Парадокс одиночества. Глобальное исследование нарастающей разобщенности человечества и ее последствий

Одиночество маргинализации^[4]

Однако быть одиноким – это не просто чувство социальной изоляции или отсутствие общественных связей. Это также означает, что вас не слышат и не понимают. У швейцарского психиатра Карла Юнга было такое понимание:

«Одиночество возникает не из-за того, что рядом нет людей, а из-за невозможности сообщить о вещах, которые кажутся важными самому себе, или из-за взглядов, которые другие считают неприемлемыми».

Как мы видели в последнее время, сторонники популистов особенно отчаянно нуждались в том, чтобы их экономическая боль и вытекающее из этого чувство маргинализации и изоляции были признаны теми, кто находится у политической власти. Чтобы они почувствовали, что на самом деле они не такие. Свидетельства американских железнодорожников перед президентскими выборами 2016 года показывают, как Дональд Трамп перекраивал политическую карту, активно играя на этом, заставляя многих из тех, кто чувствовал себя экономически брошенным и неуслышанным, – особенно людей, которые исторически не чувствовали себя так, – почувствовать себя услышанными. Это мнение преобладало среди огромного числа представителей этого округа на президентских выборах 2020 года.

Расти – машинист локомотива, которому за 40, из Этовы, округ Макминн в восточном Теннесси. Его дед и отец работали на железной дороге и всю жизнь голосовали за демократов. Он тоже, ну, то есть, до 2016 года. «В детстве меня просто как бы учили, что если ты собираешься быть членом профсоюза и синим воротничком, готов пойти туда и запачкать руки, тебе нужно быть демократом», – сказал он. Но «если честно, чем усерднее я работаю, тем меньше я получаю, знаете ли, я не вижу, чтобы мое положение становилось лучше». Для Расти и его коллег-инженеров, чей труд был необходим для ежегодной транспортировки миллиардов тонн угля, законопроекты эпохи Обамы привели скорее к экономии. Они были своего рода предательством. «Я просто чувствую, что он пришел со своим законом об экологически чистом использовании угля и другими своими политиками, что он причинил мне боль», – сказал Расти. Его голос надрывался. «Он причинил мне боль лично», доставил большие «трудности». Напротив, Дональд Трамп был единственным кандидатом, который «говорил все как есть», единственным, кого заботило, что чувствует Расти, и кто хотел услышать о его проблемах.

Его друг по работе и бывший демократ Гэри так же верил в загорелого кандидата в президенты: «Когда Трамп сказал, что собирается вернуть наши рабочие места в Соединенные Штаты, и он собирается пересмотреть торговые соглашения, я подумал: “Вау, Я собираюсь проголосовать за Трампа”». Гэри продолжил: «Трамп – единственный, кто поддерживает бедных и представителей среднего класса. Он единственный, кто, кажется, заинтересован в помощи трудящимся. Он наша единственная надежда».

Терри, еще один бывший избиратель-демократ, согласился с этим. Этот отец восьмерых детей из восточного Теннесси с двадцатилетним стажем работы на железной дороге, который обнаружил, что живет «от зарплаты до зарплаты» вместо «довольно хорошей жизни», которой он жил раньше, использовал язык, похожий на Гэри и Расти: «Трамп позаботится о своих людях», – сказал он, в то время как предыдущие политические лидеры, по его мнению, игнорировали их потребности, когда дело касалось защиты их занятости и обеспечения достойного уровня жизни.

Там, где когда-то Демократическая партия или, по крайней мере, профсоюз могли давать надежду, многие из тех, кто чувствовал себя маргинализованным как в 2016, так и в 2020 году, возложили всю свою веру на Трампа, особенно белые избиратели из рабочего класса. Это было особенно актуально в тех местах, где инфраструктура сообщества была слабой, социальные связи были подорваны, а граждане чувствовали себя экономически уязвимыми. Такие места, как дома Терри и Расти в восточном Теннесси, где в предыдущее десятилетие закрывались угольные шахты и все еще зияли раны от финансового кризиса 2008 года, – все это подпитывает убеждение, что влиятельные люди в Вашингтоне не могут беспокоиться о потребностях обычных рабочих.

Улучшит ли политика Трампа на самом деле жизнь его сторонников, казалось, почти не имело значения, в отличии от факта, что он, казалось, слушал, в то время как другие политики производили впечателние глухих к их крикам и потребностям их экономически разоренных сообществ. Стратегию «Я единственный, кого это действительно волнует» Трамп усилил во время своей попытки переизбрания. «Нэнси Пелоси заинтересована только в спасении плохо управляемых, охваченных преступностью демократических городов и штатов. Это все, что ее интересует. Она не заинтересована в помощи людям», – заявил он в ходе предвыборной кампании 2020 года. В то время как Байден активно пытался противостоять такой повестке, проводя кампанию по восстановлению рабочих мест, напоминая избирателям из рабочего класса о своем послужном списке сторонника профсоюзов и выделяя происхождение своих корней из рабочего класса, для многих избирателей Трампа этого было недостаточно.

Одиноко чувствовать себя экономически незащищенным.

Но еще более одиноко чувствовать, что никому нет дела до вашей борьбы, особенно тем, кто находится у власти и, по вашему мнению, должен оказывать помощь и поддержку.

Именно это было большим достижением Трампа, которому удалось убедить многих, что ему не все равно.

Популисты продолжают убеждать массы не только в США. Эрик – молодой парижский пекарь, который любит шотландские танцы, рэп и видеоигры. Когда я разговаривала с ним в 2019 году, я сочла его серьезным, прямым и очень вежливым. Он очень открыто говорил о боли и разочаровании из-за того, что у него тяжелая работа, при этом заработок чуть выше минимальной заработной платы. Как и многие молодые люди, Эрик чувствует, что карты общества будто сложены против него. «Экономическая система несправедлива, – объяснил он, – недостаточно много работать, нужно работать еще больше. Если ты хорош, то этого недостаточно. Ты должен быть супер-хорошим и знать нужных людей, иначе ты не заработаешь достаточно, чтобы прожить». Также он во всем объеме поделился со мной тем, как он чувствовал себя до боли «покинутым», он рассказывал – а его голос был одновременно грустным и рассерженным – о том, как он не верит, что государство будет рядом с ним, если он будет болен или когда он будет стар, и как одиноко он себя от этого чувствует.

Эрик является видным членом молодежного крыла Rassemblement National (Национальное объединение). Эта правая популистская партия, ранее известная как Национальный фронт, с долгой ксенофобной историей, в 2018 году была переименована и остается одной из самых популярных политических партий Франции. В своем предыдущем воплощении она была связана с попытками подорвать ужасы Холокоста, а его основатель, а затем лидер Жан-Мари Ле Пен называл нацистские газовые камеры «моментом в истории Второй мировой войны». В последнее время, при дочери Ле Пен Марин, антииммигрантская риторика партии была направлена против мусульманской общины Франции, которую она изображает как истинного хозяина радикального ислама, «осьминога с щупальцами повсюду, в [иммигрантских] кварталах, ассоциациях, спортивных клубах». Марин Ле Пен подверглась судебному преследованию со стороны правозащитных групп в 2015 году за разжигание ненависти, когда в своих комментариях она сравнивала мусульманские молитвы на улицах с нацистской оккупацией. Хотя в конечном итоге она была оправдана, ее риторика зашла далеко.

Как однажды Эрик мог найти бы свой политический дом в левой Социалистической партии Франции, сегодня именно в этой праворадикальной националистической и популистской партии он нашел свое место. Как и бывшие демократы железнодорожники, которые обратились к Трампу в 2016 году, он считает, что только Национальное объединение «защищает маленьких людей», одним из которых он гордится быть, людей, которых другие партии «бросили». Провал левых, конечно же, заключается в том, что в глазах многих они перестали рассматриваться как политическая группировка, в основе которой лежат интересы «забытых» и «брошенных».

Такое чувство покинутости находит отражение в более масштабных исследованиях по всей Европе.

Исследователи проанализировали 500 интервью с людьми из оплотов правых во Франции и Германии, таких как Гельзенкирхен-Ост, захудалый пригород к северо-востоку от Эссена, страдающий от высокого уровня безработицы и где антииммигрантская партия Альтернатива для Германии (АдГ) набрала почти треть голосов на выборах 2017 года (в три раза больше голосов, чем она получила на национальном уровне), а также район Ле Камп в Лон-Плаж на севере Франции, где 42,5 % избирателей на президентских выборах 2017 года во Франции выбрали Марин Ле Пен. Они обнаружили, что всепроникающее чувство «покинутости» было доминирующей и повторяющейся темой среди опрошенных.

По всему миру количество тех, кто чувствует себя социально и экономически маргинализированными, кто считает, что традиционные политические партии, которые когда-то защищали их, теперь отбросили их в сторону и не прислушиваются к их опасениям или не дают ответов на их жалобы, ставшее непропорционально большим в первые десятилетия двадцать первого века, поддерживает политически крайние партии. И понятно, почему так происходит.

Если вы чувствуете себя маргинализированным, игнорируемым, невидимым и появляется кто-то, кто обещает вас увидеть и услышать, это, очевидно, будет привлекать вас.

 

Будь то боевой клич Трампа «Забытые мужчины и женщины США больше не забыты!» или клятва Марин Ле Пен служить «забытой Франции, Франции, покинутой самопровозглашенной элитой», такие тщательно подобранные сообщения вполне могут быть заманчивыми. А реальность такова, что многие были забыты на десятилетия, поскольку за неолиберальным капитализмом и деиндустриализацией последовал финансовый кризис 2008 года и последующая рецессия в сочетании с политикой жесткой экономии. В совокупности они понесли асимметричные экономические потери: среди тех, кто чувствовал, что они страдают больше всего, были мужчины с более низкой квалификацией – целевой рынок для правых популистов.

Одиночество и потеря статуса и уважения

Многие популистские лидеры понимают и другое: одиночество – это не только чувство забытости, социальной изоляции или лишения голоса, но и чувство утраты. Конечно же потеря сообщества. Также потеря экономической безопасности. Но также в решающей степени потеря социального положения. Помните определение Арендт об одиноких как о тех, кому «нет места в обществе»? И социальное положение неразрывно связано, особенно для мужчин, с товариществом, гордостью и статусом, которые приходят не только с работой, но и с достойной работой со своей историей, взаимопомощью и целью. Действительно, в риторике Трампа «Сделать Америку снова великой» имеется в виду восстановление старого мирового порядка, в котором традиционные отрасли промышленности находятся в центре районов, обеспечивая занятость, которая создает как мощное чувство собственного достоинства, так и сильное чувство общности. Помните его часто повторяемое обещание вернуть «наших великих шахтеров к работе»? В мире, в котором «я произвожу, следовательно, я существую», в котором постыдно быть безработным или иметь работу с низким статусом, особенно приветствуется перспектива возрождения сообщества и восстановления социального положения.

Поэтому неудивительно, что обещания Трампа так понравились железнодорожникам, таким как Терри, который сетовал на то, что «раньше мы гордились работой на железной дороге, гордились тем, что мы сделали, а теперь никто не гордится». Или Гэри, который записал список заводов в своей области, которые были закрыты в последние годы (будь то стекольный завод Libbey-Owens-Ford, Union Carbide, True Temper или военно-морской артиллерийский завод недалеко от его родного города Южного Чарльстона), заводов, которые производили разные вещи. Далее Гэри объяснил, что, хотя «есть и другие рабочие места, которые можно получить… работа в сети быстрого питания, продуктовом магазине или в супермаркете Walmart – все это низкооплачиваемая работа».

Вопрос о том, неизбежно ли на таких работах платят меньше, чем на старых фабричных работах, остается спорным. Но дело не только в том, что эти «новые» рабочие места низкооплачиваемые. Более серьезная проблема заключается в том, что это работа, которая считается принижающей социальный статус и положение, работа, при которой человек, возможно, не гордится тем, что занимается ею. Еще до того, как пандемия коронавируса привела к резкому росту безработицы, такие

«работы с низким статусом» были единственным, что предлагалось все большему числу людей, особенно в бывших производственных центрах и деиндустриальных регионах.

Низкие показатели безработицы скрыли это, тем самым замаскировав неудовлетворенность и недовольство, которые прятались за статистикой.

Социологи Ноам Гидрон и Питер А. Холл считают, что именно чувство приниженного статуса, возможно, даже больше, чем заработок как таковой, лежит в основе того, почему так много белых мужчин из рабочего класса, в особенности такие, как Гэри, Расти, Терри или Эрик, повернулись в последние годы к правым популистам. В статье 2017 года, в которой они проанализировали взаимосвязь между чувством потери социального положения и предпочтениями при голосовании в двенадцати развитых демократиях в период с 1987 по 2013 год, они обнаружили, что белые мужчины без высшего образования, которые чувствовали, что им не хватает социального статуса – или из-за низкого качества работы, доступной им, или потому, что у них не было работы, или потому, что они чувствовали, что их положение ухудшилось из-за повышения статуса лиц с высшим образованием, небелых и женщин – значительно чаще голосовали за правые популистские партии, чем те, кто не ощущал ухудшения положения своего статуса. За это такие партии обещали им уважение и восстановление статуса.

Как заявил Дональд Трамп во время предвыборной кампании в 2016 году: «Хотя мой оппонент клевещет на вас как на прискорбных и неисправимых, я называю вас трудолюбивыми американскими патриотами, которые любят свою страну и хотят лучшего будущего для всего нашего народа. Вы… солдаты и матросы, плотники и сварщики… Вы американцы, и вы имеете право на правительство, которое чтит вас, лелеет и защищает вас. Каждый американец имеет право на достойное и уважительное обращение в нашей стране».

Возвращаясь к этой теме в 2020 году, Трамп снова решил активизировать свою базу, апеллируя к их стремлению к статусу и самоуважению: «Гордые граждане, подобные вам, помогли построить эту страну», – написал бывший президент в Twitter в октябре 2020 года, продолжая: «И вместе мы вернем нашу страну. Мы вернем власть вам, американскому народу».

Торговля сообществом

Есть еще кое-что, что предлагают популисты: принадлежность. Для кадров, утративших не только статус, но и ту общность, которую до сих пор обеспечивала их работа и их профсоюзы, и которые были несоразмерно изолированы и лишены социальных связей, это также было чрезвычайно важно. Потеря «братства», когда он и его коллеги-инженеры столкнулись друг с другом из-за малого количества рабочих мест, была тем, помимо всего прочего, что Расти особенно оплакивал.

Именно в эту пустоту общности и взаимности популисты вроде Трампа так успешно и целеустремленно шагнули со своим собственным очень ясным и ярким взглядом на принадлежность.

Подумайте о митингах Трампа, которые были основным продуктом его деятельности на протяжении всей его политической карьеры, не только до того, как он стал президентом, но и после, насчитывая почти семьдесят за первые три года его президентского срока – он продолжал проводить их даже в разгар пандемии. Хотя, конечно, митинги проводят и другие американские политики, митинги Трампа были качественно иными. Они привлекали людей не только как политические демонстрации, но и как массовые общественные ритуалы, на которых люди чувствовали себя частью товарищества. Они были семейным делом, на которое регулярно затягивало три поколения: матерей и сыновей, бабушек и дедушек. В отличие от митингов его политических соперников, где люди обычно появлялись в своей повседневной одежде, на митингах Трампа вы видели море одетых в красное людей в одинаковых шляпах, со значками и футболками с надписью «Make America Great Again» (Сделаем Америку снова великой). Повторяющиеся плейлисты («Гордимся быть американцами», иногда на повторе) означали, что люди могли подпевать знакомой музыке, поскольку она заполняла фон патриотическими мантрами. Одни и те же скандирования и аплодисменты означали, что каждый член аудитории чувствовал себя синхронно с тысячами других. В то время как предвыборные митинги Хиллари Клинтон были серьезными и некоторые могли бы назвать их вполне скучными, а действия Байдена были одновременно сдержанными и ограниченными, учитывая его приверженность соблюдению протоколов безопасности и профилактики COVID-19, действия Трампа были больше похожи на театральные мероприятия и встречи фанатов реслинга, даже несмотря на то, что бушевал коронавирус.

Также были лингвистические предпочтения, риторика, которую Трамп использовал для усиления этого чувства близости, единства. Трамп преимущественно говорил во множественном числе от первого лица, неоднократно используя «мы» и «нас», чтобы создать реляционную связь, хотя, конечно, у него почти нет ничего общего со многими из его сторонников.

Это «заставляет людей чувствовать, что они на самом деле включены в то, что происходит, – сказал один из участников митинга, – одновременно чувствовать себя связанными друг с другом и с Трампом».

В то же время он неоднократно обращался к «людям»: «прекрасным людям», «удивительным людям», «великим людям». На самом деле слово «люди» было самым распространенным в его речах.

Эти методы – фирменное снаряжение, кричалки, заявления «мы» и бесконечные призывы к коллективу – характеризовались политической зрелищностью и смекалкой, которые, возможно, уходят своими корнями в американские мегацеркви и даже дальше, в движение Возрождения девятнадцатого века. Таким образом, митинги Трампа были чем-то большим, чем заготовленные речи и рукопожатия. Это было то, что автор Джонни Дуайер назвал «разновидностью Сопричастия». Сам Трамп отметил их накаленную, квазирелигиозную атмосферу. На открытии своего первого митинга 21 августа 2017 года он сиял перед толпой и упомянул самого известного евангелиста Америки. «Так красиво, – сказал он – Теперь я знаю, что чувствовал великий Билли Грэм».

Мнимое чувство принадлежности

Трамп смог заставить людей почувствовать, что они значимы, что казалось почти уникальным для американской политики. Он удовлетворил жажду принадлежности, дал почувствовать себя частью чего-то тем многим, для кого традиционные узы рабочего места и более широкого сообщества разрушились – если говорить прямо то он удовлетворил нашу основную эволюционную потребность быть частью чего-то большего, чем мы сами.

В Европе динамика была очень похожей: митинги и общественные собрания эффективно использовались для привлечения людей к популистским партиям и их лидерам. В Бельгии на фестивалях, спонсируемых правой популистской партией Vlaams Belang (Фламандский интерес) – националистическая партия с антииммиграционным принципом – сторонники «разделили свое время между антииммиграционными речами внутри и фестивалем снаружи, который включал в себя раскраску лица, надувные замки и стенд для книги “Похищение Европы”». За границей в Германии митинги АдГ имеют много общего с митингами Дональда Трампа: семьи приходят с воздушными шарами, делятся напитками на столах для пикника и сжимают самодельные плакаты с надписями вроде «Björn Höcke: Kanzler der Herzen» (Бьёрн Хокке: Канцлер сердец). Тем временем в Испании правопопулистская организация Vox (Голос) собирает людей на ориентированные на молодежь пивные вечера, которые она проводит в ночных клубах и барах, куда не допускаются лица старше двадцати пяти лет.

И снова используемый язык – это язык сообщества, намерение создать чувство принадлежности, которое их сторонники не смогли найти где-либо еще в двадцать первом веке.

«Лига – это большая семья», – снова и снова повторяют на своих митингах итальянские правые популистские политики из Лиги.

Изначально региональная партия, претендующая на то, чтобы представлять север страны, Лига (ранее Lega Nord) стала влиятельной на национальной арене, сдвинувшись вправо в последнее десятилетие. Вместо того чтобы защищать северное отделение, оно теперь выступает против иммиграции, ЕС и прав ЛГБТК+ и создало очень значительную политическую базу. На выборах в Европейский Союз в 2019 году Лига получила более трети голосов Италии. Как и Трамп, лидер партии Маттео Сальвини владеет языком, как мечом, часто используя интимные слова, такие как «мама», «папа» и «друзья», чтобы расположить к себе своих сторонников и укрепить свое стремление к сообществу.

Популистские партии предлагают принадлежность не только на этих больших собраниях. Сторонник Лиги Джорджио, элегантный мелкий бизнесмен из Милана со страстью к теннису, который с гордостью поделился со мной своим селфи с Сальвини, в 2019 году описал, как вечеринка заставила его чувствовать себя менее одиноким. Благодаря Лиге «полтора года назад я начал ходить на обеды и вечеринки – они называются комитетами, это вроде посиделок для людей в партии. И они очень милые, на самом деле. Вы можете встретить много людей.

Мы поем, и возникает действительно сильное ощущение поддержания традиций. И все поют на северных наречиях. И всем это очень нравится, потому что они чувствуют себя частью сообщества».

Эрик из Парижа также говорил о радости, которую он получает от своих регулярных политических собраний по средам, о том, как после этого они вместе выпивают, о совместной раздаче плакатов и листовок, о том, как «трудно найти людей, с которыми можно было бы почувствовать взаимопомощь и общность», и как он нашел это в Национальном собрании. И он ясно признал, что, не вступи он в партию, он был бы глубоко одинок. Это дало ему цель и сообщество, которого он желал. Сообщество, которое когда-то могло быть обеспечено профсоюзом, традиционной политической партией, церковью или даже оживленным общественным центром или районным кафе.

Слишком рано судить о том, уменьшилась ли поддержка популистским политикам за те месяцы, когда личные встречи их сторонников были ограничены правилами социального дистанцирования. В конце концов в 2020 году за Трампа проголосовало около 70 миллионов человек, даже больше, чем в 2016 году. То, как они поступят в будущем, будет в значительной степени зависеть от того, какую позицию они занимали, когда музыка прекратилась – экономические кризисы, как правило, плохо влияют на правящие партии – и в каждой стране возникнут вопросы относительно того, насколько компетентными будут признаны те, кто занимал эти должности, не только в спасении рабочих мест, но и жизней. На их популярность также будет влиять то, насколько они способны контролировать повествование в СМИ и верят ли их последователи в их версию посткризисного анализа. Но во время самоизоляции было поразительно, как быстро популисты расширили свои предложения онлайн-сообщества, поскольку их способность общаться лично ослабла. Помимо того, что президент лично занимает центральное место на ежедневных телевизионных брифингах для прессы с открытыми сообщениями своему «племени» (включая неоднократное осуждение средств массовой информации, распространяющих «фейковые новости» и разоблачение глобальных институтов), кампания Трампа, уже имеющая огромное количество подписчиков в социальных сетях, увеличила свое присутствие в Facebook и расширила свои цифровые предложения, проведя массовые тренинги для волонтеров через Zoom и запустив кампанию в цифровом формате с «виртуальным митингом», которая собрала почти миллионы на прямых трансляциях. Лига, испанский Vox и крайне правый бельгийский Vlaams Belang – также мастера социальных сетей и тоже увеличили свои предложения.