять нельзя, не то, что устройство с мотором.

Сверху раздаётся женский смех, и я слышу голос, который кажется мне знакомым.

– Серёжка, ты как всегда в своём репертуаре. Ты же меня с ног до головы водой окатил. Правильно Славка говорит, что ты придурок!

Густой, маслянистый и певучий. Этот голос не спутать ни с каким другим. Он повергает меня в шок. Неужели сейчас после стольких лет я увижу её? Зачем…зачем он её позвал? Я не хочу её видеть. Хочу запомнить её той дерзкой зажигалкой, жизнерадостной и боевой красоткой. Хочу, чтобы она оставалась той, которую мы оба безуспешно добивались и которой оказались недостойны. Я не хочу испоганить одно из моих самых лучших воспоминаний в жизни. Какой она стала? Зачем мне её такой видеть?

Я медленно поднимаю глаза. Бог ты мой! В ночном полумраке это всё та же Светка, или Ворона, как мы называли её между собой за иссиня чёрные волосы. Она в светлом, облегающем вполне подтянутые бёдра платье и накинутом на плечи длинном кардигане. Я не в силах посмотреть ей в лицо рассматриваю красивый педикюр на пальчиках выглядывающих из бежевых туфель на высоких каблуках.

– Мы так и будем стоять, или вы мне спуститься поможете?

Я первым вылетаю из лодки и поднимаюсь по бетонным ступенькам.

– Ну привет, Света!

Боже мой! Да она всё такая же красотка! Нет, я бы сказал, что она стала ещё красивее. Её ухоженное лицо приобрело большую женственность, а небольшие стрелочки в углах губ только придают шарма, ну как у Шерон Стоун. Да какая Шерон Стоун, она по сравнению с нашей Вороной просто замухрышка. Волосы Светки такие же густые и чёрные, только теперь они пострижены в аккуратное каре. Её фигура конечно изменилась. Она не осталась такой же поджарой, как у той девчонки, но приобрела округлые и даже более сексуальные очертания. Шарма придают сверкающие в ушах брюлики и ожерелье украшающее глубокое декольте. Да она просто королева!

Я беру её руку, подношу к губам и нежно целую.

– О, а ты превратился в галантного кавалера. Жаль, костюмчик не соответствует. Она окидывает взглядом мою красную олимпийку.

Светка в своём репертуаре, не может без колкостей.

– А у нас между прочим тематическая вечеринка, посвящённая «девяностым», так, что я в теме, а вот ты…

– А чем тебе мой наряд не нравится? Мне осталось только ваты под плечи напихать, прицепить клипсы, да накраситься в три раза поярче, и я снова деваха из девяностых. – смеётся Светка.

– Привет! – Буратина оттесняет меня плечом, обнимает Светку, целует её, как свою, долго трётся щекой.

Я замечаю в себе приступ накатившей ревности. Неужели всё начинается заново?

– Ну хватит церемоний! Везите меня уже на свой пиратский корабль! – командует Светка.

Пока мы плывём назад, я вспоминаю. Мы сидим с ней плечом к плечу, я чувствую тепло исходящее от её тела, тепло которое проникает через толщу её кардигана и моей олимпийки. Мы снова рядом и воспоминания бурлят как вода, взбиваемая мотором лодки, захлёстывают за борт, и я тону.

***

Она пришла к нам в седьмом классе и тут же обратила на себя внимание половины школы. На неё заглядывались не только одноклассники и парни с параллели, но и старшаки. Её вожделели похотливый физрук и молодящийся военрук, с ней пытались флиртовать все кому не лень, но она умела быстро отшивать ненужных ухажоров.

Наш с ней контакт состоялся уже на третий день после её прибытия в наш класс.

Не помню, посадила ли её Маргуша, или она сама выбрала себе место на предпоследней парте рядом с сухопарым Толей Путровым. Случилось так, что последняя парта, которая находилась за её спиной, имела двух неизменных хозяев. Это были мы с Гераклом.

Я сразу же запал на черноглазую, острую на язычок, жгучую брюнетку. Света была не только красоткой, а ещё и умницей потому, что первыми же ответами на уроках стала затыкать за пояс всех отличников, и даже самого Ленина. С момента как чёрный лоснящийся конский хвост появился перед моими глазами, я уже не мог думать об уроках. Признаться, я и раньше о них не особо думал, но появление этого объекта заставило меня забыть обо всём на сете. Я только и делал, что пялился на этот хвост, и меня захлёстывали эротические фантазии. Уже на третий день я не выдержал и решил переходить к активным действиям. Честно говоря, я мало что тогда решал, в основном все решения за меня принимала другая голова, та, что находилась ниже пояса.

Я не мог совладать со своими желаниями, мне хотелось тактильного контакта с плодом моего вожделения. Что может быть проще, когда плод на расстоянии вытянутой руки. И я стал медленно протягивать ту самую руку к заднице Светки. Рука удлинялась, раскладывалась под партой подобно телескопической антенне, пока средний палец не коснулся шершавой материи юбки. Теперь, если бы я и захотел оторвать палец, то не смог бы этого сделать, он был словно примагничен. Палец был связующим мостиком, тонким проводком, через который текли потоки электрической энергии. Разряды тока, проходящие через всё тело, повергали меня в мелкую дрожь. Тогда я молил только об одном, чтобы урок не заканчивался и продолжался вечно. Со временем мне захотелось усилить контакт, и я выдвигал палец всё дальше и дальше, пока не начал чувствовать поддающуюся плоть. Ягодица оказалась нереально мягкой, и палец утопал в ней, как в пуховой подушке. Я начал делать медленные поступательные движения пальцем, перемещая его туда-сюда. Палец всё глубже утопал в мягкой перине, а потом, словно под действием пружины двигался назад. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.

Соседка спереди не выражала никаких эмоций, только мочки ушек, с торчащими в них золотыми гвоздиками, заметно покраснели.

«Ей нравится!» – подумалось мне, и тогда я перешёл к более решительным действиям. Под аккомпанемент звонкого голоса химички, которая объясняла что-то про валентность чего-то, я водил пальцем сверху вниз, постепенно увеличивая амплитуду. Мягкие движения очерчивали идеальные формы ягодицы, нащупывали жесткие края трусиков, ползли вверх к копчику, а потом вниз, переваливаясь через круглый бугорок. Вверх- вниз, вверх-вниз, вверх- вниз. Вправо, описывая овал бедра, влево, через шов трусиков к заветной впадинке между ягодицами. Вправо-влево, вправо-влево, вверх-вниз, вверх…

Внезапно ягодица под моим пальцем превратилась в камень. Светка резко развернулась, привстала и со всей мочи отвесила ладошкой звонкую затрещину Гераклу.

Класс разорвался диким хохотом. Пунцово-красный Геракл держался за подбитую щёку, а Светка развернулась назад и сидела, как ни в чём не бывало.

– Чиканутая! – пробасил Геракл под непрекращающийся дружный хохот.

Несмотря на решительный отпор, я продолжил свои атаки. Может быть, если бы та пощёчина прилетела по назначению, у меня было бы гораздо меньше желания, но мои страдания принял Геракл, который с той поры невзлюбил Светку. Не зря же говорят, что первое впечатление самое сильное. А если тебе при первой встрече незаслуженно дают леща, да ещё при всём честном народе, то и вектор этого впечатления соответствующий.

К сожалению, все мои подкаты терпели фиаско, и спустя время я осознал, что не являюсь типажом Светки. Ей нравились более крупные, более взрослые, более сознательные… Ну, такие, как Ленин. Словом, Ворона (этой кличкой она удостоилась, как только я понял, что отшит окончательно и бесповоротно) начала встречаться с Лениным. Началось с того, что они мило щебетали, как два голубка на каждой перемене, вызывая во мне приступы гнева. Потом Ленин стал провожать Ворону домой, а позже сладкая парочка была замечена нами прогуливающимися по улицам вечернего города.

Я возненавидел Ворону даже не за то, что она меня отшила, а за то, что предпочла моему лютому врагу. В моей голове роились планы коварного отмщения, но из-за переизбытка гормонов я не мог придумать ничего толкового. Буратина заметив мои душевные метания, решил меня странным образом успокоить.

– Не парься, дружище! Она тебя недостойна, раз замутила с Лениным. Но я знаю, как отомстить им обоим. Я отобью Ворону у Ленина, а потом сам её кину. Ты же знаешь, она не в моём вкусе.

Буратина врал. Ворона не могла ему не нравиться. Он просто выжидал момента и теперь дождался предлога, чтобы им воспользоваться. Мой друг не испытывал дефицита во внимании противоположного пола. Как же, ведь он был неординарным, своеобразным и даже немножко не от мира сего. Он первым ввёл в школе моду обвешивать пиджак клёпками и значками. Он первым стал носить узкие дерматиновые галстуки, расписанные иностранными словами с непонятной символикой. Наверное, он был одним из всех учащихся мужского пола, кто осмелился отрастить длинные патлы и забрать их в хвостик. Носить ярко жёлтую рубаху и белые носки, наверное, тоже никто бы не осмелился, но благодаря харизме Буратины всё сходило ему с рук. У старшаков не поднималась рука начистить рыло этому патлатому стиляге – уж очень обаятельно и открыто сверкала его жемчужная улыбка. По той же причине ни одна училка не могла привлечь его к ответственности за аморальный облик.

Ещё он был красноречивым болтуном,

ещё он был подхалимом, втирающимся в доверие,

ещё он был авантюристом,

ещё он был хроническим вруном.

Но ему было можно, ему всё прощалось, потому что это Буратина. Уже тогда Буратина на интуитивном уровне знал, что такое пиар и ставил свой фирменный знак «SB», обозначающий его инициалы на английском языке, везде, где только можно. Он расписывал своими инициалами обложки тетрадей и дневников, ставил их на корочках не только своих, но и чужих учебников, рисовал их бычком на стенах подъездов, выводил краской на подъездных дверях. Весь наш двор пестрил филигранно выведенными логотипами «SB». Они появлялись на металлических гаражах, качелях, деревянных беседках, мелкие и крупные, всех цветов радуги и размножению этого бренда не было предела. Эта была редкая непонятная нам болезнь, от которой сейчас страдает девяносто процентов населения. Словом Буратина был личностью публичной, и у него было гораздо больше шансов завоевать сердце Вороны.

Всё так и вышло. Несколько экстравагантных подкатов; букет из пятнадцати роз, подброшенный на порог квартиры; разбудившая весь дом серенада в исполнении Майкла Джексона, изливающаяся из колонок стереосистемы в двенадцать часов ночи под окнами пятиэтажки, заставили дрогнуть сердце юной красавицы. В какой-то момент она стала мило общаться с Буратиной, которого до этого старалась не замечать. Только это и было нужно, чтобы заставить Ленина взбеситься и отвернуться от Светки. Позднее, прогуливаясь со своим новым избранником, она рассказывала, что Ленин оказался ужасно скучным и серым, таким же, как книги его тёзки. Он был до тошноты правильным и говорил одними догмами.

Итак, одна часть коварного плана Буратины была реализована, но он почему-то не спешил переходить к следующей, о чём я ему неоднократно напоминал. Позднее я понял, что эта вторая часть плана существовала только в моей голове. План Буратины был гораздо короче. Он не собирался расставаться со Светкой, так как она ему нравилась. Наверное, это моё осознание привело бы нас с Буратиной к конфликту, но следующие события заставили нас сплотиться ещё ближе.

Ленин оказался злопамятным. Красавчика, отличника и спортсмена Женю Смирницкого вгоняла в бешенство мысль, что его променяли на какое то отребье в заклёпках, да ещё и с хвостом. Кто же она после этого? Просто шлюха, беспринципная давалка. Женя ещё не был народным избранником, и в его голове всё делилось на белое и чёрное. Светка в его глазах вмиг окрасилась в чёрный цвет. Ленин стал распускать по школе слухи, что он сам бросил Светку из-за того, что узнал, что она шалава и у неё до него было аж двадцать мужиков. Сарафанное радио работало тогда эффективнее любых соцсетей, и уже через день о неподобающем поведении Светки гудела вся школа. Она услышала страшную новость в столовой от Ольги Дерябиной и мгновенно поняла, откуда растут ноги.

Ленин в это время сидел за столом напротив и чему-то довольно ухмылялся, поедая сосиски со своими дружками отличниками. Светка думала недолго. Она взяла миску с дымящейся субстанцией, которую повара выдавали за щи, и решительно направилась к соседнему столику. Ленин не успел понять, что происходит, когда горячая жижа, как из ведра обрушилась на его высоколобый череп. Зрелище было отпадным. По вытянутой морде текли жирные струи, а на ушах и носу повисли ошмётки варёной капусты. От яйцеобразного черепа курился лёгкий дымок.

– Это тебе за шлюху, – сказала Светка и напялила железную плошку на макушку Ленина. Выемка в тарелке идеально совпала с овалом головы, так что Ленин не сразу смог снять свой новый головной убор. Мы открыто и громко хохотали, друзья отличники смущённо прыскали в кулачки, а ставшая красной как свекла Маргуша только и могла, что качать головой из стороны в сторону.

– Дура! – Это всё что мог сказать тогда Ленин, растерянно снимая с носа капустный лист. Правила хорошего тона не позволяли ему вскочить из-за стола и дать Светке в нос. Тогда он ещё не был депутатом.

А для Вороны всё решилось этим же днём. Неприятный разговор с Маргушей и завучами, а так же осознание того, что в этой школе все будут указывать на неё пальцем, заставили Светку написать заявление о переводе в другую школу.

– Так будет даже лучше! – Пытался утешить её и себя Буратина.

Но лучше не стало. Новая школа – новые друзья. С первых же дней посещения другой школы у Светки появился новый воздыхатель. Это был какой-то отмороженный бычок, который не давал ей проходу. Об этом она пожаловалась вечером Буратине, который на следующий день сбежал с уроков, чтобы встретить её лично.

Вечером Буратина появился на нашей сходке в летней беседке с огромным фиолетово-бардовым бланшем, который спускался с переносицы на оба глаза, делая их узкими, как у китайца.

Возмущённый беспределом чужаков, я призвал братву к мщению, но не нашёл должного отклика. Поночка ссылался, что как раз завтра в это время ему нужно идти к зубному, Геракл прямо заявил, что не пойдёт, потому что «Кто она такая эта Варона, чтобы за неё вписываться», а Уксус развёл философскую демагогию о том, что в наше время конфликты нужно улаживать цивилизованными методами.

– Драка это не наше, вы же знаете…

– Когда бьют твоего друга, нужно отвечать тем же самым. Глаз за глаз…А вся твоя демагогия это интеллигентское нытьё и сопли, которыми ты прикрываешь свою трусость. – зло ответил я.

На следующий день в это же время, сидя на деревянных перилах и промакивая окровавленным платком саднящий не перестающий кровоточить нос, я произнёс следующие слова.

– Да…драки это не наше. Это просто варварский метод решения конфликтов.

– В самом деле…мы же в двадцатом веке, пора уже улаживать вопросы цивилизованными методами…– философствовал сидящий рядом Буратина, который вдобавок ко вчерашнему бланшу обзавёлся огромной во весь лоб ссадиной от рельефного протектора китайского кроссовка.

Сказать было проще, чем сделать. Сложно вести дипломатические переговоры с перекачанным бычком, один кулак которого больше твоей головы. Наверное, проще договориться с кирпичной стеной, да и вопрос был весьма деликатным. Словом мы решили взять таймаут, пока наши отбитые головы не отойдут, чтобы придумать что-нибудь толковое. Но Светка всё придумала за нас. Она каким-то чудесным образом отбрила навязчивого быка-кавалера и сказала Буратине, что теперь он может смело её встречать, не опасаясь получить по чавке. По какой-то причине она и в отношении меня сменила гнев на милость, стала приветливой и даже позвала на свой день рождения. Наверное её впечатлил мой благородный порыв, так ведь тогда я пытался заступиться за друга, а она была совершенно не причём. И тем не менее Ворона благожелательно расположилась ко мне, а потом и ко всей нашей компании. Она стала единственной девчонкой в нашей недавно зародившейся конторе, и это сильно напрягало большую часть её членов. Поночка, Геракл и Уксус негодовали. Они в голос кричали что бабе не место в нашей организации. Их недовольство было отчасти справедливо, потому что отец Вороны оказался ментом при должности, а мы с некоторых пор вели не совсем добропорядочный образ жизни.

– Она же первая нас сдаст. Вот поссорится с тобой и в этот же день настучит мусорам, чем мы занимаемся! Ей и ходить далеко не надо будет, только два шага до спальни предков. – шипел Поночка на Буратину после первого визита Вороны в нашу летнюю резиденцию, коей являлась скрипящая полуразвалившаяся дворовая беседка.

– Не сдаст! Я за неё отвечаю! – коротко отрубил Буратина. К его словам были вынуждены прислушиваться все, потому что Буратина и был нашим идейным вдохновителем. Все идеи и проекты выходили из его светловолосой головы. Так и случилось, что Ворона прописалась в нашей конторе. Со временем она настолько вжилась в роль атаманши, что и сама подкинула несколько стоящих идей.

Чем же мы занимались? Когда я вспоминаю, чем мы тогда занимались, мне кажется, что это было не со мной. Это делал не я, а тот совершенно чужой и далёкий от меня теперешнего человек. А занимались мы всем понемножку. Всем, кроме учёбы, занятий спортом и добросовестного заработка. В основном это были мелкие кражи и небольшие аферы, которые позволяли нам тогда жить довольно безбедно. Мы не были блатными. Мы не грабили и не нападали на людей, мы не занимались рекетом, мы не торговали наркотой и старались как можно дальше держаться от братвы, хотя со временем вынуждены были с ней познакомиться. Да, мы старались следовать кое-каким принципом, но когда ходишь по скользкой дорожке, постоянно скатываешься либо на обочину, либо в яму.