Buch lesen: «Следствие слабости»

Следствие слабости

…Когда Вашим современным философам удастся показать нам вескую причину, почему так много очевидно невинных и добрых людей рождены только для того, чтобы страдать в течение всей жизни, почему так много родилось бедными, чтобы голодать в трущобах больших городов, покинутыми судьбою и людьми; почему в то время как эти рождены в низах общества, другие появляются на свет во дворцах; в то время как благородное рождение и удача, кажется, чаще достаются худшим людям, и очень редко достойным, в то время как встречаются нищие, чьё внутреннее достоинство такое же, как у самых высоких и благородных людей; когда это и многое другое будет удовлетворительно объяснено Вашими философами и теологами, только тогда, и не раньше, Вы будете в праве отвергать теорию перевоплощения.

Е.П.Блаватская

Сегодня Павлу почему-то было особенно тяжело. Еще и сердце в последнее время начало потягивать. Вот зараза, как раз сейчас этого меньше всего хотелось. Стены до боли знакомого офиса, осточертевшего за годы службы в нём, будто вдруг начали ещё и на психику давить. А начальник, дурак, опять требует отчёт раньше положенного времени – трудоголик, черт бы его взял. Как же я его ненавижу, всю душу из меня за эти годы вытянул, жить не даёт. Он меня, похоже, тоже недолюбливает. Всё Петра в пример приводит. Тут же перед глазами всплыла чуть сутулая фигура в простецкой рубашке и джинсах, и напряжённые, но добрые глаза человека, которому Павел втайне завидовал много лет.

«Ну, Пётр…», – вылились мысли в злость. Павел тряхнул головой, видение исчезло, но злость осталась. Он, ещё молодой и симпатичный, но уже с небольшим брюшком, встал с продавленного за годы сидения и томительного ёрзания на нём стула, и не спеша подошёл к столу у окна. Медленно и тоскливо вот уже пятый раз за день налил из электрического чайника кипяток и бросил в чашку пакетик.

«Конечно, Пётр, тот вон, как вцепился в свой проект, так и молотит, не поднимая головы. А я что, обязан быть таким же? Стахановцы, к сведению, закончились лет пятьдесят как. Они просто жить не умеют – «не хлебом единым…», отдых и развлечения это тоже составляющие нормальной полноценной жизни. А… – Павел махнул рукой, – что он понимает?»

Павел плюхнулся на стул и с удовольствием сделал маленький глоток.

На этой нудной работе проходили годы, но только он начинал находить в себе силы хоть как-то сопротивляться своей лени, сразу появлялись непреодолимые преграды. Ну как непреодолимые? Просто он не привык перенапрягаться и выходить за комфортную зону. А «выше головы не прыгнешь» была его любимая поговорка.

Как-то ранним утром, эдак часов в десять, когда Павел только пришёл на работу и уже собирался сесть с дороги за чашечку ароматного чая со сладким пряником, в кабинет заглянул Пётр. То, что суть его визита это просьба о помощи, стало понятно после первых же слов:

– Паш, мы же вроде друзья? – начал он издалека.

Павел насторожился. Если кто-нибудь тебя о чём-нибудь просит, значит, наверняка придётся напрягаться и делать какую-нибудь не свою работу. А оно ему надо? Ну кто Петю просит вкалывать за троих? Не я ведь. В тоже время и отказаться неудобно, может он ничего сложного не попросит…

– Ну друзья, а что?

– Да, понимаешь, я не успеваю свой проект закончить, что шеф на прошлой неделе дал. Ты знаешь, как он не любит, когда опаздывают.

«Это тот проект, который он сам себе же и выпросил. Вот болван. И зачем спрашивается? Теперь, видите ли, не успевает, помочь ему надо, – порхали мысли в голове Павла. – Я вот возьмусь помогать и не успею. Не, я так пахать не хочу. Но отказать, это тоже как-то… Ну хорошо, ты сам напросился».

– Ладно, помогу, раз просишь. Но учти, я с такой скоростью работать не могу.

Пётр замахал руками:

– Хорошо, замечательно! Ну ты же постараешься?

Стараться Павел не умел и через три дня проект готов не был. На ковёр вызвали Петра.

– Пётр Михайлович, я не вижу трёх глав проекта, – начальник, солидный человек в строгом костюме, вопросительно глядел через изящные цейсовские очки, в глазах его была заметна усталость.

– Видите ли, – Пётр, на удивление начальника, был совершенно спокоен, – я не успевал и поэтому отдал три главы Павлу. Однако, как я теперь понимаю, он не справился.

Начальник отдела был человеком динамичным и, не откладывая в долгий ящик, быстрым шагом вышел из кабинета. Через пять минут он вернулся, но теперь голос был раздражённым, а на тонком скуластом лице блуждала злость:

– Павел сказал, что первый раз слышит о такой просьбе. Я разбираться не буду, но исходя из того, что проект поручен был именно вам, Пётр Михайлович, я объявляю выговор.

Тогда Пётр побелел, как-то весь выпрямился, аж сутулость прошла, и вылетел из кабинета. Выяснять отношения к Павлу он не пошёл.

Было тогда Павлу тридцать лет. Жизнь казалась одной сплошной сказкой, от которой надо было требовать удовольствий. Сильного переживания и уколов совести сей поступок, на удивление, не вызвал. «Ну а что такого я сделал? Пётр сам виноват, я предупреждал», – пел ему внутренний голос.

Через пару дней, рассказав этот сюжет в красках другу Серёге, он, как полагается, получил от друга полную поддержку:

– Да плюнь ты, Пашка, и на Петра и на начальника – дурака, забудь. Давай лучше выпьем и вспомним наши юношеские разухабистые приключения.

С Серёгой всегда было хорошо – и понимал с полуслова и поддерживал, если что. Тут же вспомнилась старая избитая история, пропитанная насквозь детской романтикой и героизмом. Почему-то именно с неё мы чаще всего начинали наш экскурс по ностальгической истории нашей дружбы.

– А помнишь, как мы в старых катакомбах пикник устроили? Ты с Алёнкой, я с Ксюхой, две бутылки портвейна…

– Эх, да, хорошо мы напились, – блаженная улыбка заиграла на лице Павла, а глаза стали маслянистыми. – Я тогда первый раз Ленку поцеловал, – от удовольствия Пашины глаза совсем закатились.

– А потом, потом, помнишь? – Сергей, как всегда торопил события.

– Ну, конечно, Серёга, если бы не ты тогда… Мы столько выпили, ориентиры все потеряли… Сначала даже смешно было, начали танцевать «на костях», петь, орать… Потом у Ленки истерика началась, я растерялся.

Раскрасневшийся Сергей с бокалом креплёного ходил по комнате.

– Да, она вдруг как бросилась в какой-то проход, а он совсем не туда вёл. Я понял, что сейчас случится непоправимое.

– Серёга, ну что тут говорить, если бы не ты… Ты крикнул: «Стоять всем!» Потом закрыл глаза, подумал, взял Ленку и Ксюху за руки и повёл куда надо. А уже через десять минут мы были на поверхности.

Друзья пили и вспоминали всю ночь, и в конце совесть Павла так раскисла, что думать забыла и о строгом начальнике и о предательстве коллеги Петра.

Больше в жизни Павла таких постыдных ситуаций не происходило.

Однако не всё коту масленица. Начиная со второй половины жизни, Павел устал от бессмыслицы сугубо материального существования и стал интересоваться философией, что было совсем не в его характере… но тем не менее. Особенно его заинтересовала та часть, что глаголет о тонких мирах и, как частность – о жизни после смерти. Именно это невинное увлечение некоторым образом подготовило Павла и сыграло большую роль в том, что произошло на много позже.

Сначала Павел всё никак не мог понять, откуда берётся, да и вообще, зачем нужна душа, если все странные и не очень странные вещи в человеческой жизни объяснены с помощью мозговых процессов? Размышлял он на эту тему, как и положено обывателю, «со своей колокольни», на работе в сладкие мгновения чаепитий и перед сном.

И вот как-то ему попалась на глаза статья о новой находке английских учёных. Те с изумлением обнаружили, что мозг человека не работает сильнее, чем мозг животных. Напротив, энергозатраты, скажем, некоторых обезьян даже выше. А ещё оказалось, что количество нейронов в коре полушарий мозга дельфинов и еще некоторых морских обитателей больше человеческих. Спрашивается, за счёт чего мы тогда интеллектуально сильнее? Это навело опешивших учёных на мысль, что у нас есть еще одна нервная система или биологическая конструкция, называемая душой. Именно она даёт нам преимущество в интеллекте и способность к сложным размышлениям. Как обычно учёные наконец-то нашли и подтвердили то, что было известно из древних знаний уже много тысячелетий.

С этого момента Павел начал усиленно думать, видимо, вышеописанной конструкцией и понемногу приходить к убеждению, что душа, как элемент другого мира – раз её в организме не могут найти и увидеть, вполне способна жить и после смерти трёхмерной оболочки. Ну а мозг человека лишь передаточное звено между оной злосчастной душой и нашим любимым трёхмерным миром, в коем мы и живём, механизм адаптации к среде, этакий переводчик сложных многомерных процессов на вполне простой земной язык. Сей вывод привёл Пашу в восторг, и он ринулся дальше в погоню за новыми открытиями в этой области.

Как-то, прочтя книги по нумерологии и астрологии, он составил свою натальную карту и с удивлением прочитал, что нынешняя богодарованная жизнь дана ему для искупления греха лени, слабости и предательства. Кто-то, кем он был в прошлой жизни, нагрешил – предал своего друга. И в этой он должен был слабость пересилить и грех сей не совершать. Поразмыслив, Павел пожал плечами:

«Так ведь не предавал я никого, не те времена. Ни рыцарей, ни инквизиции давно нет, скукота одна», – усмехнулся он про себя.

Прошло ещё полтора десятка лет.

… Целых два месяца Павел лежал, не вставая с кровати. И всё это время его друг детства был рядом.

– Ну что ты, Паш, тебе всего шестьдесят два, молодой пока, выкарабкаешься, – каждый раз с задором в голосе успокаивал друга Сергей. – И выпьем и поностальгируем с тобой ещё не раз.

Павел улыбался, глаза его оживали, недуг на время отступал.

Друг приходил каждый день, принося с собой пакеты витаминов и минеральную воду. И даже в тот, последний день, после звонка Елизаветы: «Серёжа, приди, Паше хуже», – пришёл, правда, весь бледный. А взглянув на Пашу, побелел еще больше.

– Я сегодня ненадолго, извини, Лизавета, домой надо, – пробормотал он, опустив глаза.

Но Павел сей бледности друга так и не заметил. Он вообще не понимал, что чувствует себя хуже. На него каскадом накатывали приятные волны воспоминаний детства и юности, он с наслаждением плавал в них, кидаясь от одной к другой… правда, с червоточинами неудач и постыдных моментов… впрочем, всё, как у любого другого.

«Вот им по тринадцать лет и они с Серёгой скручивают колпачки с ниппелей на колёсах автомобилей, которые потом меняют дворовому барыге на объёмных солдатиков. А уже через пять лет сами пытаются заняться бизнесом – неумело, по-детски, пока не попадают в милицию за попытку перепродать стратегически важный государству продукт. В милиции Сергей, пытаясь выгородить друга, пробует всё взять на себя, чем вызывает гнев сотрудников, понятно переходящий в физическое насилие…» – сие воспоминание неприятно обожгло память. Павел закрыл глаза, перед ним возник Серёга, сидящий в кабинете следователя, из его разбитой губы текла кровь. Павел мысленно обнял его и заглянул в глаза, заполненные страхом и болью. Воображение поплыло, ностальгическая струна натянуто звенела и переливалась красками…

Вдруг на мгновение он увидел Сергея, лежащего на смертном одре. Приглядевшись, Павел оторопел – вместо знакомых с детства черт лица на него смотрел незнакомый мужчина в фантастической одежде: цветастой, переливающейся, из непонятного полупрозрачного материала. На лице его были странные очки хамелеоны, а ведь Серёга никогда не носил очки… Тем не менее это был его друг Сергей. Непонятно почему, но Павел был уверен в сем факте на сто процентов. Видение длилось ещё долю секунды и исчезло. Павел стряхнул головой.

«Наваждение какое-то. От болезни, видимо», – он надавил на веки и чуть подождал. Затем, открыв глаза, лежал ещё несколько минут, не шевелясь, пока его взор потихоньку успокаивала знакомая домашняя картина.

Почему-то вспомнился Пётр, которого он не видел уже лет двадцать как. «А всё-таки зря я тогда не признался начальнику. Неудобно как-то перед Петром получилось. Чёртова лень. Надо менять жизнь», – пришла запоздалая мысль. В дверь постучали, вошла жена.

– Паша, ты сегодня плохо выглядишь. Давай, не расклеивайся, соберись.

Павел удивлённо поднял брови:

– Ну что ты, Лиза, я в полном порядке, слабость только какая-то и сердце тянет. Но мы слабости не верим! – нежданно для жены, с задором громогласно объявил он.

А дальше произошло всё быстро. Ещё неожиданней для Елизаветы, Павел крякнул и вскочил с кровати. Ударив себя кулаком в грудь, он энергично выбросил руки с зажатыми кулаками в стороны и сделал «ласточку»:

– Оппа!

Глаза жены округлились, она первый раз видела мужа в таком амплуа. Но Павел вдруг схватился за сердце, побелел и стал заваливаться на бок.

Вместе с резкой болью в груди, в голове ярко вспыхнула мысль: «вот и всё!»

Последнее, что он увидел – крик жены, срывающийся в ультразвуковой диапазон. Дальше зрение и слух плавно превратились в подобие ощущений.

Первый теллурический день после таинства

… Я вижу… или чувствую? Воздушная лёгкость. Мягкий свет везде. Всё вокруг полупрозрачное, зыбкое, что ли, с цветными отливами. Какие-то движущиеся фигуры волнообразные… Я умер?!

Как-то Павел не очень удивился. Он, конечно, обо всём подобном читал и думал, правда, не до конца верил, как и все нормальные люди его круга и образа мысли. А что б ощутить оное на себе… это уж увольте. Посему перво-наперво Паша лишь застыл в удивлении.

«Для начала надо бы понять, что к чему», – решил он, развернулся и тут же увидел жену. Елизавета стояла рядом, вместе с криком мощно излучая какие-то серо-оранжевые волны боли. Да, именно боли – это с первых же мгновений стало ясно, очевидно. Вообще, с мгновений сих Павел перестал сомневаться в том, что видит – всё вокруг стало явным и само собой разумеющимся.

Однако этим фактом новый окружающий мир не исчерпывался. Как ни странно, стены квартиры и кричащая жена теперь стали полупрозрачными, а за окном вместо улиц и аллеек знакомого города, наоборот, всё виделось, как за глухой пеленой, может даже и стеной. «Что же там?»

Мгновение, и Павел уже за стеной собственного дома. Теперь он так же, как и раньше продолжает видеть привычные оку дома и деревья, людей и машины. Правда, они из плотных, твердых превратились в то ли волнообразные, то ли сотканные из переливающегося разными цветами газа. Но и это ещё не всё. Средь всех знакомых сознанию силуэтов и форм появились другие очень странные предметы: какие-то создания немыслимых форм, передвижения, мелькания, похоже, что живых существ.

«Другая частота восприятия», – откуда-то пришла мысль. Кстати мысли, как ни странно, теперь оказались не только собственным сокровенным производным. Они витали везде и притягивались одним лишь желанием их узнать. Вокруг крутились мысли сумбурные, как вихри, мысли слабые и блёклые, мысли яркие цветные.

«Как интересно», – подумал Паша. И ухватив одну из них, поярче, за хвост, его заполнили термины и формулы: «…каждое конечное абелево расширение поля рациональных чисел Q, или, другими словами, каждое алгебраическое числовое поле, чья группа Галуа над Q является абелевой – является подполем некоторого кругового поля, то есть поля, полученного присоединением корня из единицы к рациональным числам…»

Самое интересное, что мысль он ощутил не по словам, а сразу всю, от начала до конца.

«Господи, что это?» – Павел с усилием вырвался из цепких лап мощного потока чьих-то мыслеформ. Но тут же с головой его накрыла новая волна:

«…Трёхмерная сфера состоит из всех точек четырёхмерного пространства, равноудалённых от своего центра, сфере не принадлежащего. И дальше, с увеличением порядка измерений, аналогично…», – кричала следующая мысль. Он даже увидел бородатого мужчину с ясным, но напряжённым взглядом. Самое интересное, что Павел всё это понимал, даже знал вывод данной теории и был сим фактом, мягко говоря, ошарашен:

«Сие объясняет, почему мы не ощущаем иные измерения. И это же значит, что конечность известной нами вселенной лишь переход в следующее измерение, и так до бесконечности. А что бы перемещаться между измерениями, необходимо приложить энергию к телу, либо к окружающему пространству, стянув его по плоскостям или в точку, либо поменять саму оболочку перемещаемого тела вместе с физическими законами этой оболочки, для чего…»

«Однако странно, – Паша пожал плечами, точнее подумал, что пожал. – Никогда раньше такими вещами не интересовался. Может не стоит и начинать?»

Больше желания притягивать мысли у него не возникало. Зато возникло желание, совпавшее с возможностью, и Павел вдруг… взмыл вверх. Такой этюд ему понравился куда больше, чем тяжкое бремя чужих научных терзаний, да и лёгкость пьянила. Одно желание, лёгкий толчок вперёд на уровне сознания, и он уже далеко, за километры, сотни километров, в другом городе… да где угодно.

Так перемещаться он научился на удивление быстро.

Интересно было оставаться без сна. Павел постоянно был в спокойно-бодрствующем состоянии, будто всегда был день. Даже нет, вначале состояние было чуть взвинченное, как на просмотре интересного кинофильма.

В минуты спокойствия Павел исследовал, размышлял о тонком мире: «Свое обличие, похоже, изменяется в соответствии с привычным обликом, оставшейся с физической жизни памяти, но оно при ментальном усилии и желании может меняться. Масса, также, кажется, что есть, но это лишь привычное воспоминание. Физических препятствий у энергетического тела нет, ибо оно существует в другой частоте и захватывает частоту трехмерного пространства лишь частично – ощущает его, видит, но воздействовать может только при усилии. Зато ввиду отсутствия в моей новой частоте гравитации, я, так же, как в пространстве, могу перемещаться и по времени».

«Сначала надо попрощаться с землёй! – Павел это понимает, он полностью готов, он хочет всеми фибрами души. – Есть возможность и желание увидеть весь мой пройденный путь, причины всех поворотов судьбы и последствия любых решений. Ну а прокравшуюся в сознание глубокую печаль, так гони её прочь. Сам факт потери земного мира можно воспринимать философски, как конец отдыха на курорте – очень жаль, конечно, но жизнь продолжается».

Второй теллурический день после таинства

– … Паша, Паша, зачем?! Ну мог бы чуть подождать, – надрывный плач жены гудел в голове, как собственный. Однако по пока непонятной причине он не вызывал зеркального чувства горя и потери. Мало того, жена со своим горем казалась вообще другим человеком.

– Столько лет вместе, сколько пережито… дети… я же люблю тебя! – Павел мысленно отвернулся. Хоть он и прожил с Лизаветой полжизни, но всё это время, как ни странно, казалось, что настоящей литературной любви в лице своей жены он так и не нашёл. Что любовь оная где-то рядом знал, он её практически чувствовал, только руку протяни, однако заполучить её и даже дотронуться, увы, не судьба.

«А ведь каждый второй человек всю свою жизнь мечтает о высокой, чистой романтике, носит её в себе… Откуда же тогда эти желания и чувства взялись, раз их почти никто не достигал?» – Павла, себе на удивление, вдруг захватил сей сакраментальный вопрос. Сомнения приближали к разгадке, казалось ещё чуть и он поймёт. Но нет… пока нет.

Ну да ладно, сейчас Паше были интереснее новые впечатления и ощущения. Но вот незадача – наряду с ними на него комом начали накатывать яркие воспоминания, усиленные пониманием того, что тот привычный и любимый мир уже не вернуть. Зато теперь эти воспоминания можно было потрогать, ощутить. И он без промедления бросился в сей омут с головой.

Совсем не удивительно, что в первую очередь очень захотелось увидеть родственников и друзей, тем более что расстояния больше не существовало. И действительно, только он подумал об оставленных в том мире детях, те тут же оказались рядом. Павел понял оное еще до того, как увидел их. В его ощущения ворвались чувства сторонние, сначала непонятные. Но тут же они сплелись в единое цветное поле. Павел мог зайти в души своих детей, как в гости, сейчас он был связан с ними будто общей кровеносной системой. Он даже мог некоторым образом воздействовать на них.

Вот бежит, торопится по нервным волокнам в спинной мозг и гипоталамус импульс головной боли, переливаясь яркими оттенками жёлтого. Павел ставит ладонь и ожидаемая боль останавливается. Он нежно гладит голову дочери, посылая ей мысленно всю свою любовь. Дочь облегчённо вздыхает. Ему вдруг кажется, что он когда-то всё это уже делал. Но только Павел убирает руку, всё возвращается на круги своя.

Дочка была подавлена, часто плакала, а вот сын перенёс потерю немного легче вследствие твёрдого характера. Вообще, сын Антон своей ровной энергетикой с сильными яркими цветами очень удивил Павла. Казалось бы, ни он, ни жена силой духа на протяжении жизни не отличались. И откуда бы тогда этой силе взяться с точки зрения генетики, да и воспитания, у Антона? Однако сын демонстрировал совсем не фамильную твёрдость и целеустремлённость, которая теперь явно была видна его отцу. Стоило об этом задуматься и понимание пришло само собой:

«Генетика даёт человеку лишь процентов десять его характера и способностей, ещё столько же даёт воспитание и жизненные наработки. Всё остальное даётся свыше – особенностями личности души, и в большей мере её задачами на эту жизнь. А посему в разных жизнях душа может иметь совсем разный характер с небольшими совпадениями».

– Отец, зачем? …Поберегся…сейчас бы вместе были. Ты меня слышишь? – мысли девушки плакали, эмоции фейерверком выпускали в окружающее пространство серо-жёлтую энергию, а вот лицо её физической сущности, которое Павел видел так же отчётливо, застыло бледной маской.

Пытаться войти с дочерью в контакт было бессмыслицей. Преодолеть своими мыслями такое мощное поле, как мысли и эмоции дочки, не представлялось возможным. Зато во сне можно было попробовать.

Катерина погружалась в сон очень долго. Ворочалась, всхлипывала, голову её окутывали вязкие волны боли. Но уставший организм брал своё. Боль плавно уступала место картинкам и фантазиям, которые мозг изощрённо выдумывал, дабы успокоить химические процессы выработки гормонов. Приятные пейзажи из детства… по залитой солнцем дороге идёт Катя со своей лучшей подругой. Идёт она, похоже, на городской праздник. Девушки смеются и… как раз тут Павел решает вмешаться. Он идёт по дороге на встречу привычной походкой, в привычной Катерине рубахе навыпуск и синих джинсах.

– Здравствуй, дочь, – на лице Павла светилась успокаивающая улыбка.

Катя остолбенела.

– Отец? Ты же умер.

– Да, Катюша, к сожалению. Вот пришёл тебя проведать напоследок и сказать, как я тебя люблю.

Слеза скатилась по щеке дочери.

– Папа, останься. Ты же смог прийти, значит, можешь и остаться. Пусть всё будет, как раньше – мама, ты, я, Антон. Как в старые добрые времена.

– Не могу, доченька. Такова жизнь. А, вообще, мне здесь очень хорошо. Ты же хочешь, что бы твоему папе было хорошо?..

Весь день дети с женой были заняты похоронными хлопотами. Павел то следил за ними, то мгновенно перемещался в места, что всю жизнь вили гнездо в его памяти и сердце. В основном то были островки его молодости – светлые воспоминания, как бальзам ложащиеся на огрубевшую с годами душу. Он метался между годами и пространствами, по несколько раз заново переживая самые яркие и счастливые моменты своей жизни. На одних зависал подолгу, вчитываясь, как в книгу в мысли и чувства некогда окружающих Павла людей.

– … Боже, какой парень! Ловкий, весёлый, а симпатичный-то какой, – украдкой влюблёнными глазами смотрела на него та невзрачная малолетка, которую он тогда даже и не заметил. – Мне кажется, я сделала бы всё, что он от меня попросит, – вздохнула она, закатив глазки.

А сам Паша в этот момент лихо скакал на заднем колесе велосипеда, заставляя того прыгать с бордюра на клумбу и застывая на оной секунд по пять. Мышцы на его руках вздувались бугорками и перекатывались, вызывая сладкую истому в груди стоящих рядом друзей женского пола. От подростка исходили волны детского восторга, которые сейчас, через сорок пять лет он же жадно впитывал.

«Это ж, как я упустил такую поклонницу? Надо было всего лишь присмотреться, а я, дурак, только на велике прыгал», – проклинал себя Паша, в десятый раз пересматривая со стороны эту сцену.

«А вот интересно года через три, помнится, была история, дай бог памяти…» И его тут же потянуло вслед за мыслью вперёд по дороге времени.

Себя он увидел сразу – модно одетый студент-щёголь вышагивал по асфальтированной дороге в направлении летней дискотеки. Вдали уже был слышен, бьющий по ушам ритм до боли знакомых мелодий, и сердце щемило от предвкушения тусовочных удовольствий. Вчера они с Серёгой познакомились с тремя симпатичными девушками и пригласили их в компанию, а сегодня те должны были подойти к дискотеке часам к шести. Воспоминания Павла нынешнего мягко ложились на чувства Павла из прошлого, и он с наслаждением ощущал, как фантазии будоражили идущему кровь, а гормоны заставляли аж подпрыгивать при ходьбе.

Вот Павел, наконец, подходит к дискотеке, девушки уже стоят у входа. Он широко улыбается им и останавливает свой взгляд на той, что вчера понравилась больше всего. Позже происходит то, над чем Паша потом целый год ломал голову. Девушка, которая ещё вчера изо всех сил демонстрировала свою симпатию, и с которой он планировал провести сегодняшний вечер, отворачивается от Павла, причём без малейшего намёка на улыбку. В тот вечер она не сказала ему ни слова. Тогда, много лет назад Павел не знал, что делать и куда себя девать в этой неловкой ситуации. А неуверенность в себе оставила свой подлый след на долгие годы. Но сейчас у него появилась возможность во всём разобраться, и он тут же ею воспользовался.

Всего какие-то сутки обратно, вдоль по четвёртому измерению и Павел видит знакомых трёх подруг, возвращающихся домой после знакомства с юными ловеласами Павлом и Сергеем. Подруги светятся от счастья – все, кроме одной. Той, которой ухажёр не достался. Она провожает до дома более удачливую подругу, и Павел видит их разговор.

– Слушай, Лена, – зачем-то понизив голос до шёпота, говорит она, – хочу тебе признаться в одной вещи. Помнишь ты отошла в ларёк за сигаретами? Так вот, твой Паша подошёл ко мне, приобнял и предложил после того, как проводит тебя, подняться ко мне, типа выпить по чашке чая и поболтать. Ну я, конечно, отказалась, а он тут же потребовал, что бы тебе ни слова не было сказано. Улыбнулся мне, так, гаденько и говорит: «если скажешь, она всё равно мне больше поверит, чем тебе, потому что влюбилась».

Павел увидел, как грязно жёлтые волны боли окутали Лену. Похоже, ложь даже не нуждалась в проверке. В горле встал спазм и она начала задыхаться. Прокашлявшись и постаравшись скрыть сей факт от подруги, Лена неуклюже спросила:

– И он, прямо, улыбался?.. Как такое может быть, что же мне теперь делать?

Подруга ждала этого вопроса и опять сокровенно зашептала на ушко:

– Не общайся с ним, брось его. Он тебе не пара, такой подонок. Познакомишься с другим.

Павлу вдруг стало почти так же больно, как Елене. Выходит, из-за чёрной зависти подруги он лишился, может и временного, но счастья, да ещё на несколько лет приобрёл комплекс неполноценности. А теперь, взглянув на девушку с другого ракурса, Павел понял, что в выражении «чёрная зависть» цвет выбран не безосновательно.

«Ну здесь всё понятно, – решил Павел. – Пойдём дальше. Всегда было интересно увидеть то, чего практически не помню, а именно совсем юный возраст».

Тут же Павел оказался в просторном зале – игровой комнате детского сада. Вот и он сам играет машинкой и представляет, как его сегодня заберёт мама. А завтра в садик идти не надо, и они всей семьёй отправятся в детский универмаг покупать обещанную железную дорогу. Маленький Паша так замечтался, что не увидел, как к нему направился хулиган Алёшка – гроза всей группы. Алёшка с силой толкнул Пашу и засмеялся. Паша попытался ответить, но получил теперь уже кулаком в лоб. Он заплакал. А Лёшка вырвал из рук машинку и направился в другой угол комнаты.

Сейчас Павел вспомнил этот момент, однако в отличие от той горькой обиды, он почувствовал лишь интерес. Ведь теперь он видел всю суть и причины происшествия. А суть была такая: сей отрок – будущий альфа или бета самец, постоянно всех обижающий, совсем в этом не виноват. Его социализация – мораль, совесть находилась в зачаточном состоянии, она ещё не внесла поверх животных инстинктов свои коррективы. А посему инстинкты полностью довлели над ним, то есть Алёшка в данный момент был практически животным, выполняющим свою генетическую программу доминантного самца, и бороться он с этим не мог.

Теперь со стороны было очень хорошо видно, как нетленные души детей спокойно сидели за стенкой подсознания и не высовывались до той поры, пока адаптация не начнёт свою работу, приспосабливая их к данному социуму. Поэтому вся иерархическая вертикаль была налицо, без маскировки. Альфа, бета, гамма самцы угнетали нижестоящих и командовали «шестёрками», интеллигенция гордо смотрела со стороны, будущие воришки и попрошайки, если были, тоже делали первые попытки освоить своё возможно будущее положение в обществе.

Проследив для интереса некоторые пути дальше по времени, Павел увидел, как повзрослев, многие его одногруппники научились себя сдерживать или вовсе изменились. Это его несколько упокоило и позволило продолжить экскурс по познанию сути всего сущего.

Сколько времени продолжалось путешествие сказать сложно, ведь времени-то и не было. А скорее так: были субъективные минуты, часы – одна твоя мысль или действие наступало после другой, а вот земное время теперь стало, как дорога, по которой ты можешь идти взад и вперёд. Можно сказать, что он перешёл в измерения более высокие, чем те, в которых обитал раньше, и теперь бывшие «высокими» измерения времени и пространства стали для него «низкими», как когда-то геометрические размеры: длина, ширина и высота.

Но вот теперь, когда душа насытилась, и все её рубцы были доверху заполнены целебным ностальгическим бальзамом, на Павла снизошло новое желание. Ему, как хорошему отцу немедленно захотелось посмотреть, что у детей будет дальше в будущем. А если он ещё сможет на них воздействовать, то и вовсе замечательно, можно помочь хоть чем-то. Но как сие сделать – вот вопрос.

«Всему виной время. Но… здесь ведь того – земного времени нет! Только субъективное, – мысль обожгла Павла своим ликованием. – Ну, конечно, я же читал истории, когда родители на протяжении всего пути детей помогали тем, кто свою любовь и память о них пронёс через всю жизнь. Надо пробовать. Вроде отношение моих детей ко мне отличается в лучшую сторону, в сравнении с моими родителями, которых я уже и не помню».