Невыдуманные истории

© Николай Углов, 2020

ISBN 978-5-0051-3675-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Рассказы

Волки

Произошло это подлинное событие в детстве, когда мне было четырнадцать лет. Мы жили в глухой таёжной деревеньке на севере Новосибирской области. Куда не кинь взгляд – кругом тайга и болота! До районного села Пихтовки пятьдесят километров. Недалеко от нашего посёлка также было несколько деревень, расположенных вдоль речки Шегарки. Расстояние между ними было от шести до десяти километров. Заготовка сена для животных приходилась на нас со старшим братом, впрочем, как и заготовка дров, воды с речки наносить на коромыслах для себя, коровы, свиней и птиц и т. д. А летом, вдобавок, большой огород, где выращивали картофель и другие овощи, а также иные хозяйственные заботы по дому. Надо ли говорить, как мы ждали воскресенья! Это был наш день! Летом в этот день у нас была рыбалка, игры в лапту и прочие забавы. А зимой – походы в тайгу, где мы ставили петли на куропаток и зайцев.

Вспоминаю этот роковой день. Утром разбудил ароматный запах затирухи. Это мама приготовила моё любимое блюдо. Заглядывает на печь, на которой я спал, тормошит, ласково говорит:

– Вставай, Колюшок! Затируха готова! Опять, небось, побежишь за своими зайцами?

– Конечно, мама! Целую неделю стоят петли. Что-нибудь да поймается! В прошлый раз было сразу два зайца. Разве это плохо? Одного, правда, отдали Кобзевым. Но не жалко! Хорошие соседи, да и пятеро детей у них.

– Всё правильно, Коленька! Но в это воскресение я бы не советовала тебе бежать в тайгу. Вот приедет Шурка с Пихтовки – тогда вдвоём идите. Так не страшно.

– А что случилось, мама? Я почти всегда бегаю один в лес. Шурка не охотник. Пока его допросишься…

– Ты что, не знаешь? Около деревни появилась шальная стая волков. Они откуда-то приблудились к нам. У нас же волков почти никогда не бывает. Они не любят болота. А эти звери, говорят, аж с Алтая. Наглые, смелые – никого не боятся! Сколько уже собак с деревни разорвали!

– Да знаю, мама. Что собаки? Вон, говорят, учительницу с Каурушки съели. Шла она поздно в интернат – а это шесть километров. Тетрадки с собой несла на проверку. Окружили её – она начала жечь тетрадки, отгонять их. Когда сожгла все сорок тетрадей – тут они и набросились на неё! Утром нашли в разных местах только обгрызенные ноги в пимах. Не смогли, сволочи, разгрызть твёрдый войлок.

– Вот видишь? Я это тоже слышала. Думала, что врут люди – пугают детей. Нет, не пойдёшь ты сегодня никуда!

– Ну, мам! Я так ждал это воскресение! У меня петли поставлены в таких укромных местах – обязательно что-нибудь попадётся! Я постараюсь пораньше вернуться – до темноты. Волки, если они есть, днём никогда не нападут! Они спят, а охотятся ночью.

– Я сказала – не пойдёшь! Что-то мне тревожно на душе. Лучше наколи дров – печку нечем топить.

– Мама! Я сейчас быстро наколю тебе дров. Ну, отпусти! Ведь петли за неделю занесёт снегом, и я их не найду. И так проволоки нет у меня – всё на скрутках! Это хорошо, что за эту неделю не было метели. А если будет на этой?

– Ладно, репейник! Кого хочешь – уговоришь! Не забудь спички взять. Если замёрзнешь – погрейся у костра!

Вихрем сорвался из избы! Колуном и топором работал как бешеный! Скоро гора дров красовалась у порога избы. Знал бы я в то время, как эта задержка скажется в этот день – не стал бы колоть дрова. Да и мать дала оплошку, задержав меня с этими дровами. Вскочил на лыжи, сунул краюху хлеба за пазуху, охотничий нож (моя гордость) и помчался в лес.

Стоял прекрасный январский денёк, какие бывают очень редко. Тишина в лесу, только скрип моих лыж. Где-то вдалеке стрекочут сороки. Деревья стоят все в куржаке, солнце слепит глаза, снег искрится миллиардами светлячков. Красота неописуемая! Я легко отталкиваюсь лыжными палками от хрустящего наста. Даже и не догадываюсь, что эти палки спасут мне сегодня жизнь! Думаю:

– «А лыжные палки у меня особенные! Ни у одного деревенского парнишки нет таких! Настоящие, фабричные! С ремешками, кольцами на конце и острыми пиками. Мне их привёз из Новосибирска знакомый завхоз больницы, когда ездил в Райпотребсоюз за продуктами для больницы. Сколько раз мне предлагал Витька Шестаков, Васька Зыкин и Афонька Кобзев поменять их на перочинный ножик (у меня самого есть), большой глобус и офигенный поджиг, но я не захотел. И правильно сделал! Пусть завидуют!»

В первых двух петлях ничего не было. Оставались еще две – они стояли чуть дальше, и ещё были волосяные петли у дальних калиновых кустов, что окружали Дегтярный ручей.

Вот они! Есть! Две куропатки «победно» вытянули шеи и болтались, приятно радуя глаз. Они только что попались в две крайние петли из конского волоса, т.к. были ещё почти тёплыми. Остальные петли были оборваны и перемотаны – кругом перья и капли крови. Здесь явно побывала лисица. А может волк? Я не стал снова ставить петли, т.к. их попросту невозможно было собрать. Решил в следующий раз специально придти сюда и настроить побольше петель – хорошее место, и калины много. Я её всегда ломал пучками и скидывал между петель – белые куропатки любят гулять по снегу. Склёвывают красную ягоду, бродят бестолково, и запутываются в силках.

В третьей петле на зайцев ничего не было. Подбежал к четвёртой – её нет! Что такое? Опять сорвал беляк – какая досада! Площадка, где стояла петля, вся утоптана, кругом жёлтые разводы от мочи – здорово сражался заяц за свою жизнь! И вдруг, в стороне, под корягой увидел замёрзшего зайца! Огромный и сильный беляк сдвинул согнутую дугой и вмёрзшуюся в землю ветку осины, на которой была петля. Довольный добычей, освободил от петли зайца, и снова настроил её невдалеке. Пора и домой!

Пересекая большую поляну, вдруг увидел странный след. Кто-то как бы проехал плугом. Длинная борозда уводила в ближайший околок. Пригляделся – сбоку борозды стёжка лисьих следов. Так и есть – лиса попалась в чей-то капкан, сорвала его, и теперь тащит его на ноге, испытывая трудности и боль. Я обрадовался – вот день! Две куропатки в сумке, за плечом большой беляк, а теперь, возможно, добуду лису!

Быстро побежал по следу. Но он всё дальше и дальше уводил меня от деревни. Это я понял, когда начался Красный лес. Так мужики называли сосновый бор, который был в восьми – десяти километрах от нашего села. Я, было, решил прекратить преследование, но вдруг вдалеке мелькнула лиса. Это ещё более раззадорило меня, и я кинулся преследовать её с новой силой. Вскоре догнал её. Лиса остановилась и приготовилась защищаться. Она вся дрожала, рычала и скалилась. На передней лапке был капкан, который превратился в большой ледяной ком. Он-то и мешал быстро бежать лисе! Несколько ударов острыми лыжными палками были просто позорными. Лиса всякий раз откуда-то находила силы, и быстро увёртывалась. Более того – я потерял равновесие и упал в снег, отколов часть ледяного кома от ноги лисицы. Пока выкарабкивался из сугроба, проклиная увёртливую лису, она уже была вдалеке. Ей стало легче, и она понеслась с удвоенной силой. Но и меня это разозлило невероятно! Я бормотал про себя:

– «Ну, сволочная лиса! Не на того напала! Всё равно догоню тебя!»

Погоня продолжалась ещё с километр, и лиса сдалась, остановившись. На этот раз я всё рассчитал, и промашки не было! Вскоре к беляку присоединилась лесная красавица. Она и впрямь была великолепная! Пушистый хвост волочился за спиной по снегу, когда я двинулся назад по своему следу. Только теперь я начал успокаиваться и оглядываться по сторонам. Местность была незнакомой – я никогда не заходил так далеко от деревни. Идти теперь стало значительно тяжелей, но сердце переполняла радость – вот обрадуется мать! Тревожило только одно – быстро смеркается в тайге зимой! Если станет совсем темно – я не увижу следа лыжни и заблужусь. Если будет луна – тогда и ночью можно идти по следу. А если нет?

Наконец, уже в полной темноте, подошёл к знакомым калиновым кустам. Решил:

– «По следу не пойду! Да его и не видно уже! Дегтярный ручей, насколько наслышан, выходит почти к Жирновке, а там укатанная дорога. Пусть это будет дальше, но надёжнее».

И вдруг невдалеке мелькнул огонёк, затем другой, третий. Я похолодел:

– «Волки! Всё-таки они есть, и это всё наяву! Что делать? Ведь съедят, как пить дать! Надо лезть на дерево, пока не поздно!»

Я побежал изо всех сил вдоль ручья, ища глазами подходящее дерево. Огоньки за мной! Теперь они были и на другой стороне ручья. Окружают!

Как назло – не было подходящего толстого дерева. Одни кусты и тонкие берёзки и осинки! И вдруг я уткнулся в огромный берёзовый выворотень, упавший с края оврага. Сердце бешено колотилось, я весь дрожал, как недавно моя лиса. Серые тени волков были почти у верхушки поваленного дерева, и я не рискнул обойти его – спустился вниз, пытаясь пройти мимо выворотня, и побежать вдоль ручья. Мельком бросил взгляд на корни выворотня – там зияла непокрытая снегом большая чёрная дыра. Вдруг мелькнула догадка, когда увидел эту большую тёмную нору под выворотнем:

– «Это спасение! Мне не убежать от волков! Ещё очень далеко! Заберусь в нору и буду отбиваться палками, если сунутся. Да и охотничий нож есть! Не сдаваться! О-о-о! Здорово! Рядом лежат две сухие, довольно приличные берёзки. Их, видно, тоже повалила гигантская берёза, когда рухнула. Сейчас разведу костёр. Скорей, скорей!»

Волки, уже не таясь, скулили, визжали, выли и суетились недалеко. Я все время размахивал красным маминым шарфом, который, чуть не силком, накинула мне на шею мама, когда я торопился в лес. Знал, что волки боятся красного цвета. Всё время оглядываясь, я подтянул сгнившие берёзки к своему логову, обрубал по пути ножом сухие корни выворотня. Получилась приличная куча веток, сучков и хвороста. Мимоходом исследовал и пещерку под корнем дерева. Она была сухой и просторной. Лихорадочно соображаю:

– «Вот в таких берлогах обычно селятся на зиму медведи. Странно, как они не заметили такое жилище! Мне повезло – а то бы попал к медведю!»

Появилась луна, и стало светлее. Волки стали наглеть, постепенно приближаясь к моему схрону. Теперь я их посчитал – семь штук!

Вдруг, как по команде, они кинулись в атаку на моё жилище. От страха я так заорал громко и дико матом, отчаянно размахивая шарфом и палками, что они отступили. Вся стая расположилась в пяти-шести метрах от меня, и все сразу почему-то замолчали. Торопясь, отодрал горку бересты, достал спички и начал поджигать костерок. Какая беда! Спички отсырели и не зажигались! В голове мелькнуло:

– «Проклятая лиса! Когда она увёртывалась, я упал в снег. Да упал так, что с головой влетел в сугроб. В пимы, за шиворот фуфайки, в карманы штанов попал снег! Вот спички и отсырели! Надо только успокоиться и потихоньку попытаться найти сухую спичку. И на коробке, наверное, остались сухие полоски».

Спички ломались одна за другой, а серная полоска на коробке скукоживалась, взъерошивалась и комкалась. Оставалось всего три спички! Я начал креститься и громко – вслух молиться Богу:

– «Боже! Спаси и помоги! Боже! Прости меня за мои грехи! Я буду верить тебе, и молиться всю жизнь – только спаси меня сейчас!»

И надо же! Предпоследняя спичка зажглась и береста взялась пламенем. Я громко закричал:

– Ура! Я спасён! Волки боятся огня! Пусть теперь сунутся!

Нервный шок прошёл, и я даже повеселел, громко кричал, разглядывая сквозь пламя костра волков:

– А вы красивые зверушки! Как обычные собачки! Что мне вас бояться? Я один раз в селе отбился от такой же стаи собак, когда они гуляли, и накинулись на меня!

Мороз крепчал, но костёр спасал меня от холода. Я вертелся, подставляя то один, то другой бок, только не рискуя повернуться к волкам спиной. Часы как будто остановились – так медленно шло время. Луна только подошла к зениту. А гора хвороста и сучьев медленно таяла. Я начал опять тревожиться:

– «Как бы продержаться до утра! Зачем я сдуру развёл сразу такой костёр? Испугался, конечно! Надо экономить!»

Встал во весь рост, и охотничьим ножом начал подрезать оставшиеся толстые корни выворотня. Волки зорко наблюдали за моими действиями. Через пару-тройку часов почти все корни я отрезал, отдолбил, отломал. Был весь в грязи, т.к. сухая земля с корня перемешивалась со снегом, и сыпалась мне за шиворот, на лицо и в пимы. Эти корни продлили агонию костра на несколько часов. Костёр теперь еле теплился. Я с ужасом понял, что до рассвета костёр мой потухнет, и волки растерзают меня.

Луна скатилась за бугор, и на моём поле битвы стало темнее. А волки и не думали ждать рассвет. Они опять осмелели, вскочили, начали прыгать и приближаться ко мне. И тут меня осенило:

– «Надо их задобрить! Подкормить! Ведь они чувствуют добычу, что я спрятал за спиной! Черт с ней! Лишь бы самому остаться живым!»

Встал, размахнулся – бросил куропаток, затем зайца. Что тут началось! Они все передрались! Раздался такой визг, лай, и рычание голодных зверей, что я сразу понял, что «эти парни не похожи на собак»!

Проглотив куропаток и зайца, волки ещё больше раззадорились и кинулись ко мне. Я схватил головёшку и начал ею размахивать, громко кричал и орал что-то бессвязное. Разжал капкан на лапе лисицы, снял его, швырнул замёрзшее тело лисы волкам:

– «Чёрт с ней! Пропадай, красавица! Может, спасёшь меня?»

Стая мгновенно растерзала и лисицу. Они раздухарились! Им было мало моей добычи! Они хотели меня! Один, особенно наглый волк, почти протиснулся ко мне, но я ударил его в грудь копьём лыжной палки. Он взвизгнул и отступил. Я подбросил последние сучья в костёр! Понял, что наступает развязка! В голове мелькнуло:

– «Если они все сразу кинутся – мне конец! Уже рассвет! Надо что-то предпринять! Продержаться бы часок – и я спасён! Лыжи! Черт с ними! Надо ломать их и на костёр! Палки беречь! С ними я буду защищаться до последнего! Да и ножом всё равно какому-нибудь волку пропорю брюхо!»

Лыжи переломил в трёх местах. Костёр опять засветлел. Волки отступили. Рассвет медленно наступал, а костёр опять начал гаснуть. Это подбодрило стаю, и она начала опять атаковать меня. Я заорал:

– Оставьте меня в покое! Я вам всё отдал – даже краюху хлеба! Когда вы нажрётесь?

И вдруг матёрый хищник (возможно, вожак?) появился в полуметре от меня! Он поднялся на задних ногах, пытаясь перемахнуть через почти потухший костёр на меня. Я изловчился, двумя руками, как кулисами, начал резко тыкать палками. Копьём одной лыжной палки сильно ткнул в глаза, а другим копьём пропорол брюхо. Это я почувствовал! Палка переломилась пополам от тяжёлой туши зверя (я её почти автоматически бросил в догорающий костёр). Волк дико завизжал, взмыл свечой вверх, завертелся юлой, разбрызгивая кровь на снегу.

И тут случилось чудо! Вся стая набросилась на раненого зверя, и растерзала его! Вылупив глаза, я выскочил из своего укрытия в последнюю атаку, дико закричал, кинулся в эту вакханалию, разгоняя стаю, размахивал палкой, шарфом и ножом, что-то орал и рычал, как хищный зверь! Я обезумел!

И волки отступили! Разорвав своего серого друга, они, наконец, видно, насытились и успокоились. Но не уходили – разлеглись вдалеке от моей пещеры.

Наступил рассвет. Я был в прострации, плакал и ревел, как мой трёхлетний братишка. Забился в пещеру, весь дрожал от холода и голода. Понял, что мне всё-таки не спастись от волков! Проклятые! Не уходят!

А уже показалось солнце. Страшная ночь отняла у меня все последние силы. Я стал дремать, забываться и терять интерес к жизни. Сопротивление моё было сломлено, и волкам ничто не мешало растерзать моё дрожавшее тело. Я забывался, терял сознание, опять приходил в себя. За хищниками даже не наблюдал – мне было теперь всё равно! Я был опустошён, сломлен и смят!

Вдруг, как во сне, услышал выстрел, затем другой, третий! Через некоторое время услышал детские голоса. Затем раздался громкий мужской голос:

– Он жив! Здесь он! Чёрный, грязный, но живой! Слава Богу!

Сильные руки выхватили меня из моего убежища. Придя в сознание, я открыл глаза – это был наш деревенский охотник Яшка Дроздов. Меня окружили ребятишки из нашего седьмого класса – и даже были девчонки! Все они что-то возбуждённо кричали, тормошили меня. Яшка с помощью всех ребят быстро наломал веток. Меня положили на волокушу, подложив телогрейку, охотник накинул на меня свою доху. Все дружно двинулись на лыжах в деревню – громкие разговоры, смех, шутки. Яшка Дроздов, помню, сказал:

– Что пришлось перетерпеть парнишке! Не каждый взрослый такое выдержит! Учитесь, ребятня! Малец теперь будет жить долго! Колька боролся за жизнь! Это видно по тому, как была вытоптана следами волков вся площадка перед выворотнем! Да и сгустки крови кругом. Как оклемается – сам всё расскажет! Давайте побыстрее идти! Коля! А капкан-то мой! Есть метка на нём моя! Не обижайся – я его возьму себе. Да и не нужен он тебе. Капканы тебе ещё рано иметь. Нужно умение и навыки, чтобы их ставить!

Мать, вся чёрная от тревоги, отчаяния и горя – не сомкнула глаз всю ночь. Она, оказывается, ещё до рассвета обегала всю деревню, собрала всех, и вся ватага двинулась по моему следу, который она указала. Встретила меня, заголосила, запричитала, обнимала и рыдала от радости.

В эту зиму она больше не пускала меня в тайгу…

Наваждение

Детские годы я провёл в глухой сибирской деревеньке. Кругом тайга на тысячи вёрст! Четыре года я провёл в детдоме, а потом был интернат.

В нашем классе был странный парнишка. Звали его Гриша. Высокий, чернявый, всегда угрюмый. Матери-отца у него не было. Жил он на краю деревни в маленьком домике с дедом и бабкой. Вся семья была глубоко верующая. Гриша никогда не играл с нами в наши детские игры, всех сторонился. А в прошлом году с ним случилось страшное событие, которое долго будоражило нашу деревню.

На въезде в наше село, у притока реки Шегарки – Тетеринки располагалось кладбище. Это кладбище внушало нам, ребятишкам, страх и ужас. Про Тетеринское кладбище ходило очень много ужасных слухов, а приключившееся происшествие там в это лето с Гришкой Круковцом окончательно убедило нас, что там нечисто.

В начале сентября, уже учась в школе, наш класс проходил через Тетеринку, направляясь на уборку льна. Нас было много, шумно, весело, никто ничего не боялся, и мы на кладбище задержались, рассматривая могилы. Над деревянными покосившимися крестами глухо шумели опадающие осины и тополя, трава в рост человека скрывала безымянные холмики могил.

Вдруг услышали глухой шум и отрывистый вскрик. Гришка, рассматривая какую-то могилу, вдруг провалился выше колен. Могилу, видно, зимой присыпали мёрзлой землёй со снегом, и она оказалась почти пустой – лишь корочка дёрна сверху. Подбежали к нему все разом, и обомлели. Побледневший Гриша дико, с ужасом уставился в могилу, упершись одной ногой о край земли, и безуспешно выдёргивая другую. Страшная картина поразила всех. Оскалившийся мертвец двумя руками-костями цепко держал Гришину ногу, провалившуюся сквозь рёбра груди. Зимой у нас болотистый грунт промерзал на два метра и, когда хоронили в это время покойников, то землю приходилось бить ломами по кусочку. Гриша дёрнул изо всех сил ногу, и мертвец наполовину выскочил из могилы, зловеще блестя голым черепом, скаля зубы и пугая пустыми глазницами.

Пронзительно закричали, завизжали все, кидаясь врассыпную. Не потерявший окончательно самообладание Гришка, наконец, повернул ногу, и выдернул её из рёбер и костей рук, сложенных, как обычно, при похоронах покойника на груди, и убежал, чуть не плача.

Долго обсуждали это событие на кладбище, а соседка баба Вера, когда мы ей всё рассказали, тихо и задумчиво ответила:

– Ой-я-ёй! Не к добру это! Плохое предзнаменование для Гриши! Видать, покойник зовёт его к себе!

С тех пор Гриша ещё более замкнулся в себе, перестал дружить с нами, ещё более обозлился на себя, да и на всех! Мы пытались с ним разговаривать, шутить, но он больше отмалчивался, говорил, что плохо спит, и его всё время преследует какая-то мифическая «рука».

Сидим на уроке. Учительница что-то рассказывает, а Гриша не слушает её – всё время смотрит в окно. Она оборачивается от доски, громко говорит:

– Круковец! Повтори, что я сказала! Встань! Куда ты смотришь всё время?

Гриша поднимается, спокойно отвечает:

– А вы посмотрите за окно! Видите – около берёзы торчит из земли человеческая рука?

Все ахают, встают с мест, кидаются к окну, смотрят, затем хохочут. Никакой руки, естественно, нет! Учительница успокаивает всех и кричит:

– Круковец! Выйди из класса!

Тот спокойно уходит, говоря:

– Это вы не видите – а я вижу руку! Смотрите – это неспроста!

После уроков мы с Толькой Горбуновым догнали Гришку Круковца – идём рядом. Толька спрашивает:

– Гришка! Расскажи про руку? Ты, говорят, видел её не раз?

– Да! Как-то пошёл в лес за кислицей. Набрал немного – прилёг отдохнуть. Задремал вроде. И вдруг ясно вижу, как впереди у кустарника зашевелилась земля, да так сильно, что я проснулся. Думаю: «Что за чёрт? Крот так не может. Вся земля как бы пляшет! Что за зверь такой?» И вдруг, не верите? – показывается из земли тощая человеческая рука и манит меня к себе. Я не боюсь, вскочил – и к ней! Наклоняюсь – а это сучок! Пнул его ногой – он согнулся, но не сломался. Но я же видел настоящую человеческую руку!

Я всегда любил мистику и верил в нечистую силу. Говорю Гришке:

– А ещё были встречи с этой рукой?

– С этой или другой – я не знаю! Но рука упорно преследует меня. По ночам снится! Бабушку свою просил помолиться (она у меня очень богобоязненная), чтобы Бог избавил меня от злосчастной руки. Это кто-то наколдовал мне её! Вы вот не видите её, а я вижу! Только позавчера опять видел! Пошёл в лес – хотел принести сухого хвороста на растопку. Иду – впереди барсук тихонько роется в земле. Подхожу – не боится меня! Поднял голову – смотрит. Но затем неспешно поковылял вниз по балке. Я за ним! Просто так – из любопытства! Знаю, что барсук – очень сильный зверь, и его не так-то просто добыть даже опытному охотнику. Иду-иду, а барсук всё дальше и дальше затягивает меня в ложбину. Продираюсь сквозь кусты, а уже темнеет. Только хотел возвращаться назад – вдруг появилась небольшая полянка, а кругом кусты. На них плющ висит, образуя как бы пещерку. Глянул – и обмер! На кустах висят черепа лося, кабана, волка, лисицы и зайца! Это я ясно разглядел! Стало страшно – откуда это? Никто никогда не рассказывал об этом месте! Да и от деревни недалеко! Я от страха присел, смотрю – на полянке опять зашевелилась земля и показалась лапа – теперь костлявая! Как заорал – и бежать оттуда! Еле отдышался!

Толька Горбунов спрашивает Гришку:

– Мне рассказывал Афонька, что, когда вы с ним были на зимней рыбалке, у тебя, якобы, эта рука выхватила лом, которым ты выдалбливал лунку-прорубь на реке. Это правда?

– Вы знаете? В прошлую зиму мы решили с Афонькой и Борькой рыбачить. Втроём расчистили от снега большую площадь на Силаевском омуте. Снега уже нанесло метра полтора. Пока добрались до чистого льда – получились настоящие траншеи. Да лёд такой же толщины, может, чуть меньше. Ломали, били кирками и железными ломами две лунки. Первая размером метр на метр, соединялась каналом длиной тоже с метр и стороной, глубиной полметра, с другой лункой. Главная ловушка для рыб – это вторая лунка размером поболее, но глубиной – сантиметров восемьдесят. Всё это заняло у нас несколько дней. Да ещё снег почти ежедневно заносит – надо постоянно расчищать. И вот в субботу вечером, чтобы в воскресенье весь день ловить, идём на омут окончательно прорубать лёд. В маленькой лунке, откуда будет выплывать рыба, лёд уже чёрный – чёрный, т. к. вода рядом. Корка льда тонкая и можно провалиться. Начинаем самое главное, о чём думали все эти дни! Подскоблив до опасной грани дно лунки, выбираемся из неё. Ложимся пузом на край лунки, и в три лома, передохнув, начинаем ожесточённо и быстро-быстро бить лёд в одну точку – диаметром сантиметров двадцать. Вот лёд пробит – и вода издаёт терпкий и тяжёлый запах (как там рыбы живут?), рвётся тугой струёй. Вода быстро заполняет лунку до краёв, а мы уже, не обращая внимания на холод, всё ожесточённее долбим в ледяной воде по плечи рук.

Вода уже заполнила канал и вторую лунку. И сразу увидели лезущих на свет за кислородом задыхающихся чебаков. Они почти не боятся нас. Отошли в сторону, постояли с полчаса. Больше нельзя, т. к. вода быстро покрывается ледком. Большими снежными лопатами перегораживаем канал поперёк, чтобы из отстойника не вышла рыба. Выбрасываешь на лёд другой снежной лопатой вместе с водой чебаков, язей, окуней, ершей и даже небольших щук. Они сразу цепенеют от мороза.

Один раз во входной лунке заметалась огромная щука – метра полтора! Она потеряла ориентацию, не могла найти входное отверстие и билась об стены. Мы деревянной лопатой бьём её, стараясь выкинуть на лёд. Но куда там! Силища у щуки неимоверная – хряснул пополам черенок лопаты, а щука, наконец-то, нашла дырку в дне и еле протиснулась, и исчезла в таинственной глубине Силаевского омута! Долго не могли придти в себя. Такую рыбину каждый из нас видел впервые! Афанасий говорит: «Она, уверен, ещё придёт! Надо только больше продолбить лунку. Чья очередь? Твоя, Гришка! Давай!» Я прилёг на лёд – собрался с силами. И вдруг явственно опять увидел в воде эту руку. Она махала мне прямо из чёрной дырки в дне проруби. Мне стало жутко! А ребята стоят рядом, и ничего не видят! Я зажмурил глаза и начал ожесточённо разбивать-расширять дно лунки. Вдруг неимоверная сила дёрнула мой лом, и потянула его на дно! Я настолько крепко его держал, что автоматически вслед за ломом влетел головой в прорубь. Ребята за ноги – еле спасли меня! А чёртова рука утащила мой лом на дно!

Мы поражены рассказом Гришки! Неужели он всё это выдумывает? Но ведь есть же свидетели! Что же это с ним происходит? К чему это всё? Долго обсуждаем это событие. Но то, что приключилось с Гришей в это лето – не поддаётся объяснению и разумению! Гриша в один день….поседел! И это в четырнадцать лет! Правда, не совсем, но добрая четверть головы у него стала седой. Он всё это рассказал в классе, когда появился осенью полуседой:

– Уже перед сентябрём – в конце августа, председатель колхоза Татьянин приходит к нам и говорит моему деду: «Устиныч! У тебя, практически одного в деревне, есть лодка. Прошу тебя – пусть твой Гришка съездит в Пономарёвку – надо срочно получить в МТС запчасти для двух косилок. Простаивают. Как назло – нет никого свободных! Все мужики с быками на уборке. Лошадей нет в колхозе – ты знаешь. Всех отдали на войну. Выручай!

Дед согласился, и я погрёб по Шегарке в Пономарёвку. Двадцать километров туда – двадцать назад. Мне не привыкать! В МТС долго не было заведующего – где-то мотался, и запчасти мне отпустили только вечером. Ночью грести тяжелее, да тем более против течения. Всё время крути башкой, чтобы не залететь на берег. Река-то стала в этом году узкой – почти не было дождей. Темень – хоть глаз выколи! Медленно продвигаюсь.

Наконец появилась луна. Уже поздно. Вижу – проплываю Камышинку. Значит – через шесть километров наша деревня. Всё время думаю о Тетеринском кладбище у въезда во Вдовино. Страшно! Его никак не миновать! С одной стороны речка, а с другой дорога. Посредине кладбище. Его же все боятся, и стараются проехать до ночи. Там такие дела были – рассказывали старожилы! Так вот – показалась речушка Тетеринка. Гребу – стараюсь не смотреть на кладбище. А могилы там подходят к самому берегу. Луна залила все окрестности. Светло, как днём! Тихо-тихо!

И вдруг слышу тихий женский голос из воды. Так явственно: «Гриша! Иди ко мне!» Я заробел, задрожал, стараюсь не смотреть на воду, продолжаю грести ещё отчаяннее. Вроде, больше нет голоса. Но мне всё равно жутко!

Вдруг слышу, как бы тяжёлый и глухой вздох. Затем другой, третий. Краем глаза вижу, как из крайней могилы появляется белая-белая рука, а затем и скелет. Высунулся наполовину, и вертит башкой. Затем из другой – третьей, четвёртой могилы появляются покойники. Все начали щёлкать сухими пальцами, как наш колхозный счетовод костяшками счетов. Да так громко! Страшно и жутко мне стало! На голове волосы встали дыбом, тело трясёт крупной дрожью, руки опустились и я, было, перестал грести вёслами. Затем всё-таки очухался. На берег не смотрю, справился с волнением, начал отчаянно махать вёслами. Показалась первая крайняя изба Ивановых и, наконец, мертвецы затихли. Только утром дед и бабушка заметили, что я поседел в эту ночь от страха. Вот так!

На Рождество все взрослые в деревне гадают. Дети по вечерам колядуют, а потом все собираются у кого-нибудь и начинают тоже гадать. В этот раз собрались у Чадаевых большой компанией. Гришка Круковец тоже пришёл. Ирка дала всем по одной спичке. В большую тарелку налили воды, и каждый бросил свою спичку, помечая её. Затем бормотали молитву-присказку и вращали воду быстро-быстро. Часть спичек выплескивалась наружу, часть застревала на стенках, некоторые становились дыбом или тонули. Значит – у каждого в наступающем году своя судьба! На этот раз у Гришки Круковца спичка утонула. Все переглянулись! Он, было, помрачнел, но потом весело сказал:

– Всё это ерунда! Я верю бумажному гаданию. Давайте на бумаге гадать!

Ирка Чадаева дала в руки всем по тетрадному листу.

Каждый комкал свой лист бумаги. Затем поочерёдно кидали их на деревянный стол и поджигали. В комнате тушили свет. Сгорая, пепел от бумаги на стене давал причудливые тени, в которых угадывали избу, фигуру человека или зверя, домашних животных, машину, волны моря, паровоз и т. д.

Гадая, мы все фанатично верили, что всё это правда! Для каждого это

было предсказание судьбы, каждая тень, фигура предсказывала будущее. Дошла очередь Гришки. Он, волнуясь, поджёг бумагу. Она долго горела, затем, как бы рассыпалась ровной прямоугольной кучкой. Все начали гадать – что это? Сундук, силосная яма, скирда соломы или… гроб? Все зашептались! Кучка пепла была, действительно, похожа на гроб. Вот этого все боялись больше всего! Гришка разозлился, вскочил, и не стал больше гадать – убежал.

Прошло полгода. Все уже давно забыли про это зимнее гадание, как оно напомнило о себе страшным последствием. В конце июля собралась большая кампания ребятишек – девчонки и мальчишки. Мы пошли за деревню лакомиться спелой черёмухой. За пасекой она была особенно крупная. Долго наедались сладкой ягодой, пока не распухли языки и нёбо. Пора домой! Все решили переплыть реку, чтобы быстрее попасть домой. Дело в том, что река здесь делала огромный двухкилометровый крюк. Нам не хотелось обходить его. Держа одежду в одной руке, мы переплыли Косаревский омут в самом узком месте. Только на другом берегу заметили, что Гришка остался на том берегу. Все начали хором кричать: