Buch lesen: «Древнерусский иллюстратор житий святых. Нетекстовая текстология»
Посвящается моим родителям Эдуарду Эдуардовичу и Елене Владимировне Ивковым
© Юферева Н. Э., 2015
© Издательство Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2015
Предисловие
Книга Н. Э. Юферевой «Древнерусский иллюстратор житий святых. Нетекстовая текстология» посвящена проблеме взаимодействия двух различных языков средневекового искусства – литературного и изобразительного. Она представляет собой комплексное междисциплинарное исследование иллюстрированных рукописей житийных памятников XVI–XVIII вв. и в этом отношении носит новаторский характер. Обычно исследователи обращаются к средневековой книжной миниатюре преимущественно с искусствоведческо-иконографической точки зрения, вне литературного анализа иллюстрируемых текстов. Автор настоящей монографии прочитывает заново ряд житийных памятников средневековой Руси, реализуя известную формулу Д. С. Лихачева «рассказываемое зримо, зримое рассказывает». Лицевые, то есть иллюстрированные списки житий рассматриваются автором монографии как особая, «лицевая», редакция произведения. Такие списки житий создавались не просто «для красоты», а как некий новый вариант уже известного текста. Изучение типов изменения этого литературного текста в миниатюрах, выявление приемов, сходных с приемом «художественного абстрагирования» (термин Д. С. Лихачева), подход к средневековому литературному тексту как временному, а к изображению как к пространственному способу иллюстрирования, – все это позволяет автору показать и доказать синкретизм древней литературы и книжной миниатюры, что объясняется средневековым видением мира, то есть, единой образной системой и единой топикой. Н. Э. Юферева применяет оригинальную методику многоуровневого анализа слова и изображения, при помощи которой ею разработаны основы поэтики древнерусской миниатюры. Изображения описываемых в житиях событий выполняли не только иллюстративную функцию, но были также способом интерпретации, комментирования литературного текста, расширением его смыслового поля. Автором показано, что акцент на духовной стороне событий в более древних списках сменился ближе к XVIII в. подробной разработкой бытовой и обрядовой стороны событий, низведением житийного повествования до жанровых сцен. В круге иллюстрированных житийных списков Н. Э. Юферевой удалось увидеть единый словесно-изобразительный текст, своего рода стилистическую симметрию, более высокую и сложную целостность, которая потребовала качественно нового уровня ее восприятия и изучения.
М. В. Рождественская, доктор филологических наук, профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета СПбГУО. Б. Сокурова, кандидат искусствоведения, доктор культурологии, доцент кафедры западноевропейской и русской культуры исторического факультета СПбГУ
Введение
Книга с иллюстрациями обычно привлекает внимание любого читателя, представляет для него особую ценность и интерес. Дело в том, что зрительные образы добавляют нечто новое к восприятию прочитанного текста. А если эта книга – древняя и ее иллюстрации делал художник, вписанный совсем в другую, отличную от нашей современной культуру?.. Древнерусская иллюстрированная или, как называли ее в Древней Руси и называют теперь специалисты1, лицевая книга представляет собой то особое культурное явление, которое позволяет одновременно изучать текст и его восприятие древнерусскими читателями, воплощенное в иллюстрациях современников. При этом иллюстрации, как и текст, требуют своего прочтения, и для раскрытия их смысла необходимо найти «ключ» как в иллюстрируемом ими тексте, так и в художественных приемах древнерусских художников-миниатюристов.
Впервые проблема взаимосвязи литературы и живописи Древней Руси была выдвинута Ф. И. Буслаевым2 еще в 60-х гг. XIX в. Мысль о глубинной соотнесенности отечественной средневековой литературы и изобразительного искусства красной нитью проходит во многих трудах академика Д. С. Лихачева3. Эта проблематика стала новым направлением в области исследования древнерусской иллюстрированной книги. С 60-х гг. ХХ в. и вплоть до начала XXI в. внимание многих исследователей направляется на проблемы соотношения текста и иллюстраций, закономерностей изображения, отражения мировоззрения древнерусских авторов в иконописи и книжной миниатюре и т. д. Но до сих пор нет обобщающего научного труда, в котором излагались бы общие принципы языка древнерусской книжной иллюстрации, где бы определялась роль иллюстратора в истории литературного произведения. Такая цель предполагает комплексное исследование целого круга памятников, проведенное по одним параметрам и по одной методике. Мы надеемся, что предлагаемый вниманию читателя научный труд станет очередным шагом к этой цели.
В последние десятилетия в области изучения изобразительного искусства Древней Руси, и прежде всего книжной миниатюры, наблюдается тесная связь с литературоведением, которое выдвинуло ряд общих тем, а следовательно, и общих подходов к исследуемому материалу. Общность подходов к источникам, относящимся к разным гуманитарным областям – в данном случае к литературе и изобразительному искусству, – определяет собой семиотический метод их изучения. Как известно, он предполагает применение идей и методов описания объектов одной гуманитарной сферы для анализа и описания объектов другой гуманитарной сферы. Средневековая лицевая рукопись является идеальным семиотическим объектом4, так как при проведении комплексного изучения лицевой рукописи исследователь сталкивается с тем, что одна и та же информация сообщается дважды: в словесной форме и в изобразительной.
В целом в нашем исследовании мы обращаемся к главному принципу семиотического метода изучения, а именно – применяем к изобразительному материалу (циклу миниатюр) литературоведческий подход. То есть книжные иллюстрации мы рассматриваем как текст (в широком смысле этого слова).
Прежде чем приступить к комплексному исследованию, необходимо было сначала выделить по определенным критериям круг анализируемых памятников. Мы сформулировали эти критерии следующим образом.
Во-первых, материал исследования должен быть относительно однородным по своей тематике и содержанию, чтобы возможно было проводить сопоставление и систематизацию сходных явлений.
Во-вторых, это должны быть памятники одной культурной традиции (а именно – древнерусского, допетровского искусства), причем не столько по времени их создания, сколько по своей стилистике и художественным приемам.
В-третьих, весь текст произведения в его лицевом списке должен сопровождаться целым циклом иллюстрирующих его миниатюр, а не просто одним или несколькими изображениями.
В-четвертых, рассматриваемый материал должен представлять собой самостоятельное произведение, а не являться частью другого, более крупного произведения, отличного по своему жанру.
Наиболее изученными на данный момент являются летописные лицевые памятники Древней Руси, прежде всего – Лицевой летописный свод Ивана Грозного5. Следует, однако, подчеркнуть, что помимо них существует еще целый пласт лицевых памятников, отличных от летописи по жанру, которые еще ждут своего комплексного исследования. Мы имеем в виду жития святых в их иллюстрированных списках. Агиографические тексты, как и иллюстрирующие их миниатюры, выполняют в культурном контексте иные функции, нежели тексты и миниатюры исторические. Поэтому комплексное исследование иллюстрированных агиографических памятников заполнило бы сегодня определенную лакуну в отечественной медиевистике.
Среди житий святых для нашего исследования мы выделили жития русских преподобных – в соответствии с требованием первого из перечисленных критериев. Дело в том, что они отличаются одной из наиболее устойчивых систем топосов6 (то есть житийных формул), жития преподобных во многом схожи между собой, поэтому в них достаточно ярко выступают общие, типические черты.
Наивысшего развития древнерусские лицевые рукописи достигли во второй половине XVI – первой половине XVII вв., когда происходит расцвет книжной иллюстрации. В это время появляются первые известные нам лицевые списки житий русских преподобных и в рамках древнерусской эстетики разрабатываются принципы иллюстрирования таких произведений. К данному периоду относится создание лицевых списков житий таких русских преподобных, как Сергий Радонежский (рукопись конца XVI в.: РГБ, ф. 304/ΙΙΙ, № 21), Зосима и Савватий Соловецкие (два списка конца XVI в.: РГБ, собр. Егор., № 325; ГИМ, собр. Вахрамеева, № 71 и один начала XVII в.: РНБ, собр. Соловецкого монастыря, № 175/175), Антоний Сийский (рукопись 1648 г.: ГИМ, собр. Щукина, № 107/750), Варлаам Хутынский и Михаил Клопский в Новгородском житийном сборнике XVII в. (ИРЛИ РАН, собр. Каликина, № 35). Для означенного периода этот ряд лицевых списков житий русских преподобных является вполне репрезентативным для решения поставленных в работе задач.
Некоторые из перечисленных лицевых списков имеют более поздние повторения, созданные как их копии и вследствие этого относящиеся к древнерусской традиции иллюстрирования, несмотря на время своего создания. Такие списки также вошли в наше рассмотрение (список Жития Сергия Радонежского начала XVIII в.: РО БАН, П. I. А. 38; – и список Жития Антония Сийского XVIII в.: РО БАН, собр. Археол. ин-та, № 56). По этой причине хронологические рамки исследования несколько расширяются и их верхняя граница передвигается до XVIII в.
Познакомимся теперь с перечисленными рукописями более подробно.
Житие Сергия Радонежского рассматривается в книге в двух лицевых списках. Первый из них – это рукопись конца XVI в. из ризницы Троице-Сергиева монастыря, ныне хранящаяся в научно-исследовательском отделе Российской государственной библиотеки (РГБ, ф. 304/ΙΙΙ, № 21). По месту его первоначального пребывания в нашей работе этот список носит название Троицкий.
Эта рукопись хорошо известна в научном мире во многом благодаря многочисленным воспроизведениям ее в печати7. Существует несколько ее научных описаний8, наиболее полное из которых содержится в статье И. В. Левочкина, сопровождающей современное факсимильное издание рукописи9.
Текст данного лицевого списка Жития Сергия Радонежского представляет собой свод разных текстов Жития с элементами ранней редакции труда Епифания Премудрого. Это так называемая Пространная редакция, возникшая в 1520-е гг.10 В тексте имеется 652 красочные миниатюры, которые предваряют иллюстрируемые ими фрагменты Жития, то есть читатель этой лицевой рукописи сначала видит изображение, а затем читает текст к нему. Отметим, что подобного количества миниатюр нет ни в одном другом иллюстрированном списке жития русского святого. К некоторым из них обращались в своих работах такие исследователи, как А. В. Арциховский11, О. А. Белоброва12, С. В. Сазонов13 и др. Комплексного же изучения всех миниатюр рукописи до сих пор не проводилось.
Все листы рукописи пронумерованы по нижним внешним углам буквами кириллического алфавита, однако № 144 проставлен дважды, на двух листах, поэтому после л. 144 нумерация сбивается. В верхних внешних углах карандашом выполнена поздняя («архивная») нумерация. В изданиях Троицкого списка нумерация листов разнится: в каждом экземпляре литографированного издания 1853 г. нумерация листов делается от руки, на листах факсимильного издания 2002 г. типографская нумерация также отсутствует, воспроизведена только рукописная нумерация славянскими цифрами. В связи с существующим разнообразием в обозначении листов Троицкого списка в нашей работе мы придерживаемся первоначальной рукописной нумерации.
Водяные знаки бумаги Троицкого списка относятся к периоду с 70-х гг. XVI в. и до первых лет XVII в.14 По заключению И. В. Левочкина, учитывавшего совокупность палеографических и исторических данных, рукопись можно датировать 1592 г.15
В конце XVII или в самом начале XVIII в. Троицкий список был скопирован. Миниатюры этого списка, выполненные по образцу миниатюр копируемого оригинала, соответствуют древнерусской традиции книжной иллюстрации. Эта рукопись в составе библиотеки Петра I хранится ныне в Рукописном отделе Библиотеки Российской академии наук (РО БАН, П. I. А. 38). Обозначим его в нашем исследовании как Петровский список. Следует, правда, отметить факт, установленный сотрудниками Рукописного отдела БАН М. Н. Мурзановой16 и И. Н. Лебедевой17, что эта рукописная книга принадлежала не Петру I, а его сестре Наталии Алексеевне, в описях имущества которой и фигурирует этот список.
В отличие от Троицкого, Петровский список содержит только 468 миниатюр18, его иллюстрирование не закончено: в конце рукописи оставлено немало пустых мест для предполагавшихся миниатюр. В начале Петровского списка миниатюры расположены после иллюстрируемого ими текста, а после л. 142 об. они предваряют текст.
Зависимость миниатюр Петровского списка от Троицкого несомненна, это отмечали такие исследователи, как И. Э. Грабарь19, В. Д. Кузьмина20. Наиболее подробное исследование Петровского списка и его сопоставление с Троицким списком проведены О. А. Белобровой21, которая отмечает совпадение формата обеих рукописей (в лист), их внешнего вида (похожие переплеты), а также редакций текста Жития. Выявляя и анализируя их различия, сопоставляя создание Петровского списка с историческими событиями этого времени, О. А. Белоброва приходит к предположению «о заказе копии лицевого Жития Сергия Радонежского “в поднос” царским особам (семье Петра I. – Н. Ю.) именно после их пребывания в Троице-Сергиевом монастыре в августе 1689 г. Инициатива могла исходить как со стороны монастырских властей, так и со стороны членов царской семьи»22.
Необходимо отметить, что первый опыт иллюстрирования Жития преподобного Сергия был предпринят при создании Лицевого летописного свода, между 1568 и 1576 гг. Житие включено в Остермановский II том23 в особой сокращенной редакции и иллюстрировано 77 миниатюрами. Данный лицевой список не рассматривается в нашем исследовании, так как он не является самостоятельным произведением24, а входит в состав Лицевого летописного свода. Поскольку он создавался в рамках летописного повествования, то перед его создателями ставились иные цели, нежели перед создателями лицевых списков житий святых. В тексте и в иллюстрациях этого списка Жития сделан акцент именно на исторической роли преподобного Сергия и основанной им обители25, что обособляет его среди прочих лицевых списков этого Жития. Как показали А. В. Арциховский, О. И. Подобедова и В. В. Морозов26, его миниатюры не служили образцом для создания последующих лицевых списков и данный список стоит особняком в истории иллюстрирования Жития Сергия. Наиболее полно он проанализирован в монографии В. В. Морозова27, посвященной Лицевому летописному своду.
Другой агиографический памятник, лицевые списки которого рассматриваются в нашей работе, – это Житие Зосимы и Савватия Соловецких.
Первый, самый ранний из известных лицевых списков этого Жития относится к концу 70–80-х гг. XVI в. Ныне он хранится в Егоровском собрании Российской государственной библиотеки (РГБ, собр. Егор., № 325). В науке за ним закрепилось название Егоровский список. Он содержит 54 миниатюры к первой части Жития, то есть иллюстрирование не доведено до конца. Рукопись в четвертую долю листа на 290 листах помимо Жития содержит службы Зосиме и Савватию. Миниатюры этого списка небольшого размера, от 4,7 × 4,2 см до 4,4 × 3,7 см, они расположены на полях, что встречается только в данной рукописи среди рассматриваемых нами лицевых памятников. Отличается она также сравнительно скромным внешним видом, мелким полууставным письмом, отсутствием золота в иллюстрациях, за исключением выходной миниатюры с изображением преподобных Зосимы и Савватия (л. 69 об.).
Эта рукопись почти не привлекала внимания исследователей, ее наиболее полное описание содержится в статье Г. В. Попова28, в которой автор делает обзор всех известных лицевых списков Жития Зосимы и Савватия Соловецких. О Егоровском списке, данные о происхождении которого отсутствуют, ученый пишет следующее: «Можно полагать… что она (рукопись. – Н. Ю.) создавалась в Москве, так как автор ее небольших маргинальных миниатюр имеет явно столичную выучку. <…> Скорее всего, рукопись создавалась по заказу Соловецкой обители или кого-то из монастырских вкладчиков. <…> Но в монастырскую библиотеку рукопись так и не попала (определенную роль в этом могла сыграть именно незавершенность ее иллюстраций)»29.
Житийный текст Егоровского списка относится к редакции, оканчивающейся на эпизоде об умершей и ожившей княгине. По классификации С. В. Минеевой30, это III краткая редакция, II вариант.
Второй лицевой список Жития Зосимы и Савватия Соловецких относится к концу XVI в. Он был создан для царя Феодора Иоанновича. Ныне список хранится в собрании Вахрамеева Рукописного отдела Государственного исторического музея (ГИМ, собр. Вахрамеева, № 71) и известен в науке как Вахрамеевский. Список содержит 229 парадных красочных миниатюр. Г. В. Попов обнаруживает «иконографическую общность» иллюстраций Егоровского и Вахрамеевского списков, хотя количество и размеры миниатюр этих рукописей не совпадают, что сказалось, в частности, на степени подробности иллюстрирования текста. Между миниатюрами Егоровского и Вахрамеевского списков можно констатировать лишь опосредованную иконографическую связь. Кроме того, миниатюры Вахрамеевского списка отличаются парадностью, тщательностью исполнения и обильным использованием золота в изображениях; как отмечает Г. В. Попов, «изощренность оформителей Вахрамеевской рукописи роднит их с представителями так называемой Строгановской школы».
Происхождение Вахрамеевской рукописи, как и Троицкого списка Жития Сергия Радонежского, связывают с работой миниатюристов Кремлевской царской мастерской третьей четверти XVI в. Данный лицевой памятник введен в научный оборот; ученым значительно облегчает работу над ним его факсимильное издание 1986 г. с хорошим научно-справочным аппаратом31.
Третий лицевой список Жития Зосимы и Савватия датирован 1623 г. Ныне он находится в собрании Рукописного отдела Российской национальной библиотеки (РНБ, собр. Соловецкого монастыря, № 175/175). Он был создан в Москве, по заказу келаря Троице-Сергиева монастыря Александра Булатникова и затем вложен им в Соловецкий монастырь. По имени заказчика этот список известен в науке под названием Булатниковского. Большинство из его 235 миниатюр копируют миниатюры Вахрамеевского списка, за исключением последних иллюстраций. Дело в том, что начиная с л. 204 текст Булатниковского списка и соответственно рисунки относятся к 1623–1624 гг., то есть добавлены описания новых чудес соловецких преподобных. На этом основании текст рукописи относится к другому варианту редакции: по классификации С. В. Минеевой, – к III варианту III краткой редакции. В целом же Булатниковский экземпляр создавался как довольно точная копия Вахрамеевского списка.
Известен также еще один, четвертый лицевой список Жития, так называемый «Сад спасения»32. Он датирован 1711 г., а из вкладной записи следует, что создавался он на Соловках по заказу монастыря. Иллюстраторы «Сада спасения», несомненно, пользовались Булатниковским списком, вложенным в монастырь, однако их миниатюры ни в коей мере не являются подражанием его миниатюрам. «В своем отношении к раннему образцу они выступают прежде всего с позиций иной культурно-художественной эпохи, воспринимая его лишь в качестве сюжетно-иконографического руководства. …Миниатюры, созданные далекими Соловецкими мастерами, при всем их архаизме, можно лишь с оговоркой причислять к явлениям древнерусского искусства»33, – таково мнение Г. В. Попова. «Сад спасения» является свидетельством продолжения традиции иллюстрирования Жития Зосимы и Савватия в XVIII в., но уже в рамках новой эстетики. Поскольку его миниатюры не могут быть отнесены по своей стилистике и художественным приемам к памятникам древнерусского (допетровского) искусства, то мы не включаем этот лицевой список в наше рассмотрение.
Третий агиографический памятник, лицевые списки которого мы подвергаем исследованию, – это Житие Антония Сийского. Его первый лицевой список датирован 1648 г. на основании частично смытой записи на книге: «Сия глаголемая житие преподобнаго отца нашего Антония Сийскаго отдана… Феодосия… написана во 156-м [1648] году». Это рукопись из библиотеки Антониево-Сийского монастыря, ныне она хранится в Рукописном отделе Государственного Исторического музея (ГИМ, собр. Щукина, № 107/750).
По нашим подсчетам рукопись содержит 131 красочную миниатюру, сопровождающую текст Жития34. Ее пожертвовал в Сийский монастырь игумен Феодосий, о котором, в частности, известно, что он был иконописцем. В связи с этим существует предположение, что он и является автором миниатюр Жития35.
В стилистике миниатюр уже чувствуются веяния нового времени (например, несвойственные иконописи попытки изображения интерьеров), но их все же можно еще отнести к древнерусской традиции. Их содержательную ценность высоко оценил в свое время А. В. Арциховский и посвятил им отдельную главу в книге «Древнерусские миниатюры как исторический источник»36. Как показали результаты фундаментального текстологического исследования Жития Антония Сийского Е. А. Рыжовой37, рассматриваемый список содержит текст редакции Ионы (с 16 чудесами).
Второй рассматриваемый нами лицевой список Жития Антония Сийского датируется ΧVIII в.: филиграни его листов указывают на 1779 и 1780 гг.38 Несмотря на свое позднее происхождение, он включен в наше исследование, поскольку создавался как копия списка 1648 г., причем с сохранением основных стилистических особенностей образца. Лицевой список XVIII в. находится ныне в Отделе рукописей Библиотеки Российской академии наук (РО БАН, собр. Археол. ин-та, № 56). Он содержит 130 миниатюр в красках. Специальных исследований этого списка и его миниатюр до сих пор не проводилось; его текст относится к редакции Ионы (с 16 чудесами)39.
Оба рассматриваемых списка Жития Антония Сийского не имеют каких-либо закрепившихся в науке наименований, поэтому в нашей работе мы обозначим их соответственно как Старший и Младший лицевые списки Жития Антония Сийского (в сокращенном же виде они будут обозначаться как Сп. 1 и Сп. 2).
Еще один лицевой памятник древнерусской книжности, привлеченный нами к исследованию, Новгородский лицевой сборник первой половины XVII в., находится в Древлехранилище Пушкинского Дома (ИРЛИ РАН, собр. Каликина, № 35). Он содержит жития трех новгородских святых – Варлаама Хутынского, Антония Римлянина и Михаила Клопского. Два из них – жития Варлаама Хутынского (л. 62–152) и Михаила Клопского (л. 305–355) – сопровождаются циклами миниатюр. Житие Антония Римлянина по каким-то причинам проиллюстрировано не было, хотя для миниатюр в тексте оставлены места. Текст Жития Варлаама Хутынского в этой рукописи, по данным текстологических исследований Л. А. Дмитриева, относится к распространенной редакции, II вид, I группа40. Его сопровождают 38 миниатюр. Житие Михаила Клопского41 иллюстрируют 23 миниатюры. К изучению миниатюр этой рукописи обращалась Л. Д. Лихачева42.
Стилистика иллюстраций Новгородского сборника позволяет утверждать, что они созданы в древнерусской традиции, поэтому эта рукопись XVII в. входит в наше рассмотрение.
Итак, в качестве источников в наше рассмотрение вошли восемь лицевых рукописных памятников конца XVI – второй половины XVIII вв., содержащих жития семи русских преподобных: Сергия Радонежского (в двух списках), Зосимы и Савватия Соловецких (в трех списках), Антония Сийского (в двух списках), Варлаама Хутынского и Михаила Клопского (в одном списке). Именно они полностью соответствуют установленным нами критериям отбора материала для данного исследования.
Для настоящего исследования потребовалась разработка новой методики предварительного изучения материала. Она позволила сделать то, чего не предпринималось еще в других исследованиях, а именно: максимально подробно проанализировать соотношение текста и иллюстраций в лицевых списках. Суть этой методики заключается в следующем алгоритме действий.
Работа над каждой из восьми рукописей начиналась с общего описания, предполагающего в данном случае характеристику ее внешнего вида, состава и особенностей художественного оформления. После общего описания рукописи каждая ее миниатюра описывалась и анализировалась по определенной схеме. Сначала выписывается фрагмент (или фрагменты) текста43, иллюстрированные данной миниатюрой, так как миниатюра чаще всего иллюстрирует не весь отрывок, рядом с которым она располагается. Причем иногда встречаются многосюжетные миниатюры (особенно часто – в лицевых списках Жития Сергия Радонежского и Жития Зосимы и Савватия Соловецких), содержащие в себе сразу несколько изображений, иллюстрирующих разные фрагменты текста. В таких случаях выписываемый текст разбивается на пронумерованные отрывки, проиллюстрированные в данной многосюжетной миниатюре. Составляется также схема миниатюры, в которой все сюжеты пронумерованы в соответствии с нумерацией выписанных фрагментов текста жития. Именно это позволило максимально точно установить и зафиксировать соответствие текста и иллюстрирующего его изображения.
Каждая миниатюра или каждый фрагмент многосюжетной миниатюры описывался по следующим параметрам:
а) расположение фигур персонажей,
б) жесты и позы персонажей,
в) цвет и другие значимые особенности одежд персонажей (если есть),
г) характеристика фона (пейзажного, архитектурного, «интерьерного»),
д) другие значимые детали изображения.
В результате такого подробного описания и соотнесения текста и иллюстрации стал возможен первоначальный анализ степени соответствия изображения тексту, вследствие которого нередко выявлялись имеющиеся несоответствия между указаниями текста и деталями иллюстрации. Уже на этом предварительном этапе исследования предпринималась попытка объяснения этих несоответствий с точки зрения содержания и поэтики, а также по возможности выделялись и осмыслялись акценты, расставленные миниатюристом в передаче им житийных событий.
Наблюдения и замечания, сделанные на этом первоначальном этапе анализа, фиксировались и затем использовались в дальнейшем исследовании.
На следующем этапе проводилось сопоставление миниатюр разных списков одного жития. При наличии других лицевых списков рассматриваемого произведения и при наличии технической возможности (списки житий находятся в разных книгохранилищах) сравнивались миниатюры разных списков. Уточним, что такая возможность была при работе с Житием Сергия Радонежского (Петровский список сравнивался с Троицким) и Житием Зосимы и Савватия Соловецких (Булатниковский список сравнивался с Вахрамеевским). Это обусловлено тем, что Троицкий список Жития Сергия Радонежского и Вахрамеевский список Жития Зосимы и Савватия были изданы, и сопоставление миниатюр проводилось между рукописью одного списка и изданием рукописи другого. Обнаруженные различия в композиции и деталях миниатюр разных списков сразу фиксировались. При невозможности синхронного сопоставления списков с миниатюр делались цветные рисунки от руки (прежде всего это касается неизданных лицевых списков Жития Антония Сийского), которые затем сравнивались с миниатюрами рукописи, находящейся в другом книгохранилище (некоторые из этих рисунков вошли в состав иллюстраций к данной книге).
Еще раз подчеркнем, что наблюдения и выводы, изложенные в работе, основаны на вышеописанном предварительном анализе каждой миниатюры всех исследуемых рукописей. Проведенный анализ позволяет рассмотреть изображения в непосредственном взаимодействии с иллюстрируемым текстом. В результате представилась возможность выявить и систематизировать различные приемы, которыми пользовались древнерусские миниатюристы для передачи тех или иных житийных ситуаций, характеристик героев, содержания их речи и т. д. Подробное сопоставление рукописей позволило также изучить характерные различия между миниатюрами лицевых списков одного и того же жития. Кроме того, следование изложенной схеме анализа миниатюр свело к минимуму возможность ошибок в трактовке сюжета того или иного изображения, так как иллюстрация описывалась и анализировалась в теснейшем взаимодействии с текстом. Примером такой ошибки может служить сюжетное описание одной из миниатюр Вахрамеевского списка Жития Зосимы и Савватия Соловецких, сделанное к факсимильному изданию рукописи. Содержание миниатюр на л. 6 об. – 7 об., иллюстрирующих повествование Жития о желании преподобного Савватия уединиться и бежать от славы и почитания его монахами Валаамского монастыря, раскрывается в описании как «нарастающий конфликт» Савватия с братией, «осуждение монастырской братией» трудов преподобного44. Тогда как в тексте Жития, иллюстрируемом этими миниатюрами, ясно говорится, что Савватий «любим бе всеми» (Вахр. сп., л. 6 об.), «И внят же слухом блаженный Саватие словеса сия (похвалы от братии. – Н. Ю.)… и помышляше в себе: лучши ми есть отлучитися…» (л. 7 об.) и пр. При подробном сопоставлении каждой детали изображения с точным содержанием соответствующего отрывка текста такого рода ошибки практически исключаются.
Ради краткости и удобства для обозначения расположения идентичных миниатюр из разных лицевых списков одного и того же жития в настоящей работе указываются листы этих рукописей через косую черту, например: л. 44 об./59 об. Причем первый номер листа относится к более ранней рукописи, а второй – к более поздней.
Все выделения курсивом, сделанные в цитируемых текстах рукописей, принадлежат нам.
Следует специально оговорить, что в исследовании употребляется условное собирательное название автора иллюстраций – «иллюстратор» или «миниатюрист». То есть в данном случае не проводится границы между заказчиком, редактором и исполнителем миниатюр, каждый из которых мог внести свой вклад в идейную и художественную разработку иллюстраций. Для нас также непринципиально различие рук разных мастеров-миниатюристов, работавших над одной рукописью. Мы исследуем общие приемы и тенденции в иллюстрировании древнерусских книг.
Большая благодарность сотрудникам Отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского Дома) Российской академии наук, в недрах которого рождалось исследование, представляемое теперь на суд читателя. Отдельное спасибо следует сказать сотрудникам рукописных отделов Библиотеки академии наук, Российской национальной библиотеки (прежде всего ныне покойному заведующему Рукописным отделом В. М. Загребину), Российской государственной библиотеки, Государственного исторического музея и Древлехранилища Пушкинского Дома за предоставление возможности долгое время работать с ценнейшими лицевыми рукописями. Особую благодарность приносим всем, кто рецензировал сей научный труд, давал ценные советы и делал замечания по ходу работы над книгой: О. А. Белобровой, О. В. Панченко, Т. Р. Руди, О. Б. Сокуровой, М. В. Рождественской, Н. В. Савельевой, Ю. А. Грибову и др. Благодарим также Д. Э. Ивкова за помощь в подготовке иллюстраций. Главная же благодарность – учителю Глебу Валентиновичу Маркелову.
Из монографических работ, посвященных Лицевому своду, следует также назвать книгу В. В. Морозова (Морозов В. В. Лицевой свод в контексте отечественного летописания XVI века. М., 2005. Гл. 5: Миниатюры Лицевого свода. С. 169–251), в которой рассуждения о языке миниатюриста, о жестах, цвете, об интерпретации и трактовке миниатюристом текста, об этикете и о функциях миниатюры также соответствуют проблеме комплексного исследования средневековой иллюстрированной книги.