Buch lesen: «Маленькая история любви…»

Schriftart:

«Мы хотели принести веру, надежду и любовь в это место, которое так в них нуждалось».

ISBN 978-5-0064-7974-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1. Вера

Моя история началась с трагедии. Семилетняя война унесла жизнь моего отца, оставив мою мать без защиты и поддержки. Мама, неспособная справиться с потерей и окунувшись в недостойный образ жизни, приняла решение оставить меня на пороге монастырского приюта. Это был единственный выход для нее, чтобы обеспечить мне хоть малейший шанс на лучшее будущее.

Когда меня нашли, я уже балансировала на грани жизни и смерти. Холод и голод почти лишили меня жизни. Мои маленькие глазки уже не искрились, голос охрип, а тело охватывала ледяная бледность. Я тихо ждала своего последнего вздоха, не осознавая реальности и жестокости своей судьбы. На тот момент мне было пара месяцев от роду, и судьба решила дать мне еще один шанс.

Меня нашли нянечки, которые возвращались в приют из храма после вечерней молитвы. На их лицах не было ни растерянности, ни страха, ни какого-либо другого удивления.

С завидной регулярностью в приют попадали дети от грудничков до десятилетнего возраста причем все мы были из самых разных слоев общества. Это были незаконнорожденные дети крепостных, внебрачные дети, сироты, которых приводили дяди и тети, и просто нежеланные дети.

Все эти несчастные ангелы, брошенные своими биологическими родителями или родственниками, оказывались в очень тяжелом положении. Приюты были переполнены, и условия жизни в них были очень тяжелыми. Дети жили в постоянном голоде, нехватке одежды и плохих санитарных условиях.

Питомцев нередко подвергали физическому и эмоциональному насилию. Педагогические методы были крайне жестокими, и нас часто наказывали по поводу и без, для профилактики и якобы для нашего же блага. Некоторые дети, разлученные со своими братьями и сестрами, оставались без всякой поддержки и находились на грани жизни и смерти. Случалось такое, что подростки, доведенные до исступления, заканчивали жизнь самоубийством, бросаясь с крыши домов или в Неву.

Все мы испытывали физическое и эмоциональное страдание, столкнувшись лицом к лицу с неблагоприятными условиями и отсутствием любви и заботы.

В связи с увеличением количества таких младенцев, как я, стало катастрофически не хватать кормилиц и сестер милосердия, а в грудном отделении для нас просто не было места. В приют буквально стекались ручейки маленьких душ. Мы были истощенными, голодными, оборванными и бродячими. За нами некому было ухаживать, не говоря уже о лечении. С притоком детских душ повысился и уровень смертности.

Чтобы понимать масштабы смертности, то выглядело это так. Из 500 новоприбывших выживали только 30 младенцев. Из них до шестилетнего возраста доживали максимум 15. Остальные испускали последние вздохи, испытывая страшную боль.

Смерть наступала по разным причинам. Корь, скарлатина, дифтерит, лихорадка или чума, которые распространялись из-за плохой гигиены. За глаза приют называли «фабрикой ангелов».

Среди всего этого нескончаемого ужаса оказалась и я. В честь святой мученицы меня назвали Софьей. Одна из нянь позже сказала мне: «Мы хотели принести веру, надежду и любовь в это место, которое так в них нуждалось».

На «фабрику ангелов» вскоре пришли Вера, Надежда и Любовь. Это было не благословение Господа, а обычные дети из плоти и крови, которые, как и я, стали питомцами детского приюта и постепенно стали моими подружками, но об этом я расскажу чуть позже.

Итак я была спасена из лап смерти, которая крепко держала меня в своих холодных костлявых пальцах. За мной ухаживала нянечка по имени Нина, которая проявляла ко мне материнские чувства, потому что я была очень похожа на ее дочь, умершую от дифтерии.

Нина не оставляла меня ни на минуту, заботилась о моем здоровье и лечила меня со всей своей силой и любовью. Она проводила бесконечные ночи у моей постели, не покладая рук, чтобы вернуть мне здоровье. Нина буквально окутывала меня своим теплом и заботой, словно мать, которую я так и не успела познать.

Мои густые волнистые каштановые волосы и большие зеленые глаза полностью покорили ее сердце. И Ниночка сделала все возможное, чтобы спасти меня из объятий смерти, так как я подхватила какую-то хворь тут же, как попала туда.

По обычаю, младенцев оставляли в приюте на срок до двух недель, после чего нас передавали в крестьянские дома, где кормилицы вскармливали нас своей грудью и ставили на ноги. Но я продержалась в приюте месяц и даже начала набирать вес, превращаясь в обычного более менее здорового младенца.

Ниночка всегда говорила, что я сильная и смогу преодолеть любые трудности, которые могут возникнуть на моем жизненном пути. Она учила детей ценить каждый миг, предлагала свою руку помощи, когда кому-то было трудно, и всегда была готова поделиться своей нескончаемой добротой.

Пожертвований едва хватало на содержание приюта, а во время голода, когда приют едва сводил концы с концами, старшенькие бегали на паперть просить милостыню. В возрасте шести лет все питомцы приюта были приучены к попрошайничеству, что было своего рода правилом для каждого из нас. Даже такие мелочи, как отказ выйти на паперть или спрятать деньги или еду, строго наказывались непосредственно надзирателем.

Коррупцией был пропитан полностью весь дом. Няньки воровали у детей, администрация пилила деньги от доходов с продажей прав на производство товаров и не гнушалась деньгами благотворителей. Никто не интересовался нами, и по большому счету мы были предоставлены сами себе.

В возрасте трех лет я все таки попала в поместье, в котором насчитывалось пятеро детей разного возраста, и все они были избалованными и, мягко говоря, невоспитанными. Причиной моей высылки стала не только скоропостижная смерть Ниночки, но и большой поток беспризорников, обрушившийся на приют. Я с трудом помню свое состояние, когда ко мне подошла холодная, как лед, надзирательница и твердо произнесла: «Повезло тебе завтра поедешь в поместье Прончищева. Нет больше твоей Нины. Отмучалась, голубушка».

В чем же заключалось мое везение, я так и не поняла. Во-первых, о Прончищевых ходили всяческие слухи, как правило, ужасные. Во-вторых, бедная Ниночка. Горе мое было беспредельно, и я рыдала денно и нощно, вспоминая свою добрую нянечку самыми добрыми словами, какие только знала на тот момент.

Мое пребывание в поместье Прончищева было ужасным. Все слухи оказались не напрасными и, скажу больше, легкими по сравнению с тем, что там происходило на самом деле.

Прончищевы владели несколькими земельными участками и двумя конюшнями с десятками породистых лошадей. В их подчинении находилось 400 крестьян. Так же у них была церковь, сад, украшенный статуями и беседками, и многое другое. Мария Прончищева, была терпеливой женщиной, но часто страдала от болезни ног и не могла самостоятельно передвигаться. Она проводила 24 часа в сутки в собственной кровати в своей комнате, видя улицу и солнечный свет только через открытое окно. Ее слабое здоровье сказалось и на отсутствии должного воспитания у детей. Сам же Филат Прончищев, глава семьи, был вспыльчивым и несдержанным человеком, часто кричал, бил прислугу, а иногда и жену. Многие обижались на него, а многие уважали его суровый нрав и надежность. Но отныне я была главным объектом его самосуда, потому что все беды, которые вытворяли его дети, падали на меня.

Однажды младшенькая Евсевия разбила его любимую пепельницу и в слезах прибежала к папеньке ябедничать, какая я дерзкая и неуклюжая, посмела испортить чужую вещь. Мне устроили грандиозную порку, отшлепали ремнем и заперли в чулане на три дня.

После той любви и заботы, которую давала мне моя милая няня Нина, все происходящее стало для меня настоящим ударом. Слезы продолжали литься еще несколько часов, но я с облегчением поняла, что мне не придется видеть этих злых детей и людей в поместье по крайней мере три дня.

В течение моего уединенного заточения мне дважды приносили скудную пищу. Среди которой был луковый суп, который я находила самым вкусным и ела с большим удовольствием. Однако порции были настолько малы, что я беспрестанно испытывала голод.

Вечером, когда хозяева ложились спать, ко мне тайком приходила кухарка Варвара. Она приносила горячий чай и сахар, который я смачивала в чае и смаковала с огромным удовольствием. Это была единственная сладость, которую я могла себе позволить в те тяжелые времена.

Варвара была доброй и сострадательной женщиной. Она рисковала быть высеченной, чтобы приносить мне угощение. Я была очень благодарна ей за ее доброту и поддержку.

Смею признаться, одним из моих спасительных качеств была моя привлекательность. Даже когда мне приходилось стричься налысо, а это делали часто из-за наличия вшей, я все равно оставалась маленькой симпатичной девочкой. Мои ангельское личико и большие зеленые глаза всегда привлекали внимание окружающих.

До пяти лет я жила в семье Прончищевых чувствуя себя беспомощной и уязвимой, окруженной этими жестокими людьми. Они находили все слабые места в моей жизни и использовали их против меня. Но тогда я не могла сделать ничего, чтобы защитить себя.

Каждый день дети находили новые способы унижения и насмешек. Они шептали на уши служанкам, распространяя всяческие слухи обо мне, скрывали мои вещи и подставляли меня перед другими. Меня охватывало чувство отчаяния, но я не могла позволить себе показать слабость перед ними.

Мои дни проходили в постоянном напряжении. Я переживала каждую минуту, боясь, что они снова найдут способ причинить мне боль. Словно забитый котенок я старалась держаться в стороне от них, но они всегда находили меня и продолжали свои издевательства.

Жизнь в этом доме превратилась для меня в настоящую пытку. Я мечтала о том, чтобы сбежать отсюда, найти место, где меня будут любить и принимать такой, какая я есть.

Но даже в самые трудные моменты я не потеряла надежду. Я знала, что моя сила внутри меня, и что в конце концов я смогу выбраться из этой ситуации. Я верила, что однажды судьба изменится, и я найду свое счастье. Но потом произошло нечто, что заставило меня сделать решительный шаг – убежать из поместья.

Когда мне исполнилось пять лет, никто, кроме Варвары, меня не поздравил. То ли они просто забыли, то ли намеренно не обратили на это внимание. Утром Варварушка пришла ко мне в комнату и, прикрыв за собой дверь, она подарила мне маковую булочку, нежно поцеловав в лоб. Я с трепетом ела невероятно вкусную сдобу и отчетливо помню, как Варвара не могла сдержать слез.

После ужина, когда все разошлись по комнатам, я, по своему обыкновению, осталась на кухне, унося со стола посуду и передавая ее Варваре, которая тут же ее мыла. 10-летний Тихон и 14-летний Степан бегали по гостиной и кричали во все горло.

Тем временем их сестры готовили план, как сделать меня своей главной мишенью. Именно эти проказницы каждый день придумывали новые издевательства надо мной и тщательно планировали, как их осуществить. Это был их не первый случай издевательств над «гостями» из приюта. Ведь часто таких, как я, отдавали на передержку Прончищевым, за что глава семьи получал небольшое содержание. И любимым развлечением его детей было довести незваного гостя до исступления.

Главной виновницей проделок всегда была Апраксия, старшая из сестер. Дождавшись, когда Варвара закончит с уборкой, Апраксия в сопровождении младших сестер с ловкостью приласкалась к Варваре, на что та позволила им немного поиграть перед сном. Девочки вежливо пригласили меня присоединиться к играм, чем сильно удивили меня. Мы сели на ковер у камина и стали рассматривать картинки в книгах, которые они принесли из библиотеки на первом этаже.

– Софушка, тебе нравится с нами дружить? – спросила Апраксия.

– Нравится. – ответила ничего не подозревающая я.

– Так что давай больше не будем спорить и препираться, а останемся друзьями навсегда. Отныне ты будешь нашей сестрицей.

Девочки были вежливы и добры ко мне. По мере того как время шло, я все больше уверялась, что они и вправду изменились и приняли меня в свою семью. Мы шутили, смеялись, играли в пятнашки и снова садились за книги. Я была приятно удивлена такой заботой и вниманием. Мы провели около двух часов вместе, обсуждая и обмениваясь всякими историями. Девочки поделились со мной своими любимыми игрушками и рассказали о своих любимых произведениях. Я чувствовала, что наши интересы совпадают, и это объединяло меня с ними еще больше. Варвара вернулась через пару часов и, забрав книги, повела нас в библиотеку, где поставила все на свои места.

Вернувшись в теплую и уютную постель, я тут же уснула, впервые почувствовав себя в безопасности. Тепло, исходившее от этих людей, наполнило меня благодарностью Богу за этот счастливый миг. Однако утром меня резко разбудил грозный крик Филата.

– Кто посмел творить бесчинство в моей библиотеке? – орал он, хоть он и не испытывал любви и заботы к ближним, однако, несмотря на это, трепетно относился к своим книгам и проводил много времени за их чтением. Его свирепые возгласы заставили мои пальцы задрожать, а ноги подкоситься.

Варвара ворвалась в мою комнату и в панике упала на колени, схватив меня за плечи. Она засыпала меня вопросами, не давая возможности вставить ни слова.

– Выходила ли ты из комнаты ночью и посещала ли библиотеку? Трогала ли книги хозяина? Сознавайся, глупая девчонка. Берегись, тебе не поздоровится!

Ее бешеный поток слов ничего для меня не значил, но ужас и тревога захлестнули меня с ног до головы. Через мгновение в комнату влетел разъяренный Филат с ремнем в руках. За его спиной маячили довольные улыбки его дочерей, которые явно насмехались над моей беспомощностью, в то время как их отец беспощадно хлестал меня ремнем.

Позже от Варвары я узнала, что произошло в библиотеке. Неизвестный злоумышленник сбросил все книги с полок и изуродовал некоторые из них ножницами. Это был акт вандализма, повергший в шок и возмущение весь дом. Книги валялись на полу в беспорядке, словно павшие жертвы какой-то неистовой ярости.

Когда Филат и Варвара вошли в библиотеку, они обнаружили носовой платок с моими инициалами. Эта улика, казалось, в одночасье прояснила все. Подозрение немедленно пало на меня, бедную и несчастную, которая еще накануне была так рада вновь обретенной семье.

Меня обвинили в чудовищном преступлении, не выслушав никаких объяснений. Варвара, которая раньше относилась ко мне с сочувствием, теперь с подозрением смотрела на меня. Филат угрожал выгнать меня из дома, а его самодовольные дочери злорадствовали над моим несчастьем.

Как позже я догадалась, платок украли девочки, которым я по своему детскому простодушию беззаветно доверилась. Это стало причиной того, что Варвара, моя единственная и столь милая душевная поддержка, встретила мои объяснения со скептицизмом. Я старалась донести до нее, что это коварная проделка этих девочек, но Варвара твердила о том, что это затаенная месть за прежние обиды и отказывалась внимать моим словам. Мои оправдания звучали неубедительно, я понимала, что не смогу доказать свою невиновность. Эта ситуация стала тяжелейшим ударом для моего нежного детского сердца, разбив его на мелкие кусочки. Потеряв единственную надежду и опору, я отважилась на побег из поместья. Однако в тот момент, когда я пыталась пролезть между прутьями ворот, меня обнаружил старший из сыновей Прончищива – Степан. Прислуга заперла меня в чулане, где я провела ночь в ожидании наказания.

Утром меня отвели в комнату Марии Прончищевой. Впервые я ступила в просторы ее темницы, как я называла ее комнату, узрела богатство и роскошь, окружающие ее несчастную персону.

– Подойди сюда, деточка, – призывала она меня.

Когда я подошла, она с помощью служанки приняла сидячее положение и внимательно осмотрела меня.

– Она очень милая, – Прончишева посмотрела на прислугу, приподняв брови. Та улыбнулась в ответ. – Как у такого ангела может быть столь скверный характер? Скажи, ты устроила погром в библиотеке?

– Нет, госпожа, – простывшим голосом ответила я.

– А кто это сотворил? – строго спросила Мария.

Я молчала, боясь высказаться и вновь оказаться неуслышанной. Прончищева сверлила меня взглядом, затем поманила меня пальцем, приблизив свое нездорово бледное лицо к моему.

– Запомни, деточка, иногда человек чувствует свое полное бессилие и руки опускает. Но такая печаль незаконна: нужно молитвой и крестным знамением, в котором сокрыта непостижимая сила, противиться козням врага.

В тот вечер меня отправили обратно в приют, чему я несказанно обрадовалась, но напрасно. К моему ужасу, приют оказался еще более холодным и жестоким местом, нежели дом Прончищевых. О моем побеге немедленно стало известно надзирателю, а также и причина столь сурового наказания. По возвращении меня подвергли жестокому бичеванию розгами, пропитанными солевым раствором. Следы этой ужасной кары навеки впечатались в мою спину и душу в виде длинных кровавых борозд. Ночами они неумолимо напоминали о себе, причиняя нестерпимую боль. Грубая одежда натирала раны, заставляя их кровоточить и доводя меня до грани истерики. Так я приобрела клеймо непослушного ребенка, преследующее меня на протяжении всего моего детства.

После того случая никто не желал брать меня на передержки в поместья или крестьянские дома. Эта репутация преследовала меня, отравляя жизнь. Няньки срывались на мне за любую мою провинность, ни единого дня не обходилось без криков и затрещин. Из некогда безмятежной девочки я превратилась в напуганного и забитого ребенка. Однако, даже эти испытания не смогли сломить мою веру в доброту и любовь.

***

В нашей скромной комнате, предназначенной для пятнадцати девочек, стояло всего десять коек. Очередной тяжелый год вновь принес нам дары распущенности и греховности некоторых особ. И наш приют вновь оказался переполненным. На тот момент в нем было 36 сирот, и почти 20 детей были внесены в список прибывших. В результате нам приходилось делить ложе с другой девочкой, а то и двумя, а тем, кому не хватало места, и вовсе приходилось спать на холодном полу. Именно в такие непростые времена в моей жизни появилась Верочка.

Вера, бездомная пятилетняя девочка с болезненно бледной кожей, пшеничными волосами и небесно-голубыми глазами, была найдена спящей на ступенях храма. Каждый день я пересекалась с множеством беспризорников как в стенах приюта, так и за его пределами. Они были осторожны и подозрительны, ведь жизнь на улице научила их всегда быть настороже. Но Вера была другой.

Она была необычайно тихой и робкой, словно напуганная птица, угодившая в клетку. Мы не знали ни ее истории, ни того, что заставило ее искать приют у стен храма. Она всегда держалась особняком, опустив голову, а ее соломенные волосы часто закрывали ее опухшие от слез глаза. На ее хрупком теле были заметны многочисленные ссадины, синяки и грязное потрепанное платье говорило о том, что жизнь ее была нелегка. Я часто замечала, как она украдкой наблюдала за мной, прячась за спинами других детей. Хотя мы делили одну кровать, мы никогда не разговаривали.

Я долго думала над тем, как с ней подружиться, но не представляла, как подойти к этой молчаливой и застенчивой девочке. Однажды мне пришла в голову идея, которая мигом поставила все на свои места. Во время ужина я незаметно положила свою порцию хлеба в карман платья. Когда в комнате погасили свет и строгая няня, произнеся последние слова, заперла дверь, я открыла глаза и взглянула на Верочку, которая, к моему удивлению, тоже смотрела на меня. Ночь была ужасно холодной, и ее лицо было хорошо видно в лунном свете. Я встала с постели, достала из кармана кусок хлеба, вернулась под одеяло и, повернувшись к Верочке, протянула его ей. Клянусь, я видела, как ее глаза засияли от радости. Она осторожно взяла хлеб и все так же молча улыбнулась, продолжая смотреть на меня, словно ища во мне защиты.

С каждым днем все больше девочек замечали Веру и ее одиночество и стали выказывать ей дружелюбие. Все мы проявляли друг к другу дружелюбие, делились тем, что у нас было: пищей, историями и сокровенными тайнами. Медленно, но верно Вера начала раскрываться, более привыкать к нам и, наконец, начала говорить, хоть и кратко.

Однажды во время прогулки мне удалось взять ее за руку. Испуг мелькнул в ее глазах, но затем, увидев мою улыбку, она поняла, что я не собираюсь причинить ей вред. Этот первый контакт послужил мостиком между нами, по которому со временем Верочка переходила все чаще, теряя свою робость и все больше открываясь мне. Меньше чем через месяц она перестала сторониться меня и окружающих. Присоединялась к нашим играм, делилась своими мыслями, помогала находить места, где можно было поесть или получить помощь. Мы приняли ее с любовью, и она, наконец, ощутила себя словно дома, так же как и мы – ангелы, брошенные на произвол судьбы.

Мы никогда не расспрашивали друг друга, как и почему оказались в этом месте. Подобные вопросы заставляли разум выключаться, а душевную боль усиливаться. Не зная, что нас ждет впереди, мы просто дрейфовали по течению на наших ветхих лодочках и радовались тому, что имеем.

Все денежные средства, выделенные на содержание беспризорников, куда-то исчезали, вернее, использовались совсем не по назначению. Смотрительницы и нянечки кормили и одевали собственных детей, а нас заставляли донашивать одежду старших воспитанниц, перешитую по несколько раз. Няньки, глядя на нас, приходили в ярость, замечая чрезмерную изношенность и ветхость одежды. В качестве наказания за «неряшливость» вынуждали девочек носить эту одежду еще пару месяцев и только потом выдавали другую. Серые платья были тесными и доставляли дискомфорт, фартуки вместо белого цвета имели желтый оттенок. Обувь пестрила дырами, а рукава пальто едва доходили до запястий.

Жизнь в приюте была тяжела и безрадостна, но мы научились находить радость даже в мелочах. Мы, как маленькие воробышки, были ловкими и проворными. Могли всего за пару минут придумать новую игру или устроить представление. Никакие преграды не казались непреодолимыми, мы всегда находили выход из любой ситуации. Иногда нам удавалось сбегать из приюта и отправиться в город, где можно было найти что-нибудь съестное или просто подышать свежим воздухом. Такие побеги были опасными и таили много трудностей, но мы, несмотря на все, отправлялись в путь. Однажды наша вылазка оказалась неудачной: нас поймали и вернули в приют, где строго наказали. Но нас было не сломить. Мы были как сорняки, которые неистребимы, несмотря ни на что.

В приюте не было большого разнообразия книг, но мы умудрялись даже здесь заниматься самообразованием. Старшие девочки читали младшим вслух, обучая нас письму и счету. Мы устраивали импровизированные уроки, с интересом изучая окружающий мир. Это была наша обитель, где мы учились выживать и верить в лучшее. Но как бы ни был тяжек наш быт, мы не теряли надежду, ведь знали, что за стенами приюта есть люди, которые наверняка нам помогут.

Помню, однажды приют посетил известный политический деятель, представитель российского Просвещения. Его фамилию ныне я не помню, но вел он себя достойно. К его приезду в приюте навели порядок и запретили нам даже рот открывать и на что-либо жаловаться, даже если будут расспрашивать. Девочек с синяками отвели в недостроенный флигель, где они сидели под замком.

Мы стояли с Верочкой и с восхищением смотрели на этого мужчину, который вальяжно прохаживался по комнате, где мы спали. После небольшой экскурсии по нашей обители он пообщался с директором (смотрителем) приюта и ближе к вечеру отправился прямиком к императрице.

Послушные девочки радостно бежали к воротам и махали ему в след, а мы, понурые и грязные, лишь провожали его взглядом, стоя у окна.

Приезд этого загадочного человека оказал огромное влияние на развитие приюта и нас в целом. Приюту была выделена крупная сумма денег, и все средства, которые играли важную роль в его развитии, наконец, были взяты под строгий контроль. Это позволило создать для воспитанниц оптимальные условия для жизни, обучения и развития. Так же благодаря этому, наконец, был достроен флигель.

По мере завершения строительства в приюте стали появляться новые помещения. В распоряжении воспитанниц появились 20 светлых комнат, включая большой актовый зал, классы для учебных занятий, комната для рукоделия, административное помещение и новые спальни для девочек.

Благодаря средствам, выделенным учредителями, все комнаты были меблированы и украшены растениями, которые были выставлены в кадках. Это создало комфортные и приятные условия для проживания и обучения.

В целом приезд политического деятеля кардинально изменил судьбу приюта. Сменилось несколько человек на ключевых постах, изменилось отношение, персонал стал более сдержанным и лояльным к детям.