Buch lesen: «Параллель. Повесть», Seite 8
Глава ноль-V. Марк
Жестянка, одна из числа многих пустых своих сестёр-бутылок, при очередном толчке вагона свалилась набок и с лёгким похрустыванием покатилась по салону. Пассажиры дружно шаркнули подошвами, подбирая ноги под сиденья и пропуская тару дальше. Эвальд вторую минуту снисходительно смотрел на развалившийся на сиденье субъект, занявший все три места. Когда двери открылись, наклонился и растормошил мужика:
– Проснитесь, ваша станция!
Тот встрепенулся, захлопал воспалёнными глазами:
– Что, конечная?
– Да-да, скорей, а то в депо уедет!
– Осторожно, двери зак… – начинает вещать голос из динамика
– Спасибо, дружище! – выкрикнул мужик, разбрасывая ногами бутылки из-под пива и едва успев проскочить в закрывающиеся створки.
– …щая станция – Четырнадцатая.
Дверь сомкнулась. Мужик обернулся, недоумённо вытаращился на оную, на Эвальда, закрутил головой. Состав плавно тронулся с места, немец жестом предложил своей спутнице сесть. Это её немного развеселило, она даже одобрительно ткнула его в плечо. Хотя не так уж долго им пришлось ехать, через две остановки они вышли на свежий… относительно свежий морозный воздух. Солнце, не успев толком порадовать людей, уже лениво катилось к западу, поигрывая бликами на мутных стёклах придорожных ларьков.
Поход в ботанический сад нисколько не растопил лёд. Или растопил? Эвальд не мог с уверенностью сказать. Ему нравилось думать, что раз она его не прогоняет, всё в относительном порядке. А ещё не хотелось думать о завтрашнем дне. Выходные пролетели в одно мгновенье, он старался как можно сильней наполнить, забить каждую секунду яркими впечатлениями. Будто два дня могли что-то изменить…
И вот уже начинает смеркаться. Она по-детски перепрыгивает на одной ноге ямы на дороге, иногда хватаясь за его рукав.
Он размышлял о том, не попросить ли отгул на работе, устроить себе ещё один выходной. С другой стороны, один день так же ничего не решал. Здесь надо действовать с постоянным напором, в течение долгого времени, чтобы искоренить ту боль, которая поселилась в девушке. Несмотря на то, что Эвальд уничтожил все запасы психотропной дряни, Ира бредила и прошедшие ночи, практически не спала.
Ещё одна мысль мелькала среди прочих – оставаться рядом любой ценой. Ценой всего свободного времени. Ценой работы и всех сбережений. Стоит человеческая жизнь такой жертвы? Безусловно! Но Эвальд с кривой ухмылкой одёргивал себя, чтобы не пуститься в пафосные внутренние монологи. Ничего страшного не произойдёт, пока он будет на работе. Пусть приходит навестить его в банке. Можно договориться с Араиком, чтобы тот привёз какой-нибудь мягкий стул и поставит у прилавка.
«А что такого? Не думаю, что он будет против, небольшую услугу точно задолжал»
– Знаешь, а ты могла бы прийти ко мне в лавку завтра.
– Посмотрим.
– Мне было бы приятно.
– А мне как приятно было бы тащиться в другой конец города!
– Прошлый раз тебя это не очень-то остановило.
– Искусство требует жертв, – вздохнула Ира, – ну вот мы и пришли.
Они остановились у подъезда, девушка раскинула руки в стороны и, театрально засмущавшись, предложила:
– Ну что, обнимашки?
Эвальд обхватил хрупкую девушку и поднял в воздух. Да… запах шампуня куда приятней вдыхать. В памяти сам собой всплыл образ загаженной квартиры, битком набитой бичами и панками. Отогнал наваждение и несколько раз обернулся на месте, закружив девушку. Впервые за всё это время она засмеялась. Не ехидным смешком после удачной подначки, не безумным ночным хохотом, а искренне, радостно. Внутри даже что-то дрогнуло – неужели получилось? Не зря, всё же…
– Ну, ладно-ладно, хватит, – смеясь, сказала Ира, – давай, ставь меня обратно, а то не дойду до дома.
– Ничего, я помогу.
– Нет, не поможешь. Немцам пора отступать.
«Боится, не иначе. Начать убеждать – хуже сделаю…»
– Ладно. Пока, – улыбнулся и, не дожидаясь, пока она скроется в подъезде, отвернулся и ушёл первым.
Проходя угол дома, Эвальд вдруг остановился. У стены стоял какой-то тип. Без дела. Просто стоял и смотрел.
«Неужели нашли и решили ещё раз „поговорить“? Тогда должны быть ещё» – огляделся по сторонам, но никого не заметил. Посмотрел на подъезд, у которого недавно стоял – Ира, конечно, уже ушла.
«И ведь точно на меня смотрит. Погоди… это же тот тип, что ночью в подъезде стоял».
– Я могу вам чем-то помочь? – немец сделал пару шагов по направлению к незнакомцу.
Тот отрицательно покачал головой.
– Нет, но ты можешь помочь себе. И ей, если правда дорога тебе.
– Ты про стену говоришь? Потому что кивнул ты на неё.
– Осталось не так уж много времени. Забери её и отвези к себе домой. Или в другое место. Чем раньше, тем лучше.
– Сегодня день бесплатных советов?
Постояли немного, слушая отдалённый гул машин.
– Как знаешь, – безразлично сказал незнакомец.
Молчание затянулось. Эвальд не знал, что ответить, тип стоял, прислонившись к стене, и смотрел немигающими выцветшими глазами.
«Ну и чудила. Бес ним» – развернулся и пошёл петлять по дворам, пока не дошёл до подземки. Со всех сторон стекались люди, спешили зайти в тёплую утробу станции. Обычные обитатели переходов дружным фронтом стреляли мелочь, стараясь дышать в сторону или прикрывая ладонью нижнюю часть лица. Эвальд опустил воротник, снял шапку и сунул в карман. Его русая шевелюра быстро растворилась в серой толпе пассажиров.
Обычно Морфей был благосклонен к Эвальду и отправлял его в годы раннего детства, на бескрайние земляничные луга, поля с вечно недозревающей кукурузой, к кристально чистым рекам, берёзовым рощам и зарослям облепихи. Иногда во снах являлись родители, дом, массивные книжные полки, упирающиеся в самый потолок. Но в этот раз ничего этого не было. Не было приятной, тёплой и родной атмосферы, что пробивала грань сновидения и согревала ночами. Нет. В этот раз сын Гипноса и Нюкты сыграл нехорошую шутку: Эвальд оказался в незнакомом месте. В центре комнатушки без окон, с необычайно низкими потолками, подвешенный на цепях и ими же обмотанный, висел человек. Эвальд почувствовал на себе взгляд, хотя веки человека были опущены. Губы узника медленно растянулись в широчайшей ухмылке. От этой улыбки немец и проснулся. Вот так, даже не успев толком осознать, что происходит. Пару мгновений потратил на то, чтобы заставить себя вновь дышать, затем сел на диване, свесив ноги. Несколько раз сжал и разжал пальцы на ногах, играя с ворсом ковра. Дома. Не в ловушке, а дома.
«Сколько там времени… ого, ну ты дал» – часы показывали пять с четвертью, в окно били огни города, а сон сделал ручкой.
Рухнул обратно на подушку. Полежал немного, пялясь в потолок и слушая неприятное поскрёбывание в груди. Вскочив, разогнался, встал на руки, добежал таким макаром до стены и отжался десяток раз. Сходил на кухню, нагрел молока, вернулся к дивану и стянул с полки недочитанный том. Прочитанное как-то пролетало мимо сознания, и когда молоко в кружке закончилось, Эвальд понял, что пролистал страниц шесть, но не запомнил ни единого слова. Тогда он положил книгу на своё место и достал другую, в чёрном кожаном переплёте, что передавалась в семье сквозь поколения. Иногда он удивлялся, что язык предков за всю жизнь ему пригодился лишь для прочтения этой книги.
Заученные наизусть слова нашли больший отклик в сознании, парень пробегал глазами по строчкам столбцов, но и это не приносило успокоения. Самым странным показалось Эвальду то, что он не мог понять, что именно бушует у него в голове. Перестал подавлять бурлящие в груди чувства и прикрыл глаза, стараясь уловить нужный образ. Но он был не один. Перед глазами вновь и вновь мелькали события последних дней: Ира, древняя пятиэтажка, метель, банк, содомиты с флагами, моралисты с плакатами, фреска на стене, снова Ира, мясная лавка, Ира, чёрная фигура, Ира, чудак из подъезда, Ира, Ира… Эвальд тряхнул головой. Посмотрел на стену. Часы на этот раз показывали семь, поэтому можно было не сетовать на бессонницу, а начинать собираться на работу.
В уголок «менеджера по кредитам» бесцеремонно ворвался администратор. Вынул руки из карманов и, скрестив на груди, со всей возможной строгостью изрёк:
– Что вы себе позволяете? Вы на рабочем месте!
Эвальд всего лишь упёрся подбородком в ладонь и задумчиво рассматривал гипсокартонную стену своего «офиса». Только что Влад, его коллега, постоянно просматривающий на видеохостинге нарезки роликов новостей, поделился очередной новинкой. Репортаж вёлся каким-то активистом или простым зевакой. Объектив выхватывал поочерёдно длинные и широкие ступени из белого гранита, с лежащими на них людьми, само Здание Правительства, противоположную сторону небольшой площади, где сквозь метель едва можно было различить мелькающие разноцветные полосатые флаги; людей в чёрных бушлатах при щитах и дубинках. Иногда рука в вязаной рукавице заслоняла собой весь вид, чтобы протереть налипший снег. Сбивчивый голос старался говорить отчётливо, но возбуждение и, судя по всему, замёрзшие губы, сказывались на дикции.
– Приняли, приняли закон. Ох, ребятки, что-то сегодня будет. Анархистов скоро заметёт, но они лежат, держатся. Хотя я не совсем их понимаю, заседание ещё не закончилось. Как видите, – репортёр-любитель, видимо, вспомнив про потенциальных зрителей, придал голосу немного официоза и обвёл камерой путь, ведущий от площади ко входу в Дом Правительства, – активисты чёрно-зелёной партии заблокировали дорогу в знак своего протеста. Они прибыли сюда ещё накануне вечером, но в лежачее положение пришли лишь недавно. Сколько они намерены протестовать – неизвестно. На другой стороне, – камера повернулась, – те, кто пришёл поддержать законопроект. Их на порядок больше, но органам правопорядка пока удаётся сдерживать толпу. По такой погоде никто не захочет устраивать потасовку, но кто знает, что будет дальше. Надеюсь, я не зря сегодня сюда пришёл…
Дальше Эвальд смотреть не стал. Отодвинул от себя планшет, посмотрел на коллегу с горящими глазами. Влад подсовывал аппарат обратно, мол – смотри, сейчас самое интересное будет, но, наткнувшись на холодный взгляд немца, забрал развлекалку и ушёл к себе.
И вот, сейчас администратор стоит в проходе и спрашивает, что его нерадивый работнике себе позволяет. Эвальд оторвался от стены, покрытой точками от офисных кнопок, сложил на столе руки и, выпрямившись, широко улыбнулся.
– Простите, что?
Возможно, негодующий начальник ожидал другой реакции, потому что на секунду как-то растерялся, но потом нахмурил брови сильнее прежнего и бросил уже через плечо:
– Клиенты ждут.
– Клиенты ждут… – задумчивым эхом отозвался Эвальд и улыбнулся теперь севшей напротив него немолодой женщине в чёрной шубе, большой мохнатой шапке и ярчайшим макияжем на морщинистом лице, – здравствуйте, желаете оформить петлю на шею?
– Что? – женщина опешила и застыла на стуле, не успев толком усесться.
– Вы же за кредитом пришли?
На лице клиентки эмоции менялись от недоумения к негодованию. Медленно встав, она заговорила повышающимся тоном:
– Да что это такое, что за обслуживание? Я требую другого менеджера!
– Что, думаете у него петелька с мылом? – немец сложил брови и ладони домиком, изобразив на лице неподдельное радушие.
Женщина запыхтела, с цокотом каблуков вышла и громогласно позвала того, «кто здесь главный». Эвальд цыкнул, пожевал нижнюю губу, покрутился на стуле. Затем взял со стола ручку «работника месяца», написал на стене «4:21» и принялся одеваться. В зале «главный менеджер» пытался унять разбушевавшуюся женщину, завсегдатаи очередей к кассе коммунальных услуг с интересом смотрели на скандал в самой его кульминации, напрочь забыв о свободном окошке.
– Вот, он! – оскорблённая клиентка, тыча пальцем в Эвальда, смотрела на администратора и всем видом показывала, что ждёт экзекуции.
Немец, будто идя к трибуне, всё с той же непринуждённой улыбкой кланялся во все стороны и, остановившись у выхода, вознёс руку, набрал в грудь воздуха… но передумал, выдохнул. Покачивая головой, вышел в метель.
Спустя час уже шёл по заснеженным дворам к девятиэтажному дому с тёмно-жёлтым кирпичным фасадом, раскачивая в руке тяжёлый пакет. На первом этаже, напротив размалёванной двери неработающего лифта, стоял всё тот же странный тип. Эвальд вежливо склонил голову и помахал рукой, но тот никак не отреагировал.
Переступая через одну ступеньку, поднимался пролёт за пролётом.
«Она обрадуется, что я пришёл. Не покажет виду, конечно, но всё же обрадуется. И подарку обрадуется, будет, чем время скоротать. А завтра всё по намеченному плану, только ночевать буду у неё. Куплю спальный мешок или на худой конец размещусь в кресле».
Остановился перед дверью, занёс для троекратного удара кулак…
***
Почти готово. Подвывали собаки и кошки, скреблись в двери и будили своих хозяев. Рыбки – у кого они были – всплывали вверх животами. Плакали дети. Разумеется, слух улавливал не так уж много, но внутреннее восприятие фиксировало любой отзвук, спровоцированный колебаниями пространства. Шумы и образы из близлежащих домов складывались, из разрозненных раздражителей становились целым оркестром сломанных и расстроенных инструментов.
Мак фаталистично ждал. По лестнице прошлёпал упрямец. И показушник. Можно было ли его как-то убедить, в принципе? Не заставлять, не брать же под контроль, в конце-то концов! Кто знает, как на нём сказалась бы управляющая программа, и смог бы он убедить девушку. А она невосприимчива. Или гипервосприимчива, поэтому даже попытку просмотреть её личное пространство блокирует на корню. И ломиться внаглую, опять же, нельзя.
Снова скрипнула дверь, возле Мака остановилось два блюстителя закона. Представились, спросили документы.
С верхней клетки выглянула старушка, что постоянно материла частого гостя этого подъезда.
– Вот, он, о нём я говорила!
– Значит, прописаны не здесь… – лейтенант считал информацию, но карту возвращать не спешил, постукивал ей о портативный служебный браслет, – что же вы тут делаете в такой поздний час?
– Разве в нашей стране свободное перемещение под запретом?
– Да бандит он, ищет, кого обокрасть!
– Гражданка…
Второй милиционер сморщился и успокаивающе приподнял ладонь.
– Вот, и гражданка беспокоится, и не зря, наверное, – лейтенант отступил, показал что-то напарнику на экране, отчего тот сжал рукоять старенького "кедра" – так что вы здесь делаете?
И тихонько так потянулся к поясу. Мак догадался, что они могли там прочитать.
– Я к знакомой.
– Да он тут каждый день стоит, никто из дома его не знает! – не унималась старушка.
– Александр Андреевич, думаю, вы должны пройти с нами.
И тут дрогнуло. Свершилось. Никто даже не почувствовал. А Мак почувствовал. Как оглох и ослеп в один миг. И приближающийся в глазах не то голубой, не то синий обшарпанный кафель наблюдал, отстранёно думая о том, как банально и просто всё вышло – поставил капкан у норы и остался ждать. А нора оказалась тоннелем для скоростного поезда.
– Ух, обдолбанный что ли?
Милиционер вскинул оружие – на случай, если это уловка. Второй осторожно ткнул Мака носком ботинка в бок. Склонился, перевернул.
– Живой вроде. Что скажешь, скорую?
– Да вроде не припадочный, не дёргается. Давай, короче, оформлять, всё равно наш клиент. И наручники давай, вдруг симулянт.
Глава V. Солнцеград и далее.
Дюк
Дневник памяти, день 3***.
Зашли в Солнцеград. Странно, всегда испытываю смешанные чувства, посещая его. Ещё странно, что употребляю слова «странно» и «смешанные чувства».
Отправил её посидеть в гостях и пошёл в приют. Тут меня ждало ещё кое-что интересное. Валентин, мой старый спаситель и беглец. Несмотря на позднее время, сидел с кем-то на лавочке возле входа. У второго на виске и лбу имелись две огромные проплешины. Розовые шрамы маслянисто поблескивали под звёздами. Тип отсутствующим взглядом смотрел перед собой, время от времени норовя свалиться с лавочки. Валентин придерживал его за локоть и пытался накормить вяленым мясом, тыча ломтём в закрытый рот. Заметив меня, заулыбался, вскочил, схватил меня за плечи и дружески встряхнул.
– Как же я давно тебя жду. Где ты ходишь?
Тип с проплешинами гулко упал с лавки. Валентин обернулся, ойкнул, подскочил и усадил его обратно. Сел рядом, вытащил из кармана тот же ломоть мяса. Надкусил сам, снова попытался накормить приятеля. Я постоял, посмотрел. Кашлянул. Валентин посмотрел в мою сторону, несколько секунд с прищуром разглядывал, потом лицо его вновь радостно осветилось.
– Па, папа! – подпрыгнул он, сдавив меня в объятъях. – Мама тоже придёт?
Тело вновь упало с лавки, Валентин вновь усадил его обратно и вновь забыл про меня. Смешно, смешно… но – дела.
Внутри люди с разным количеством конечностей и всевозможными уродствами вели обычную для вечернего приюта деятельность: сидели и пялились в потолок. Или друг на друга. Макар, как обычно, был в своей каморке и что-то вырезал на доске. Я поздоровался, протянул руку. Он нахмурился и пригрозил стамеской. Мне нравится Макар, он меня не раздражает. С ним приятно посидеть, помолчать за кружкой вина.
В какой-то момент зачесалось спросить, что случилось с Валентином. Глупость какая.
На прощанье оставил шкуры, почти всё мясо. Макар даже немного смягчился, вышел провожать на крыльцо и помахал вслед пустым рукавом. Хотя подозреваю, что не в сентиментальности дело, просто боялся, что я умыкну кого-нибудь.
***
Виреска
Кажется, я умру. Странно, но мне вовсе не страшно. И за всё время я даже ни разу всерьёз не подумала о том, что возможен финал, в котором я не вернусь домой. Может, близость опасности и постоянное благополучное её минование меня разбаловало? Неужели в глубине души я всё ещё надеюсь, что этот угрюмый бродяга сможет мне помочь? Зачем вообще строить какие-то планы, в расчётах которых участвует такая переменная?
Я чувствую, как в груди то-то ломается. Мне даже не больно, просто из-под одежды сыпется пыль, и я нащупываю под грудью твёрдую ссохшуюся кожу в крупных трещинах. И всё тяжелее дышать.
Дюк заметил, сказал, что всё будет хорошо. А разве есть куда лучше? В голову даже пришла мысль, что это расплата за то, что я сделала. Кака глупость!
Проводник не терял шанса нажиться. Ишак покойного ящера нагружался по мере нашего продвижения мясом и шкурами. Дюк просто уходил с тропы на полчаса, а потом догонял с освежёванным зверем на плече – уж не знаю, когда он всё успевал.
Мы ступили на идеально ровную брусчатку уже после захода солнца, а вскоре вышли и к высокой стене. Свет тускло горящего фонаря, висящего под каменной аркой, освещал деревянную табличку со стандартным приветствием «Добро пожаловать».
Да, стена вокруг города знатная, но к чему она, если нет ворот? Никакой охраны, тем более ночью – как-то странно. Дюк, само собой, дал необычайно содержательный ответ по поводу этого места: «Нам туда надо».
Все дома так же выстроены из камня. Дюк указал рукой на ближайшую дверь.
– Посиди там, я скоро приду.
Я пересекла небольшой дворик и остановилась с поднятым кулаком перед массивной дверью. Машинально захотелось постучаться. Вот не похоже это на бар или гостиницу! Ай, ладно – взялась за скобу и толкнула. Дверь легко открылась, я оказалась в небольшой прихожей с одеждой на вешалках, обувью и мелким хозяйственным инструментом. Прошла через вторую дверь в просторную тёплую комнатку. Одинокая лампадка на столе чуть не потухла от ворвавшегося порыва воздуха.
– Ау, есть кто?
С полминуты стояла, прислушиваясь к тишине дома. Уйти или начать хозяйствовать? Дюк – чудила, но откровенно подставлять меня – зачем? По лестнице, что ведёт на второй этаж, смущённо улыбаясь, резво сбежала крохотная девчушка. Взяв меня за руку, усадила за стол. Принесла дырявый глиняный горшок, зажгла его, залезла на табурет и поставила у окна. Спрыгнула на пол и взбежала по лестнице. Установившись на самом верху, просунула голову в перила и сказала:
– Сейчас я маму позову.
Ну… ладно.
Через несколько минут вниз спустилась немолодая уже женщина со слегка заспанным лицом. Запахнувшись в толстый халат и перевязавшись пояском, принялась хлопотать с розжигом печи. Как-то это всё… я встала, чтобы направиться к выходу, но хозяйка вдруг забеспокоилась.
– Пожалуйста, не уходи, я скоро разогрею поесть. К тому же я встала, а будить других соседей ни к чему.
Её искренний голос переборол врождённую подозрительность, и я вернулась за стол. Вскоре передо мной дышала паром разогретая на жареном сале пшеничная каша.
– Уважь, покушай, – снова улыбнулась женщина.
Пока я расправлялась с блюдом, на столе появились огромная глиняная кружка с тёплым молоком и тарелка с земляникой. Душистое молоко с сочными ягодами тоже пошло на ура. Лишь когда мой взгляд упёрся в странного вида пятно лака на дне кружки, голову посетила мысль, от которой стало чертовски неловко.
– Кхм… сколько я вам должна?
Женщина, с добрейшей улыбкой всё это время наблюдавшая за моей трапезой, удивлённо вскинула брови и замахала руками.
– Что ты доченька, что ты! Первый раз у нас в гостях? Да, раньше я тебя не видела.
– Вы скажите, сколько я вам должна, у меня есть кое-что на обмен.
Женщина ещё усердней замахала руками.
– Слышать ничего не хочу! – затем, взяв меня за руку, которой я копалась в наплечной сумке, ласково спросила, – ты ведь у нас останешься на ночь?
– Спасибо, но… – я скосилась на пустую посуду, внутри что-то нехорошо шевельнулось, – не знаю, мой спутник…
– Так и для него место найдём!
Я освободила руку и медленно попятилась к двери.
– Спасибо, спасибо за всё, но я лучше пойду, он меня искать, наверное, будет.
– Куда же ты пойдёшь на ночь глядя, – не отставала женщина, – ночь на дворе, тем более завтра воскресенье, солнечный день.
Нащупала за спиной скобу. Женщина с широкой улыбкой шла ко мне, намереваясь, видимо, снова взять за руку и начать уговаривать. Стены комнаты начали давить, дрогнувшее пламя свечи на столе отбросило на стену большую пляшущую тень хозяйки дома. Я ещё крепче сжала скобу, готовая уже дёрнуть на себя и выбежать, но дверь вдруг открылась сама и толкнула меня в спину. Отскакиваю в сторону, а в комнате появляется Дюк.
– Добрый вечер, – он низко поклонился хозяйке.
– Так это твой спутник? – спросила у меня женщина. Её энтузиазм на глазах иссяк, – здравствуй, Дюк.
– Я вижу, моя спутница накормлена. Не сочтите за грубость – я вам должен что-нибудь?
– Нет, – холодно ответила хозяйка, – я уже предложила ей переночевать, но если ты хочешь остаться именно у меня, будешь спать на первом этаже, на полу.
– Весьма благодарен, – без намёка на снисходительность ответил Дюк.
– Еду не предлагаю, – так же холодно добавила женщина, после чего обернулась ко мне и, вновь заулыбавшись, позвала за собой.
Несколько мгновений нерешительных раздумий. Даже отшагнула немного назад, но проводник ободряюще кивнул, и я пошла. Меня провели по лестнице через просторную комнату с кроватями, на одной из которой спал грузный мужик. Рядом с ним лежала девочка, выходившая меня встречать. Закрыв одеялом половину лица, она смотрела на меня поблескивающими любопытными глазами.
– Вот, устраивайся, – женщина открыла дверь и пропустила меня вперёд.
Я оказалась в небольшой комнатке. Здесь пахло стираным бельём и, почему-то, свежескошенной травой. От одного взгляда на чистую постель с толстым слоем одеял и простыней, у меня сладко закружилась голова и начали слипаться веки.
– Вот вода, ковшик и таз. Не выноси, я утром заберу. Туалет во дворе, за домом. Высыпайся и… – женщина остановилась в проёме двери, намереваясь ещё что-то добавить, – … в общем, высыпайся.
Сбросив с себя всё возле кровати, я умылась и залезла под тяжёлое прохладное одеяло. Немного полежала, рассматривая через оконце звёзды. Уже засыпая, свесила руку за ножнами с мечом, втянула под одеяло и прижалась спиной к стене.
Утро приветствовало меня проблесками солнца, щекочущими глаза даже сквозь веки. Я перевернулась на другой бок и натянула на голову одеяло. При повороте головы почувствовала лёгкую дурноту, показалось, что начинаю проваливаться сквозь кровать. Три глубоких вдоха немного исправили ситуацию, я несколько раз взбрыкнула, скидывая одеяло, и свесила ноги на дощатый пол. Руки слегка подрагивали, каменная голова с трудом держалась на шее и, казалось, стоит перестать контролировать дыхание – лёгкие попросту перестанут качать воздух. Зло сжала зубы, встала и открыла окно. Лёгкий ветер, принёсший аромат цветущей под окном вишни, взъерошил волосы. Прядь коснулась лица, будто нечто чужое – щупальце осьминога или другая дрянь. Последний раз чувствовала себя так после удаления гланд под общим наркозом. Ладно, сейчас главное – не ложиться обратно.
У двери на табурете стояла миска, накрытая плотной марлей. Не до еды мне сейчас как-то. Принялась заправлять постель. Сколько я времени спала на земле, укрываясь плащом или шкурами, в лучшем случае? Но стоило оказаться в сколько-нибудь домашней обстановке, сразу всплыли доведённые до автоматизма привычки. Под подушкой обнаружила скатавшийся клубок волос. Моих волос. Ну да – ни шампуня, ни мыла, простирывая голову золой и яйцами из разорённых птичьих гнёзд… три «ха» – представила себя лысой. Но ведь жили люди как-то без мыла и прочих удобств. Никто не жаловался. Наверное, просто не знали, что бывает лучше. Или чувствовали, что может быть, это чувство и двигало к открытиям, но… господи, что за бред? С каких пор я в философы подалась?
В животе заурчало. Я привыкла есть от случая к случаю, а тут стоит рядом – кстати, что там? – вот, стоит мясной пирог, а я чего-то носом кручу. Да, недавно мутило. Слегка. Но надо, надо кушать, ребятки – кто знает, что случится через минуту.
Скрип ступеньки разрезал тишину, царившую в доме. Так, а где мой неуравновешенный проводник? Скосилась на тарелку, с которой подъела даже крошки, и натужно засмеялась, прогоняя дурацкие образы. И всё же – где там Дюк? Дойдя до середины лестницы, перевесилась через перила, чтобы осмотреть первый этаж, но перед глазами вдруг всё поплыло, и тарелка, выскользнув из рук, разлетелась осколками по полу. Едва сдерживая накатившую вновь дурноту, хватаюсь за поручень, но обмякшие ноги больше не держат тело, и я валюсь набок, чтобы не покатиться вниз по лестнице. Грудь разрывает кашлем, я оттягиваю рубашку, давящую удавку воротника, но всё же в глубине души понимаю – нет, это пройдёт, это ещё не конец.
***
Убейте меня плюшевым медведем… как же я жалею, что пришла. Но уходить поздно, да и не очень вежливо.
Дюк отошёл от ворот метров на сто и ткнул пальцем в землю. Тут же песком разметили две окружности и начали устанавливать сборные трибуны. Столько просветлённых лиц разом я даже в церкви не видела, куда меня в детстве затаскивала бабушка. Со слаженностью муравьиного отряда люди приносили стойки и перекладины, сцепляли пазы, стягивали хомуты, вбивали клинья. Подобно кружочку в окне загрузки, быстро выросло ступенчатое кольцо дощатых насестов. На них тут же усаживались горожане. Некоторые подготовились к зрелищу в лучших традициях: корзинки с ягодами и фруктами расположились у ног, один край полотенец, в которые всё это добро было завёрнуто, отворачивался, подставляя солнцу блестящие плоды. Меня, как гостя, усадили в первом ряду.
Менее чем за полчаса всё было готово. Дядьки побросали инструмент под трибуны и тоже расселись. Как-то раньше я не замечала, что женщин тут больше. И среди детей тоже больше девочек. Рядом сел какой-то патлатый блондинистый парень. Слишком рядом. Повернулся, стрельнул у сидящей за ним женщины несколько яблок. Одно протянул мне и лучезарно улыбнулся. Не знаю, как ещё такую лыбу назвать. Вроде не отталкивающе, но вот сел бы подальше, и мне спокойней было бы.
Дюк дважды громко хлопнул в ладоши, и гомон стих. Без предисловий проводник одним движением скинул с плеч жилетку, отбросил её в сторону. Ах, это отвлекающий манёвр… когда вновь посмотрела на него, он, откинув одну ногу в сторону, уже упёрся ладонью в землю, от него кольцом пошла рябь, и трава, извиваясь тысячами змеек, вросла обратно в землю. Он вскочил, вскидывая руку к небу, вырастил земляное копьё. Даже не дотрагиваясь, стал отщёлкивать пальцами от столбика куски, второй рукой ловя их и жонглируя. Постепенно круговерть выросла метров на пять, Дюк плавно заскользил по очерченной площадке, а земля под его поступью тут же превращалась в зеркально гладкое плато. Подошёл к самому краю, песок на мгновение даже вспыхнул синеватым пламенем и оплыл булькающей массой. Дюк вскинул руки, и, пока круговерть камней висела в воздухе, подпрыгнул, провалился по колено, но тут же выпрыгнул обратно, оказавшись обутым в земляные валенки; пристукнул обувку, лишнее осыпалось, и на подошвах проводника остались клинообразные гладкие лезвия. Ловко подхватив начинающие падать камни, одну руку заложил за спину, второй легко послал камни в пляс. Действительно – в пляс. Уже не просто жонглировал. Теперь он скользил по площадке, как если бы на ногах его была пара грави-ботинок, а камни, выстраиваясь в различные геометрические тела, летели следом, повинуясь дирижирующим взмахам проводника.
Дюк превратил катание в какой-то дикий танец. Резко ускоряясь, он тут же стремительно останавливался, высекая обувью искры. Забрасывая камни далеко в небо, ходил на руках, отталкивался от вырастающих под ногами и тут же уходящих обратно столбов, кувыркался в воздухе, затем ловил падающие камни прямо над головами горожан, притягивал к себе и веером вновь отправлял в полёт. Под его ногами возводились и исчезали трамплины, он прыгал сквозь рукотворные кольца, уворачивался от своих же ловушек. Всё набирал и набирал скорость, мне вдруг показалось, что ещё немного, и он сам заискрится и исчезнет в пространственно-временной трещине.
Остановился. Сложил руки крест-накрест и прикрыл глаза. Даже дыхание не сбилось! Затрещал падающий сверху щебень, раскололся и вихрем мельчайшей пыли закружил вокруг Дюка, целиком скрыв его от зрителей. Вихрь успокоился, горожане ахнули и повскакивали со своих мест, уставившись на звездой расходящиеся трещины в гладкой земле.
Ну да, ходила я в цирк в детстве. Галопроектор творит чудеса: телепортация, расчленение, химеризация и прочая графическая скука. Но у Дюка его точно нет, и, должна признать, сама не удержалась, закрутила головой, выискивая взглядом спутника. А наткнулась на лицо улыбающегося соседа. И долго он на меня так пялится? Так, ладно, сесть ровно. Интрига скоро развеется. Ну а ничего, красивенько было. В руке остался только яблочный хвостик. Так засмотрелась, что не заметила, как схрумкала. Во рту ещё чувствовался привкус земляники.
