Buch lesen: «За три войны до… Реинкарнация Победы – 4», Seite 14
– Сказка хороша, – сказал я усмехнувшись. – Самое главное, что опирается, оказывается, на то, что флот Японии не считает СССР достойным противником. Нечего сказать, прочная основа для сотрудничества. Однако, если сейчас войска и остановятся там, где они есть, советско-японская сухопутная граница не исчезнет. И на ней всё так же будут стоять ваши, а значит и наши дивизии. Зачем это вам, я понимаю. Учесть ошибки, собраться с силами и ударить. А нам это зачем?
– Вы не поняли. Если армию подчинить флоту, то никаких войн между нами больше не будет. Мы будем есть весь пирог, ни с кем не делясь. Императорский флот будет не третьим, а первым в мире. Армии ничего не останется.
– Как же! Вы всегда будете стремиться иметь хоть на одну дивизию больше, чем у нас. Лет через пять ваши генералы так восстановят свои позиции и всё начнётся с начала.
– Что же делать? Поверьте, я, как министр Императорского флота, искренне заинтересован в русско-японской дружбе. Объединив наши усилия, мы станем непобедимы. Ваша промышленность по многим показателям вышла на первое место в Европе. Наша – первая в Азии. Кто сможет бросить нам вызов? Мы будем достаточно сильны, чтобы угрожать и вашему извечному врагу – Англии, которая, в противном случае, всегда будет оставаться для вас неуязвимой.
– Вы под этим соусом можете лишь захватить английские азиатские колонии, но никак не можете помочь нам в случае войны в Европе. А десант через Ла-Манш мы сможем высадить и без вас, – заметил я. – Но могу вам посоветовать предложить товарищу Молотову сократить вашу армию на континенте до абсолютно необходимого минимума. И по численности, и по вооружению. Никаких танков, никаких тяжёлых орудий, никаких бомбардировщиков. Пожалуй, эта мера позволит держать ваших генералов в узде.
– Это невозможно! Кроме СССР существует Китай, с которым мы ведём войну!
– Как знаете. Но это могло бы соблазнить СССР на мир. Что касается союза, то весьма сомнительно, чтобы мы пожали руку тем, кто изгадил свою честь Нанкинской резнёй, – хмыкнул я.
Сзади в два голоса зарычали с подвизгиванием, причём звуки эти, без сомнения, были угрожающими, а не связанными с японским языком.
– Вы оскорбили члена императорской фамилии! Наш дипломатический статус не позволяет вызвать вас на поединок, но когда наша миссия будет завершена…
Я заржал, заглушив голос адмирала и, отсмеявшись, ответил:
– Тоже с удовольствием укоротил бы вас троих, или сколько там найдётся обидчивых, на голову. Если б не ваш дипломатический статус. Но говоря по совести, мне кажется странным, что вы защищаете кого-то из вашей правящей династии, кто её опозорил. На месте вашего императора я повелел бы этому отморозку сделать харакири, или что там у вас прилично в таких случаях. Однако, вижу, что сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит. Какой, к чёрту, мир, если вы на нас в любой момент готовы броситься по малейшему поводу? Тем более – справедливому. Или вы считаете великим подвигом убийства и изнасилования десятков и сотен тысяч безоружных? Нечего сказать – герои. Ехали бы вы, господа дипломаты, рыть окопы вокруг Токио. Что время-то зря терять?
Как ни странно, на этот раз дипломаты, несмотря на стремление всегда оставить последнее слово за собой, промолчали. Чтобы не везти Ёная через центр, где мы могли встретить иностранцев и его мог кто-нибудь узнать, я поехал по Садовому и уже успел свернуть на Люсиновскую. Был у меня и ещё один умысел. Так по пути попадалось больше перекрёстков на которых регулировщики ОРУДа РККМ всякий раз приветствовали мой «Тур» вскидывая ладонь к виску, частенько давая мне «зелёную улицу». Не так много в Москве лимузинов-вездеходов с номером, начинающимся на «МИ», что означает регион и индивидуальное владение, и все они «профессионалам» известны наперечёт. Пусть японцы восхитятся, коли уж они приписывают мне неимоверное влияние.
Дома мелькают за окном, а тягостная тишина как повисла, так и болтается. Ловлю себя на иррациональном чувстве, будто слышу, как скрипят шестерёнки в голове адмирала Ёная. Император ему поручил, как же! Я не я, если этот мореман все уши несчастному Тенно не прожужжал, своего добиваясь. Приказ выбил, в Москву приехал, от убийц увернувшись, а тут такой облом по всей морде! Это ж надо им было додуматься, меня на поединок вызывать! Кирдык всей хитрой дипломатии! Предвижу, что если у них действительно получится меня зарезать, то наши работяги всю эту азиатскую империю перетряхнут и наизнанку вывернут, пока не успокоятся. У нас и без того счёт к самураям ещё с цусимских времён.
А то ишь чего удумали, мир и союз под их честное слово! Да кто им, считающим неприкосновенными всяких моральных уродов, поверит? Вот! И я не верю. Тем более, что предложить им нам, кроме того, что будут сидеть на попе ровно, сейчас нечего. Нечего нам у них купить такого, что у нас нет. Не немцы, совсем не немцы.
– Я полагаю, теперь вы выступите против, по крайней мере, заключения мира? – отвернувшись в окно, когда мы сворачивали на Нагатинское шоссе, спросил адмирал.
– Ну почему же? Совсем не против, если вы предложите условия, исключающие нападение с вашей стороны «по техническим причинам», – пожал я плечами.
– Это возможно, если вы вернёте нам всю Маньчжурию. Тогда севернее линии КВЖД, в районе изолированном от территории Китая, мы готовы держать лишь силы, достаточные для поддержания внутреннего порядка, – заявил японец.
– С чего мы должны уступать вам завоёванную территорию? Разве это наша армия разбита? – удивился я наглости посланника императора.
– Только так можно удовлетворить выдвинутое вами требование на приемлемых для нас условиях!
– Отдавать просто так мы ничего не собираемся. Мы что, просто так воевали? Вы можете предложить на переговорах обменять северную Маньчжурию, например, на южный Сахалин. Но вряд ли на это согласятся в Совнаркоме. Величины несопоставимые. Придётся Курилами доплатить, – рассмеялся я.
– Империя Ямато никому не уступает своих территорий! – стал нервничать Ёнай, повышая голос.
– Ну, как знаете. Раз вы предпочитаете, чтобы мы отвоевали Сахалин силой, так же, как и оставшуюся часть Маньчжурии с Кореей, то так тому и быть. До середины мая следующего года у нас время есть. Раньше этого времени осложнений в Европе всё равно не будет.
– Когда они наступят, мы вцепимся вам в мошонку, как английский бульдог! – выпалил адмирал в ярости от того, что пасьянс не складывается.
– Цеплялка не выросла, – усмехнулся я в ответ. – Корею и Маньчжурию китайцам-коммунистам отдадим, у них пехоты много, чтоб советниками и вашим же оружием снабдить. С такой базой они и остальной Китай подомнут. Будет второе красное государство. И если мы в своих границах собираемся сидеть, то за них не отвечаем. Счёт же у китайцев к вам огромный. Оставим против вас немного авиации, а армию уведём на запад. И ничего вы сделать не сможете. Хоть лопните от злости. Будете в блокаде сидеть хуже, чем англичане в Мировую, пока с голоду не передохните. Нравится перспектива? Или лучше «нулевой вариант»?
– «Нулевой вариант»? – мрачно переспросил Ёнай, подавленный тяжёлыми раздумьями.
– Ну да, возвращаемся к ситуации первой японо-китайской войны. Когда Россия ещё не вмешалась в подведение её итогов. Возвращаемся на черту, когда наши отношения были вполне нормальными. Обнуляем все наши конфликты. А кто старое помянет, как у нас говорят, тому глаз вон.
– И вы поддержите такой исход переговоров?
– Я человек маленький. Не так уж много шансов у меня есть, чтобы что-то сказать тем, кто решает вопросы такого уровня. И ещё меньше шансов, что ко мне прислушаются. Но, зная товарищей, могу предположить, что предложенный вами «нулевой вариант», который мы здесь с вами нащупали, будут рассматривать всерьёз.
– А после того, как мы начнём историю наших отношений с начала, можно будет говорить и о союзе… – как бы размышляя вслух, завёл заново свою шарманку министр флота.
– Не раньше, чем вы, тем или иным показательным способом избавитесь от военных преступников. В том числе и тех из Квантунской армии, кто ставил садистские эксперименты над живыми людьми, готовясь к бактериологической войне, – закинул я наугад удочку, чтобы по реакции попытаться понять, угадал я с «послезнанием» или нет. – Кстати, должен вас, уважаемый адмирал Ёнай, предупредить. Любая эпидемия на нашей территории может быть расценена как агрессия с вашей стороны и обесценит мир, которого ещё только предстоит достичь.
Министр флота молча кивнул с непроницаемым лицом. Правда, из-за того, что по своей неопытности я свалил в одну кучу нанкинских «героев» и вивисекторов из-под Харбина, нельзя было понять, знает ли адмирал о баловстве армейцев или нет.
– Вот мы и приехали, – сказал я перед воротами внешнего периметра. Японцы хранили молчание и с интересом разглядывали, что происходит вокруг. Миновав шлюз через большой канал, мы проследовали к малому, будто вымершему острову. Его жителям, и вольным, и невольным, было строго-настрого запрещено болтаться на улице, так что на глазах оставался лишь караул. У трапа, перекинутого с берега на теплоход «Революция», новейший, построенный в Сормове как плавучий санаторий, уже стояло несколько автозаков и, в сопровождении небольшой свиты, гулял сам Берия. После того, как высадил пассажиров и они поднялись на борт судна, на котором я с удивлением увидел желтолицых солдат с винтовками, нарком сел на освободившееся переднее место.
– Давай к себе домой, – приказал он с трудом сдерживая возбуждение. – Как всё прошло?
– Это что, тоже японцы и при оружии? – от удивления я даже ткнул пальцем.
– Взвод морской пехоты. У них это называется морские специальные части. «Революцию» на время переговоров полностью передали той стороне, даже наш экипаж сняли. Адмирал Ёнай там только со своими людьми, включая всю охрану и обслугу. Надеюсь, кабели питания, перекинутые с берега они расплетать не будут, курочить чужое имущество не станут и наши «закладки» не найдут, – нервно улыбнулся мне нарком. – Трогай и рассказывай, не отвлекайся.
Я начал подробно докладывать, что и как было, но Берия, удивив меня ещё больше, приказал говорить кратко. Но, подъехав к моему забору, он не выпускал меня из машины ещё полминуты, пока не дослушал до конца. Потом только кивнул и сказал:
– Пошли.
Эпизод 4.
Открыв калитку, я опешил. Во дворе Власик, сняв гимнастёрку, но при оружии, учил Петьку колоть дрова, изображая из себя местного жителя, хлопочущего по хозяйству. Это могло значить только одно – внутри САМ! Но войдя в избу, я понял, что реальность превзошла мои ожидания. В сенях толпились порученцы, так, что было не протолкнуться. А в двух комнатах собралась едва ли не вся элита СССР. Товарищи постарше сидели кто где горазд, даже на подоконниках, а более «молодые» по рангу и партийному стажу «стояли пешком». В главе стола восседал в строгом костюме Молотов, а Сталин, не доставая ногами до пола – на высокой кровати. На коленях у него возилась маленькая Вика и без всякого стеснения накручивала «дедушке» на пальчик усы. Полина суетилась, убирая со стола всякую недоеденную снедь и, буквально, выкидывая её через дверь в сени в руки порученцев, освобождая рабочее место.
Когда мы с Берией вошли, все обернулись к нам и я растерялся, не зная, что должен делать.
– Докладывайте, товарищ Любимов, – пришёл мне на помощь Сталин, не вставая со своего места, лишь мягко отведя ручку Вики от своего лица. – Расскажите нам как прошла ваша поездка с адмиралом Ёнаем Мацумаса.
Похоже, что Берия подставил меня под японцев с полного одобрения или по прямому приказу товарищей из ЦК. Гадать зачем это было сделано не было времени и я просто стал пересказывать всё с самого начала ещё раз. На этот раз никто меня не торопил и не перебивал вопросами, говорил я в полной тишине. Но когда закончил и товарищ Сталин спросил, какие будут мнения, помещение будто взорвалось. Все заголосили разом, стараясь перекричать друг друга. Видимо, товарищи, оказавшись вне привычной для себя обстановки, когда на совещаниях за столами высоких кабинетов все сидели в соответствии со своим «весом», посчитали возможным громко заявить о себе неважно по какому поводу, раз выпал такой шанс. Молотов, не имея ничего под рукой, скинул туфлю и замолотил каблуком по столешнице, стремясь прекратить бедлам. Тишина наступила столь внезапно, что мои слова, вырвавшиеся в удивлении, услышали все:
– Ну, чисто, как Хрущёв!
– Что вы сказали? – переспросил Сталин.
– Я сказал, что, мне кажется, товарищ Хрущёв поступил бы точно так же, чтоб прекратить беспорядок! – чётко ответил я. – И ещё Кузькину мать показать пообещал бы!
Раздался дружный смех.
– Хорошая шутка, – заметил глава Совнаркома. – Не будем расстраивать хозяйку дома. Будем вести себя прилично, даже в её отсутствие. Товарищ Молотов, что скажет НКИД?
– Товарищу Любимову удалось более чётко выяснить японскую позицию, вскрыть ряд аспектов, о которых мы не знали, – сказал нарком иностранных дел. – Например, факт личного вмешательства императора и то, что миром японцы в большей мере хотят решить свои внутриполитические проблемы. Устранить армейскую группировку от власти нам, безусловно, выгодно. Тем более, что она сейчас в значительной части потеряла влияние. То, что скандал с обвинениями в измене командующего объединённым флотом обернулся пшиком, достаточно показательно. Но «нулевой вариант» японцев совершенно не согласуется с выработанным ранее планом переговоров. Напомню, что мы собирались настаивать на независимости Маньчжоу-Го и выводе японских войск, минимум, в Корею. С последующим свержением Пу-и и формированием нового китайского правительства в Харбине на основе членов КПК. Только противовес в лице Китайской Красной Армии, надлежащим образом оснащённой и вооружённой, способен обезопасить наши дальневосточные рубежи на случай ожидающейся войны в Европе.
– Товарищ Ворошилов, каково ваше мнение? – спросил Сталин.
– Моё мнение неизменно, – буркнул маршал. – Давить до последнего и установить в Японии Советскую Власть! Они своих коммунистов за людей не считают, а мы мириться с ними должны? С какой стати? Тогда и всякая необходимость во всей этой хитрой дипломатии отпадёт за полной ненадобностью! Красная Армия сокрушит японскую даже не вспотев, только доставьте нас на их острова!
За японцев не скажу, но мою физиономию от похвальбы наркома перекорёжило, будто целый лимон разжевал. Не мне одному пришлись не по душе слова Ворошилова. Скромно стоявший в уголке Кузнецов мрачно предупредил:
– У нас нет на Тихом океане достаточного количества десантных средств.
– Вечно у нас флот в отстающих! – с нескрываемым превосходством заявил маршал.
– Особенно по финансам! – огрызнулся нарком ВМФ.
– На дело деньги надо пускать, – не сдавался Ворошилов. – А вы вместо того, чтоб баржи на Тихом океане строить, выпросили себе дополнительные лимиты и спустили их на этот… как его, гексогеновый завод! Уже, второй, кстати!
– Прекратите! – тихо, но твёрдо попросил раздражённый Сталин, которому такие пикировки слышать было явно не впервой. – Давайте послушаем других товарищей.
Один за другим стали говорить наркомы-хозяйственники. Все их речи можно было свести к одному – темпы развития советской экономики упали до уровня 34-35-го годов из-за оттока работников в армию и увеличения выпуска оборонной продукции. Все единодушно высказались за скорейший мир. Но мир прочный. Затем слово взял Берия и подтвердил, что война, маленькая и победоносная, мобилизовала и объединила народ СССР, отодвинув на задний план внутренние разногласия. На этом фоне прибытие некоторого количества первых иммигрантов прошло без эксцессов. Внутриполитичская ситуация в стране позволяет продолжать боевые действия.
– Товарищ Киров, а вы что скажете? – спросил Сталин своего ближайшего соратника.
– Скажу, что всё это мы уже слышали и не раз, – заметил Сергей Миронович. – И утвердили план переговоров с японцами и цели, которые хотим достичь. Вместе с тем, товарищ Любимов выдвинул новый, так называемый «нулевой вариант», который ранее не рассматривался. То, что это сугубо японская инициатива, я не верю. Товарищ Любимов лукавит, представляя свою беседу с японским посланником в таком свете. Вот пускай и расскажет нам, как он пришёл к такой позиции.
В это время в сенях забренчал телефонный звонок и Молотова срочно вызвали к аппарату. Из-за того, что играющий ключевую роль в процессе нарком НКИД вынужденно отвлёкся, я получил немного времени, чтобы разложить у себя в голове всё по полочкам.
– Ёнай Мацумаса звонил в НКИД, звонок, как и было условлено, перевели сюда на меня, – входя в дверь, сказал Молотов. – Предложил увеличить состав делегаций на одного человека с каждой стороны. И высказал пожелание, чтобы от нас это был товарищ Любимов.
Сев снова за стол, Вячеслав Михайлович уставился на меня тяжёлым взглядом. Да и остальные товарищи, особенно Ворошилов, глядели далеко не благожелательно.
– Что вы на меня так смотрите? – спросил я, выходя за рамки привычного «протокола». – Подумаешь, побеседовали в самурайском духе, чуть на дуэль друг друга не вызвали. Видимо, Ёнай считает, что мы близки по взглядам и со мной говорить проще, чем с товарищем Молотовым, который почти всегда говорит «нет».
– Ты, вообще, на чьей стороне? – подозрительно прищурился Ворошилов.
– Я на стороне СССР, товарищ маршал! А вот вы на стороне РККА. Что в данном конкретном случае не одно и то же! – отбил я нападение. – Победы, несущие вам славу, могут быть бесполезными и даже вредными для страны в целом.
– Думаешь, что говоришь? – вскинулся нарком обороны, вскочив с табурета.
– Очень хорошо думаю! И вам не мешало бы! – отрезал я, не отступая. – С запада надвигается гроза и поэтому нам нужен мир на востоке. С этим, думаю, никто, кроме вас, товарищ маршал, спорить не будет.
– Мы раздавим японцев! Это и будет мир! – закричал Ворошилов в запале.
– Неужели? И когда же нам салют заказывать? Лет через десять? Когда у нас на востоке вместо Японии американская колония будет и базы не третьего, а первого в мире флота? – подошёл я к Климу вплотную, взял его табурет и нагло на него уселся.
– Да что ты себе позволяешь!!! – маршал готов был броситься на меня с кулаками.
– Я в своём доме, – пожал плечами в ответ, – а ты в гостях. Непрошеный.
– Товарищи, товарищи, давайте по существу! – вмешался Киров, оттесняя опешившего наркома обороны. – Нам только нарушить партийную дисциплину здесь не хватало!
– Товарищ Шапошников, – подал голос Сталин. – Верно ли вы мне докладывали, что переброску основной части наших дальневосточных войск для того, чтобы они успели, в случае чего, принять участие в летней кампании на западе, надо начинать с середины января?
– Так точно, товарищ Сталин! – ответил НГШ.
– Что вы можете успеть сделать теми армиями, что у нас есть на Дальнем Востоке, к этому сроку? Ведь усилить их мы не можем по соображениям материального обеспечения по единственной магистрали.
– В связи с тем, что войска противника предприняли неподготовленное общее контрнаступление с целью сорвать намечающиеся переговоры с посланником императора и уже понесли катастрофические потери, мы можем начать вторую наступательную операцию с меньшими материальными запасами. Не через месяц, а недели через две. Погода в Маньчжурии осенью относительно благоприятна для действий войск. Наша операция по освобождению южной Маньчжурии имеет огромные шансы на успех и займёт месяц или полтора, после чего вновь потребуется пауза для пополнения запасов и приведения войск в порядок. До середины января мы можем успеть провести ещё одну операцию в Корее, уже вне рамок войны с Маньчжоу-го. Но к тому времени сопротивление японцев может значительно усилиться. Главное Разведуправление имеет сведения о закупках противником значительных количеств боевой техники, авиации, артиллерии и танков за рубежом. Об этом может более подробно доложить товарищ Артузов, – Шапошников подтолкнул вперёд начальника ГРУ.
– Наша агентура в Германии, Англии, Соединённых Штатах, Швеции и Франции докладывает о заключении значительных контрактов на поставку оружия с Японией, – начал говорить главный разведчик СССР. – Так точно установлено, что достигнуты договорённости на партии самолётов «Хок», «Харрикейн» и «Хейнкель-112». По две сотни экземпляров каждый. Причём, на немецкие «Хейнкели» ставятся английские моторы Роллс-Ройс «Мерлин», мощностью свыше тысячи лошадиных сил. Эти машины по боевым качествам примерно равны нашим истребителям и даже кое в чём превосходят. Хе-112, к примеру, вооружается автоматическими пушками. Англичане также уже начали отправку неизвестного количества бомбардировщиков «Блейнхейм», а американцы – палубные самолёты «ТБД». В середине сентября из Тулона будет отправлен первый транспорт с сотней французских танков, общий объём контракта неизвестен. Фирма «Бофорс» успела отгрузить по полсотни зенитных автоматов и трёхдюймовых полевых пушек.
– Мы полагаем, что эта техника появится на фронте в заметных количествах к началу зимы. Количественное превосходство по-прежнему останется за нами, но, возможно, будет достигнут качественный паритет в боевой технике и в стеснённых условиях Кореи мы можем лишиться этого козыря, – подвёл итог Шапошников.
– Вы можете гарантировать Маньчжурию и, возможно, Корею? – уточнил Сталин.
– Да, как мы ранее и докладывали, – развёл руками начальник Генерального Штаба. – Собственно, именно исходя из этой совокупности фактов и прогнозов, мы и выработали рекомендации по заключению мира.
– Вот видите, товарищ Любимов, – сказал Иосиф Виссарионович, закуривая, – у нас ещё есть тузы в рукаве. Хотя товарищ Ворошилов несколько преувеличивает.
– Конечно, японцы не в том положении, чтобы упираться и заключат мир на условиях независимости Маньчжурии, – согласился я. – Только просуществует он ровно до тех пор, пока мы не окажемся связанными на западе. Нам нужна война на два фронта?
– Её не будет, – откликнулся на мой вопрос Киров. – Пу-и будет низложен и вся власть в Маньчжурии перейдёт к Советам, возглавляемым коммунистами товарища Мао. Красная Маньчжурия и Китайская Красная Армия послужат преградой и противовесом для японской агрессии.
– Блажен, кто верует в боеспособность китайцев, – подпустил я иронии. – А с чего вы взяли, товарищ Киров, кто соратники Мао – наши друзья? С того, что они называют себя коммунистами? Не далее, как в конце июля именно коммунисты троцкисткого толка спровоцировали нападение войск республиканского правительства Испании на кадисцев Долорес Ибаррури, которые из-за ориентации на СССР показались им неправильными. К чему это привело – всем известно! Франко, не будь дурак, начал общее наступление на Республику, которое вдруг оказалось нечем отразить. Все резервы и запасы растратили на междуусобицу. В результате Мадридское правительство доживает последние дни. Буржуазные страны уже объявили последователей Долорес мятежниками и очень скоро признают Франко законным правительством Испании. Надо ли говорить, что Кадис долго удержаться не сможет? Что касается товарища Мао, то его последователи уже проявили себя в вопросе Восточного Туркестана, прежде всего как китайцы и уж только потом коммунисты. Нашу доктрину концентрации они не разделяют. И Синьцзян они нам даже формально, как Гоминьдан, от которого мы откупились оружием, не простили. Кто бы ни победил в будущей японо-краснокитайской войне, для нас это будет враг. И война на два фронта. Кроме того, Китайскую Красную Армию нам придётся вооружать, снабжать, учить. На свою голову. В то время, как нам все силы, все средства остро будут нужны на западе.
– Что же это, по-вашему, получается? – тут уже Сергей Миронович стал выходить из себя. – Китайским коммунистам верить нельзя, а японским империалистам, выходит, можно? Как вы после этого вообще можете называть себя большевиком?
– Могу. И совесть моя меня не гложет. Коммунист коммунисту рознь. Или, может, мы с Троцким стоим на одной платформе? Нет! Мы непримиримые враги! Он хотел бросить наше молодое советское государство как дрова, растопку в пожар мировой революции, то есть, фактически, уничтожить его ради весьма призрачных целей. По правде говоря, все мы понимаем, что истинной целью Троцкого было именно уничтожение СССР и не более. Мы же строим общество будущего, развиваем теорию и практику коммунизма. Мы пришли к концепции концентрации, в рамках которой можем свободно выстраивать отношения с зарубежными странами независимо от их социального строя. Всё, что на пользу СССР, работает на построение коммунизма в мировом масштабе. В конечном итоге. Что касается японских империалистов, то именно сейчас есть уникальный шанс заключить с ними мир. Навсегда. И говоря это, я оперирую не понятиями классовой близости, а прагматичными понятиями взаимной выгоды и взаимных интересов. А они у нас с японцами совпадают. Флотская группировка, вышедшая на нас и заручившаяся поддержкой их императора, точно так же как и мы кровно заинтересована в угнетении и устранении армейского клана от власти. Подчинив армию, флот не сможет допустить, сверх самого необходимого минимума, её восстановление и рост после разгрома, который мы учинили. Иначе вновь вынужден будет бороться за власть внутри страны. Нет армии – нет агрессии в сторону наших границ. Далее. Японии, крайне ограниченной в собственных ресурсах, нужна экспансия и направлена она будет в сторону моря. Там лежат колонии европейских и американских буржуазных стран. Выгодно ли нам это? Как ни странно, да! Мы, конечно, против всякого колониального угнетения. Но лучше уж пусть колонии, если не могут освободиться, принадлежат нейтральной или даже дружественной стране, чем нашим однозначным врагам. По крайней мере, с друзьями и нейтралами мы сможем выгодно торговать и даже влиять на колониальную политику, облегчая участь угнетённых. А враги, несмотря на слова Владимира Ильича о готовности продать верёвку, то и дело блокируют наши закупки в Европе и Америке. Разве нашей экономике не нужен, например, натуральный каучук? И уж точно, пока западные буржуазии будут связаны борьбой с Японией, они не смогут полностью сосредоточиться на нас. Вот такие у меня аргументы в пользу ориентации на империалистов, а не коммунистов. Но для этого надо исхитриться заключить такой мир, чтобы он был почётным для всех сторон. Поэтому делать это надо прямо сейчас, не загоняя оппонентов в угол. И подвести прочную моральную основу под него.
– Товарищи, я не могу больше ждать, – перебил меня Молотов, – до назначенного времени переговоров десять минут.
– Езжайте, товарищ Молотов, потяните пока время, пусть понервничают, – «благословил» дипломата Сталин. – А мы с здесь пока подумаем и примем решение. Продолжайте, товарищ Любимов.
Несмотря на ободряющий тон Иосифа Виссарионовича, я сбился с мысли и так и не смог открыть рот, пока не услышал, как за окном завёлся и уехал мой «Тур». Как же, главе НКИД не пристало приходить пешком!
– Да что там говрить, товарищ Сталин! – махнул я рукой. – Проявив сдержанность и уважение к противнику, мы выиграем больше, чем сокрушив его. В противном случае, мы не ликвидируем опасность на востоке. Более того, влезем в китайские дела, от которых лучше держаться подальше. Не в том мы положении, чтоб разбрасываться на все направления. Отдав занятую часть Маньчжурии назад, мы отдаём китайское, а вернув Сахалин, забираем своё. И возвращаемся к границам 1895 года. Для всего мира это можно представить как провал британской, и не только, политики стравливания России и Японии, что ещё больше сблизит нас с нашими восточными соседями, обозначив общего противника. И одновременно так мы обозначим невмешательство в японо-китайское противостояние. Пусть англичане и американцы тратятся на поддержку китайцев, у нас своих проблем полно. То, что мы пожмём протянутую нам руку их Тенно, авторитет которого в Японии непререкаем, также укрепит до железобетонной крепости наш мирный договор. Любая собака, что тявкнет против СССР в Японии, становится врагом друзей императора, а следовательно, его врагом. А вот если отвергнем её – нанесём несмываемую ничем обиду. Японский флот, третий в мире, станет как бы и советским Тихоокеанским. Любой, кто вздумает напасть на нас с моря на Дальнем востоке, прежде всего, должен будет справиться с Японией. И ради чего мы от этого отказываемся? Ради китайцев? Мы достаточно сильны и богаты, чтобы позволить себе благотворительность? Ради того, чтобы РККА одержала ещё одну-две славных победы? Но тогда, боюсь, мы заработаем славу недальновидных дураков, Мы с японцами уже достаточно побили друг друга, чтобы убедиться в бесперспективности и вредности этого занятия. Пора бы уже попробовать жить добрыми соседями.
– Всем понятна суть «нулевого варианта» товарища Любимова? – громко спросил Сталин, обведя присутствующих глазами. – Может, у кого-то есть замечания, поправки? Нет? Тогда прошу членов ЦК и Совнаркома голосовать. Товарищ Киров, считайте. Кто за план «Красная Маньчжурия»? Кто за «нулевой вариант»? Кто воздержался?
Мне казалось, что я говорил доступно и красноречиво, но вопреки моим ожиданиям за меня проголосовал только нарком ВМФ Кузнецов и сам Сталин. Подавляющее большинство желали облагодетельствовать китайских коммунистов, но многие, в том числе и Киров, воздержались. Мной моментально овладело похоронное настроение. А как иначе описать ощущения, когда навсегда прощаешься с уникальным и неповторимым шансом обезопасить свою страну и насолить американцам с англичанами? А заодно и немцам. Не зря Сунь-Цзы говорил, что лучший способ победы – разрушить союзы врагов. А худший – осаждать крепости. И сейчас всё шло к тому, что мы будем вынуждены вечно осаждать крепость под названием «Япония», чей гарнизон её бы ни занимал.
– Согласно Конституции Союза ССР, как Предсовнаркома, я осуществляю руководство внешней политикой СССР, – встав с кровати Сталин принял вызывающую позу, вытянувшись, чтобы казаться повыше и выпятив грудь. – Я под свою ответственность принимаю решение работать по «нулевому варианту»! Но, так как моя позиция идёт вразрез с мнением большинства в ЦК и Совете Народных Комиссаров, ставлю на голосование вопрос о доверии ко мне на посту Председателя. Прошу голосовать!
– Товарищ Сталин, да что же вы! Конечно, мы вам доверяем! – засуетился Каганович.
– Прошу голосовать! – упрямо и непреклонно настаивал глава правительства. – Кто за то, чтобы оставить товарища Сталина, Иосифа Виссарионовича, на посту Предсовнаркома?
