Рассказы, повести, сценарии и другое

Лицо Ксении.

Охранник оттаскивает собаку, берёт безжизненную руку, заключённый мёртв. Два охранника поднимают тело, закидывает его в грузовик.

Лицо Ксении.

Ксения идёт по пустыне. Ноги увязают в песке. Впереди три юрты. У одной из них привязан верблюжонок. Он поднимает голову и кричит гортанно, утробно. Возле юрты сидит мальчик, играет на дутаре. Мелодия тягучая, сладкая, как патока.

59. Интерьер.

Ксения отходит от окна, возвращается к столу, смотрит сквозь большую лупу на миниатюру, маленькая кисточка лежит рядом, она поднимает ее, но снова кладёт на стол. Мелодия. Ксения смотрит поверх всего, куда-то в бесконечную пустоту. Раздаётся резкий звонок телефона. Ксения вздрагивает, поднимает трубку.

60. Интерьер. Иерусалим. Квартира Рахили. Рахиль говорит по телефону:

– И не возражай, не люблю, когда мне перечат! Кожей почуяла – тебе плохо, скверно! Прекрати, Ксюша, вычеркни, сотри из памяти. И не успокаивай меня, всё равно волнуюсь! Ну и что, что ракета залетела? Да это в сотне километров от Иерусалима. Когда дьявол умирает, он плюётся ядовитой слюной. Конечно, люблю афоризмы, а что? Сходи к Ване, я ему освящённый крестик везу. Как-как – зашла в церковь, попросила попа, ну, который в клобуке, освятить. Армяно-григорианский священник? Да какая разница-то?! И нечего смеяться, ничего смешного я не сказала! Ладно. Пока, скоро приеду, жди, подруга.

61. Натура. Иерусалим.

Немыслимо количество «Скорых», военных и полиции. Развороченная витрина небольшого магазина. Рахиль помогает раненым, поднимает тех, кто ещё может идти. Успокаивает женщину, на руках которой ребёнок. И мать, и малыш не пострадали, только засыпаны осколками разбившейся витрины. Чей-то рвущий душу крик, на одной ноте. Рахиль бросается на этот крик, прямо на асфальте лежит мужчина, на коленях стоит возле него девушка – белое до синевы лицо, глаза закрыты. Рахиль наклоняется к мужчине, он слабо стонет. Подбегают врачи, погружают мужчину на носилки. Рахиль обнимает женщину за плечи, что-то шепчет ей, крик обрывается, женщина открывает глаза, Рахиль помогает ей сесть вместе с раненым мужем в машину «Скорой». (Хроника и комбинированные кадры).

Рахиль медленно идёт по улице, плечи опущены, блузка в следах крови. Входит в подъезд дома.

62. Интерьер. Квартира Рахили. Рахиль заходит в квартиру.

Рахиль, переодевшись в свою неизменную длинную юбку, наливает в кружку заварку, чёрную, как дёготь, выпивает залпом, словно водку. Проходит в комнату, у большого окна мольберт, возле него краски, кисти. На подоконнике шляпа. Рахиль водружает шляпу на макушку, берёт кисть, делает несколько крупных мазков. Смотрит на полотно, огромны её глаза. Они медленно наполняются слезами. Но Рахиль не даёт им пролиться, встряхивает головой, словно отгоняет от себя видение, и начинает петь, сначала негромко, а потом в полный голос: «А я могилы не страшуся, чёрный ворон, я не твой…».

63. Натура. Москва. Возле «Макдональдса».

Разбитое большое окно. Осколки. Остов взорванного «жигулёнка». Милицейские машины. «Скорая». Милиционеры разгоняют зевак. (Хроника). Проезжает машина Звягинцевых, останавливается. Любаша за рулём. Милиционер резко, грубо:

– Не на что глазеть, дамочка. Проезжайте.

Любаша срывается с места, визжат колеса.

64. Интерьер.

Внутри салона. Крупно лицо Любаши – трясутся губы, даже щёки. Раздаётся звонок мобильника.

– Алло!

– Ты чего кричишь?

– Серёженька!

– С тобой всё в порядке?

– Да, да! Когда приедешь?

– Уже.

– Прилетел?

– Да я дома больше часа. Где тебя чёрти носят?

– Как дела?

– Какая-то мистическая история приключилась. Скоро доберёшься до дачи? Где ты?

– Мимо церкви проехала.

– Жду, голубка.

65. Интерьер.

Каминная Звягинцевых. Сергей шагает по комнате, словно шакал в клетке, руками размахивает, говорит как-то слишком скороговоркой.

– И что ты себе думаешь? Французы мне факс тычут в нос, а там моя подпись! Представляешь? Якобы это я приказал не отсылать документы, не выдавать накладные и тому подобную чепуху. В Польше Янек прямо визжал от злобы. И тычет в факс. Мой! И с моего телефона! Ничего не понимаю!

– И что непонятного, наивный ты мой?! Ясно, чьих лук дело.

– Кого?

– Да Егора!

– Зачем?

– Сначала он запустил серию статей о «Полёте фантазии». Хвалебные, прям патока, сил нет. Это была приманка. И ты клюнул. Ну как же! Пресса захлёбывается, расписывает тебя в радужных тонах, а о Букашкине только так, к слову. Нашёл журналюгу за небольшие бабки. Сколько ты за акции отвалил? Не забыл?

– Но фирма-то теперь моя! Я всё поправил, товар придёт послезавтра. Все точки заработают.

– Погоди. Ещё не вечер.

– Хватит, голубка, прекрати пророчествовать. Терпеть это не могу!

– Помяни моё слово.

– Рахиль звонила?

– Приедет через неделю.

– Как думаешь, она не прикарманит наши акции?

– Она? Никогда.

– Не сильно ей доверяешь-то?

– В самый раз.

66. Интерьер.

Аэропорт Бен-Гуриона. Рахиль проходит паспортный контроль. Девушка, что проверяла Рахиль тогда, во время первого отъезда из Тель-Авива, стоит за соседней стойкой. На ней та же военная форма, но только более свободная. Рахиль кричит ей: (на иврите, закадровый перевод).

– Поздравляю!

– Спасибо! – лицо девушки расплывается в счастливой, несколько детской улыбке.

– Ну? Слушай меня, старую грымзу! Сколько недель? Небось не больше шестнадцати?

– Угадали!

– А как же! Я всегда в точку попадаю. Вернусь, не забудь в гости позвать!

Рахиль спешит к самолёту.

– Обязательно, – кричит девушка вдогонку, – когда обратно ждать? Куда ж я денусь!

Поле. Самолёт выруливает на взлётную полосу.

67. Интерьер.

Москва. Мастерская Рахили. Рахиль в своей неизменной шляпе перед мольбертом. Делает кистью несколько мазков. Аккуратно протирает кисти, лежащие на столе рядом с палитрой.

– Всё. Точка. Сеанс окончен.

– Можно посмотреть наконец-то? – Любаша вскакивает с кресла, делает несколько шагов к картине, которая повёрнута к ней тылом.

– Стоп! Не подходить.

– Почему?

– Когда Сергей за вами обещал заехать?

– Через… – смотрит на ручные часы Любаша, – пять минут.

– Вот тогда и покажу.

Длинный, требовательный звонок в дверь.

– Откройте, – тоном приказа произносит Рахиль.

Входит Сергей вместе с Ксенией.

– Сговорились, что ли? – бурчит Любаша.

– На лестнице догнал – отвечает Звягинцев.

– Ну, смотрите. – Рахиль поворачивает полотно к Звягинцевым.

И видны их лица. На лице Любаши ужас, страх, отвращение. Сергей зажмурился.

– Это не я, не я, не я! – кричит Любаша. – Сволочь! Как ты посмела! Это не я, это она зарубила, она!

– Проклинаю тот день и час, когда попросил написать портрет. Сейчас его изрежу на мелкие кусочки, полоски, лоскутки, – Сергей хрипит и рвётся к картине.

Ксюша перехватывает Сергея, вцепившись ему в рубаху. А Любаша кричит на одной ноте:

– Это не я, не я, не я!

Рахиль сидит, не шелохнувшись. Руки опущены между колен, шляпа закрывает лицо.

– Я заплачу, много, сколько скажешь! Только уничтожь это! – Сергей несколько взял себя в руки.

– Нет, – за Рахиль отвечает Ксюша.

– Тысячу евро? Две? Пятьдесят тысяч? Сто?

– Нет.

– Но почему?

– Хотите знать? – Рахиль поднимает голову, смотрит прямо, жесткие складки возле губ, глаза потемнели до черноты.

– Ведьма! Проклятая ведьма! – произносит Любаша.

– Ну, во-первых, – не обращая внимания на ругательства, – уничтожить свою работу – это как ребёнка своего убить. А главное, хватит вам жить в иллюзиях. Не лги хотя бы себе, нельзя жить в вечном страхе.

Рахиль встаёт, медленно подходит к Любаше, протягивает к ней руки, кладёт ладони на голову, Люба смотрит как заворожённая, потом глаза её наполняются слезами. Рахиль обнимает её плечи, гладит по спине, шепчет на ухо: «Тихо, тихо, девочка, не плачь. Прости себя, наконец».

Натура.

Бывшая ферма. Машина Букашкина подъезжает к воротам. Егор выходит из салона, бесшумно прикрыв дверь. Смотрит в щель. Флаконы с духами стоят в коробках, готовые к отправке. Стеклянные фляги из-под суррогата отмыты, выстроились вдоль стен.

Интерьер. Работницы сидят за сколоченным из досок столом, нарезают хлеб, расставляют снедь – готовятся к обеду. Со скрипом открываются ворота, входит Букашкин.

– Ой! – работница с золотыми зубами испугана. – Вы кто такой есть?

– Хозяин ваш, бабоньки, – несколько игриво отвечает Егор.

– У нас хозяин не такой, – спорит золотозубая.

– То экспедитор к вам ездил, а я первый раз.

– Деньги привезли? – мрачно бросает женщина в платке.

– И деньги, и паспорта.

– Увольняете?

– Лавочка закрывается.

– А что же нам теперь?

– По домам, полагаю.

Егор вынимает два конверта с деньгами и паспорта. Женщины совсем не рады, даже зарплате не рады. Золотозубая плачет, её «товарка» мрачнее тучи.

– Собирайтесь. Чтоб через полчаса духу вашего не было.

Женщины торопливо прячут деньги и документы. Как только всё это надежно исчезает в глубине одежды, женщина в платке оскаливается, обнажая зубы – что-то хищное, неукротимое в ней проступает:

– Подлюка гнойная, – шипит она, – у нас дети, думаешь, я вкалывала, чтобы ты богател? – достаёт из-за пазуха конверт с деньгами, торопливо пересчитывает тощую пачку. Гони ещё пять тысяч! Иначе в ментовку сообщу, чем ты тут занимаешься.

– Давай. И не забудьте рассказать, как в Москву попали и сколько без регистрации жили.

– Убью, – шипит сквозь стиснутые зубы та, что в платке, бросается к Егору.

Прямо ей в лицо – дуло пистолета. Женщина приседает. Егор направляет дуло женщине в висок. Золотозубая охает, хватает подругу за плечи, оттаскивает её, причитая:

– Миленький, хорошенький, не надо. Мы сейчас, сейчас.

– То-то мне, – Егор ухмыляется, – вон отсюда!

Женщины бросаются в свой закуток, сгребают с нар, на которых обычно спали, свой жалкий скарб. Егор спокойно наблюдает эту суету.

Чёрная слякоть на дороге. Оскальзываясь, спешат по ней женщины. Егор стоит, расставив ноги, мрачно глядит им вслед, помахивая пистолетом. В какой-то момент кажется, что он выстрелит женщинам вслед. Но – нет, прячет оружие в карман.

69. Интерьер.

Кафе. Через окно бульвар, машины, еле ползущие мимо, привычная в этот час автомобильная пробка. За столиком журналистка Марина и Егор Букашкин. Марина, как и в то первое посещение этого кафе, ест быстро и жадно. Егор смотрит на неё, с лёгким презрением кривя рот.

– Как быстро вы сумеете протолкнуть материалы в печать? – спрашивает Егор.

– Неделя, максимум 10 дней, – отвечает Марина с набитым ртом.

– И речи быть не может. Через три дня…

– Существует обычный технологический цикл выхода газет.

– Даже за очень большие деньги?

– За какие?

– Удвою гонорар.

– К чему такая спешка?

– Так надо. И не обсуждается.

– Попробую. Но не гарантирую.

– А не успеете, останетесь без единой копейки.

Марина вздыхает, с сожалением ли по поводу угрозы остаться без копейки, или из-за того, что на тарелке не осталось ни крошки, понять трудно. Она откладывает вилку и нож, допивает до капли воду из высокого стакана.

– Кофе?

– Нет, пожалуй, пойду. Рукописи будут готовы завтра к середине дня, будете проверять?

– Естественно.

Марина встаёт, не прощаясь. Шагает к выходу, крепко опираясь на низкие каблуки, этакий солдат в юбке на плацу. Егор смотрит ей вслед с тем же выражением презрения.

70. Интерьер.

Квартира Егора Букашкина. Квартира вычищена и вылизана. Единственное напоминание о жене и дочери – кукла в кружевном платье, посаженная на книжную полку. Егор сидит в кресле и напряжённо смотрит на куклу. Потом встаёт, берёт игрушку с полки, бросает её на пол и топчет ногами. Дикий танец, безумная и беззвучная пляска. Раздаётся звонок телефона, Егор застывает в испуге. Будто ждал этого звонка и теперь страшится. Медленно подходит к аппарату, поднимает трубку:

– Да?

На другом конце провода говорят очень громко и взвинчено:

– Господин Букашкин, с вами говорят из больницы. Мы ищем вас уже второй день. К сожалению, с вашей женой несчастье.

– Какое? – голос у Егора тусклый, безжизненный.

– Скончалась от потери крови. Вы навещали её позавчера?

– Да.

– Милиция интересуется, как к ней попали режущие предметы. И вам будут задавать эти вопросы.

– Понял. Я принёс ей апельсины. И больше ничего.

– Естественно, мы же не первый год вас знаем.

– Сейчас приеду.

Повесив трубку, Егор стоит несколько минут неподвижно, но потом… Потом закрывает лицо руками и кажется, что плачет, но нет – он смеётся. Смех переходит во всхлип, затем в икоту. Затем в хрип:

– Спасибо тебе, Господи! Я тебе поставлю сто свечек, двести, тысячу! «Да святится имя твое, да приидет…»!

70. Интерьер. Дача Звягинцевых.

Кутаясь в пушистый халат, распатланная, совершенно не похожая на себя Любаша. Она сидит на высоком табурете возле стола, в кухне, и тупо смотрит в одну точку. Входит Ксения, на волосах мелкие капли дождя.

– Снег пошёл, – безликим голосом, без вопроса произносит Любаша.

– Ну, до снега пока далеко. Дождь, не дождь, влага висит в воздухе.

– А – а… – такая волчья тоска в голосе.

– Вы завтракали?

– Нет, кажется.

– Сейчас я вам что-нибудь сварганю

– Спасибо. Не хочу.

Ксюша надевает фартук, возится возле плиты, ставит сковороду. Жарит что-то и шкварит. Подаёт на стол. Рядом с тарелкой кладёт миниатюру, завёрнутую в холщовую тряпочку.

– Приятного аппетита, – говорит Ксюша. Садится напротив Любаши.

– Что это? – замечает холщовый пакет Любаша. Разворачивает. – Какая прелесть! Неужели мне?

– Конечно.

– За что?

– Просто так.

– Мне не подарки надо дарить, а…

– Бросьте, не разнюнивайтесь, – жёстко произносит Ксения, – и вообще нечего себя жалеть.

Слезами наполняются глаза Любаши.

– Ну-ну, без соплей, пожалуйста! Мы с Рахилью этого не любим!

– Всё пошло наперекосяк. Вы читали статью про нашу фирму, вчера напечатали в трёх газетах?

– Не буду и вам не советую.

71. Натура.

Двор дачи. Подъезжает машина Сергея. Распахиваются ворота. Сергей выходит из салона, хлопает дверью с такой силой, что стёкла дрожат. Поднимается по ступеням. Настежь открывает дверь, влетает в дом.

72. Интерьер.

Сергей сдёргивает с себя куртку, бросает на пол, кричит:

– Ты где? Чёрт возьми! Люба!

– Зачем кричишь?

– Немедленно сюда!

– Да что ещё произошло? – Любаша сталкивается с мужем в дверях кухни, Сергей отбрасывает её. Любаша ударяется затылком о стену.

Ксения бросается к женщине, поднимает её.

– Постыдились бы, Сергей!

– Не ваше дело!

– Не моё.

Ксения усадила Любашу на стул в кухне. Сергей мечется из угла в угол:

– Грязные твари!

– Прекрати истерику! – Любаша прикрикивает на мужа. – Всё толком объясни!

Но Сергей не может успокоиться. Ксения наливает стакан воды, протягивает Сергею, он отталкивает стакан. И тогда Ксюша выплёскивает воду ему прямо в лицо. И вместо того, чтобы взбеситься, Сергей неожиданно (даже и для самого себя) успокаивается.

– Представляешь?! Нет, ты понимаешь?! Приехал сегодня на ферму, а там никого! И все ёмкости с духами расколоты! И следа от работниц не осталось! Как же они без документов-то? Без паспортов-то смылись?

– А где хранились их паспорта? – спрашивает Ксения.

– В сейфе.

– И у кого ключи от сейфа?

– У меня.

– А у Егора тоже? – спрашивает жена.

– Да.

– Ну, тогда всё понятно.

– Что тебе понятно? Теперь, после этих статей, после пропажи эссенции мы вылетаем в трубу. Мы – банкроты!

– Завтра, помяни моё слово, позвонит Егор и за копейки вернёт себе весь пакет акций.

– Его в Москве нет!

– А ты, как последний дурак, их ему продашь?

– Дай-то Бог.

– Наивный ты мой, – произносит Любаша.

73. Натура.

Новый Арбат. Мелкий дождь. Без зонта и с непокрытой головой размашисто вышагивает Рахиль, заходит в здание мэрии.

74. Интерьер.

Рахиль выходит из лифта. Кабинет Непотопляемого. Он поднимает голову от бумаг:

– О! Какие люди!

– Привет, Непотопляемый, – произносит Рахиль, не ожидая приглашения, садится напротив приятеля, сумку ставит на стол, – я вернулась.

– Не слепой.

– Получил мои факсы и копии документов?

– Конечно.

– Подписал бумаги?

– Само собой. Сознаюсь, не с лёгкостью.

– Кто бы сомневался.

– Осталась дело только за мной.

– Так вперёд!

– Существует маленькая сложность.

– А именно?

– Кое-кто настаивает на участии в твоём Центре.

– А именно?

– Без фамилий.

– Из московского или из федерального правительства?

– Первое. А нам с тобой сейчас бы, так сказать, на берегу договориться.

– Давай, излагай.

– Попечительство в совете.

– Главным попечителем?

– Естественно.

– Хорошо.

– Но это ещё не всё, – лёгкая пауза, – ты, надеюсь, понимаешь?

– Не очень.

– Большая уже девочка, могла бы догадаться. Всякий труд должен быть поощрён.

– И во сколько мне обойдётся это поощрение?

Начальник быстро пишет на клочке бумаги. Рахиль открывает сумку. Делает вид, будто тщательно ищет очки.

– А, чёрт, очки дома оставила, не вижу, назови сумму вслух.

– Пятьдесят тысяч, – бормочет Непотопляемый.

– Что там шепчешь? Погромче.

– Пятьдесят тысяч.

– Рублей? – притворяется недоумком Рахиль.

– Долларов! – шипит начальник.

– Ставь подпись свою.

– Значит, договорились?

– О чём? – Рахиль встаёт, предварительно достав из сумки диктофон, обходит стол, наклонившись над Непотопляемым, тычет пальцем в документы. – Здесь, здесь и здесь. Поживее шевелись.

Рука начальника застывает:

– Утром деньги, вечером стулья.

– Торг неуместен. Был ты всю жизнь труслив, нынче нагл, Непотопляемый! – одновременно нажимает кнопку диктофона, раздаётся чистый, без помех, голос начальника: «Пятьдесят тысяч…». Рахиль выключает диктофон, продолжает. – Не поставишь визу, через час все СМИ, включая зарубежные, получат эту дивную запись, да ещё с моими комментариями. И не надейся потом отвертеться, никакие связи не помогут. Посадить-то тебя не посадят, а с работы хлебной попрут!

– Тварь! – рука начальника дрожит, но подпись он ставит.

– Ха! Дураком родился, им же и помрёшь. Как мы в юности говаривали? Правильно! Жадность фраера сгубила!

– Пошла вон! Я тебя сверну в бараний рог.

– Посмотрим кто кого.

– Вон!

– Всё, упорхнула! Не скучай, любовь моя! – Рахиль сгребает папку с документами, прячет в свою необъятную сумку. Выходит, тихо прикрыв дверь.

Интерьер.

Дача Звягинцевых. В каминной Рахиль, Ксения, хозяйка дома и Букашкин.

Лица у всех напряжены, какая-то неестественность витает в воздухе.

– Что-то Сергей задерживается, это ему не свойственно, не правда ли, Люба? – Егор вскакивает, прохаживается по комнате.

– И телефон вне зоны досягаемости. Ты когда ему звонил?

– Утром. Как прилетел, прямо из аэропорта.

– И каким рейсом? – слишком светски произносит Рахиль.

– Парижским.

– Ага. Утренним…

– Да, именно утренним, – нервно произносит Егор.

– Уверены?

– Странный у нас разговор, вы мне не верите?

– Да как смею, помилуйте!

Любаша переводит взгляд с Егора на Рахиль. Ксения пытается перевести разговор:

– Ты уже посмотрела помещение? – спрашивает, повернувшись к подруге.

– Кстати, действительно, я забыл у вас спросить, как дела с вашим замыслом по поводу реабилитационного центра?

– Замечательно. Сергей выделил нам ваш кабинет, поставил в приёмной ещё один стол для секретарши.

– Мой кабинет?! – возмущению Егора нет предела.

– И что это вы вскинулись, голубчик? Ведь вы теперь к фирме-то отношения не имеете, – говорит Рахиль.

– Ах, да, я и забыл! Привычка, так сказать, вторая натура.

Распахивается настежь дверь, влетает Звягинцев.

Гнев так и клокочет в нём. Оглядывает всех собравшихся:

– Сидите тут, кайф ловите? Чаи распиваете? Всех вас чёрт раздери! – он сдирает с себя пиджак, бросает на пол и топчет его, самая банальная истерика налицо.

– Что случилось? – кричит Люба, бросаясь к мужу.

– Пошла прочь, бесовка! – вопит и брызжет слюной Сергей.

Ксения встаёт, выходит на кухню, наливает в высокий стакан воду, возвращается обратно, выплескивает всё содержимое стакана Звягинцеву в лицо. Тот застывает и мгновенно замолкает. Рахиль сидит, смотрит не на героя спектакля, а на Егора.

– Всё, – вдруг произносит Сергей, – поехали.

– Куда? – всхлипывает Люба.

– Я сказал – поехали. И не перечить мне!

Рахиль обнимает Любашу за плечи, подталкивает к двери:

– Не противься, делай, как муж велит.

– А я, – сладким голосом «вопрошает» Егор, – тоже должен?

– Все, все. В машину!

Натура.

Во дворе дачи. Все рассаживаются. Звягинцев срывается с места, визг тормозов, ворота распахнуты.

– Стой, полоумный! – кричит Люба. – Ворота закрой.

Машина мчится по шоссе, сворачивает к ферме совхоза, влетает внутрь. Все окна и вообще всё, что было внутри, разбито вдребезги. Как будто самум прошёл, ураган, торнадо.

– Господи! – Любаша оглядывается. – Надо в милицию заявить.

– Помешалась совсем? Как мы объясним, откуда весь этот цех? – кричит на жену Сергей.

– Я предупреждал, в нашей стране бизнес в одиночку, тем более без крыши вести невозможно, – Егор говорит тихо, даже сочувствие, ласковость в голосе, – но ты же упрям, как слон. Уступил тебе все акции – владей, и что? Погубил наше дело!

– Это кто тут об уступках вякает? – Любаша красная, злая, аж присвистывает сквозь стиснутые зубы. – Благотворитель хренов!

– Замолчи, женщина! – Сергей пытается оттащить жену подальше, он-то её нрав знает,

– Кто всучил нам акции? Кто за них отхватил огромный куш? Я-то всё понимала, это только мой раззява доверчивый купился на все твои выверты!

– Успокойся, Любочка, потом сама пожалеешь, – Егор ещё «поддал» сладкой ласковости в интонацию.

Люба вырывается от Сергея, надвигается на Букашкина – между ними не больше метра:

– Скорпион, пожиратель жизней! Подавись своими акциями!

– Очень хорошо! Я возьму весь пакет, но только… теперь и цена будет другая.

До сих пор молчавшая, не принимавшая в сваре никакого участия Рахиль, а за ней и почти синхронно Ксения произносят хором:

– Ни в коем случае!

Но Люба всё ближе к Егору, а затем… она вцепляется ему в лицо острыми ногтями. Сочится кровь, алеют полосы на лбу и щеках.

– Ой! – тронув лицо, Егор видит кровь на своих ладонях, вся ядовитая, злая сдержанность, весь лоск слетают с него мгновенно – он визжит, всхлипывает, топочет ногами в роскошных туфлях. – Я ранен, она меня покалечила!

Сергей наконец оттаскивает жену, Ксению и Рахиль вдруг разбирает смех, удержаться просто невозможно, ведь действительно комично выглядит мужчина, трясущийся от страха, увидев кровь.

Сергей бросает с презрением:

– Да подавись ты моей фирмой. Сегодня же и оформим!

И опять Рахиль произносит властно:

– Ни в коем случае!

– Это почему же? Видите, что случилось? Так хоть деньги получу, новое дело открою.

– Сейчас я вам всё быстренько растолкую. Ну, во-первых, я тут справочки навела. Ваш Егорушка сегодня ниоткуда не возвращался.

– Я прилетел утром.

– Да? На каком рейсе?

– Не помню.

– В Шереметьево?

– Да.

– Чей самолёт?

– Айр Франс.

– Рейс 6542?

– Да.

– Он прибывает в 15 часов 45 минут. То есть вы ещё и не прилетели, так как сейчас 15 часов. Во-вторых, Егор Букашкин хоронил свою жену, из Москвы никуда не выезжал. В-третьих, журналистка, которой он хорошо заплатил за те похвалы, согласилась выстрелить целую обойму пасквилей сейчас. В-четвертых, полагаю, весь этот погром, что мы наблюдаем, он и устроил, быть может, даже собственными руками. Что касается погрома, прямых доказательств у меня нет, а вот предыдущие пункты неоспоримы.

– Враньё, враньё! Не можете вы наводить никакие справки. Жалкая пенсионерка из Израиля, тоже мне агент! Лезут, прут, как тараканы из щелей, длинные носы везде свои тычут, до всего им дело есть!

– Она прожила здесь всю жизнь, – встревает в «монолог» Сергей, – с половиной Москвы знакома, ничего удивительного. Если Рахиль назовёт имя журналистки, поверю остальному, и, может, тогда я избавлюсь от тебя на всю оставшуюся жизнь!

– Марина Кружкова. Так, господин Букашкин? Молчите? Хотите, я ещё и вашу истинную подноготную сейчас обнародую? А? Расскажу бывшему партнёру, отчего и когда вы сочинили себе экзотическую фамилию Букашкин. Интересно, во что вам обошлись документы, включая поддельную метрику и диплом института, в котором отродясь не бывали?

– Будь ты проклята, старая грымза!

Егор поворачивается на каблуках, взрыхлив грязь на бетонном полу, выскакивает.

– Кто же вы есть такая, – недоверчиво произносит Любаша, – если запросто получаете конфиденциальные сведения?!

– Совсем несложно – прочла все публикации о вашей фирме. Написаны-то они в одном ключе, повторяющиеся стилистические обороты, словечки, – словом, догадалась: автор-то один и тот же. Причём, наверняка женщина, несколько мужеподобная, изо всех сил хочет доказать свою полную независимость от мужчин.

– Надо особый талант иметь, чтобы до такого додуматься!

– Ерунда! Чуть-чуть внимания, самую малость склонности к анализу, но главное – интуиция. Остальное – дело техники. Позвонила главному редактору, в чьей газете чаще всего и появлялись статейки о «Полёте фантазии», он вместе с моей дочерью учился на журфаке, наплела с три короба, чуток польстила, слезу пустила, мол, ищу по просьбе дочери подругу ее детства, ну и так далее.

– Купился?

– А как же!

– Хорошо, – продолжает допрашивать Люба, – а паспорт, фамилия Букашкин, его прошлое?

– Приврала маленько, самую малость.

– Ишь, как взъярился, видать, в самую точку попали.

Во время разговора Ксения и Сергей ходят по разбитому цеху, но только Сергей тяжко вздыхает, а Ксения собирает осколки, находит на полу «лысую» метлу, сгребает хлам в один угол.

– Хватит болтать, надоело! – вскрикивает Сергей. – Что делать-то будем?

– Вы мне помогли, Сергей, поможем и мы вам, – говорит Ксения.

– Ну, уж вам-то чем я удружил?

– Предоставили работу. Это раз. Ни разу не обидели и не унизили. Это два. В наше время немало. Мы с Рашей решили взять над вами шефство, – смеётся Ксения.

– Каким образом?

– Для начала прикройте «лавочку». Я сейчас не о нравственном аспекте, а хотя бы об инстинкте самосохранения. Букашкин – мелкий пакостник, ни перед чем не остановится.

– Как пить дать, – реагирует Люба, – говорила же, неприятности в Польше и вообще везде не просто так возникли – Егор постарался. А мой тюфяк доверчивый… а, что говорить-то теперь!

– Тогда никакого «полёта», а уж тем более «фантазии» не будет! – кричит Сергей. – Связей с настоящими производителями духов у меня нет, денег нет.

– Ну, – произносит Рахиль, – нечего прибедняться. За столько-то лет не обзавелись тугой копейкой?! Ха! На первых порах поможем кое-чем.

– Я подумаю.

– Он ещё подумает! – Люба возмущена. – Да мы должны в ножки поклониться! Устала трястись от страха, на каждый звонок, стук в дверь, ждать ОМОН, РУБОП или как ещё их там называют! Боялась ребёночка родить… чтобы он в детском доме… родители на нарах парятся! – говорит бессвязно, всхлипывая и глотая, будто ком стоит в горле.

– Всё, всё, голубка, – бросается успокаивать Звягинцев.

– Обещаешь?

– Клянусь.

– Нечего нюни да страсти мексиканские разводить, – бросает Рахиль, – поехали отсюда, дома обсудим.

Интерьер.

Квартира Рахили и Ксении. Ксения говорит по телефону, Рахиль, Сергей и Люба за круглым столом, склонились над листом бумаги, чертят схему – кружочки, стрелки.

– Не надо мне приглашения, дело срочное, лучше письмо пришлю, – Ксения поворачивается к Сергею, – у вас электронная почта есть?

– Естественно, – отвечает Сергей.

– Завтра же получишь, – продолжает разговор Ксения, – у вас всё в порядке? Девочек поцелуй.

– С кем это она? – спрашивает Сергей у Рахили.

– С Италией. Её сын давно там, исполнительный директор, работает в компании Феррагамо.

– Что-то я про таких не слыхивала, – встревает Любаша.

– Голубка, помолчи, тоже мне специалист по истории высокой моды!

– Они производят одежду, обувь, духи. Россия же – практически безграничный рынок сбыта, надеюсь, наше предложение Феррагамо может заинтересовать.

– Что-то не верится мне, очень уж всё просто у нас получается.

– Замолкни, женщина, – Сергей обнимает жену за плечи. Она выворачивается обиженная.

– Вот именно так, просто, не с вывертами вроде ваших, всё в жизни лучше и получается, – говорит Рахиль, – кстати, кто придумал идиотскую схему «Полёта фантазии»?

– Егор, кто ж ещё, изворотлив, как змей, нам бы с Серёжей подобное и в голову не пришло.

Звонок по мобильнику, Сергей достаёт из кармана аппарат:

– Да. Кто? Гоните его. Тогда спускайте пса. Ладно, сейчас приедем.

– Что случилось? – Люба встревожена.

– Ну, каков наглец? Сторожиха справиться с ним не может. Букашкин требует его впустить, мол, подождёт в доме. А Маша собаку не спускает, говорит, ей отвечать потом.

– И зачем тогда такого монстра держать? – недоумевает Ксения.

– Для форсу, – усмехается Рахиль.

– Вы поедете с нами? – просит Любаша.

– Ха! Такой спектакль пропустить жалко.

Натура.

Дача Звягинцевых. У ворот беснуется Егор: звонит в звонок, стучит кулаками. Пёс трубно лает. Сторожиха Маша стоит с другой стороны ворот и пытается увещевать незваного гостя:

– Пожалуйста, перед соседями неудобно. Сейчас хозяева приедут.

– Отворяй, старая кошёлка! Немедленно!

Подъезжает машина. Выскакивает Сергей. Делает шаг к Егору. Не говоря ни единого слова, хватает Букашкина за шкирку. Зрелище потешное – Сергей на голову выше своего бывшего партнёра, на порядок мощнее, Егор повисает в его руке, словно котёнок. Сучит ногами, извивается. Сергей подтаскивает Егора к его машине, втискивает на переднее сиденье. Поворачивает ключ стартёра, машина, стоящая «на скорости», срывается с места. Егор лихорадочно хватает руль. И всё совершается в полнейшей тишине.

Интерьер.

Магазинчик возле метро. Кабинет директора. Звягинцев еле помещается в нём, боком садится возле стола директора.

– Сколько тебе времени нужно, чтобы очистить помещение, упаковать оставшуюся продукцию и перевезти на склад?

– Да что осталось-то? Одного наименования коробок двадцать. К вечеру управлюсь. Вы меня увольняете?

– Ни в коем случае. Отпусти девочек, пусть отдохнут.

– На сколько?

– Думаю, на месяц, а там посмотрим. Пока же начнём ремонт, и так ведь собирались.

– А я?

– А ты следи за рабочими, проверяй качество, ну, и всё такое.

– Серёж! Что случились? Прогорел?

– Ни в коем случае. Заново рождаемся. Только пока я тебе ничего не скажу. Увидишь. Имей терпение.

– Чего-чего, а этого во мне хоть отбавляй.

Фирма «Полёт фантазии».

Секретарша накрывает на стол – кофе, печенье. Стучит в кабинет, который раньше принадлежал Егору, а нынче занимает Рахиль. Слева от двери табличка «Центр помощи жертвам террора».

– Госпожа Рахиль, кофе готов, – Катя просовывает в дверь голову, – Шеф звонил. Будет через пять минут, машину на стоянку загоняет.

– Называй просто по имени, – слышится голос Рахили.

– Как-то неудобно, – смущается секретарша.

– Нормально. Я привыкла.

Распахивается дверь, входит Сергей:

– Привет. Катерина, чай есть?

– Минуточку, – произносит Катя, выходя тихо прикрывает дверь.

– Всё, последнюю точку закрыл, товар отправили на склад.