Buch lesen: «Ненависть навсегда», Seite 11
Волей судьбы чемпионат организовали в спортивном городке, расположенном на окраине Москвы, и размещение на его территории считалось обязательным.
В двадцатых числах февраля Володя вырвался из учебной рутины и оказался в эпицентре праздника. Тренера, собравшись в кучу, спорили о наилучших исходах жеребьевки, каким бойцам удобнее боксировать, и обсуждали недавние корректировки в правилах бокса. Гул голосов наполнял зал, пока Жемчужный Володя в одних шортах стоял на холодном железном подносе, наблюдая вес собственного тела. И чувствовал радость. Шестьдесят три килограмма – Володя уместился в первую полусреднюю весовую категорию, а также вырвался из плена, умственного плена, где его насиловали правилами и математическими вычислениями. Наконец-то можно выкинуть формулы из головы. Завтра ему понадобится только скорость и кулаки.
В конференц-зале, устеленном красными дорожками, помимо тренеров находилось множество спортсменов. С высоты было видно каждого. Некоторые сидели на полу, потягиваясь и разминая мышцы, другие, как статуи, расположились вдоль стен в томительном ожидании более тяжелых категорий. Соперники Володи, целая куча голых по пояс ребят, топтались у подножья сцены, где происходила официальная «вешалка» среднего веса. Все они напрягали слух в надежде услышать собственную фамилию, но судьи крикнули Жемчужного. Когда Володя поднялся на возвышенность, он сперва растерялся, ведь с такими контрольными весами ему никогда не приходилось сталкиваться – механические, раритетные, они будто бы являлись воплощением боксерского духа. Как только судья передвинул грузики в нужное положение и одобрительно кивнул, секретарь за столом попросил отметиться в ведомости. Расписавшись, Володя узнал, что его весовая категория самая крупная по количеству участников – двадцать два человека. «Хотя должно быть двадцать один» – подметил он про себя. На Первенство Москвы приехало победители отборочных, и только один боец здесь лишний. Вот он, под первым номером – Жемчужный. За него договорились.
Когда Володя спускался по ступенькам, трое спортсменов расступились перед ним, освобождая дорогу. Не сказать, будто он выглядел мощнее их. Наоборот: у ребят был развитый торс, более крепкие руки и до того раскачанная грудь, что через кожу просвечивались волокна мышц. Однако красота тела ничего не решает в боевых искусствах, все знают это. В боксе приводятся другие аргументы, и у Жемчужного Володи имеется самый очевидный – высокий рост. Преимущество раскрылось во всей красе, когда он сошел со ступенек. Соперники дышали в грудь, Володя – поверх голов.
Тогда-то Володя и встретился взглядом со своим главным соперником. «Машина» – такое прозвище он избрал для выступлений. Человеку, далекому от спортивного сленга, может быть и не сразу будет понятно значение, но назови тот себя «Бык», вопросов возникало бы в разы меньше. Настолько же высокий, как Жемчужный Володя, Машина обладал звериным здоровьем и нокаутирующим ударом. С последней встречи он вырос еще, плечи его точно трещали от мощи.
Оба поздоровались, качнув головой, но руки жать не стали.
Пожмут завтра, перед финальным боем, Володя это нутром чувствует.
Глава 37
О том, что Жемчужный Володя занял второе место на Первенстве Москвы, Глеб узнал из телефонного разговора, когда связался со своим другом-боксером после трехдневного затишья. Проминая утренний, еще нетронутый слой снега бордовыми сапогами, Глеб шагал по остановке квадратом, радуясь в глубине души, что расстояние в семьсот километров не способно повлиять на дружбу, и они, несмотря на преграды, продолжают общаться с Володей так же тесно, как в колонии. Даже эта ублюдская лужа рвоты, брызгами разлетевшаяся в центре остановки, не омрачала настроения. Стоило ей появиться в поле зрения, Глеб поворачивался на пятках и шагал в другую сторону. Сразу видно, что вчера была пятница.
– Рад ли я серебру? – переспросил Жемчужный Володя. – Знаешь, Война, у меня такое ощущение, будто второе место – это самое обидное из призовых.
– Почему? Вторым быть лучше, чем третьим, это факт.
– Фактически может быть да, но не психологически. Бронза приносит больше радости, чем какая другая медаль. Вообрази свои ощущения, когда ты находишься в шаге от вылета, но у тебя еще есть шанс зацепиться. Либо ты в тройке сильнейших, либо приехал на соревнования зря. Затем выходишь на ринг и взрываешься: бьешься, будто последний раз в жизни, показывая все свое мастерство. Если выигрываешь, то победа воодушевляет, чувствуешь себя каким-то героем. – Хруст снега стал таким же громким, как голос Володи. Глеб остановился и прикурил. – Золотой медалью ты гордишься просто потому, что оказался самым сильным. А серебром… при серебре свой последний бой ты проиграешь. Ты – сильнейший из проигравших, стоишь с унылым лицом на пьедестале, когда вокруг тебя все улыбаются.
Потребовалось две затяжки, чтобы приехал автобус. Толкаясь, старухи ринулись к дверям, будто бы в могилу. Но следовавший за ними толстый и широкий мужик, не очень-то спешил. Прежде чем полезть в салон, он поднес палец к носу и сморкнулся. Желтые сопли легли на снег.
– Но обиднее всего другое, – не останавливался Володя, – обиднее всего, что я опять проиграл Машине.
– Машине? – переспросил Глеб и обратился к водителю автобуса: – До конечной, здесь без сдачи.
– Что?
– Говорю: кому ты проиграл?
– Машине. Я тебе как-то рассказывал про него, это боксер из Шаболовки. Не могу выиграть его с прошлого года.
– А, вспомнил. Мы еще смеялись над его псевдонимом?
– Точно. В этот раз он посмеялся надо мной.
– Дерьмо случается. – Приземлившись возле бабушки, Глеб заметил, как она покосилась. – С каким счетом ты ему проиграл?
– Досрочно, Война. – Голос стал мрачнее тучи. – Я проиграл нокаутом во втором раунде.
– В смысле? Прям вырубил тебя?
– Нет, ударил по печени. Боль была такая, что я сел на корточки. Так и просидел весь счет.
– Представляю.
– Ага. Сейчас еду домой и знаешь, о чем думаю? Если бы стоял выбор: повторно выйти на ринг с Машиной или вновь сесть за учебники, я бы серьезно призадумался. И там, и там ждет смерть. – Володя пустил в трубку вздох уставшего человека. – А у тебя как дела? Как в Питере погодка?
Глеб посмотрел на мельтешащую за стеклом природу и непроницаемое как молоко небо.
– Серо и ветрено.
– Пора бы уже привыкнуть! Работа как?
– Нормально, уже в дороге. Дел много, поэтому выехал пораньше. В принципе, так каждую субботу.
– Блин, я до сих пор поверить не могу, что ты работаешь в пивнушке!
– Это плохо?
– Нет, просто непонятно, как ты туда вообще устроился, будучи семнадцатилетним.
– Ха-ха, у меня старушка тоже так говорит, не верит. Каждый вечер пилит из-за этого, думает, будто я опять взялся за старое и отвисаю где-то целыми днями.
– Объяснить не пытался?
– Пытался. Но что толку? Там как об стенку горох.
Они проговорили все тридцать минут, пока Войнов Глеб ехал на автобусе.
Все оставшееся до работы время Глеб размышлял, как важна в жизни цель. Некоторые события происходят случайно, но если верить в фортуну больше, чем в собственные силы, то будешь плыть по течению. Цель нужна как минимум для того, чтобы знать в какую сторону несет тебя своевольным потоком событий, и либо сопротивляться ему, либо грести усерднее, с ним по направлению, лишь изредка поправляя веслами. Если подумать, то Глеб явился на Гороховую с целью устроиться на работу, и намерения осуществил. Он сидел на веслах, лавировал среди моря бед, являлся той главной силой – а то, куда причалил, есть следствие сил, от него независящих.
Как только Войнов Глеб зашел в «Пивную Яму», мысли как рукой отсекли. Мари редактировала стенд с ассортиментом. Она стояла на стуле и, сосредоточив все внимание на процессе, выводила красивые надписи. От движений руки Глеба переполняла гордость. Гордость и восторг.
На звон колокольчиков белокурая голова повернулась.
– Доброе утро, пирожочек! Ты что-то рано сегодня.
– Мне просто нравится своя работа.
– О да, верю охотно. – Она наклонилась и обняла Глеба, но небрежно, боясь запачкать себя и его в мелу. После вновь принялась за работу. За два месяца общения Глеб ни разу не замечал у нее плохого настроения, даже по утрам. – Ты модно выглядишь!
– Потеплело. – Глеб сразу понял, что она имеет в виду бомбер и бордовые сапоги, которые он надел впервые в нынешнем году. – Почему «пирожочек»? Намекаешь, будто я толстый?
– Нет. Но такой же румяный.
– Правда? А то я уже испугался.
– Испугался? Зря. В толстоте нет ничего плохого. Говорят даже, хорошего человека должно быть много.
– Для этого не обязательно быть толстым. – Глеб облокотился на барную стойку. – Ты тому пример.
– Я просто умею скрывать это под одеждой.
Глаза непроизвольно пробежали по пышным соломенным волосам, спине и остальному телу, чуть шевелящемуся в такт руке. Классические приталенные штаны, которые на строгий манер обтягивали бедра и поясницу, делали ее тело безукоризненным. Мари принижает свои достоинства, как любят делать это все девочки.
– Неправда. У тебя отличная фигура, Мари.
Она обернулась и, сверкая золотистыми глазами, в шутливой манере отчитала его:
– Занялся бы делом, Глеб, а то слюной подавишься, и никто тебя не спасет!
Войнов Глеб действительно глотнул.
– Что, какая акция у нас будет сегодня? – Ценник в строчке указывал сто рублей, но название пустовало.
– Вот как раз! Я тебе звонила, но было занято. Хотела спросить: какое там пиво бродить начинает? Ты мне вчера про него говорил, помнишь?
– Немецкое.
– Значит, Немецкое и запишем.
Ловко придумано, Глеб не сдержал улыбки.
– Ты самый злорадный маркетолог, Мари!
– Спасибо, я знаю! – засмеялась она и красивыми буквами вписала просроченное пиво.
Войнов Глеб расшнуровывал любимые бордовые сапоги, когда позвонил водитель и предупредил, что поставка приедет в течение часа. Отлично, подумал Глеб, у него как раз будет время раскрутить шланги и снять кеги, из которых выпили все содержимое. А когда приедут грузчики, они помогут поднять полные, пятидесятикилограммовые тары на верхнюю полку, иначе одному ему с такой тяжестью не справиться.
Именно поэтому он явился на работу к девяти, а не к двенадцати утра, как обычно. Если бы Альберт Владимирович участвовал в жизнедеятельности пивной, то у Глеба был бы нормированный график с двух до одиннадцати часов вечера, но начальнику, кажется, понравилось няньчиться с ребенком. Вместо него вкалывают они – Глеб и Мари.
Первый месяц работы давался тяжело. Однажды из прикрученного не той стороной шланга хлынул водопад пива, залив с головы до ног не только Глеба, но и все подсобное помещение. Бывало также, что из семи бутылок он отсканировал только три: убыток пришлось возмещать из собственного кармана. Из-за невнимательности случалось много косяков. Самым крупным, наверное, можно считать тот раз, когда он нажал на кассовом аппарате лишний ноль, и вместо пятисот рублей вышло пять тысяч. Покупатель расплатился не глядя, зато потом вернулся с выпученными глазами.
Ко второму месяцу работы он стал действовать уверенней.
Войнов Глеб нацепил комбинезон, взял ящик с инструментами и начал готовить рабочее место к поставке.
Ближе к вечеру повалил народ. Большинство просило наливать в пластмассовые бутылки, то есть навынос, но некоторые брали кружки и распивали пиво за столиками.
Те немногочисленные сидячие места, которые имелись в распивочной комнате, заняли еще с обеда. Два мужика в кожанках чистили воблу, по соседству с ними сидели какие-то фраерки-школьники. Много дурного можно сказать по их внешнему виду, но выпивали они нормально: заказали по три литра на каждого, и, судя по всему, намеревались выпить еще.
Из пятнадцати видов пива больше всего расходилось Чешское, но его брали деды. Те, кто помоложе, любили напитки со вкусом: Арбузный сидр, Цветочное нефильтрованное, а также Шоколадный, Молочный или Ореховый стаут. Еще на прошлой неделе Глеб заказал кегу Медовухи, и с выбором не прогадал. Новинка разлетелась буквально за два дня. Покупателей покорил приторный пряный вкус, вот только Войнов Глеб нашел подвох: после пятой или шестой кружки напиток приедается, чувствуется синтетика. Он открыл это для себя в прошлую субботу, когда накидался так, что с трудом добрался до дома. Стоило перешагнуть порог, старушка обозвала его пьяницей. «Я не пьяница» – ответил Глеб, но вряд ли разборчиво. Он не пьяница, просто разбираться в тонкостях хмельной продукции – теперь его работа!
– Эй, молодой, – кто-то позвал Войнова Глеба, когда он расфасовывал бутылки. – Немецкое есть?
Глеб обернулся. Перед стойкой находился мент, по форме. Синяя меховая шапка лежала на том самом месте, куда обычно ставятся бутылки.
– Есть.
– И как? Свежее?
– Ну да. У нас все свежее.
– Давай тогда литрушечку. – Мент пригладил вспотевшие волосы. – И поторапливайся, будь другом.
– Слушаюсь. – Почувствовав внезапный жар, Войнов Глеб решил, что лучше постоит к покупателю спиной, пока Немецкое не наполнит бутылку. Краник плеснул пеной, но мент, благо, этого не заметил. Чем-то его внимание привлекли люди в распивочной комнате. Фраерки-школьники галдели, как ни в чем не бывало, однако два мужика в кожанках заметно стушевались. Молчание распространялось от столика к столику, точно заразная болезнь, пока вдруг не стало совсем тихо.
– Ваш литр Немецкого, начальник.
– Ага. – Мент бросил купюру и большими шагами покинул «Пивную Яму». Чем-то эта сторублевка, свернутая трубочкой, вернула Глеба во времена экскурсионных поездок на бобике, когда он сам выворачивал карманы и давал ментам на «кофе» один в один такие же как этот свертки.
– Прощайте, начальник.
Пивная выдохнула. Все присутствующие взяли еще по кружке. К восьми вечера из служебного помещения вышла Мари.
– Если нагрянет поверка, то нашу пивную прикроют, ты знал об этом? – шепнула она.
– Какая проверка?
– Да любая: налоговая, пожарная, санэпидемстанция. Везде проблемы. – Мари облокотилась на столешницу и вдавила глаза. – Я так устала возиться с этой документацией.
– Если хочешь, иди домой, я справлюсь один.
– В субботу вечером? – усмехнулась она, видимо, припоминая прошлую субботу. – Нет уж, одного я тебя не брошу. Мне просто нужно сменить род деятельности: поработать руками, а не головой. Посуду помыть, что ли?
В раковине возвышалась кривая гора кружек. Как это Глеб раньше не заметил, сколько у него скопилось грязной посуды? После того как посудомойка сломалась, все приходится мыть самому.
– Помощь бы мне не помешала, согласен.
– Дай угадаю: половину из них перепачкал ты?
– Клевета! Сегодня я пью только из одной.
Палец указал на кружку с мутным, будто персиковым напитком, который он плеснул полчаса назад и практически не пил, но Мари почему-то обратила взгляд совершенно в другую сторону.
У двери послышалось дикое ржанье, а спустя секунду голоса ворвались в пивную. Колокольчики задребезжали, под их звон кто-то крикнул. Завопил «О-О-О» во всю глотку, задорно, по-ребячески, несмотря на то, что зашел в помещение. Посетители обернулись на звук, очевидно, ожидая найти какую-нибудь толпу, бешеную фанатскую группировку из двадцати человек. Но шум исходил всего от четырех – и Глеб чуть под землю не провалился, когда увидел их лица. Это была братва! Братва, которую он считал нежильцами.
Первым шел Малой. Здоровенный детина, с курчавой бородой, самый высокий, и самый бестолковый. Способен подсадить в окно, на козырек подъезда, загородить рукой камеру или что-нибудь еще, связанное с высотой. В основном стоял на стреме, потому что на большее не годился из-за своего двухметрового роста. Кличку, несмотря на габариты, обрел благодаря психологическому возрасту. Жизнь в глазах Малого была игрой. В свои двадцать лет он просадил на ставки около ста тысяч рублей, заработав из этого – ноль. Малой перепробовал в этом мире все, кроме ответственности, и не слушал никого, кроме голоса собственных желаний. Наверное, поэтому девочки липли к нему. Одет был так же, как подросток: фиолетовая футболка, черная с готическими рисунками кофта и несоразмерные джинсы, которые были сильно скомканы и держались на одном ремне. На коленке отпечаталась грязь, наверное, где-то упал вчера.
Безрассудный – таким словом хотелось обозвать его, пока Войнов Глеб не увидел, кто следует за Малым. Максимка. Вот оно – воплощение истинного безумия. В ухе торчала золотая серьга. Выбритые виски и выбритая наполовину челка говорила практически все – он считался самым бешеным в компании. За его плечами стоит много преступлений, но самое яркое Максимка исполнил два года назад, будучи пятнадцатилетним: угнал автомобиль, чтобы впечатлить девочку на свидании, а когда та заявила, что не станет кататься на краденой машине, он вынес ей два зуба, и не каких-нибудь, а передних. После этого случая на районе появился термин – Максимская улыбка. То ли из-за кулака, то ли из-за техники удара, но он постоянно выбивал кому-нибудь передние зубы. При этом сам улыбался как ишак, показывая всем кривые, торчащие в разные стороны клыки.
Третьим дверь пивной толкнул Голова. Вытянутый, среднего телосложения, Голова являлся самым разумным из всех, но тоже на свой лад: знал сроки статей, оценивал риски быть пойманным при дебоше, предлагал самые выгодные варианты нападения. Будто бы обладая рентгеновским зрением, он подсказывал, у какого посетителя в кармане лежит месячная зарплата, и в своих предположениях практически всегда оказывался прав. Младше Малого на три года, Голова превосходил своего друга во внутреннем развитии на лет десять, не иначе. В свои семнадцать прославился тем, что состоит в отношениях со взрослой девятнадцатилетней девочкой, отчима которой, сильно разозлившись, избил в парадной. Гордился зубами мудрости, но начинал лысеть. Этим объясняется зубочистка во рту и козырек, плотно надвинутый на лоб.
Последний, четвертый – Коля Злых. С виду он казался скромным, тихим, но только казался. У него была такая же бронзовая кожа, даже на тон темнее, чем у Войнова Глеба, и если кто-нибудь в его присутствии говорил про национальность, Злых терял самообладание. Вообще, Коля Злых был русским, выглядел как мексиканец, а с катушек слетал, как ирландец. Часто их с Глебом путали за братьев, хотя схожести в лицах было немного. Дрался он так же часто, но все-таки не обладал истинной злостью и поэтому в каждой второй стычке получал лещей.
По поведению было заметно, что братва еще не выпившая. Оно к лучшему, подумал Глеб с облегчением, иначе у парней бы случился припадок сумасшествия. Мари и без того смотрела на них с неприкрытой неприязнью.
– Вот это я понимаю, врыв с головы, – трещал Максимка. – Красавец, Малой, прокладываешь путь братве!
– Дебильные висюльки чуть мне челку не выдрали! Почему они вообще висят так низко?
Держась за голову, Малой развернулся, чтобы сорвать колокольчики, но Голова вовремя схватил его за кисть.
– Они висят нормально. Это ты, мать твою, слишком длинный.
– И что с этого? Мне теперь всю жизнь страдать?
– Да. Волочи свой крест с достоинством, мать твою.
Пока парни спорили, Коля Злых оглядывал пивную, задержав внимание на колокольчиках, стенах и людей в распивочной комнате. И вздрогнул, когда заметил Войнова Глеба. Слишком пораженный, чтобы выразить словами, он просто показал пальцем, будто дикарь, увидевший разумного современного человека. По направлению пальца повернулись все.
Голова присвистнул, а Малой обронил:
– Да ну на!
– Ущипните меня кто-нибудь. Не верю глазам: это Войнов Глеб? – Отвисшая челюсть Коли Злых говорила красноречивее слов. Но вскоре он опомнился, протянул руку. – А мы думали, что ты еще не откинулся.
За ним к стойке приблизились остальные.
– Или червей где-нибудь кормишь! Ха! – Эмоционально заявил Максимка. – Но ты жив, братан! Мы тебя часто вспоминали.
– Особенно вчера, – засмеялся Малой, усаживаясь на единственный барный стул, – когда вчетвером против семерых месились.
Натирающая кружки мыльной пеной Мари покосилась на Глеба.
– Слушайте, парни, ведите себя потише. – Строго сказал Глеб всем, но после обратился к одному Малому. – Что за вид? Ты постираться не мог?
Тот посмотрел на свои джинсы, и невинно, по-ребячески отряхнул штанину.
– Ну, споткнулся вчера, подумаешь!
– Подумаешь, выглядишь как бомж!
– И что? Меня это не волнует. Девочек тоже. Они, наоборот, падки на таких распутных и неряшливых, как я. – Малой обвел своим бесстыжим, плутовским взглядом Мари, из-за чего Глеб едва не взорвался. Уже перегнулся через стойку, чтобы влепить пощечину, но ладонь вовремя остановилась.
– Что вы сюда пришли? Пиво выпить? Ну так заказывайте!
– Да, мы пришли выпить, – вмешался Голова, не сводя своего прищура с эмблемы «ПивЯм», красовавшейся на футболке у Войнова Глеба. – А ты что здесь делаешь?
Темный козырек был надвинут на лоб, руки Голова держал в карманах. Слишком глупый вопрос для разумного человека.
– Работаю.
– Зачем?
Резонно! На ограблениях они зарабатывали больше. Отвечать Глеб не стал.
– Поговорим как-нибудь после, при встрече, а сейчас, парни, заказывайте пиво и проваливайте. Или сидите тихо. Только без прежних шалостей, ради бога.
– Ради бога? – Максимка скривил рожу. Половинчатая челка, как метелка, свесилась до глаз. – Ты теперь еще и в Бога веришь?
– Войнов Глеб больше не тот, – надменным голосом проговорил Голова. – Ему стыдно за нас. Пойдем отсюда, мужики, он не рад своей братве!
Малой двинул стулом, но Войнов Глеб ткнул в него пальцем.
– Сидеть! Без пива вы не уйдете!
Глава 38
Приближаясь к дому, Глеб посмотрел на часы. Тридцать минут второго. С работы он вышел в полночь, пока добрался до остановки, пока дождался автобуса, пока доехал до деревенского в сравнении с Питером города Всеволожска, прошло полтора часа. Если бы квартира находилась где-нибудь поближе, у Глеба было бы больше свободного времени.
За стеклом цвела луна, потресканная краска на стенах лестницы игралась тенями. Слабость мешала подниматься на третий этаж. Наверное, это состояние можно назвать – добрая усталость. Работа для того и создана, чтобы уставать. Но не настолько, чтобы не хватало сил на остальную жизнь, откликнулся внутренний голос. Какими делами Глеб способен заняться сейчас, кроме как ополоснуться, поужинать и завалиться в кровать? В мягкую воздушную кровать, где провалится в мир снов спустя секунду.
Хотя раньше он мог не спать до четырех часов утра, лежать, мечтать о чем-то своем. Но на прежние увлечения ему больше недостает сил. Какой дебош? Какие драки? Войнова Глеба пальцем тронут, он упадет. У него совсем нет сил, и это не удивительно, ведь когда все отдыхают, у Глеба начинаются самые напряженные рабочие дни. В эти выходные вообще творилось что-то ужасное. Кажется, ему еще не доводилось произносить так много слов в своей жизни. Он консультировал покупателей, одним глазом следил за наполнением бутылок, другим – за кассовым аппаратом.
Знал бы кто-нибудь, как он замотался!
Свет в прихожей Глеб зажигать не стал, чтобы не будить домашних. Тусклые синие тени лежали на полу как лужи. Но четверолапый все равно не спал и прибежал, когда Глеб снимал сапоги. Рыжик потерся об ногу, промурлыкал. Потом недоверчиво принюхался и, обретя серьезность, подкрался к комоду.
Количество обуви казалось странным. Обычно возле комода всего две пары – его и старушки. Откуда взялось еще несколько, нахмурится Войнов Глеб и сразу же догадался, откуда – это старушка принесла с помойки! В мусорном баке она не шарится, слава богу, но рядом, где находится секция строительных отходов, любит оглядеться. Однажды принесла белую майку. «Из магазина» – объяснила она. После быстрого осмотра на подмышках обнаружились желтоватые разводы. Стоило указать на пятна, старушка с неестественной поспешностью забрала майку обратно. «Опять ты взяла ее с помойки?» – раздраженно спросил Глеб. «Сам ты с помойки! Хорошая майка. Подумаешь, на крючке висела» «Так и знал! Знаешь, почему эту майку выкинули?» «Почему?» «Потому что вещи мертвецов не держат дома! Когда кто-то умирает, от одежды избавляются. А ты берешь и несешь это домой!». Старушка отвернулась и ушла обиженная. Будто бы это Глеб ей тряпку с помойки принес.
И в этот раз она снова притащила какую-то дрянь. Одни ботинки вообще будто бы детские.
Завтра старушку ждет серьезный разговор, решил Глеб.
Как только он прошел в комнату и включил лампу, старушка явилась к нему сама.
– Почему так поздно? – Облаченная в ночной халат, она, кажется, хотела броситься на него с кулаками. – Где ты шляешься до ночи? Который час, видел?
Этому недовольному лицу, как и желчному тону в два часа ночи, Войнов Глеб не удивился. Что ответить? Он с работы. Он с работы. ОН ПРИШЕЛ С РАБОТЫ. Да пропади все пропадом! Глеб произносил уже тысячу раз! Хотелось закричать. Но вместо этого послал усталый вздох.
– На плите есть что-нибудь? – Вслед за брошенной водолазкой на кресло прыгнул Рыжик.
– Есть. – Заметив озорство котенка, она раздражилась сильнее. – Кот мне твой надоел, гадит где попало! Вот выкину его из дома к чертовой матери, будешь знать!
– Спокойной ночи! – Глеб не вытерпел и закрыл дверь прямо перед носом старушки. Меньше всего сейчас хотелось терпеть ее скверный характер. За узорчатым стеклом еще виднелась черная фигура, когда Глеб потушил свет. Душ и ужин отменяется. Он слишком устал.
Стоило положить голову на подушку, Глеб отключился.
Что-то ударило по ногам. Рыжик, спустя секунду вспомнил Глеб, котенок любит спать в ногах у хозяина. Не успел он закрыть глаза, как на спину опять прыгнули. Это было в разы тяжелее Рыжика, а также визжало детским голосом. Прямо на ухо.
Войнов Глеб перевернулся на другой бок, прячась под одеяло в надежде, что оно спасет его от шума. «Не будите меня. Дайте чуть-чуть поспать. Совсем немножко. Будильника не было. Еще рано» – лепетал он.
Однако ребенок не слушался, скакал, как на плюшевой игрушке. Забравшись на голову, он громко и гадко бзднул. Не в состоянии терпеть, Глеб отмахнулся. Раздался грохот, точно проломился пол, писк и плач.
– Что случилось? – спросила мама.
Что-о-о? Голос мамы? Глеб оторвал голову от подушки. Сон это или реальность? Он пытался разобраться, протирая глаза. Для сна слишком сильно хочется спать. Да и плач крайне правдоподобный…
– Что случилось, Илюша?
– Глеб столкнул меня с кровати! – заплакал братик.
– Как… когда вы приехали? – растерявшись, спросил Глеб.
– Вчера, около восьми вечера. Не звонили, думали сюрприз устроить, но так и не дождались и уснули. – Сидя на полу, мама держала Илью в объятиях, пока тот стрелял в Глеба влажными глазами. – Не надо к брату приставать, когда он спит. Ну, где болит?
– Здесь! – Илюша показал коленку, на которой ничего не было. Шмыгнул носом.
– Все с ней в порядке. – Мама чмокнула Илюшу в ушибленное место и поднялась. – Ты, конечно, тоже хорош, Глеб! Мог бы поласковее с братом обойтись, он ведь соскучился! Давай, просыпайся и приходи завтракать. Ждем тебя за столом.
Мама с братиком вышли из комнаты. Илюша плелся, держась за коленку.
«Ну, как всегда» – Глеб потянулся на подушке, не до конца распознавая свое настроение. Мама с братом приехали в гости – это замечательно, отличная новость. Но между ними опять происходят какие-то недоразумения, из-за которых расстраивается все счастье. Если они любят Глеба, а Глеб любит их, то почему у них все так сложно? Из-за его гадкости? Гадкий, гадкий Войнов Глеб.
Звон ложек дразнил слух. Ладно, пора завтракать! А то, чего доброго, опять наорут.
Глава 39
Вечером восьмого марта Мари была особенно радостная, потому что Альберт Владимирович выписал ей премию. Приличную премию – десять тысяч рублей. Но Глеб не чувствовал себя ущемленным, ведь он брал свое пивом.
– ГЛЕБ! – пискнула Мари с другого конца зала, настолько пронзительно, что он подавился. Последний глоток полез не в то горло. Она сказала что-то еще, но что, Глеб не расслышал из-за собственного кашля.
– Кхе! Еще раз?
– Я говорю, ты так вкусно пьешь, что мне захотелось тоже, – Мари с улыбкой уставилась на него. – Думаю, не выпить ли мне с тобой за компанию в честь праздника?
– Неужели? – Поставив пиво, Войнов Глеб выпучил глаза. – Прямо на рабочем месте?
– Ага!
– Не знал, что ты такая бунтарка.
– Вся в тебя!
– Значит, как и я, будешь пить мужицкое?
– Утонченное. – Они шутили между собой, что пиво делится на два вида и бывает либо мужицким, либо утонченным. – Желательно вкусненькое.
– О!
Глеб сразу понял, какое следует дать ей попробовать. Плеснув на дно темной красной жидкости, совсем чуть-чуть, он протянул Мари бокал.
– М-м, чем-то напоминает винишко, – отрекомендовала она, – такое же кислое и крепкое, только с газиками.
– И все же это вишневое пиво. Семь и семь градусов.
Принюхавшись, Мари выпила остатки.
– Да, необычное, мне нравится. Налей его, пожалуйста, только немного. Слишком крепкое. – Она навалилась на стойку в попытке разглядеть название напитка. – «Барби Руби». Опять что-то новенькое? Твоей рукой написано.
– Моей, – кивнул Глеб. – Новенькое.
– И как, пользуется успехом?
– Пока не могу сказать, только вчера на кран поставил. Если покупать будут, то закажу еще. Кегу или две. А если не особо, в следующий раз возьму что-нибудь другое. – Приложившись губами, как прекрасный вампир, Мари потягивала красную жидкость. Ее светлый взгляд светился поверх кружки. – Но что-то мне подсказывает, расходиться оно будет хорошо.
– Да, пойло что надо! – Заявила Мари, играючи. – Плесни себе тоже, а то я не привыкла пить в одиночестве!
От слова «пойло» и «плесни» Глебу стало и смешно, и неловко.
– Можно, я не буду спрашивать, где ты этому научилась?
– Можно. Хотя это всего лишь издержки профессии.
Из-за того, что Глеб пил темное Ореховое, в котором семь градусов, он дал себе обещание выпить одну кружку вишневого, не больше. Что-что, а мешать крепкое со сладким пивом лучше не стоит – золотое правило, которое он вынес из работы барменом.
– У тебя, между прочим, сегодня тоже праздник. Сможешь догадаться, какой? – спросила Мари, сияя, хоть шутку готовила дурацкую.
– Международный женский день, что ли?
– Почти. Но нет. Вторая попытка?
Какой праздник может быть у Войнова Глеба восьмого марта? Это точно вопрос с подвохом. Пока Глеб думал, он пил. Прошла секунда, вторая. Так продолжалось, пока Мари не отстранила его кружку.
– Ну-у, давай!
– Да бляха муха, черт его знает, – Глеб вытер влагу с бороды. – Я не знаю. Мне в принципе не симпатизирует восьмое марта.
– Даже если этот день будет означать окончание месяца со ста тридцати процентной выручкой?
– Со ста тридцати процентной?
– Да! Это значит, что выросла и посещаемость. И знаешь почему? Все благодаря нашим нововведениям, а именно твоему решению разнообразить ассортимент пива!
