Buch lesen: «Полет над бездной»

Пролог с экзотикой

– Петр Дмитрич… Петр Дмитрич!

Мелодичный женский голосок заставил загорелого сорокалетнего атлета поднять голову от шезлонга.

– Вас к телефону, Вишневецкий, – повторила девушка.

Мужчина поднес к уху протянутую ему трубку мобильного и мелодичным баритоном неспешно проговорил:

– Да, я слушаю.

– Это Вишневецкий, Петр Дмитриевич, – раздался в трубке резковатый голос, чуть пришепетывающий на польский манер.

– А, Гриша… рад тебя слышать. Ну что, как жизнь?

– Неплохо. Систему я наладил, осталось дождаться вечера, чтобы сделать первый пробный пуск.

– Где планируешь?

– В казино.

– Хороший выбор, – одобрил Петр Дмитриевич. Он понимал, что азарт – одна из наиболее губительных и сильных человеческих страстей, и у них есть возможность проверить, как система гипертрофирует эту черту человеческого характера. – Но вот как и вообще будет ли идти процесс психотропной стимуляции? – проговорил он вслух, как бы сомневаясь.

– Вы сомневаетесь в этом, Петр Дмитриевич?

– Безусловно, нет. После тех средств, что были затрачены на разработку проекта и особенно на его вывоз, эта система просто не имеет права на прокол.

– Я рад, что вы думаете именно так, а не иначе, Петр Дмитриевич, – холодно произнес Вишневецкий.

– Ну-ну, не кипятись, Гриша, – выдерживая мягкую благожелательность тона своего бархатного голоса, улыбнулся его собеседник, – если тебя что-то не устраивает, скажи прямо, а эти эманации злобы на манер вдруг прорвавшегося гнойника мне не нужны. Тоже мне – блок НАТО.

– Какой еще блокнот? – не расслышал тот.

– С картинками, – иронично протянул Петр Дмитриевич. – Хорошо… при встрече выясним, чего ты там дуешься. Значит, так: больше ты ничего не желаешь мне сообщить?

– Сообщить? То есть вы хотите услышать, что господин Шульгин со своей помощницей, которая столько крови попортила нам в Москве, сегодня поступили на борт «Скрябина».

– Ну-ну… поступили. Прямо как о контейнере с грузом говоришь. Он один или все-таки?..

– Вы невнимательно слушаете меня, Петр Дмитриевич. Я же сказал, что с женщиной.

– Красивая?

– А вы ее не видели в Москве разве? Она еще невежливо обошлась с одним из ваших агентов, которому теперь разве что в хоре кастратов петь.

– А что там такое произошло?

– Да ничего особенного. Кажется, она выстрелила в него и отстрелила, извиняюсь за выражение, хер. А потом и вовсе едва не спровадила на тот свет. Артерию ему распорола.

– Ну это просто не женщина, а какой-то суккуб. Но ты так и не ответил. Красивая или так?..

– На вкус и цвет товарища нет, – последовал безапелляционный ответ.

– Как сказала одна минетчица широкого профиля другой, – едко дополнил Петр Дмитриевич. – Ну ты прямо как сухарь, Гриша.

– А теперь уже не Вишневецкий говорит, Петр Дмитриевич, – прорисовался в трубке второй голос, – теперь Протасов говорит. Тоже есть кое-что сообщить для вас.

– Ну, говори.

Насмешливое выражение таяло на сытом породистом лице Петра Дмитриевича по мере того, как Протасов выдавал свою информацию, так тает под яркими лучами апрельского солнца последний, уже черный и измученный снег. Дослушав, он выругался и швырнул трубку телефона в бассейн, на бортике которого, собственно, и располагался шезлонг, на котором он возлежал.

– Вот как! – процедил Петр Дмитриевич сквозь зубы и туго сцепил тонкие губы большого властного рта, словно боялся выпустить что-то жизненно важное. – Значит, все подтвердилось. Ну, Гришка, ну сукин ты сын! Таня! – крикнул он.

Высокая девушка в желтом пляжном костюмчике подошла к нему и вопросительно взглянула в упор большими безмятежными глазами. «Корова, – презрительно и раздраженно подумал Петр Дмитриевич, – безмозглая корова». Это только на фоне местных жительниц, то бишь урожденных испанок и каталонок, она выглядит королевой, потому как местную слабую половину человечества можно именовать прекрасным полом только в исключительных случаях, то есть по недоразумению.

– Позови мне Селадеса, – приказал Петр Дмитриевич. – Он должен быть здесь.

– Только что приехал из Матаро, – ответила она по-испански.

Он поморщился, а потом спросил уже более ровным голосом, гася в глазах стальную усмешку:

– А что это он делал в Матаро?

– Спросите его самого… вот он идет, – сверкнув белозубой улыбкой «от дежур», ответила она.

По краю бассейна быстро шел невысокий смуглый человек с острым небритым лицом и оливково-черными глазами. Несмотря на жару, он был одет в светлый костюм с черной рубашкой под легким пиджаком. Его внешность красноречиво свидетельствовала о том, что он является местным уроженцем, то бишь каталонцем из знаменитой Барселоны.

– Ну что, Хосе, почем нынче Испания? – весело спросил его Петр Дмитриевич по-русски.

Селадес посмотрел на него, откровенно не понимая смысла сказанного. Потом сел на шезлонг рядом с русским и поцокал языком, очевидно, намекая на то, что пора бы изъясняться более доступно для масс простого испанского народа.

– Это в России есть такая расхожая формулировка, – пояснил Петр Дмитриевич уже на каталонском, – которая очень в ходу у разного рода ура-патриотов. Это такие люди, которые всячески ратуют за национальные приоритеты державы посредством красивых слов и словосочетаний, – снисходительно пояснил он, рассматривая лицо Селадеса, отнюдь не прояснившееся пониманием смысла сказанного. – В стране, где я родился, очень любят говорить: почем нынче Россия?

Селадес кивнул.

– Ладно… что у тебя?

– Вы велели приехать мне, дон Педро, за дальнейшими распоряжениями, – ответил тот, несколько опасливо посматривая на красивое лицо русского, выразительное, породистое, с надменно полуприкрытыми веками.

– Что ты делал в Матаро? Я же ничего не приказывал.

– Навещал сестру, – не моргнув глазам, ответил каталонец.

– У тебя там сестра? Тогда ладно. Семейные отношения надо поддерживать при любых обстоятельствах. Дальнейшие распоряжения… гм, что же это, Хосе, у тебя что, новый пистолет?

Тот покосился на Петра Дмитриевича почти испуганно:

– Как это вы узнали? Я же купил его только сегодня.

– Да ты на радостях засунул его прямо во внутренний карман пиджака. Судя по тому, как он прорисовывается под тканью и опускает наплечник пиджака, это не твой прежний «ствол». Ну-ка, дай посмотреть.

Хосе покорно протянул Петру Дмитриевичу свое приобретение.

– Неплохо, неплохо. – Русский вынул обойму, посмотрел в дуло, комично прищурив при этом правый глаз, и, вставив обойму обратно, прицелился в свой лоб. – Хорошую пушку ты купил, Хосе.

Селадес протянул руку, чтобы принять пистолет обратно, но Петр Дмитриевич не спешил расставаться с игрушкой.

– А что, Селадес, «Барселона» проиграла?

Петр Дмитриевич имел в виду футбольную команду «Барселона», которая базировалась в прекрасном городе и страстным поклонником которой был Селадес.

Тот усиленно замотал головой, вне себя от возмущения при попытке подобной возмутительной инсинуации и возведения напраслины на любимый футбольный клуб:

– Нет, дон Педро, выиграла три – один! Клюйверт забил, и Ривальдо два забил.

– Правда? Забили? Ну что ж, поздравляю, – холодно заключил Петр Дмитриевич и, неуловимым для глаза движением вскинув пистолет на Селадеса, вдруг выстрелил.

По светлому костюму каталонца расплылось багровое пятно, он конвульсивно дернул руками по направлению к простреленной груди и бессвязно пробормотал что-то. Через секунду ноги его подогнулись, и он упал вниз головой в бассейн.

– Убрать эту падаль и сменить воду, – приказал Петр Дмитриевич подбежавшему негру. – Таня, – повернулся он к сидящей неподалеку за столиком девушке, не переставшей безмятежно тянуть сквозь соломинку коктейль со льдом даже при звуке выстрела, – подай мне халат.

Глава 1

Все начиналось при самых благоприятных обстоятельствах. Но, как говорится, такого не бывает, чтобы, начавшись за здравие, действо самым стремительным и естественным образом не покатилось к противоположному полюсу – то бишь не кончилось за упокой. Или едва не кончилось.

По крайней мере все вышесказанное справедливо в отношении этой великолепной парочки – моего босса Родиона и подруги Валентины, которая счастливо подвизалась в качестве его жены.

Надо сказать, Родион Потапович Шульгин всегда был очень своеобразным человеком. Так он охотно афишировал те сферы своей деятельности, которые меня совершенно не касаются и не интересуют, более того, вызывают раздражение. Родион Потапович с каким-то садизмом твердил, сколько раз Валентина меняла памперсы их малолетнему сыну, смело названному Тапиком, то есть – Потапом; с удовольствием перечислял подарки, купленные сыну, и называл астрономические цены, за которые, думаю, можно было приобрести едва ли не взрослые аналоги игрушек. Среди них – игрушечная трасса «Формулы-1» (с болидами!) и прочее в таком же духе. Не менее охотно босс подробно описывал рацион черт-те зачем заведенного пса-шарпея Счастливчика, который вот уже больше года нервировал меня своими спонтанными набегами, проявляя при этом редкостную неразборчивость во вкусах: он то поедал кактусик, стоявший на системнике моего компьютера, то на манер игривого трехмесячного котенка пытался кататься на тюлевых занавесках, в результате чего они исчезали с окна и потом в донельзя изжеванном виде находились где-нибудь под лестницей. Венцом же экспансивной политики Счастливчика стала разгрызенная и, кажется, по частям проглоченная новейшая беспроводная клавиатура за двести пятьдесят долларов, которую я из дутого тщеславия купила для своего новенького четвертого «пенька». Откровенно говоря, мне не был нужен ни «Пентиум-IV» (за глаза хватило бы и третьего), ни беспроводная клавиатура. Шарпей доказал мне это в максимально брутальной и, что характерно, наглядной форме.

Но я отвлеклась. Всех же нареканий в адрес проклятого собачьего отродья все равно не выскажешь.

Возвращаясь к боссу, я хотела сказать, что он, афишируя совершенно ненужную мне ерунду, тщательно скрывал от меня весьма нужные факты, даже очень нужные в работе. Тем более что для меня всегда оставались загадкой каналы информации, из которых он черпал столь необходимые нам при расследовании дел сведения.

Прошлое моего босса, то есть род его деятельности до того, как он организовал детективное агентство «Частный сыск» и получил на то соответствующий патент, всегда оставалось для меня прикрытым вуалью тайны. Я знала, что у него имелись обширные знакомства и завязки в спецслужбах, но стоило мне упомянуть, что он работал в той или иной госструктуре особого назначения, как Родион Потапович тут же решительно опровергал это.

Вообще босс отличался скрытностью. Ход того или иного расследования он зачастую почти полностью держал в мозгу, почти не знакомя меня с ним. Приходилось самой откапывать сокрытое, прояснять недоговоренное, заполнять собственными выводами недосказанное иной раз в условиях весьма неблагоприятных. А ведь ему бы только сказать!..

Впрочем, не только Родион Потапович Шульгин темнил насчет своего прошлого и своих возможностей. Я вела себя примерно так же. Он знал, что я способна на многое, но истинного масштаба моих возможностей оценить не мог.

Как говорил Акира, мой духовный отец и учитель, вся жизнь – это непрерывный ряд самопознаний и самооткрытий. И еще одно из Акиры: «Редко кто доныривает до дна собственной сущности».

Впрочем, я не думаю, что босс оценил бы эти слова Акиры, знай он о них. Акира был японцем, а босс старался вуалировать свое отношение к представителям этой национальности. Кажется, на недавнем чемпионате мира по футболу, за которым он напряженно следил, российская команда проиграла именно Японии, и мой босс никак не мог им этого простить. Ребячество, конечно, но в каждом мужчине всегда очень много от ребенка, даже будь он выдающимся суровым политиком или большим ученым.

Вот так мы и таились с боссом друг от друга – по-крупному, а по-мелкому демонстрировали полную откровенность и взаимную приязнь, что было совершенно искренне.

И вот в один прекрасный день на самом излете лета ему пришлось несколько приоткрыть свои карты.

Отправной точкой для этого послужил некий звонок, с которого, собственно, и начались все неприятности. Звонок этот раздался в самое неподходящее время: Родион Потапович советовался со мной, куда бы ему лучше поехать со своей женой Валентиной. Подразумевалось, что и я отправлюсь на отдых, конечно, отдельно от четы Шульгиных, потому что после такого отдыха, пожалуй, пришлось бы отдыхать повторно. Двухлетний Тапик и шарпей Счастливчик вверялись заботам тетушки Родиона, внушительных габаритов даме лет шестидесяти, громкоголосой и шумной, но, как часто бывает у подобных людей, с очень добрым сердцем.

Родион Потапович сидел за своим рабочим столом и, поигрывая зубочисткой в виде миниатюрной мушкетерской шпаги, говорил чуть нараспев:

– Сезон у нас выдался неплохой, так что, я думаю, не надо особо экономить, тем более что я сто лет не отдыхал и в кои-то веки установилось некое затишье в работе.

– Лучше отключите телефон, босс, а то, что называется, накаркаете, наклюнется какой-нибудь клиент, – остерегла я.

– А я откажусь. Скажу, что занят.

– Бывает такая клиентура, что сложно отказаться.

– Что ты имеешь в виду? – насупился Шульгин.

– Да так, знаете ли, Родион Потапович… словом – бывает. Не будем углубляться в неприятные подробности.

В этот момент в дверь осторожно постучали, и вошла Валентина. С тех пор как она вышла замуж за Родиона, она похудела, приобрела сонный меланхолический блеск в очах, а ее широковатый нос вытянулся уточкой. Дополняли портрет моей подруги бигуди в крашеных кудрях, при посредстве которых она к вечеру приобретала известное сходство с каракулевой овечкой.

– Что это вы тут секретничаете? – спросила она и чуть подвинула к переносице брови.

Удивительная женщина Валя! Когда мы с Родионом сидим рядышком ночи напролет, обмозговывая разные разности, Валентина, странное дело, не ревнует, хотя для ревнивицы материала хоть отбавляй. А вот когда мы с боссом на пятнадцать минут остались наедине в его кабинете, тут Валя позволяет себе проявлять недовольство. Как будто не знает, что ее благоверный совершенно не в моем вкусе: если уж дело дошло до пристрастий и вкусов, то мне нравятся мужчины более габаритные и с более строгой прической, нежели тот лирический беспорядок, что царит на голове босса.

Впрочем, в любом случае в мужчине главное – ум и надежность. А вот этих качеств у Родиона Потаповича не отнимешь.

– Опять, Машка, думаешь Родиона сбить с пути истинного, а? – тоном a la «сварливая баба» проговорила Валентина.

– Ты что имеешь в виду?

Та засмеялась:

– В том смысле, что подбиваешь его не брать тайм-аута в делах. Верно, опять заказ обсуждаете?

– Пока бог миловал, – сказала я. – А что касается отдыха Родион Потапыча, то тут я всегда «за». Пусть съездит куда-нибудь на юг, в Турцию или там на Кипр.

– А сейчас и в Сочи неплохо… – начал было Родион и взглянул на жену. – Бархатный сезон скоро начинается…

– Дорогой, но в Сочи я была… правда, несколько лет назад, но все равно мне хотелось бы туда, где я еще ни разу… ну, например… я даже язык стала изучать… например, в…

– Ну куда, куда?

– В Испанию.

– В Испанию? – переспросил Родион Потапович, по привычке запуская пятерню в и без того лохматую шевелюру, которая тут же превратилась в запущенный куст где-нибудь на окраинном пустыре. – Гм… ничего. Интересно.

– Я и тур один симпатичный присмотрела, – оживилась Валентина. – Хороший такой тур и недорогой. У нас ведь есть деньги?

– Да, у нас есть деньги, – натужно ответил босс.

– Чудесно! Я уже просматривала несколько рекламных проспектов, если хочешь, я принесу их сюда, и мы вместе обсудим, на чем лучше остановиться. Ты ведь договорился со своей тетушкой, что она возьмет к себе Тапика и Счастливчика?

Теперь настала моя очередь морщиться: несмотря на многомесячную привычку, имена все равно резали слух; особенно если вспомнить о том, как резали слух звуки, которые испускали жизнерадостные обладатели этих имен.

– Я договорился, Валя, договорился, – сказал Родион. – Мы тут с Марией обсуждаем, поехать ли нам всем вместе или же отдельно друг от друга?

– Конечно, вместе! – отозвалась Валентина. – Мне без Марии будет скучно. Ты, Родион, уж больно занудный. Нет, с тобой, конечно, хорошо, только ведь тебя, если мы в Испанию, никуда и не вытащишь, кроме твоего ужасного футбола. Ни на пляж, ни на аттракцион, ни в театр.

– В театры в Москве ходи, – сказал босс. – А в Испании жарко, там на свежем воздухе нужно быть. А за Марию ты не решай, она сама скажет, как ей удобнее, с нами или, конечно, без нас.

– У вас такая своеобразная постановка вопроса, Родион Потапыч, – сказала я. – После вашего чудесного «конечно, без нас» я почувствую себя очень неуютно, если стану набиваться к вам в компанию.

– Ты его не слушай, – немедленно заявила Валентина. – Он, между прочим, по-моему, сам не знает, что говорит.

– Валя, я все равно собиралась поехать отдельно от вас. Кажется, мы тут достаточно мозолим друг другу глаза. Так что лучше поехать поодиночке. То есть ты и Родион вместе в Испанию, а я в арьергарде… ну, закачусь куда-нибудь в Чехию, что ли. Там, говорят, очень прилично.

– Да, и пиво чешское, – оживился Родион Потапович. – Правда, я не любитель пива, – чуть сменил он вектор своего вмешательства под пристальным взглядом жены. – Я все больше коньяк, ну, вино хорошее, выдержанное. В самый раз в Испанию, херес с мадерой дегустировать.

– Решено, – сказала я, – вы едете в Испанию, а я, наверное, в Чехию. Хотя можно и в Голландию, там, говорят, живописно.

– Квартал «красных фонарей» в Амстердаме, – сказал Шульгин лукаво, – тюльпаны и всюду оранжевый цвет! Ты уж, Мария, сразу в Париж. Лучшего места для женщины, путешествующей в одиночку, верно, и не найти.

Глаза Валентины, до того маловыразительные и сонные, волнующе вспыхнули. Она глубоко вздохнула:

– Ну как же!.. Париж! Родион, а если?..

– Ты ведь уже решила ехать в Испанию, – сказал Родион. – Даже язык начала изучать. Неужели теперь все это пойдет насмарку?

Валентина не поняла юмора Родиона Потаповича. Она покачала головой и наконец ответила:

– Как же я выпустила это из виду? Ну, конечно же, Париж! На недельку, а, Родик? Или это дорого?

– Да не так уж это и дорого, – начал было босс. Но его фраза была скоропостижно прервана тем самым телефонным звонком, с которого, как я уже упоминала выше, начались все неприятности.

– Не поднимай! – сказала Валентина. – Тетушке ты сам должен звонить, а всех остальных… ну их!

– Говорила я, что нужно было отключить аппарат, – назидательно буркнула я. Но было уже поздно: босс снял трубку.

– Шульгин слушает.

Даже со своего места на диване, в трех метрах от стола и телефонного аппарата Родиона Потаповича, я услышала, как в трубке внушительно зарокотал незнакомый голос. Судя по всему, звонивший обладал оперным басом или по крайней мере голосовыми данными боцмана на судне большого тоннажа. По всей видимости, все эти соображения также пришли в голову боссу, более того, они не вызвали у него восторга, потому что после первых десяти секунд рокотания в трубке его брови поползли вверх, потом резко спрыгнули вниз, сходясь у переносицы, а губы сжались, образуя твердую линию, определенно выражающую недовольство.

– Но знаете… – начал было Родион, видно, улучив момент, когда в непрерывной стене рокотания образуется хоть какая-нибудь брешь. Однако же голос в трубке подпрыгнул, разродившись жирными, весомо бухающими обертонами, и Родион Потапович поспешил замолчать. Он слушал еще около минуты и проговорил:

– Но, товарищ генерал, я понимаю вас, однако же, к сожалению, вряд ли смогу вам помочь. Я занят, я крайне занят… Чем занят? Вы знаете, дело в том, что это – неважно. Товарищ генерал, мало ли хороших специалистов у вас в управлении? Почему вы хотите задействовать именно меня, хотя уже несколько лет не… – Он подозрительно оглянулся на меня и Валентину и поспешно договорил: – Несколько лет не работаю. В том-то все и дело? – переспросил он, явно машинально повторяя слова невидимого собеседника, только с вопросительной интонацией. – Но, товарищ генерал, я, конечно, рад бы помочь, однако… Что?

Родион снова оглянулся и сделал нам страшное лицо. Это было верным сигналом к тому, чтобы мы обе покинули его кабинет. Пришлось подчиниться, хотя и не с той поспешностью, с какой хотелось хозяину этого кабинета. Валентина даже задержалась на пороге, надеясь услышать что-нибудь занимательное из беседы мужа с неведомым генералом, но Родион гикнул… нет, не на жену, он ее не видел, а на пса Счастливчика, возжелавшего перегрызть телефонный провод. Родион гикнул, пес выкатился неспешно разгоняющимся ленивым шаром, однако его кинетической энергии вполне хватило, чтобы вынести Валентину из дверного проема. Хвостатая тварь с утробным рычанием скрылась под лестницей, а я едва успела подхватить Валентину, чтобы она не упала.

Дверь Родионова кабинета захлопнулась.

– Ну и псина! – недовольно выговорила я. – А эта ваша тетушка…

– Не наша, а Родиона.

– Ну хорошо, а эта тетушка Родиона не промышляет разведением собак? Может, отдать ей этого динозавра, удачно маскирующегося под пса, на вечное хранение?

– Что ты такое говоришь, Маша? – искренне изумилась Валентина. – Да для чего же мы его заводили? Для того, чтобы потом отдавать разным тетушкам?

– Вот и я о том же: не пойму, зачем вы его заводили, – вздохнула я.

– На самом деле ты не о том говоришь. Я беспокоюсь, о чем там говорит Родион с этим, который…

– С генералом.

В представлении Валентины любой генерал всегда был этаким бурбонистым, грубым, щедро коррумпированным дядькой, носящим мундир со множеством звездочек на погонах, фельдфебельские усы и привычно раздувающим щеки в грубом окрике или резкой команде. Генералами не становятся, генералами рождаются, но, конечно, рождаются только в генеральской семье – таково было мнение Валентины по генеральскому вопросу. У генерала красное жирное лицо и красная подкладка мундира.

Надо полагать, все эти клишированные представления промелькнули в голове Валентины, потому что лицо ее выражало большое беспокойство, и чем дальше, тем больше.

– Как ты думаешь, Мария, – осторожно начала она, – этот генерал, который говорит там с Родионом, он что… может поручить Родиону что-нибудь такое… и сорвать нам отпуск, да?

Я засмеялась, хотя что-то подсказывало мне, что подозрения Валентины, озвученные только что, могут быть не так уж и беспочвенны.

– Ты знаешь, Валя, Родион – он ведь не служит в армии или в милиции, он никому не подчинен, кроме самого себя. У нас частная структура, понимаешь? Никакой генерал не может отдавать Родиону приказ.

– Но ведь Родион раньше работал где-то чуть ли не в КГБ, – быстро сказала Валентина, морща носик и словно готовясь заплакать. – Быть может, это звонит его бывший начальник, и он…

– Знаешь, Валя, – перебила ее я, – я сама чаще всего принимаю звонки и могу тебе сказать: кто нам только сюда не звонит! Однажды в один день позвонило пятьдесят человек, от депутата Госдумы до бомжа, который нашел мобильник и развлекался тем, что методом подбора случайных чисел звонил всем подряд. Разве что только президент не звонил. А что касается братвы, так она вообще трубки обрывает каждый день, причем всякий раз с разными целями: то сулит дикую сумму за находку любимого питбуля со вставной золотой челюстью, то грозит подпалить нас к чертовой матери, если мы не прекратим совать нос в чужие дела. Так что генеральский звонок – это довольно обыденное явление, можешь не волноваться. Нам пару раз даже с того света звонили… то есть люди, которых считали мертвыми. А один впавший в летаргический сон вор-рецидивист, которого сочли мертвым и уже несли в крематорий для кремации, очнулся прямо на носилках, убежал и звонил с таксофона, чтобы его немедленно забрали. Потом оказалось, что зря он это сделал, потому как ему дали пятнадцать лет. Вот такие звонки бывают, Валя. А ты говоришь – генерал! Ничего особенного.

Кажется, зря я выдавала весь этот монолог. По всей видимости, Валентина в силу ее врожденной наивности, умноженной на нехватку времени вследствие ухода за ребенком и т. д., и не подозревала, что под крышей нашего мини-небоскреба, построенного на месте бывшей трансформаторной будки, раздаются подобные звонки. Она даже присела и пролепетала:

– Что же… правда, да?

Я мысленно выругала себя за болтливость и хотела уже что-то сказать в свое оправдание, но тут дверь открылась и вошел Родион.

– Ну что? – спросила Валентина.

– Да ничего. Просил об услуге, я сказал, что подумаю.

– А если ты откажешься, они что… подпалят дом?

Ну вот. Нашла кому говорить об угрозах, которые щедро расточаются в адрес нашего агентства ежедневно и, что самое неприятное, практически еженощно. Валентина уже использовала одну из упомянутых мною угроз, вставив ее в свою дрожащую фразу-предположение.

Шульгин досадливо поморщился:

– Что ты за глупости такие говоришь?

– Это не глупости, мне Мария… – начала было Валентина, как сверху донесся бравурный рев проснувшегося дитяти и практически тут же, обрадовавшись концерту, залаял пес Счастливчик. Родион качнул головой и сказал:

– Пойди поднимись к ребенку. Что-то он там раскричался. Да и собаку уйми, она, кажется, не кормлена.

Валентина ушла, что-то недовольно бурча под нос. Я посмотрела на сдержанное лицо босса и спросила коротко:

– Ну что?

– Честно говоря, пока и не знаю, что тебе сказать, – ответил он. – Собственно говоря, ты сейчас сама этого деятеля увидишь.

– При погонах?

– Вряд ли, – ответил Родион Потапович. – У них в конторе не принято афишировать свои чины. В штатском он приедет скорее всего.

– Понятно, – сказала я. – Гости из ФСБ. Мне, разумеется, не присутствовать, как обычно? Буду только рада.

Родион некоторое время словно промерял меня в глубину очень пристальным, практически нескромным взглядом и наконец удосужился ответить:

– Нет. На этот раз твое присутствие потребуется. Будем вместе открещиваться руками и ногами.