Buch lesen: «Тальков-камень. Проза. Стихи. Тексты песен»

Schriftart:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Об авторе

Михаил Скубилин родился в 1953 году в семье потомственного горного инженера Иллариона Скубилина и Нины Кашиной, донской казачки из рода Уховых. Дед Михаила, Илларион Яковлевич Скубилин, горный инженер, был вывезен Лазарем Кагановичем, из Донбасса, на строительство Московского метро. В конце сороковых годов прошлого века, его направили на разработку Бобринского угольного месторождения, на юге Московской области. Дед по материнской линии, казачий офицер, Иван Васильевич Ухов, был репрессирован в конце тридцатых и бесследно сгинул в Гулаговской мясорубке. Отчим матушки – из казаков, присягнувших советской власти. Иван Ксенофонтович Кашин, принял и воспитал Нину Ивановну, как родную дочь. И, участвуя в воспитании Михаила – был, хоть и строгим, но любящим дедом.

Отец и мать Михаила познакомились и сыграли свадьбу в Новочеркасске в 1949 году, будучи студентами политехнического института. Там родилась старшая сестра, Наталья. А сам он увидел свет в центре Российской возвышенности, у истоков Дона. Отец Михаила, работал инженером на шахте близ города Кимовска, став впоследствии её директором. Мама долгое время работала в угольной промышленности, позже став ведущим инженером информационно-вычислительного центра.

Родители, владели музыкальными инструментами. Их библиотека насчитывала несколько тысяч томов. В доме часто собирались друзья семьи на литературно-поэтические вечера. Запрета на «неправильную» литературу от родителей не было. Отец умело, ненавязчиво вёл детей по замысловатому, литературному лабиринту, формируя базу домашнего образования. И конечно музыка! Классика, Русский романс… Дети учились в музыкальной школе, по классу фортепиано. Сестра Михаила, Наталья, служит, до сей поры, педагогом в музыкальной школе.

Музыка и литература всегда были путеводными звёздами, Скубилину, на его жизненном пути. В школе, институте, в армии и на гражданке, он писал стихи, прозу, музыку. Играл на клавишах, на гитаре, в создаваемых, чаще всего, им самим ВИА. Михаил пел песни популярных исполнителей, песни друзей и конечно свои, рождённые в разное время, на протяжении жизненного пути.

Служить в армии довелось со старшим братом Игоря Талькова, Владимиром. С тех пор их по жизни связывает единомыслие, творчество и крепкая мужская дружба.

В конце восьмидесятых, прошлого века, Игорь пригласил Скубилина в свой музыкально-поэтический мир. Творчество Талькова, вдохновляло и окрыляло. В этот период Михаил много читает архивных материалов и пишет прозу, стихи – разумеется, в стол. Не будучи членом союза писателей – практически не возможно было что-либо опубликовать в то далёкое, славное время.

История, к сожалению, не имеет сослагательного наклонения. И всё же, будь в трагический день, 6-го октября 1991 года, рядом с Игорем, Владимир и Михаил – всё могло бы быть иначе…

В начале двухтысячных сгорел родительский дом Скубилина. Архивные материалы, стихи, проза, аудио и видео – практически всё, за малым исключением, было утеряно.

В новом отрезке творческих поисков было издано два музыкальных альбома «От шансона до рока» в 2013г. и «От Москвы до Кимовска» в 2014г.

В этот небольшой сборник вошли стихи, песни и проза, преимущественно написанные автором в двухтысячных. Есть так же тексты нескольких песен, конца 80-х-начала 90-х, из магнитного альбома «Последняя осень», вышедшего в тираж в 1992 г. К текстам прилагаются ссылки на веб-сайт, где песни М. Скубилина можно послушать, в авторском исполнении и в исполнении его друзей.

Проза

Тальков-камень

Часть первая.
Кимовск – моя земля

Дорогой мой читатель! Заранее прошу прощения, что по ходу повествования я буду перемещаться вместе с тобой и в пространстве, и во времени. Нарушая хронологию, будем ломать линию сюжета, возвращаясь в прошлое или устремляясь в будущее к новым или оставленным на время героям, реальным или вымышленным. А ещё я, возможно, буду лезть поперёк сюжета со своими ворчливыми комментариями догадками и выводами. Ты уж прости меня за это. Видно с возрастом, потребность иногда поёрничать или пофилософствовать, слегка гипертрофируется… Но обещаю тебе, мой друг, максимально приблизить повествование к истинной географии озвученных мест и придерживаться достоверности, возникающих сюжетных линий. Поскольку, на мой взгляд, это художественное изделие ручной работы – оставляю за собой авторское право иногда слегка «образно повымыслить». При этом постараюсь передать реальную палитру чувств, мыслей, времён и событий.

Хотите со мной на чудесную речку Проня? Тогда полетели! Закройте глаза… Ещё чуть-чуть… Открывайте… Мы пронзили и время, и пространство… 1922 год… Видите, прозрачную ниточку, вытекающую из болот у деревни Лужки? Как она, разрезая мощные чернозёмы Тульской и Рязанской губерний, принимает в свои светлые воды выдохи ручейков и речушек? Слышите? – Это поёт на перекатах светлоокая красавица Проня. Лаская берега плодородной землицы, Пронюшка, пробежав, без малого, четыреста вёрст – впадёт в трудягу Оку, которая, в свою очередь, в Нижнем Новгороде сольётся с сударыней Волгой.

Отвлеклись! В Гремячево, на Проню! Там, на Рязанском берегу, ордынцы разбивали шатры, чтобы приготовиться к решительному броску на Москву. Многие из близлежащих поселений были основаны опальными стрельцами. Пётр Алексеевич, переломив сестрицу Софью через колено, выслал сюда, оставшихся в живых её верных воинов, с семьями. А потому и Стрелецкие Выселки и Стрелецкая слобода, и Стрелковка…

Недалеко от Ржевки, в Проню впадает Араповка. Сейчас её именуют Тетяковкой, по названию деревни, на её крутом берегу. Таинственное и намоленное место.

Под обрывом два, приваленных лаза. Это вход в Гремячевские пещеры. Говорят, что в этих катакомбах находили себе приют и защиту от диких зверей ещё наши прапращуры. В обозримом прошлом – пещеры использовали на Гремячевском рубеже, для тайных перемещений воинов Московского княжества в битвах с Рязанскими братьями и с ордынцами. Чуть позже здесь заложили крепость, от которой в наши дни ничего не осталось.

В середине девятнадцатого века Гремячевский крестьянин, Яшка Павлов, сотоварищи, расширили ходы, выдолбили в тоннелях лавочки. Устроили кельи для уединённого моления – всё как в Киево-Печерской лавре. Народ потянулся на моление к святым пещерам. Вскоре близлежащие храмы практически опустели – верующие предпочитали общаться с Господом в пещерах или возле оных. Духовенство стало терять и паству и доходы. Приказом Тульского генерал-губернатора, входы в пещеры были подвалены в 1856 году.

Народ вернулся в храмы. И только самые фанатичные, устроив скрытые лазы, продолжали тайное моление в подземных кельях.

Пещеры привлекали своей загадочной историей, уходящей к истокам цивилизации, энтузиастов со всего Союза. Случалось, что люди пропадали, заплутав в подземном лабиринте. К семидесятым годам двадцатого столетия плотина на Прони встанет тромбом, перекрыв её естественное течение. Вода поднимется, и водохранилище проглотит большую часть загадочных пещер. Говорят, что сейчас отрыты новые ходы, через которые можно попасть в верхние отдушины пещер.

Не устали парить? – Тогда плавненько повернёмся спиной к солнышку… Видите городок близ былинного Иван-озера, ставшего Шатским водохранилищем? Это Бобрики, которые вскоре станут Сталиногорском, переименованным позже Никитой в Новомосковск. Смотрите, в Детском парке, из родничка, подпитываемого Иван-озером, вытекает ручеёк. Это начало Великой Русской реки Дон. Через Иван-озеро должен был проходить судоходный канал, соединяющий истоки Дона с Волгой. Пётр I, согнав крестьян, приступил к реализации грандиозного проекта. Были произведены большие земляные работы. Канал, кроме всего прочего, должен был связать и реку Шат, вытекающую из озера, с рекой Упой, под Тулой. Уже оформились 33 шлюза… И тут – победно завершилась Северная война, открывшая выход Российской империи к морю. Герр Питер сразу же охладел к проекту – мыслями он уже командовал флотом Его Императорского Величества на Балтике. Крестьян распустили по домам. Фантастическое инженерное решение, подкреплённое авантюризмом и железной волей Петра! Водная артерия, длиной около 300 километров, до сих пор собирает в себя родниковые воды, атмосферные осадки и прочие талые воды и служит нам, по мере сил.

А Дон, быстро набирая силу, уже журчит по руслу, устроенному государем в предместьях Бобрик-Горы. Это бывшие земли князей Милославских, перешедшие к графьям Ладыженским, в период правление Петра Алексеевича. В конце 60-х годов восемнадцатого века Екатерина Алексеевна выкупила земельку у Ладыженских. Чуть позже, передала её с деревеньками и людишками, в наследственное пользование Алёшеньке Бобринскому, своему любимому сыночку, появившемуся на свет в результате грешной любви к Грише Орлову. Вот по поводу грешной любви можно поспорить, конечно. Любовь и связь, и дитя – это факт неоспоримый. Но вот может ли Любовь быть грешной?..

Заглянем на минутку в небольшой городок, на возвышенности, к Юго-востоку от Бобрик-Горы. Не могу пролететь мимо своей малой Родины. Кимовск, районный город на стыке трёх областей, появился на свет, благодаря матушке природе, наделивший недра в истоках Дона бурым угольком.

Шла война и Бобриковский горизонт, насыщенный пластами и линзами этого угля должен был внести свой вклад в желанную победу. Первые шахтёры жили в землянках. На многих работах были заняты женщины. Молодые, отчаянные, свято верящие в нашу победу. Они стали «рубать уголёк» и в промышленных масштабах выдавать его на-гора, уже в сорок третьем. Гранковское месторождение вносило свой посильный вклад в дело Великой Победы! Город появился не в чистом поле – село Михайловка, разрастаясь, к сорок восьмому получило статус рабочего посёлка. Коммунистический интернационал молодёжи дал название новому поселению горняков. Комсомольцы – энтузиасты были в первых рядах строителей светлого будущего.

Депортированные вождём Кавказские и Поволжские немцы, получили возможность из Казахстана и Сибири подняться в Московское подбрюшье, спустившись в угольные шахты. Позже, и часть военнопленных, создав семьи, осела здесь, на русской землице. Приехали специалисты из Донбасса. В пятидесятых стали подтягиваться бывшие «враги народа». Так же власти подкинули за сто первый километр от столицы и антисоциальный элемент. Одним словом – собравшись воедино, множилось дружное межнациональное, мультисоциальное горняцкое братство. Постепенно мужики подмяли под себя все подземные работы, и разумеется – инженерные должности. И только в «маркшейдерской кухне», с правом на подземный стаж, кое-где остались женщины.

Игорь появился на свет в интернациональной семье. Отец – из бывших военнопленных немцев, а матушка из местных, деревенских. Выходцы из Ирландии, Герлейны, выбрали для поселения Крёфельд, благодаря католическому костёлу, построенному здесь по распоряжению короля Пруссии, Фридриха Великого. Род матерел, крепчал и множился, пустив ветви по всей Германии. Один из предков матушки, казак с Хопра Акинфий Полбицин, был участником подавления восстания Болотникова. За верность и отвагу получил от Василия Шуйского хуторок близ крепости Епифань, недалеко от теперешнего Кимовска. Нет уже и в помине того хуторка – но с него выросла и распушилась мощная ветвь генеалогического древа Полбициных. По обоюдному согласию супругов, Рейнгольд Герлейн, со временем, окончательно стал Романом. Поэтому, родившегося Игоря, записав на свою фамилию, наградил вполне славянским отчеством. Обозначили сына русским, по матушке. Старшая сестра Игоря, Марта, при всём при этом – до шестнадцати лет, была немкой и Рейнгольдовной. Роман вполне сносно говорил по-русски и только в общении с земляками переходил на немецкий. Как – то само собой вышло так, что Игорь стал двуязычным. Ему нравилось, забравшись на колени к отцу, впитывать в себя звуки речи его соплеменников. Образовалась забавная ситуация в их семействе. Марта, немка – языка Гётте не знала, за исключением простейших выражений. Игорь, русский – знал немецкий в совершенстве… В общем, случались здесь и такие межэтнические коллизии. Военнопленные, бок о бок с нашими, строили бараки, двухэтажные домишки, куда из землянок переселялись шахтёры. В пятьдесят седьмом был отстроен стадион, с прилегающей к нему зоной активного отдыха. В городе появилось несколько фонтанов, в которых в жаркие дни плескалась детвора. В ближайшем пригороде, поставив бетонную плотину на ручье, оборудовали большую водную станцию, с мостками, лодками и летними кафе. В ту пору, Кимовск был неотъемлемой частью Московской области – с солидным финансированием и соответствующим продовольственным снабжением. Колбасные электрички семидесятых ни кому не могли присниться и в кошмарном сне.

Зимой пятьдесят пятого, Мосшахтострой пополнился дембелями стройбатовцами, в рядах которых были и бывшие Бериевские «гвардейцы». В Кимовск, на Бобринские стройки, слетелись за длинным рублём, около 400 специалистов. Расселили дембелей в нескольких общежитиях. Всё чаще и чаще стали возникать конфликтные ситуации. Пришлые избивали и грабили местных. Врывались в женские общежития, где буйствовали и насиловали девчат. Большинство дел заминалось и спускалось на тормозах. Народ терпел – но копил возмущение до поры. Рано или поздно этот гнойник должен был вскрыться…

Трагедия разразилась второго мая одна тысяча девятьсот пятьдесят пятого года. Зоны отдыха, окружающей стадион имени В.И Ленина, ещё не было, как впрочем, и самого стадиона. Футбольные матчи, и массовые гуляния проходили в живописном месте у берёзовой рощи Карачевского леса. Народ гулял. На поле выбежали два морячка. Кителя порваны, тельняшки в крови…

– Братцы! Чучмеки озверели совсем! На Октябрьской убили женщину с ребёнком! Двух девчонок изнасиловали и тоже убили. Мусора разбежались! Сколько можно терпеть! За Родину! За Сталина!!!

Если бы здесь и сейчас взорвалась бомба – большего эффекта вряд ли удалось бы достичь. Народ с криками ринулся к общежитию строителей. Люди выскакивали из домов и присоединялись к бунтующим. В это же время, с центральной площади, от Дома Культуры, возбуждённая толпа ринулась на Октябрьскую, к месту проживания кавказцев. По законам жанра, многотысячная толпа вскоре приступила к погромам.

Отдельная высокоорганизованная группа, ворвавшись в здание милиции, попыталась разоружить дежурных и вскрыть оружейку. Удалось ли это или нет сейчас можно узнать только из документов, которые, к сожалению, до сих пор находятся под грифом секретности. Многие из стражей порядка в душе были на стороне бунтующего народа.

Позже, парторг шахты, который жил по соседству с Герлейнами, говорил, что призывы к расправе прозвучали одновременно в нескольких местах массового скопления людей. А через несколько минут, после начала бунта, вражьи голоса передавали экстренные новости о межнациональном вооружённом конфликте на юге Московской области.

За некоторыми, из одиннадцати погибших, приехали родственники. Остальных приняла землица на местном погосте. Но жизнь продолжалась, оглянуться назад, просто не было времени. Страна требовала угля. Выходных на шахтах не бывает – трёхсменный непрерывный цикл. «Дадим стране угля!.. Хоть мелкого, но много!» Следствие прошло быстро, словно по заготовленному сценарию. Многие факты игнорировались. В районной газетёнке тиснули статейку о пьяном дебоше местной шпаны, переросшем в поножовщину.

Одиннадцать шахтёров быстренько осудили на срок от пяти до двадцати пяти… Из строителей на скамью подсудимых сели двое – Исмаилов и Сеидов.… За хулиганские действия, послужившие поводом возникновению драки… Смены руководства отделения милиции не произошло, хотя втайне многие уповали на это. По представлению Генерального прокурора, поддержанному Секретарём Московского Обкома КПСС Капитоновым, слушанья проходили в Московском областном суде без выезда на место, лишая большинство кимовчан и участия, и самой возможности присутствия.

Никакой национальной вражды! Распущенность и пьянство, с которым надо бороться на всех уровнях! Народ смолчал… Такое время было – страх жил в тесном соседстве с энтузиазмом. Это событие было строжайше табуировано к публичному поминанию, даже всуе. Менялись правители, времена и нравы – но запрета никто не снимал. Слишком щекотливы темы межнациональных противоречий в нашей многоконфессиональной стране. Но людская память запретов не приемлет. Она сама всё перемалывает, отсевает, ревизуют и отправляет на удалённый сервер то, что посчитает нужным. Странная штука она, эта память. Избирательна, и крайне осторожна порой. Прямого или затаённого зла, замешенного на национализме, не оставили в своей душе кимовчане. Если и вспоминают эти чёрные дни – то только как страшный сон, давно минувших дней. Эх, эта загадочная русская душа…

Из доклада генпрокурора СССР Романа Руденко:

«Секретно. В ЦК КПСС.

Докладываю, что Прокуратурой СССР закончено следствие по делу о массовых беспорядках, имевших место 2 мая с.г. в г. Кимовске, Московской области»…

Прости, мой терпеливый ведомый, но тень цензора, висевшая над свободой слова в 1955 году, мгновенно переместится с нами в год 2015. Не только мы с тобой обладаем способностью преодолевать пространство и время. «Низзя»! – и всё тут. Скажу тебе по секрету, что этот документ преспокойненько существует в свободном доступе на просторах интернета…

Одиннадцать погибших строителей… Одиннадцать осуждённых шахтёров… Какая-то арифметика, вроде бы! Но, по истечении некоторого времени, людей стали выхватывать из семей по ночам и отправлять в места не столь отдалённые. «Грузили» в основном по пятёрочке, но кому и двадцать пять «отвешивали»! Кто-то весьма профессионально фотографировал события в лицах, фиксируя эпизоды того страшного дня. Эти фото и служили поводом для арестов. Многим срока со временем скостили. С начала шестидесятых стали мужички возвращаться по домам. На водной станции, в сезон купания, открывалась «картинная галерея». Там и тут мелькали перед глазами, «Богатыри», «Ленины и Сталины», «Храмы и Лики» и прочие сюжеты, наколотые умелой рукой на тела бывших ЗК.

Романа арестовали дождливой сентябрьской ночью – быстро, внезапно, без лишнего шума. На первом допросе ему предъявили несколько фото. На одном из них, Герлейн выхвачен крупным планом из толпы. Явно узнаваемый профиль и на плече переломленная двустволка…

В тот злосчастный день, Роман, вернувшись с работы, обнаружил лужу крови на лестничной площадке, открытую дверь квартиры и отсутствие кого – либо из родных. Стал ломиться к соседям, но никого не было дома – все вышли на улицы, от мала до велика. Он схватил ружьё, переломил, дослав два патрона с «бекасином» и кинулся в город. Общежитие строителей было как раз напротив его дома. Вывороченные оконные рамы, сорванные с петель двери, кровь на тротуаре и крыльце… Основная толпа схлынула бродить по городу в поисках «чучмеков». Роман летел, разрезая встречный поток, не отвечая на приветствия. Бежал к сестре супруги с тайной надеждой на чудо.

Ольга с детьми была там. Они, закрывшись, дрожали от страха на кухне. Он обнимал, целовал всех, плача от радости, что-то лепетал по-немецки.

Ольга, заикаясь, рассказала, что произошло. Она покормила ребят и собралась с ними на стадион. Вдруг кто-то стал настойчиво стучать в дверь, что- то кричать и молить о пощаде. Шпингалет вывалился с мясом, и у распахнутой двери толпа настигла жертву. Это был один из сбежавших из общежития кавказец. Его в считанные секунды превратили в кусок мяса. Два мужика, схватив труп за ноги, выволокли на улицу, где продолжили пинать безжизненное тело. Обезумевшая Ольга, схватив детей, кинулась дворами к своей сестре, инстинктивно избегая мест проживания «стройбатовцев». Решили до утра отсидеться у Татьяны. Роман вернулся, чтобы забрать кое-что из детских вещей. Он вышел из подъезда и заметил, что щеколда, условно запирающая сарай откинута.

– Брат! Спаси! Хлебом клянусь, мы никого не трогали!..

Герлейн принёс двум напуганным, затравленным строителям буханку хлеба, несколько пучков зелёного лука и кулёчек с солью.

– Ночью уходите! Иначе вас разорвут… И нас вместе с вами.

Из КПЗ его быстренько сплавили в Москву, в Матросскую тишину – и машина быстросудия закрутилась, завертелась…

Парторг шахты кинулся к первому секретарю Райкома партии с просьбой выручать одного их ведущих инженеров.

– Да, ты в своём уме, Вася? Чтобы я стал хлопотать за фашиста? От кого, от кого, а от тебя такого не ожидал…

– Анатолич, ну какой он фашист? Единственный настоящий горный инженер на шахте. До войны работал консультантом в метрострое. Его как барана вывезли из страны в сорок первом, нацепили форму – и в инженерный батальон. Здесь, под Москвой он сам в плен сдался… Коммунист, антифашист и специалист с большой буквы!

– Ты знаешь, что его со стволом накрыли?! Меня никто слушать не станет… А по шапке влупят и самого посадят! И тебя вместе со мной… Это дело политическое в первую очередь. Уголовка – так, с боку прищепка… На него двадцать восемь доносов лежит у Гэбэшника. Двад-цать-во-семь! Чуешь, чем пахнет?

– Ну, пожалуйста, Анатолич, я голову за него положу!

– Нет, Вася!.. Кто дело ведёт?

– Майор Кречет из Москвы.

– Случайно не Пётр Петрович?

– Точно, Петрович…

– Единственное, что могу тебе пообещать – свести с ним. Этот парень в моём полку в разведке шустрил. Мужик правильный. Может, что у вас и срастётся.

– Спасибо, Анатолич и на этом. Бог даст, всё сладится.

«Ну, ты ещё свечку тут поставь» – секретарь глазами указал на бюст Сталина.

– Всё! давай. Не забудь послезавтра на бюро к девяти.

Через два месяца Роман был дома. Влупили штраф за мелкое хулиганство и конфисковали ружьё. Кречет дотошно разобрался в деле. Опросил кучу свидетелей и выдвигать серьёзных обвинений не стал. На самом деле – правильный мужик оказался.

Рукоятчица, такой же стволовой оператор, только у устья, проще говоря, на поверхности. На зумпфе, то-бишь под землёй, приняв жетоны у возвращающихся на-гора шахтёров, лифтёрами служат исключительно мужики. Они именуются стволовыми. У рукоятчиц работы, как таковой, больше – принять мужичков, лампы аккумуляторные на зарядку расставить и загнать всех в баню поскорее, чтоб не крутились под ногами. А тех, кто спускался на смену – обнюхать на предмет «поддавона», проверить наличие жетона, лампы и самоспасателя. Затем надо закрыть клеть и по внутренней связи передать стволовому команду на спуск. Тот нажимает кнопку – лебёдка, раскручивая канат, опускает клеть в «преисподнюю» И всё же разница, между двумя половинками одного целого, огромная. Во-первых, в зарплате, во-вторых, в наличии подземного стажа – ну и конечно в названии профессии. Ещё при Никите «умные головы» решили, что женщинам в шахте очень тяжело. Потому и выгнали на-гора и всех стволовых, сцепщиц, мотористок – отдав их хлеб мужикам. А слабый пол «осчастливили лёгкой работой». Женщины стали трудиться горнорабочими внутришахтного транспорта… На поверхности. К примеру, породонасыпщица всю смену подгружает лопатой породу. А колчеданов, выпадающих из вагонеток на землю – немерено и ещё чуток. Лопата с этой байдой – весит килограммов десять, а то и больше. Хотите полегче – ремонт путей на поверхности, с укладкой шпал и забиванием обушками костылей. Кнопки нажимать под землёй – куда как сложнее-то… В общем «Каждому своё», Прости Господи!

Федьку всё-таки приловили! Рукоятчица Зинка, по кличке «хендехох», здоровенная глыбообразная баба, сияла как первомайское солнышко.

Сотников работал дренажистом. Это одна из самых грязных и малооплачеваемых работ в шахте. Официально специальность позиционировалась как «рабочий Внутри-Шахтного Транспорта». Дренажист – это почти что говночист «на-горах». Никто добровольно не лез под землю, чтобы как поросёнок рыться, прочищая километры шахтных дренажей. Сюда «ссылали» за пьянку, за прогулы, за дебоши и т. д. Это была соломинка, за которую можно было схватиться перед «окончательным утоплением». При всех минусах был один, но очень весомый плюс – подземный стаж начислялся на общих основаниях. Если в течение года у проштрафившихся не случалось залётов – им могли вернуть прежние специальности. Конечно, система была доморощенным ноу-хау – тем не менее, прижилась повсеместно, на всех шахтах.

Фёдор Сотников «опустился к дренажам» три года назад. Его пару раз под шафе прихватила Зинка у клети. Татьяна вымолила у директора «условное прощение» своему непутёвому мужу. Вскоре рукоятчицы стали замечать, что мужик частенько поднимается из шахты с запахом, а то и откровенно пьяным. Это было необъяснимо и нелогично. Наказывать- то было вроде не за что. Вышел из клети – смену отработал. В баню, шахтёр заходит уже вольной птицей. Стали обыскивать каморку дренажистов под землёй на предмет алкоголя. Федьку шманали с головы до ног перед спуском. Собирали специальную комиссию, куда входили и заместитель главного инженера и главный механик… Федька был чист – аки Ангел. Мужики, подпаивали Сотникова, пытаясь выведать «военную тайну». Он принимал угощение с благодарностью – но тайны не раскрывал.

Зинка вычислила его тайник! Короче «отхендехохила Сотника и выперла с шахты», как говорили про меж собой работяги.

Свежезаваренный, натуральный, процеженный кофе можно было набрать из обычного крана, как и газировку совершенно бесплатно. Шахтёры, перед спуском наполняли свои фляжки, по потребности. Разумеется, и у Федьки была фляжка. Её в первую очередь обнюхивали, а то и пробовали жидкость на вкус. Всегда там была только газировка…

И вот однажды Зинка заметила, что «вражина» очень уж быстро отходит от раздаточного крана. Отобрав у Федьки фляжку, слила содержимое в раковину. Какую-то часть объёма занимало постороннее включение. Оно болталось, но и не думало выливаться. Зинка достала вязальную спицу из тумбочки…

«Кулибин» загодя засовывал во флягу презерватив, вливал в него стакан спирта и завязывал ниткой. В шахте он протыкал заготовку и сосал потихоньку свой убойный коктейль из спирта с газировкой.

Шахта вырабатывалась на погашение. Проходчики «нарезали» штреки под устройство крайнего очистного забоя, основного поставщика угля на-гора. Действующая лава уже подходила к главному стволу, выгрызая зубастыми шнеками комбайна угольный пласт. А они в Подмосковье – мощные, до двух метров и более. Правда сказать, уголёк средней паршивости. Но его обогащали и гнали на Рязанскую, Новомосковскую и прочие теплоэлектростанции. Совсем скоро, «кормилица» будет напоминать о себе только осиротевшим терриконом – как и многие, выработавшиеся в округе шахты.

Клеть – это тот же лифт, только с арматурной решёткой в металлической кабине. Как говорится: «Клетка – она и в Африке клетка»… Игорь работал под землёй третий год. Всё это время клеть была в стадии перманентного ремонта. «Старики» рассказывали страшные истории, связанные с поломкой «машины», обрывом канатов и падением кабины в ствол. Больше десяти человек ни на спуск, ни на подъём не пускали, хотя при желании можно было ещё пятерых втиснуть запросто. Парень месяца два панически боялся процедуры – пока отец не разжевал ему все конструктивные особенности механизма. При возможном обрыве – специальные захваты намертво фиксировались на направляющих, страхуя кабину от падения. Хотя бывали, конечно, ЧП и «на-горах». (О статистике смертных случаев в забое вовсе умолчим, дабы не нагружать читателя).

Игорь, сделал головокружительную карьеру. За три года он стал ГРОЗом пятого разряда. Обычно, чтобы попасть в очистной забой, шахтёры вламывают лет по пять-шесть на менее престижных работах. ГоРнорабочий Очистного Забоя – это горняцкая элита! Правда передовые проходчики зарабатывали не меньше – но не все и не всегда. Поскольку шахта шла на погашение, и многие переметнулись поближе к Венёву, где открывались новые предприятия – Игорю удалось «поймать удачу за хвост».

Однажды, на танцах в Доме культуры, он увидел Валю – и «погиб». Громадные глаза, цвета морской волны, прожгли душу насквозь, разбудив неведомое сладостное чувство. Девушка училась в соседнем городе, в музыкальном училище и домой приезжала только по выходным. Игорь в любую свободную минуту мчался в Новомосковск, не представляя, как до сих пор он мог жить без неё.

Через полгода Валя получила диплом преподавателя по классу фортепиано и по распределению попала в Кимовскую музыкальную школу. Ещё через пару месяцев сыграли свадьбу. Родившегося сына назвали Романом, в честь деда. Купили по случаю кирпичный дом с видом на берёзовую рощу и зажили счастливо, сытно, в мире и согласии – свято веря, что скоро настанет светлое-светлое завтра… И всем сразу и навсегда станет «лучше, чем вчера».

– Игорёк, нам студента на шею подсадили. Сынок главного инженера. Практика у него ознакомительная, блин! Володя Куницын, горный мастер смены, крепко ругнулся и сплюнул «по-шпански», сквозь зубы.

– И что?

– А то! Будешь у него наставником.

– Да, брось, Володь, какой из меня наставник?

– Всё! Я уже приказ у директора подписал. Месяц по среднесдельной посачкуешь.

– Да на хрена мне из-за этого козла деньги терять? Что я рыжий, что ли?

– Во-первых – ты самый молодой. Во-вторых, я тебя на «семёрку» записал!

– Да ты чего?! Без балды?

– Зуб даю! В конце месяца две машины выделят на нашу смену. Только цвет будет Кузьмич выбирать. Тебе – какая останется.

– Да чего там цвет?.. «Семёрочка»!!! Я «копейку» отцову убил совсем. Спасибо, Володя!!! Давай хоть десять студентов!

– Ну, вот и ладушки. Завтра на наряде официально вас «поженим».

Машина, в то славное время, была вожделенным предметом роскоши. Правда, подержанные агрегаты можно было купить через комиссионку, но по цене в два раза превосходящей цену нового автомобиля. Одной из привилегий шахтёров была возможность за два – три года ударного труда получить право на покупку новой «ласточки».

Игорь подвёл Тараса к узкоколейке, идущей из-под земли к вершине террикона.

Студент достал сигарету и картинно закурил.

– Ты чего делаешь? Курить нельзя! Дымят только в курилках. Твой же батя нас прижучит и влупит мне «по самое не балуйся»

– А тебе-то за что?

– Я – твой наставник. А значит, за всё отвечаю.

«Ну и порядки, тут у вас, блин!» – с обидой процедил Тарас, и растоптал брошенную сигарету.

– Это ты дома с папой обсудишь. Кстати он и завёл у нас эти порядки.