Buch lesen: «Круги рождения. Тинар»
Книга первая
Часть II
«Сильнее смерти любовь, и стрелы ее – стрелы огненные».
Марина Цветаева
Глава 13
Лето стояло в разгаре. Воинство под пурпурными и голубыми стягами двигалось на северо-запад. Люди быстро загорали, изнывая от духоты. Неудивительно – в Долине тысячи рек летом всегда стоит нестерпимый жар.
– Великая Мать, как в пропаренной купальне!
– И не говори! – иногда ловила ухом танша на дневных биваках.
«Если это купальни, то ласбарнские пустыни – печь для сжигания людей заживо» – думала Бану в такие моменты. Интересно, а мог Гор податься именно в Ласбарн? Хотя, с чего бы…
Тренироваться в это время было трудно, и Бану с Маатхасом решили как можно быстрее совершить бросок до Бенры – одной из самых могучих и полноводных рек Яса. Однако по дороге им встретилась Вильха – крупная широкая водная лента, пересекающая открытую со всех сторон равнину. Гулявшие в долине ветра обдавали легким бризом, местность позволяла в случае опасности увидеть врага за одаль, словом, таны дали добро ненадолго встать лагерем.
Отрабатывать индивидуальное мастерство и групповые маневры стало легче – свежесть прибавила сил. В один из дней, закончив с учениями своих солдат, Маатхас отправился к Бансабире. Они быстро обрели привычку вместе обедать и ужинать, и тан успел привязаться к размеренной речи Бану. Кажется, на его памяти она одна могла говорить так бесстрастно о любых на свете вещах, и только глаза – мертвые с другими – с ним всегда выдавали какое-то чувство. Удивительные глаза, признавал Сагромах, особенно в полумраке, когда в них одновременно читались печаль, усмешка и какая-то роковая решимость. Да и сама Бану с наступлением темноты делалась совсем другой.
Он не мог понять, что Бану научилась у солнца блистать, отвлекая внимание от истины, которую познавала от луны, но уже безошибочно знал, что Бансабира – дитя тьмы. Верное, послушное чадо, не страшащееся родителя, даже если что-то в нем и внушает тревогу.
Сагромах догадывался, что именно, но даже не думал спрашивать наверняка. Если Владыка Вод и Мать Земли будут милостивы, в одну прекрасную ночь, Бану сама расскажет все, как есть.
– Где тану Яввуз? – спросил Сагромах, не застав Бансабиру у себя.
– Она не возвращалась с утренних упражнений.
До сих пор? Ладно, не в первый раз.
– Охрана с ней?
– Да, – ответил стражник.
– А Юдейр?
– Тоже.
– Далеко отсюда?
– Не знаю, – пожал плечами стражник. – Но уезжали утром в ту же сторону, что обычно.
Маатхас кликнул оруженосца, седлал коня и с летящим сердцем поехал в указанном направлении.
* * *
Далеко впереди показался человек. Он неторопливо шел вдоль берега с таким видом, будто ничто в мире его не волновало. Не то, чтобы лениво слонялся от нечего делать – просто шел, останавливался, шел в обратную сторону, останавливался, смотрел на другой берег, и снова шел. Одет в черное, в руке – сверток ткани. Он давно приметил всадников, а всадники его – недавно.
– Должно быть, лазутчик, – подсказали Бану охранники. Танша промолчала и велела ехать навстречу страннику. Последний, поняв, что конная группа направляется к нему, перестал разгуливать, остановился и замер.
«Ага, должно быть» – хмыкнув, мысленно подтвердила Бансабира, когда смогла опознать путника. Она воздела правую руку, левой натянув вожжи.
– Ждите здесь, – спешилась, вручив удила сидящему по соседству Одхану, и в одиночку продолжила путь.
По мере того, как она уезжала от телохранителей, Маатхас, напротив, их нагонял.
* * *
– Не боишься, что нас заметят?
– Парням, которых взял с собой, я доверяю как тебе, а те, что могут доставить проблемы, уже давно заподозрили неладное и метят на мое место. Ну, понятно, что через мою, собственно, же голову, преподнесенную старому Шауту. Я, само собой, делаю вид, будто ничуточки не понимаю происходящего.
– Стало быть, мне стоит поторопиться?
Рамир покачал головой:
– Не настолько, чтобы перестать получать удовольствие от событий.
– Все равно, не ожидала встретить тебя здесь. К тому же так открыто.
– Сам не ожидал, что наткнусь на тебя именно тут. Думал, придется подгадать ночь и опять через поверенного вытаскивать из лагеря или пробираться самому под видом твоей тренировки. Но пару дней назад уловил, что к чему, и решил хоть раз увидеться под солнцем, – ответил Рамир. – Правда, не думал, увидеть здесь стольких свидетелей. Они что, повсюду за тобой таскаются?
– Забудь о них, – отмахнулась женщина.
– Тебе виднее.
– Наконец-то перестал «выкать», – хмыкнула Бану. – Как ты здесь оказался?
– Я же разведчик, – усмехнулся Рамир, присаживаясь на песок. – Я обязан уходить далеко вперед. Например, сейчас моя задача, посмотреть, что делается на этой стороне переправы, в тридцати милях от лагеря алых, и убедиться, что здесь никого нет, – улыбнулся, взглянув снизу-вверх на стоявшую рядом женщину.
– Ты пришел пешком? – Бану спросила так, будто сама уже ответила «нет».
Рамир наигранно развел руками:
– Мы с тобой ласбарнские пески переходили, а ты удивляешься такой незначительной прогулке.
Бансабира молчала и смотрела на мужчину до того выразительно, что тот, снова отвернувшись к реке, вынужден был продолжить:
– Меня ждут в милях трех отсюда, велел им уложить коней на землю, сесть рядом и укрыться зелеными плащами.
Бану кивнула.
– И ради чего ждут?
Рамир посерьезнел:
– Мы кое-что нашли в одной из захваченных Маатхасом крепостей оранжевых. Кое-что, прекрасно увязывающееся с тем, что я прежде украл у старого Шаута. Кое-что, имеющее прямое отношение к дому нашей светлейшей государыни.
Бансабира огляделась – телохранители стоят, где велено, а велено не так далеко – её довольно хорошо видно. И с отрядом, судя по всему, еще Маатхас ждет. Что он тут забыл? Хотя, очевидно же, что. Или кого, мысленно улыбнулась женщина.
Наклонилась, сняла полусапожки, развязала шнуровку вдоль голеней, закатала штаны до колен и зашла в воду. Блаженная улыбка расплылась по лицу. Наблюдавший Рамир вздернул бровь:
– А это не заставит твоих молодцов сейчас же погнать коней в нашу сторону и выколоть мне глаза?
Бану запрокинула голову от удовольствия прикосновения воды к разгоряченным после тренировки ступням. Потом нехотя ответила:
– Нет, я же их потом заставлю себе глаза повыкалывать.
– Ну, это будет потом, а пока тебе может угрожать какой-то чудаковатый недомерок.
– Знаешь, среди них есть один, здоровый такой, я ему больше полугода не разрешала приближаться ко мне ближе, чем на двадцать шагов. Один раз он тоже решил, что это не относится к ситуациям, когда мне что-то угрожает, потом поумнел. И остальных он убедит, поверь.
Рамир пригляделся к стоявшим поодаль всадникам и засмеялся.
– Точно, такой может. Ну, раз так, – мужчина стянул через голову тунику, оставшись в тонкой безрукавке. – Жарко.
Бансабира потянулась, глядя вперед, на сияющее солнце.
– Шаут захоронил голову дочери? – спросила довольно громко. Но вода и ветер поглощали звук, и Рамиру пришлось напрячь слух, чтобы расслышать.
– Да, и прилюдно поклялся водрузить на её могиле твою. Разумеется, насаженную на пику.
– Разумеется, – хмыкнула Бану.
– Возможно, он подобреет, если ты вышлешь ему остальное.
– Остальное кормило псарни двое суток.
– Рачительная ты хозяйка, Бану, – неопределенно сказал Рамир.
– Да уж, – проговорила женщина. Рамир заметил, как дрогнуло до того прямое плечо.
– Ты чего? – напрягся мужчина.
Танша глубоко вздохнула, обернулась и вышла из речки, сев рядом с разведчиком. К нескрываемому неудовольствию или недоумению тех, кто ожидал неподалеку.
– Больше года минуло с тех пор, как я ушла из храма и рассталась с Гором. И, знаешь, Рамир, я, кажется, начинаю его понимать. Прежде я искренне верила, что он изверг, а сейчас понимаю – это не совсем так. Потому что мы все, все, Рамир, Гор, ты, я, Шавна, Астароше, Ирэн Безликая, Габи, Ишли – все, кто прошел обучение в Храме Даг, мы все – изверги. Как будто нам вместе с черной саблей вбивают в кровь зверство. И, боюсь, с годами нам все более и более будет чуждо человеческое.
Бану замолчала, точно связками зажимая ком в горле. Рамир понял все безошибочно.
– Бойня страшная вещь, мы с детства знаем. Но бойня – для бойцов, это мы знаем тоже. Причем здесь те, кто не носил оружия и не отирал лоб кровью? Ты ведь об этом думаешь? – Бану продолжала молчать, закрыв глаза. – Они тебе снятся?
Покачала головой, усмехнувшись:
– Нет, они не дают мне уснуть. Всякий раз, когда я слышу громкий звук, или того хуже, лай собак – а эти треклятые волкодавы воют каждый день – я вспоминаю тот плач. Трехдневный плач женщин и детей… Каждый раз, когда вижу командиров лучников, вспоминаю, как отдавала приказ перестрелять тех, кто не уйдет. Каждый раз, когда… кхгм, – осеклась, чувствуя, как от слез стекленеют глаза.
– Разве ты могла решить иначе?
– Не знаю.
Рамир нахмурился – явно надеялся услышать другой ответ.
– Гор учил тебя не сомневаться и не колебаться. Да и я, помню, пару раз говорил нечто подобное.
– Но не Гору пришлось отправить на тот свет тысячи непричастных к бойне, безоружных людей. Ты сам носишь черную метку Матери. Ты знаешь, что Багровый храм велит беречь тех, через кого Великий Род вершит свой замысел. Это грех, в котором я не могу обвинить Гора, тебя или еще кого бы то ни было.
– Чтобы ты стала такой, Гору – как и многим из тех, кто вел групповые тренировки, и тем, кто вообще заложил основы Храма Даг – приходилось изо дня в день быть жестоким. Думаешь, ты одна терзаешься собственной бесчеловечностью? Думаешь, Гор не думал, что ты и есть маленький вариант той, которую надо беречь потому, что через нее вершится промысел Рода? Ты ведь вошла в храм, в свой первый день, не рабыней, а гостьей. Думаешь, Гор забывал об этом хоть на день? Ты, сколько тебя помню, хотела убивать врагов, и Гор сделал все от себя зависящее, чтобы ты стала достаточно для этого сильной. Поверь мне, это решение каждый день давалось ему не без труда.
Бансабира замерла, оглушенная.
– Что ж, думаю, – проговорила женщина, переживая едва ли не самое сильное удивление в жизни – думаю, имеет смысл поверить. В конце концов, вы из одного поколения. Ты его неплохо знал.
Рамир кивнул, не глядя на женщину и потирая саблю на левом плече.
– Верно, Бану. Поэтому вспоминай о том, что я рассказал тебе всякий раз, как надумаешь терзаться. Беспощадным может быть только тот, кто сумел заставить себя быть таковым.
Возразить было нечего.
– Сила заставлять себя вообще присуща слишком немногим, – проговорила женщина вслух и неожиданно откинулась назад, распластавшись на земле. – Дан становится все лучше. Думаю, он имеет все шансы со временем стать отличным лидером. Точно не хочешь рассказать ему о себе?
– Точно. Даже если человек сильно и долго сожалеет о прошлом, он на самом деле не хочет, чтобы оно возвращалось, когда, он, наконец, научился жить в настоящем. Не зависимо от того, что человек потерял и что говорит окружающим.
– Ты слишком умен.
– Нисколько. У каждого есть часть прошлого, о которой он сожалеет и которую, представься шанс, прожил бы иначе. Только этим сожалением люди и учатся. Я же дурак дураком.
– Ну, не такой уж дурак, – ответила Бану, принимая сидячее положение. – Ты ведь понимаешь, ради чего я снимала сапоги?
– Чтобы постоять в воде? – два взгляда встретились. Взгляда, которые не были ни добрее, ни честнее за последний год с ни с кем иным.
Рамир потянулся за сапогами танши и, подавая их, как-то неловко завалился на землю, чего-то поправил в собственной штанине, и, кажется, случайно, что-то обронил в женскую обувь. Бансабира начала медленно надевать сапожки, оправляя форму, закрывая обратно голени и неспешно затягивая шнуровку.
– Как же неловко-то их прятать, – тихонько пожаловалась Бансабира, шелестя небольшими свитками. – Так чтобы я еще и прочесть потом смогла.
– Уж изловчись. Мне все это тоже достаётся не без потерь.
– Мне вот интересно, Рамир, – теперь, когда мужчина поднялся, Бану смотрела на него снизу-вверх. – Ты точно не происходишь из знати? Я понимаю, почему такой дрянью занимаюсь я – это дело моей семьи и обязанности дома, к которому я принадлежу, – но никак не уловлю, почему во всей этой каше замешан ты. Больше того, почему ты жертвуешь столь многим и делаешь столь непростое за не самую значительную плату?
– А что такое «значительная плата», Бану? – добродушно улыбнулся Рамир, натягивая тунику. – Если мне хватает, значит, цена уплачена и вполне достаточна.
– В таком случае, он будет жить столько, сколько тебе нужно. Но, – воздела указующий перст, – только после того, как проживет столько, сколько нужно мне.
– Да понял уже, – засмеялся мужчина и протянул Бансабире руку, помогая встать. Женщина отряхнулась и огляделась. Ждут. Хорошо, как борзые наизготовке.
– Я бы спросила, что ты намерен делать дальше, после того, как для тебя все закончится, но, думаю, уже знаю следующий твой шаг.
– Пожалуй, – хмыкнул мужчина с пониманием. – Береги себя, Бану.
– И ты себя, Рамир.
Они улыбались, солнце играло в их волосах, и река с шепотом уносила все печали. Особенно те, что так и не сошли с уст.
* * *
Бансабира возвращалась к ожидавшим её мужчинам. Солнце жгло спину.
– Доброго дня, тан, – вежливо сказала женщина, принимая от Вала уздцы коня и забираясь в седло. – Не стоило утруждать себя ожиданием.
– А вам не стоило заставлять меня изнывать от голода. Признаться, время обеда, – Маатхас почесал бороду, усмехнувшись. В груди закопошилось какое-то страшное древнее чудовище, которое подначивало мужчину тотчас же вцепиться в Бану, затрясти и потребовать ответа, что это за недомерок с ней флиртовал?! Сагромаху стоило немалых трудов сдерживать зверя.
– Тогда пойдемте, растрясем толстопузых кашеваров! Я, честно говоря, сама готова съесть медведя, – как ни в чем не бывало, отозвалась Бансабира.
– Боюсь, с ними здесь не так просто, – пошутил тан, пока они еще сдерживали коней. Те нетерпеливо переминались с ноги на ногу, пофыркивая. Маатхас еще разок почесал подбородок – с другой стороны.
– Да сбрейте вы эту свою ценность! В таком пекле совсем не холодно, – усмехнулась женщина, старательно скрывая желание самой хоть раз дотронуться до его бороды, до его худого лица. Хотя бы – до его ладони сейчас.
– А вдруг я скоро вернусь на север?
Пустились в галоп. Маатхас всю дорогу, стараясь не выглядеть сильно мрачно, размышлял над тем, что Бану, должно быть, нравятся гладко выбритые мужчины. Вон тот выродок, которому она битый час улыбалась и с которым вела себя естественнее, чем иные держат себя с лучшими друзьями, совсем не носил ни бороды, ни усов. И еще был скорее среднего сложения. Возможно, Бансабира недолюбливает крупных мужчин – не зря же она вечно гоняет несчастного Раду больше всех остальных.
Может, в свое время её обидел какой-нибудь увалень?
Думать об этом было совсем неприятно, и Маатхас продолжил оценивать того неуклюжего недоумка, который даже сапоги нормально подать не может.
Когда тан и тану, наконец, уединились за обедом, Бансабира в ответ на расспросы Маатхаса рассказала о четырех новобранцах в личном отряде телохранителей, а заодно о намерении сняться с лагеря в течении суток.
Выставив мужчину за полог после трапезы, развернула послания Рамира, велев стражи снаружи под страхом смерти никого не впускать. Пристально вглядываясь в каждую строчку, Бансабира все с большими усилиями сдерживала нараставшую ярость.
* * *
Бенра под солнцем блистала. Полноводная, могучая жила, питавшая всю середину Яса. Богатая рыбой и птицей, она соединяла многие земли – от владений Черных Дайхаттов на западе до Зеленого дома Аамутов на востоке; многочисленные рукава и притоки её, подобно вьюнам, стелились во все стороны на далекие мили, образуя щедрую, плодородную Долину Тысячи Рек.
С тех пор, как война Розы и Бирюзы – Шаутов и Маатхасов – разрослась в Бойню Двенадцати Красок, Бенра утратила часть богатств, поглотила множество кораблей, железа и мореходов, не желая того, очернилась в грязи человеческих междоусобиц. Но, кажется, совсем не убыло от этого её величие, не оскудели тучные стаи рыб, и по-прежнему большая волна прибивала к берегу седым серпом пены.
Здесь-то и ждал единственную дочь-тану и союзника-тана Сабир Свирепый.
Он вышел встречать прибывающих лично. Не сдерживаясь, Бану быстрее загоняла коня, привстав в седле, отрываясь от остальных вместе с телохранителями и Юдейром. В последний момент, натянув вожжи, ловко соскочила на землю.
– Приветствую, отец! – улыбнулась молодая женщина. – Да пребудут с тобой боги! – Стоило ей попытаться встать на колено, Сабир удержал дочь за плечи, коротко обняв. – Это не положено, отец, – Бану слегка смутилась.
– Здесь я решаю, что положено, – так же тихо ответил Сабир. – Пребудут и с тобой, Бансабира, – сказал громко. – Маатхас!
– Будь здоров, тан Сабир! – Маатхас спрыгнул на землю, пожал руку Свирепому. Бансабира уже здоровалась с братом.
– Ты тоже здесь, – Бансабира искренне удивилась.
– Точно, – улыбаясь, ответил Русса. – Мы решили, что пора северянам устроить небольшой общий кутеж. – Бану недоверчиво посмотрела на Руссу, боковым зрением подмечая неподалеку кузена Хальвана. Стало быть, от Дайхаттов отец благополучно отбился, а Русса вытащил кузена из плена алых. – К тому же и повод есть, – Русса обнял сестру, положив тяжелую руку на плечо. На лице Бансабиры отразилось еще большее недопонимание.
Ближайшие мужчины засмеялись, Маатхас сделал шаг в их с Руссой сторону:
– Не помните, тану? Я говорил вам, что в этом месяце мне стукнет тридцать первый год.
Праматерь, и впрямь. Да какое тут дело до чьих-то дней рождения? Она и свои-то последние именины «пропустила», а все предшествующие имели ценность только потому, что с их помощью можно было отсчитывать срок пребывания под рукой Гора.
– Да, простите, – Бансабира попыталась изобразить смущение. Мастерски. – Надеюсь, я не пропустила день, когда вас следовало поздравить?
– Надеюсь, и не пропустите, это будет послезавтра.
– Устроим игры и состязания! Пора заставить вздрогнуть этих теплолюбивых хлюпиков не только булавами да топорами! – прогремел Сабир, воздев победоносный кулак.
– ДА! – проревело окружение.
– ДА! – дружно подхватили дальние ряды приближенных, не вполне понимая, о чем речь.
* * *
Сразу после совместной трапезы с полководцами и командующими, Сабир и Бану уединились в шатре последней. Тан сообщил дочери, что Яфур Каамал разбил на голову одну из армий Вахиифов. Правда – не без помощи новоявленных союзников Раггарров.
– Ты ведь знаешь, что Раггары договорились с Шаутами о ненападении? – спросил Сабир.
– Я знаю, что все куда хуже, и эти двое готовят династический брак. Свадьба назначена на середину августа.
– Уверена?
– Больше, чем в твоем Юдейре.
Сабир, рыкнув, вздохнул.
– Каамалы превращаются в обоюдоострую спицу, не так ли, отец? – без тени улыбки спросила Бансабира.
– Восемь лет назад я верил, что северная кровь роднит сильнее всех союзов.
– Восемь лет назад, ты верил, что я мертва.
– Не напоминай. Я рад, что ты вернулась, – что-то неведомо теплое зажглось в глазах и заалело в сухом, надтреснутом голосе немолодого мужчины. – И я рад, что тебе хватает мужества вести людей. Ты женщина и не была обязана делать это.
– Но я выбрала это. И, если быть честной, выбрала задолго до того, как вообще начала понимать значение слова «выбор».
– Жалеешь об этом?
– Нет, – ответила Бану. – Это честный путь. Грязный, но честный. Будучи по эту сторону меча, ты видишь мир, каков он есть и готов принять его зло. Лучше так, нежели с легкостью быть обманутым жизнью, – Сабир молчал, исподлобья наблюдая за дочерью. – Кстати о выборе. Я хочу переформировать отряд.
– Я думал об этом. Тебе нужно больше людей.
– Мне нужно больше лошадей – людей мне и так хватает.
Сабир покачал головой:
– Прости, но как главнокомандующий пурпурного войска, здесь я решил сам. У тебя будет пять тысяч, и из них пять сотен – из «меднотелых».
Бану всколыхнулась:
– Но они твоя личная гвардия, отец!
– «Меднотелые» – личная гвардия правителя, и ты – такой же правитель Пурпурного дома, как и я, – назидательно сообщил тан, воздев руку и сделав указующий жест пальцем. Тут же немного нахмурился, опустив руку, замолчал, подвигал плечом вверх-вниз.
– До сих пор болит? – спокойно осведомилась дочь. Сабир поднял на Бансабиру глаза.
О том, что Бану заметила его недуг еще прошлым летом, в дни воссоединения, Сабир узнал быстро. Дочь оказалась весьма глазастой, так что сейчас вопрос его не удивил.
– Пустяки, старая травма, – он улыбнулся, потерев место, куда недавнее движение послало болевой импульс. – Не говори никому, эти вороны не должны знать.
– В таком случае избегай личного участия в сражениях, – Бансабира села обратно и вернулась к прежней теме.
– Как соправитель я требую полного снабжения лошадьми и возможность работать на югах. Месть за мою мать и прочих родичей, погибших от рук Шаутов, оставляю тебе и нашим союзникам. И к слову все осадные орудия и инженеров тоже.
Сабир улыбнулся уголком губ:
– Как пожелаете, тану.
Повисло неловкое молчание – еще бы, кроме происхождения и общих дел их совсем ничего не роднит, с грустью и отчаянием подумал Сабир. Надо, надо найти нечто такое, что бы их сблизило!
Бану тихонько усмехнулась, будто могла слышать, о чем думает отец.
– В чем дело? – подался к дочери.
– Нам нужен надежный союзник. Не такой, как Каамал.
Сабир пронзил дочь стрелами льдистых глаз. Праматерь создала мир не без доброты, подумал тан – спустя восемь лет пустоты Всеединая вернула ему человека, с которым его не связывало ничего кроме крови и долга, но который понимал Сабира лучше всех тех, кто провел жизнь подле него.
* * *
После воссоединения отец и дочь на двоих устроили небольшую охоту в близлежащей от берега роще. Добыча была небольшой, да и не гнались за ней особенно. Бансабире нравилась охота, с удовольствием обнаруживал Сабир.
Его девочка любила то же, что и он во многих вещах: нагонять зверя, поджидать в засаде, заставлять других делать то, что ей нужно по их собственному выбору, ломая волю, лишая альтернатив. Инстинкт охотника Сабир не спутывал ни с чем. И как любой охотник, Бансабира любила верховую езду и собак. Это тан тоже приметил и оценил. Сейчас дочка уже и не помнит наверняка, но в раннем-раннем детстве, первым животным, которого она оседлала, был танаарский волкодав Яввузов. И сейчас по необъяснимому стечению обстоятельств псы, охотничьи, бойцовские, и сытые, и голодные, ластились к ней, будто по наитию.
Бану подмечала эти их с отцом сходства тоже, будто удивляясь, открывая самой себе себя настоящую, ту, какой она родилась по предрасположению, а не ту, которую взрастил Гор. У неё, как у девчонки, не было силы удара её отца, она не могла также далеко метать тяжелое копье на охоте. Зато она была стократ проворнее, легче мужчин и быстрее верхом. И, как и отец, могла управляться с конем, не удерживая поводья. Сабир был существенно тяжелее, и сила его велика: он мог замучить любого скакуна под собой, сдавливая коленями бока, заставляя животное двигаться, куда нужно, останавливаться и срываться с места по его танскому желанию, безмолвному и безоговорочному, добиваясь в итоге послушания даже от самых норовистых лошадей и жеребчиков. Бансабире не хватало веса, чтобы делать это столь же виртуозно, как отец. Но толстеть ради подобного, смеясь, крикнула танша отцу на всем скаку на обратном пути в лагерь, она не намерена.
* * *
Вечером дня воссоединения знатная часть громадного воинства устроила попойку. Бансабира, как одна из шести женщин в командном составе (но, безусловно, наиболее высокородная из них) приказала Юдейру подготовить для неё из награбленного тончайшей работы длинную тунику, широкий пояс с золотыми нитями, плетенный золоченый воротник, украшения. Косы плести за год Юдейр научился, казалось, непревзойденно. Ловкие у него руки, да и сам он стал гораздо ловчее и пронырливее, чем был, думала та, что сама стала украшением небольшого праздника в стане.
Этот вечер ощутимо сблизил Бану и её охранников, командиров, семью.
* * *
Смеясь, Бансабира шла к своему шатру, опираясь на Руссу почти всем весом. Бастард выглядел куда вменяемее, хотя не менее счастливо. Ему действительно нравилось болтать с сестрой о всякой ерунде. Бансабира немного тормозила продвижение, путаясь в собственных ногах. Причем это обстоятельство не только не вызывало в женщине смущения, но и напротив, казалось, веселило еще больше.
– Праматерь, Русса, кажется, я и впрямь впервые в жизни напилась, – с трудом проговорила сквозь смех. Благо, отголоски сознания удерживали Бану от повышения голоса.
– Да вижу я, Бану, – отозвался мужчина. – Но все равно, будет лучше, если мы побыстрее доберемся до твоего шатра. Не то с утра могут возникнуть проблемы с командованием.
– Кто это не примет мое командование? – прошипела женщина, отбившись от поддерживающих рук брата. Остановилась и приросла к земле, как гвоздь. – Пусть попробуют противоречить Бансабире Изящной, – грозно сведенные брови над осоловелыми глазами и упертые в бока кулачки выражали всю решимость женщины. Если бы еще её не шатало, ухмыляясь, подумал Русса.
– Боги, Бану, ты бы себя видела! Впрочем, надо что бы тебя не увидел кто-нибудь еще.
– Издеваешься надо мной? – невнятно проговорила женщина.
– Нет, – ответил Русса, протягивая к сестре руки. – Все будет хорошо. И с командованием тоже.
– Точно? – подозрительно прищурилась.
– Точно, – кажется, Бансабиру ответ не убедил. Она отступила от брата на шаг. – В крайнем случае, я тебе помогу.
Бану еще какое-то время хмурилась, потом смысл сказанного дошел до неё, и женщина просияла.
– Тогда пойдем, – и сама ступила в объятия брата. Правда, тут же опять споткнулась о свои ноги. Русса успел вовремя удержать сестру от падения.
– Ну и что мне с тобой делать? – скалясь, спросил он, запрокинув сестринскую руку себе за шею. Потом подхватил Бану на руки.
– Беречь, – просопела молодая женщина. И как этот замечательный человек мог напоминать ей по первости Гора? Ничего общего с тем подонком.
– Давай я, – предложил помощь мужчина уже в шатре, когда Бансабира не слишком ловко снимала короткие сапожки. Танша сидела на табурете, силясь сосредоточиться на двоящемся лице брата. – Надо же, какие напряженные, – нахмурился, ощупывая женские ступни. Бансабира развеселилась:
– Щекотно, Русса! – пожаловалась женщина. Сладко потянувшись, не удержала равновесие, и чуть было не повалилась на спину, если бы брат не удержал её за ногу.
– Не дергайся ты так! Так, сядь-ка на пол, разотру тебе ноги.
– Еще чего!
– Брось, Бану, это вполне нормально. Знаешь, когда я был юнцом, и Гистасп только начал всерьез меня гонять, наша бабушка иногда растирала мне ноги. Ну, когда стоять уже не мог, – брюнет, ухмыляясь, почесал затылок.
– Но я-то могу стоять! – возгласила Бансабира и, подскочив, с рвением принялась доказывать обратное. Русса схватился за живот от хохота.
– Праматерь, Бану, – Русса, утирая слезы, поднялся и потянул к сестре руки, явно стараясь утихомирить.
– Тише, весь лагерь перебудишь.
– Да кто в нем спит?!
Наконец, Руссе удалось обнять сестру и поцеловать в висок.
– Я люблю тебя.
– Как ты можешь меня любить? Мы же почти не виделись с моего детства.
Мужские руки на её спине сжались крепче.
– Мы одной крови, мы помним одно и то же, вершим одно и то же и нам дороги одни и те же люди. Ну и нам обоим совсем незнаком наш младший брат, Бану. Мы с тобой практически одно и то же, а человек всегда любит самого себя.
– То есть, ты любишь во мне себя? – Бану немного отстранилась, весело поглядев на брата.
– Я люблю тебя в себе, – примирительно произнес мужчина. – Я вложил в твою ручку лук, Бану. Я вывел тебя в море. Я тебя купал и воровал для тебя с кухни мед. С тех прошло много времени. Твои руки стали крепче и теперь уверенно обращаются с любым оружием. В море, если соберешься, выйдешь на своем корабле, и купать тебя я больше не могу, – наигранно раздосадовался Русса. – Да и воровать сладости, больше нет надобности. Но разве это что-то меняет?
Бану, не зная, что ответить, обняла брата за талию и спрятала лицо на его груди.
– Для любви нужно не так много, как ты думаешь, – Русса погладил сестру по волосам.
– Слушая тебя, я думаю, что совсем не разбираюсь в любви.
Русса с пониманием кивнул.
– Ты еще юна.
– Я любила, – прижалась сильнее, чтобы тот ненароком не надумал отстраниться и посмотреть ей в глаза. Русса глубоко вздохнул:
– Возможно, спустя время, тебе покажется иначе.
– Мне не кажется, – упрямо настояла Бану. Сама отстранилась и откинула голову. – Я хотела, чтобы он был счастлив со мной.
Русса не стал удерживать сестру, разомкнув кольцо рук.
– Тогда почему ты сейчас не с ним?
– Потому что у меня не получилось. Я принесла ему только проблемы, – икнув, сообщила женщина.
– Он сам сказал?
Бансабира отошла от брата и села на табурет.
– Нет. Но он постоянно рисковал из-за меня жизнью.
– Ну-у, это ведь был его выбор, – пожал плечами Русса, усмехаясь. – Может, ему нравилось?
– Сомневаюсь.
– В любом случае, ты решила за него.
Бану ощерилась:
– Да уж, похоже единственное, что я умею – решать за других и раздавать приказы.
– Не самое плохое качество.
– Плохое, – махнула рукой, – но приятное. Правда, не думаю, что моему мужу оно будет нравиться так же, как мне.
– Какому еще мужу? – все-таки она хмельна, подумал Русса.
– Увидишь, месяца не пройдет, отец заговорит о моем браке.
Мужчина покачал головой:
– Ты совсем недавно вернулась в семью, не думаю, что он захочет расстаться с тобой снова так быстро.
– Но нам надо хоть что-то поставить против неожиданного союза Алых и Золотых. И Серебряных Каамалов вместе с ними. Из детей Сабира Свирепого, для брака по понятным причинам, годна только я.
Разговор приобрел совсем неожиданное и малоприятное русло. Русса попробовал отшутиться:
– Хотел бы я посмотреть, кто в разгар бойни захочет жениться на Бану Злосчастной, Бану Проклятой и, кажется, еще Матери Лагерей.
Бансабира прыснула.
– Клянусь, это самое дурацкое прозвище, которое мне могли дать.
– Но не могли же они обозвать тебя дочерью лагерей? – Русса понимающе вскинул брови.
– Отец бы не простил.
– И старый Ниитас тоже. Кстати, полагаю, не будь он твоим дедом, отец, все же надумай выдать тебя замуж, выбрал бы в родичи именно Сиреневый дом.
– Не думаю.
– Вот это верно, – похвалил брат. Зря он сам вернулся к теме. – Союзу Шаутов и Раггаров мы всегда противопоставим альянс северных кланов, и думать тут нечего.
– Каамал в союзе с Раггарами, – напомнила Бану. – Отец так долго добивался их вмешательства и так рассчитывал на их помощь, а в итоге союзный договор объединил не четыре дома, а два.
