Zitate aus dem Buch «Храбр»
Горькая истина: у князей нет друзей. от этого хотелось плакать и кого-нибудь убить.
...автору в духовных вопросах ближе всего позиция Ильи Урманина: "Тяжел ли Гроб Господен и сильно ли его стерегут?"
Он ведь не для себя украсть святыню думает. Верно?
Он просто считает, что все хорошее надо тащить домой, на Русь.
Верное старое правило: наступают воины - ищи среди них воеводу. Хрясь его по темечку, считай, ослабил войско наполовину.
"— Морды русские, это да, — согласился Илья. — Не поверишь, церковь сожгли по пьянке.
— Матерь Божья, — сказал Иванище, — тогда они все могут. Тогда я спокоен за тебя. Где ты нашел таких уродов?
— У митрополита одолжил! — гордо сообщил Илья."
- Кто много трудится, тот много ест!
- Ага. ...
- Поэтому мы и не раздобрели, как некоторые бояре.
- Они едят больше чем трудятся? ...
- Надо же, я сам не понял, чего сказал, а ты - объяснил.
Смутное время плодит изменников, ведь любая смута начинается предательством. Неважно, подручный князь сбросил с плеча руку великого, или великий решил вдруг извести подручного, и то и другое - клятвопреступление. Если можно князьям, можно и нам, решают бояре. Если можно боярам, попробуем и мы, думает люд... И родная земля обливается кровью.
Обед был силен, но прост. Добрыня, хоть издавна ходил в золоте, так и не пристрастился к сложным блюдам, только полюбил греческие вина. А Илья с младых лет простодушно считал, что праздник - это если стол прогибается от еды, и нет разницы что там навалено, все слопаем.
«Бог подал много знаков, — думал Илья. — Мне тоже. Раньше я не умел их видеть, теперь научился. Пожалуй, если удастся раздобыть коня, надо и правда сходить в Иерусалим. Коня найдет Глеб. На дорогу Микола одолжит — вон у него сколько камушков в рукояти меча. Проводника Денис изыщет. И все устроится. Любопытно, каков собой Гроб Господень, тяжел ли. И сильно ли его стерегут?...»
Зимой Урманин был деятелен, проворен, готов служить. Летом ему хотелось меду, баб, переплыть туда-сюда Днепр, и все по новой.
Жизнь неотвратимо менялась прямо на глазах, а с ней изменился и русский человек, что варяг, что славянин. Начал много говорить о "душе" и "грехе", но стал глух и слеп ко всему, чего нельзя положить в кошель или спрятать в погреб. Это было глупо, но понятно, вполне в человеческом естестве.
