Факап

В общем, я его уломал. С крайним отвращением на физиономии он повёл меня на выход, где перетаптывался мой носильщик. И мы взяли курс на ближайший ряд нуль-кабинок.

Людей там было полно. Но я их не опасался. То есть опасался одного – что кто-нибудь сердобольный захочет мне помочь. Деятельный гуманизм был бы сейчас очень не в тему.

Но всё обошлось. Борька кое-как дотащил меня до кабинки, открыл дверь, и тут я упёрся. Так что ему пришлось зайти внутрь, чтобы втащить меня. На что я, собственно, и рассчитывал.

Дальше счёт пошёл на секунды.

Для начала я приказал лаксианскому ключу отрубить сканер состояния. В общественных нуль-кабинках он всегда работает. Если туда заходит человек, чьи биологические параметры отличаются от обычных, он это распознаёт, фиксирует и подаёт сигнал куда надо. Это часть системы глобальной безопасности. Необходимая часть. Но сейчас она была очень некстати. Секунда ушла на это.

Потом я занялся собой. То есть распорядился ликвидировать состояние опьянения. Очухался буквально за секунду. Ещё секунда ушла на то, чтобы включить парализатор – специальный комконовский, замаскированный под браслет связи. Борька ничего и понять не успел.

Мне осталось его только подхватить под микитки и усадить на пол. На что ушло ещё секунды четыре.

Затем я отправил в аут ещё один очень специальный ограничитель, о котором мало кто знает. Потому что я собирался набрать адрес, который в ином случае был бы автоматически заблокирован.

Ещё секунд десять пришлось потратить на дурацкого носильщика. Который, тупо следуя моей инструкции, нуль-кабину воспринял как помещение и топтался у входа. А я был на взводе и не сразу понял, в чём дело. Но наконец сообразил и приказал ему войти.

В общем, мы кое-как загрузились, я закрыл дверь и ввёл координаты. И ещё через четырнадцать микросекунд оказался на Тёмной Стороне.

День 46

Да что ж такое творится-то? Война со Странниками началась, что ли?

После завтрака – попробовал, кстати, залить биологическую смесь кипятком, получилась страшная мерзость – слушал Свиридова. И тут в иллюминаторе появился ещё один корабль. То есть мне сначала так показалось. Потом я понял, что это кусок какого-то стационарного сооружения – резервуар, трубы, что-то ещё. Всё это медленно вращалось и плыло по направлению к звезде класса G.

Да, похоже на войну. Может, мне ещё повезло? Сижу тут на попе ровно, жратва и воздух имеются, музыка опять же классическая. А где-то корабли горят и взрываются.

Хотя нет. Лучше бы я горел и взрывался, чем здесь коптить вакуум. Вот правда. Никогда не был героем, но и вечно жить не собирался. К тому же тут сидеть – всё равно не жизнь. И лучше уж отдать концы быстро и с пользой для человечества, чем вот так, медленно и позорно.

В связи с этим – ещё немножечко мемуаров.

Тёмная Сторона – это так нуль-техники её называют. На самом деле ТС – это «техническая составляющая». Если совсем точно – «система поддержки технической составляющей нуль-трафика». Каковая, в свою очередь, образует 99,99 % всех нуль-транзакций.

Вот ты, Лена, вряд ли когда-нибудь интересовалась такой прозой жизни. Для тебя нуль-Т – это когда ты входишь в одном месте и в другом выходишь. Ты, наверное, уже не помнишь, как координаты набирать. А может, и никогда не набирала, потому что когда пассажирский нуль-Т на Земле появился, ты уже была в Мировом Совете. И у тебя всегда была личная маршрутная спецкарта, которую тебе помощники готовят. Тебе всех дел – войти да выйти.

Я это без зависти говорю. Хотел бы – у меня была бы такая же. Просто у меня другой образ жизни. К земле ближе в каком-то смысле.

В общем, послушай, если интересно. А если неинтересно, пропусти, тут будут всякие скучные подробности.

Пассажирский нуль-Т, который мы все знаем и любим, функционирует по так называемому ГПП/14 МКС-протоколу. ГПП – это «гарантированно подтверждённый переход». То есть переброска производится только при условии, что выдающий и принимающий порталы свободны, открыты и синхронизированы с точностью до четырнадцати микросекунд. Чтобы если он вошёл в камеру, слушая по панельке новостную передачу – то и вышел бы, слушая ту же передачу и не замечая, что она прерывалась. А за четырнадцать микросекунд он не успеет ничего ощутить в любом случае.

Хотя, конечно, дело не в этом. А в том, что за четырнадцать микросекунд дрейф координат точек выдачи-приёмки аппроксимируется практически линейно, что важно для расчётов.

Вот, кстати, тоже тема. Наша любимая общественность регулярно возмущается, почему это на космических судах запрещены нуль-порталы. Ну как удобно было бы: поднимаешь толстый зад с креслица, ковыляешь до кабинки – и уже на Земле. А то нужно переходить на станцию – это же столько возни, и где же забота о человеке.

Тупорылой общественности уже устали объяснять, что это и есть забота о человеке. Потому что для успешного нуль-перехода необходимо выполнение второго граничного условия нуль-перехода, то есть совмещение позиции и контрпозиции с точностью до матэквивалента фундаментальной длины. При имеющихся вычислительных мощностях это можно гарантировать только для тел с хорошо просчитанным движением. Например, с постоянной орбитой, причём постоянно же отслеживаемой и регулярно подтверждаемой. Нуль-станции на таких орбитах и находятся, их коррекция минимальна. А судно – оно, понимаете ли, летит так, как хочет пилот. Конечно, и его движение на заданном участке можно просчитать, но с другим качеством. Линейное приближение тут чревато появлением в матрице Ламондуа мнимых собственных значений сигма-операторов. Что на практике означает – наш толстозадый дружок имеет шанс на Землю не попасть. Небольшой такой шансик, один к тысяче примерно. То есть каждый тысячный любитель комфорта будет растворяться в великом Ничто.

Меня лично это, может, и устроило бы, потому что дурость должна же хоть иногда быть наказуема. Но общественность любит, чтобы ей было и удобненько, и безопасненько. Чтоб и с печки упасть, и попку не ударить. А поскольку основой нашей цивилизации является деятельный гуманизм, то второе считается более важным. И поэтому порывы любителей падать с печки несколько ограничивают. Вот такая вот несправедливость.

Но вообще-то транспортировка людей – это, на самом деле, далеко не самая важная вещь. В основном нуль-Т, как и любой транспорт на планете, занят переброской грузов. Поскольку же энергии на это тратится меньше, чем на любой другой вид транспорта – вложения в переброску на старте огромные, но всё отбивается на финише практически вчистую, – то почти все грузопотоки Земли сейчас идут через нуль-порталы. Это сотни миллиардов тонн в час. А может, и больше, я точно не знаю. Но в любом случае это очень много.

Так вот, пересылать грузы по ГПП-протоколу, даже самому щадящему, невозможно в принципе. Грузовые порталы вечно заняты, на каждый из них в секунду приходят сотни и даже тысячи запросов. К тому же их надёжность на два порядка ниже, чем у пассажирских – не только по экономическим соображениям, но и из-за масс-объёмов грузопотока. Потому что каждый переброшенный килограмм-метр амортизирует оборудование, а там валятся сотни тонн габаритных грузов.

Пассажирские порталы отказывали в считаных случаях. И каждый раз поднимался кипеш. А за ним следовали дальнейшие вложения в надёжность.

Зато отказ грузового портала считается неприятной, но штатной ситуацией. А для грузов используются протоколы класса ОТП – «от требования получателя». Смысл тот, что груз уходит в выдачу, когда это удобно выдающей стороне, и появляется на приёме, когда это удобно стороне принимающей. Между передачей и приёмом могут проходить минуты и даже часы. Всё это время груз находится в нуль-состоянии. Или, как говорят нуль-техники, подвешенным. А для того чтобы он таким не остался навсегда, чтобы его не потеряли, ну и так далее – существует ТС. Она же Тёмная Сторона. То есть невидимая миру инфраструктура нуль-Т, находящаяся по ту сторону континуума.

Устроена ТС довольно хитро. Её основу составляют куски нашего обычного пространства. Точнее, куски воздуха, нарезанные этакими ломтиками длиной-шириной километра полтора и высотой метров сто. Эти куски, строго говоря, находятся нигде – то есть за ними ничего нет, в том числе континуума. Если ты дойдёшь до конца такого куска, то дальше двигаться будет просто некуда: пространства-то больше нет. Выглядит это как абсолютно твёрдая зеркальная стена, которую даже кварковая бомба не протаранит. Потому что таранить можно что-то, а ничто на то и ничто, что ты хоть лопни, а хрен с ним чего сделаешь.

Вот между таких стен и находятся всякие сооружения, оборудование и компьютеры, выстраивающие очереди ОТП-запросов и разводящие грузопотоки по терминалам. Кроме того, сами эти коробки могут использоваться как складские помещения. А также как место размещения некоторых производств. Включая, например, компостное.

Если уж на эту тему. Я много раз слышал дурацкую шуточку про то, почему все модели нуль-кабин обязательно совмещаются с туалетом. Дескать, не так просто эти две дверки всегда рядом. Якобы, когда нуль-Т ещё только начинался, люди боялись им пользоваться и у некоторых от страха подводило живот. Поэтому и вышло распоряжение – делать рядом отхожее место. И что инструкция с тех времён так и осталась прежней по причине тупости и косности начальства, хи-хи-хи. И ведь верят, идиоты! А простая вроде бы мысль – что органические отходы надо куда-то девать – общественности в голову, естественно, не приходит. По причине полной неспособности к элементарным умозаключениям.

Очень правильно сказал кто-то из основоположников ТИП: общественность – не мозг цивилизации, каковым она сама себя считает, а её дерьмо. И это не скатологический юмор.

День 48

Вчера не писал. Пришлось бороться за выживание. Мне не понравилось.

По порядку. Я слушал Византийскую мессу Лаврангаса, когда по станции ударил рой обломков. Противометеоритка сработала и всю мелочь отбросила. Однако какая-то хреновина вроде куска трубы попала в батарейный отсек и разгерметизировала его.

Я перепугался. И пошёл наводить порядок.

Конечно, надо было надеть комбез. Но вот честно: у меня рука не поднялась распаковать коллекционную вещь. Я понимал, что жизнь дороже, но жаба задушила. В общем, взял я инструменты, кислородный баллон с загубником на всякий случай прихватил – и полез чиниться.

Выяснилось, что всё не так страшно. Пассивная защита затянула пробоину клеевой пробкой. Зато дверь заклинило, так что я её час открывал. А когда всё-таки открыл, то получил куском трубы по физиономии, потому что в том отсеке почему-то отказала гравикомпенсация.

Ну, я там побарахтался. Смог восстановить гравик и нормальное освещение. Воздух опять же. На место пробоины наложил пластырь, так что теперь мне вроде как ничего не угрожает. Ну, условно не угрожает: срок годности пластыря – года полтора. Но на эту тему я думать пока не готов, извините.

Короче. Выяснилось, что труба перерубила какой-то кабель. Я так и не понял, что именно тот кабель питает – вроде и без него всё нормально работает. Хотя кто его знает.

Самое же неприятное, что удар придал станции вращение. Теперь, вместо вида на звезду класса G и планету типа Юпитера, в иллюминаторе медленно проплывает какое-то несерьёзное небесное тело, видом напоминающее картофелину, но при этом лиловое как не скажу что. К чему оно? Вроде ничей не спутник. Может, тут астероидный пояс какой имеется? Тогда его должны, по идее, разрабатывать, раз уж станцию повесили. Может, у них что-то рвануло? В астероидах иногда можно наткнуться на всякие опасные штуки, от тех же Странников, например. Бывало ведь такое.

Лана, кароч, бум надеяться на лу, как выражался наш препод по физподготовке в таких случаях. Сейчас вот только кипяточка попью и снова мемуаром займусь.

Я про Тёмную Сторону ещё не всё сказал. Главное, можно сказать, забыл.

В данном конкретном случае тут что важно. Несмотря на масштабы ТС, людей там находится крайне мало. В основном это дежурные ремонтники и прочие такие товарищи. И они там стараются не задерживаться. Потому что всегда существует ненулевая вероятность, что данный конкретный сегмент ТС может схлопнуться. Вероятность мизерная, но она есть. И все это помнят, поэтому ходят туда исключительно по делу. И ведут себя соответствующе. В частности – в ТС не принято интересоваться, кто ты такой и что тут делаешь. По умолчанию предполагается: если уж человек попал в ТС, значит, ему надо.

У меня в хозяйстве кое-что лежит именно в таких местах. Хотя я предпочитаю всё-таки старое доброе евклидово пространство. Моё начальство со мной в этом совершенно согласно. Но тем не менее я в теме и в ТС хожу. Не часто, но регулярно.

Кстати об этом: как туда попасть. У техников есть свои спецтерминалы. Но вообще-то в ТС можно проникнуть из обычной пассажирки. То есть эта возможность заблокирована, но принципиально она существует. Так сделано специально, на случай какого-нибудь глобального факапа, чтобы было куда быстро сплавить массу обывателей, пока специально обученные люди будут сражаться за земную цивилизацию, проявляя чудеса деятельного гуманизма. Насчёт реальной полезности этой системы у меня есть сомнения, но я их подержу при себе. Ну а тогда – а тогда мне вся эта байда очень пригодилась.

В общем, всё началось с того, что я с бесчувственным Левиным на закорках – гравикомпенсатор оказался ой как в тему – выгрузился на Тёмной Стороне. В заранее облюбованном сегменте, о котором я нарыл статистику и знал, что людей там не появлялось уже лет десять.

День 49

Ну дела. Ну дела.

С утречка пораньше какая-то стремительно несущаяся хрень пробила тепловыводящий радиатор станции. Он от этого не особо ухудшился, но теперь станция не просто вращается, а крутится как белка в колесе. То есть наоборот – как колесо вокруг белки. Кстати, ни разу не видел вживую эту самую белку. Говорят, это что-то вроде хомячка. Дрянь какая-то, короче говоря. Что она делает в колесе – не знаю. Хотя я вот тоже не знаю, что я тут делаю, и ничего, живу вот как-то.

Хорошо ещё, что гравикомпенсаторы работают как надо. То есть я этого кручения-верчения не чувствую. В иллюминатор, правда, смотреть неприятно. Так что я его затемнил. Конкретно – заклеил пластырем.

Кстати. Я иногда всё-таки жутко туплю. Только сейчас до меня дошло, почему те радиосообщения я получал в таком обгрызенном виде. Защита же! Ну конечно, противометеоритное защитное поле глушит любое излучение. То есть не любое на самом деле, а с длиной волны больше, чем испускает сама станция под воздействием поля. Станция от него греется, то есть испускает волны инфракрасного диапазона, значит, оптика проходит, а в радиоспектре сплошной белый шум. Кажется, так. Или я чего-то путаю? Похоже, путаю. От же пёс, совсем физику забыл. Но, так или иначе, поле глушит радио, вот это совершенно точно. Импульс пробился только из-за мощности. Которая, судя по всему, была ну очень нехилая.

Ну что ж, одним вопросом меньше. Осталось понять, кого спасали и от чего. Хотя мне-то с того какой прибыток? Никакого. Меня-то никто вытаскивать не собирался. А всё-таки любопытно, что же там такое делается. Может, и в самом деле Странники напали? Не верю почему-то. Хотя, с другой стороны – а кто их разберёт. Темна вода во облацех, как выражается Славин в таких случаях.

Это моя текущая реальность. Теперь обратно про старое.

Итак. На Тёмной Стороне было темно. Хоть глаз выколи. Хорошо, я прихватил с собой в числе прочего лётный компактный осветитель. Это такая суровая штукенция из пилотного набора, светит как прожектор. Тут она мне очень пригодилась. Я её сразу нацепил на кибера-носильщика, так и пошли.

Вот, кстати, тоже тема. Почему у нас столько мелкой специализированной техники? Все эти киберы-носильщики, киберы-уборщики, киберы-парикмахеры и киберы-маникюрщики? Неужели нельзя было сделать универсальную модель? Я когда-то этот вопрос задавал профессору Клапауцию из Института кибертехнологий. Который сначала начал мне рассказывать про деятельный гуманизм и про то, что сам вид человекоподобного кибера, услужающего человеку, будет ужасно нервировать общественность. А потом вздохнул и сказал простую вещь: интеллект есть производная решаемых задач по уровню их универсальности. То есть искусственный интеллект, постоянно решающий несколько разных задач, будет развиваться и в конце концов разовьётся до приличного уровня. А решающий задачи узкого спектра – нет. Это законы системотехники, обойти их нельзя. Поэтому лучше уж у нас будут тележки с манипуляторами отдельно и пылесосы с ногами отдельно. Во избежание сами понимаете чего.

Мне тогда пришла в голову мысль про нашу общественность. Она так-то состоит из людей неглупых и компетентных. В своих сферах деятельности. Общественностью они становятся, когда пытаются рассуждать о том, в чём ни хрена не понимают и понимать на самом деле не хотят. Интеллект у них от этого, согласно законам системотехники, как бы развивается, но в неправильную сторону. И рождает ложное сознание – есть в ТИПе такое понятие, когда человек пытается объяснить то, чего понять правильно заведомо не способен. Религия, например— когда законов природы не знают и знать не могут, поэтому всё сваливают на какого-нибудь там бога. Вот и наша общественность тоже представляет собой ложное сознание, только другого вида. Или, может, рода. Интересно, что наши историки-теоретики по этому поводу думают? Наверное, что-нибудь думают, но помалкивают. Потому что общественность трогать нежелательно: она чуть что обижается и подымает кипеш.

Ну да и пёс с ней. Продолжу писанину.

Посветив по окрестностям, я понял, что мы находимся среди типовых крупногабаритных контейнеров. Крупногабаритка – это размером с трёхэтажный дом, если что. Все они были загерметизированы и без маркировки. Между ними была проброшена пластиковая дорожка, по которой я и зашагал, ища укромного местечка.

Оно нашлось довольно быстро – в одном из контейнеров был проделан проём, в который вела дорожка. Там обнаружилось помещеньице из четырёх комнат, с освещением и мебелью. Мебель, правда, была пластиковая и ужасно пыльная. Зато там нашлось глубокое кресло, которое я кое-как протёр, разместил на нём бесчувственного Борьку и принялся подключать шлем ментоскопа.

И подключивши его, наконец любовался я на творение рук своих. Как вдруг Левин – похоже, давно очухавшийся, но валявший дурака – вскочил, сорвал с себя шлем ментоскопа и со всей дури грохнул его об пол.

День 50

Вчера не дописал. Опять на мою шею приключения. Точнее, на противоположную часть. Буквально.

В общем так. Сижу, пишу и вдруг чувствую, что мне ведь, пожалуй, холодновато. Даже не так – что сижу на чём-то холодном и вокруг тоже не весна – пальцам зябковато, носу и ушам неуютно. Не то чтобы вот прям мороз, но температура существенно снизилась.

Я подумал было, что это разгерметизация, и на всякий пожарный укрылся в силовом узле – там есть свет и можно загерметизироваться в случае чего. Однако всё было относительно нормально, и я пошёл разбираться.

Разбирался я часа четыре. И понял, что тот самый перерубленный кабель, оказывается, запитывал обогрев трёх помещений жилой части. В том числе и компьютерной, где я, можно сказать, поселился. Запитка – для повышения живучести – шла через аккумулятор, так что сразу я этого не почувствовал. Но теперь он сел. Что означает – через некоторое время тут всё покроется инеем.

В принципе, я мог переселиться в силовой узел. Но там тесно, неуютно. И нет компа, а я к нему уже привык. Поэтому я почесал в затылке и пошёл делать обогреватель.

Изобретать особо ничего не пришлось. В кофейном автомате стоит высокотемпературная инфракрасная панель ИКББ2400. Вообще-то это очень мощная штука, а в автомат её ставят, чтобы форсировать теплообмен. То есть чтобы вскипячивать чашку за секунду. Или кипятить? Как правильно? Нет, пожалуй, всё-таки вскипячивать. Короче, это сила. Потребовалось всего-то – пережечь плату прерывателя и подключить панель напрямую. Включил – кофемашина довольно быстро нагрелась, как печка. Я подождал, пока в помещении установится нормальная температура, и его выключил. Пока выключал, обжёг кончик носа и предплечье – корпус-то горячий, а я как-то не подумал, что выключатель нужно оборудовать отдельно. Хорошо хоть в инструментах нашлись теплоизолирующие перчатки. Иначе пришлось бы выдёргивать кабель, с риском запороть всю работу.

Теперь сижу и думаю, как бы соорудить какой-нибудь регулятор, чтобы поддерживать нужную температуру постоянно.

Ну, молодец я, молодец. А теперь про прошлые подвиги, не такие славные.

В общем, я немножко растерялся. И не придумал ничего лучше, как вырубить Левина «поворотом вниз». Жёстко, да. Хорошо, что нос не разбил. Но главное – он вырубился.

А шлем я даже поднимать не стал. И так было видно, что вся тонкая электроника побилась.

Что я сделал дальше? Ну, естественно, усадил его обратно, а потом позвал своего носильщика и взял второй шлем.

Да, разумеется, он у меня был. То есть у меня их было в запасе три, плюс запасной ментоскоп. Плюс новая модель ментоскопа без шлема, которую я более-менее освоил на всякий пожарный случай. Мало ли что. Надо быть готовым к неожиданностям. Потому что я хоть и не герой, но факапы видал самые разные. И если я во что и верую, так это в то, что запас карман не тянет.

Это у меня, можно сказать, жизненное кредо.

День 51

Никогда не надо хвалиться, никогда! Сижу теперь как дурак.

Вчера вот что случилось. Сижу, пишу. Чувствую – начинает морозить. Радостно включаю свою печку-кофеварку, а она не греет. Отключаю, проверяю контакты, вроде всё нормально. Включаю – не греет ни хрена! Вытаскиваю тепловую панель, смотрю – а у неё контакты расплавились. Короче, факап.

Теперь приходится обогревать помещение пиропатронами. Вообще-то это надругательство над техникой безопасности. Пиропатроны нужны, чтобы выплавлять из пробоин временные клеевые пробки для более серьёзного ремонта. Жуткая вещь, горят в вакууме, в кислороде не нуждаются. Палить их внутри станции – безумное совершенно мероприятие: пожар в космосе штука страшная. Но ничего лучше я пока не придумал.

Хорошо ещё, остался космический пластырь, я из него сделал что-то вроде чаши. Прогорать вроде не прогорает. Дыма от них тоже нет, ну хоть это. Я их к тому же режу напополам. Резал бы на четыре части, но запалы там только с концов. А без запала я их активировать не могу.

Половинка пиропатрона нагревает помещение так, что приходится ждать часа три, пока температура спадёт до приемлемой. Потом свидание с компьютером часа на четыре, а потом опять идти в силовку. Спать здесь уже не получится. В принципе.

Патронов у меня десять. Так что этого добра мне хватит ещё на девятнадцать дней, если тратить по половинке в сутки. После этого, если я не придумаю ничего лучше, придётся помещение загерметизировать. То есть попрощаться с компьютером навсегда.

Как-то это огорчает. Оказывается, привык я уже к этим записулькам. Тянет перечитывать и даже поправлять. Чувствую в себе даже какие-то литературные, не побоюсь этого слова, амбиции. Хочется то стереть, это поправить. Очень много лишнего. Работала бы у меня клавиша стирания, я тут бы всё переделал.

А вот кстати – зачем? Я же прекрасно понимаю, что это никто никогда не прочитает. И даже в том маловероятном случае, если я отсюда выберусь и меня не убьют, я эту писанину первым делом сотру нахрен. Для кого же я это пишу? Для условной Лены Завадской? Ха-ха три раза, как выражается Славин в таких случаях.

С другой стороны. Кому будет лучше, если я перестану писать? Мне? Нет. Мне будет хуже, потому что у меня отнимется единственное доступное занятие, которое мне действительно нравится. Ну, значит, буду продолжать, пока попа к стулу не примёрзнет.

Итак, Левина я приложил об пол. Потом испугался – вдруг сотрясение. Ментоскопия под сотрясом – это что-то специальное, я такого не умею. Но всё обошлось. И когда Борис очухался, он уже был, как говорят психокорректоры, на поводке. То есть всё понимал, но сопротивляться действиям оператора не мог и не хотел.

Настройки ментоскопа я выставил точно по левинской методичке – подавление воли к сопротивлению, потом прямой лжи, косвенной, утаивания и так далее. В результате Боря должен был мне говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды. Как на пуху – как Борька называл данное состояние. Или на духу – не помню. Какая-то древняя пословица.

Но, в общем, эту стадию я прошёл успешно. А вот дальше начались проблемы.

Для начала я предъявил Борису страницу из его статьи и потребовал объяснить, что это такое и зачем.

Он принялся объяснять. Но я его не понимал.

Наша беседа выглядела примерно так. Борис что-то говорил. Я спрашивал его, что означают вот эти слова. Левин отвечал, тогда я спрашивал его, что означает его ответ. Каждый раз это кончалось тем, что Борис начинал циклиться – то есть разъяснял своё предыдущее объяснение примерно теми же словами. Я знал, что он не нарочно, но злился ужасно.

– Что это? – я показывал ему закорючки.

– Команды обмена коры с таламусом по трансформе сенсорного следа на первичной стадии синтеза, – выдавал Борис, смотря на меня собачьими глазами.

– Объясни, что ты сказал, – требовал я.

– На стадии формирования сенсорного следа вносятся направленные изменения в первичную менталь, – объяснял Левин.

– Какие изменения? – добивался я. – С какой целью?

– Направленные на купирование форсажа аутоинтолерантной реакции, – отвечал Борис как на духу.

Вот так мы и беседовали, пока я не осознал, что брожу в трёх соснах и надо зайти с той стороны, которую я понимаю лучше. И стал спрашивать про Сноубриджа.

Тут началось нечто странное. Борис вроде бы подтверждал, что Яна когда-то знал, но совершенно не помнил о нём ничего конкретного. Он даже не смог вспомнить, где и когда с ним познакомился. Обо всём прочем он тоже говорил самыми общими словами, причём любая попытка что-либо уточнить приводила только к тому, что он замолкал и растерянно улыбался.

В такой ситуации нужно проводить структурное исследование психики с погружением в закрытые слои. Понятно, что моих дилетантских познаний на это не хватило бы в принципе. Но у меня был под рукой отличный профессиональный психокорректор – сам Левин.

Идея не моя. Если честно, она из сериала. Нет, я сериалы не смотрю – у меня на работе практикантки обсуждали. Как я понял, там злодейские Странники пленили профессора психологии с величайшими секретами человечества в голове и заставили его самого выуживать их из себя. Я послушал и сказал девчонкам, что это чушь собачья. Но потом засомневался и при встрече с тем же Левиным спросил. Тот задумался и сказал, что вообще-то это возможно, как раз в режиме допроса с подавлением воли. Правда, добавил он тогда, это сработает только с очень хорошим специалистом. Потому что режим допроса существенно снижает уровень интеллекта.

Я лично в левинский интеллект верил. Теперь предстояло проверить его на практике.

Короче, я развернул к Левину экран ментоскопа и приказал ему объяснить, что он видит и что мне делать для того-то и для того-то. Борис послушался – ещё бы, воля-то подавлена – и стал мне говорить, что делать. Я крутил ручки настроек, выслушивал его комментарии и снова крутил ручки.

В результате нам удалось войти в глубинные слои психики. Голова Левина изнутри оказалась чем-то вроде бронированного лабиринта. Похоже, ему столько раз стирали и перепрошивали память, что разобраться во всех этих блоках, капканах и закоулках было крайне затруднительно. Но мы всё-таки продвигались, хотя и не без потерь. К числу которых принадлежал ещё один шлем и левинские брюки. Вторжение в какую-то область памяти вызвало у Борьки что-то вроде эпилептического припадка, так что он стал колотиться головой о кресло. Шлем вроде бы продолжал работать, но я на всякий случай его заменил, из-за чего пришлось некоторые вещи проделать по второму разу. К тому же он ещё и обмочился. Не сильно, но пятно на брюках образовалось.

Вот же пёс. Ну почему у меня не работает клавиша «стереть»? Гадость же написал. Сам понимаю, что гадость. А убрать не могу.

Извини, Лена.

День 52

Фу, жарко.

Похоже, я подсел на эти записи. Раньше как-то спокойно было – под настроение садился, что-то писал, перечитывал. А сейчас не мог дождаться, пока температура спадёт хотя бы до двадцати градусов. Теперь вот сижу в парилке, голый, с пуза пот капает. Хорошо хоть вентиляция работает, как-то справляется.

Продолжаю. Итак, с Левиным мы проработали часа четыре. И в конце концов упёрлись в стену.

Тут опять будут технические подробности. Ну что делать, мне так удобнее. Я вообще обстоятельный, чего уж.

Так я о чём. Воспоминание – это совсем не то же самое, что видеозапись или что-то в этом роде. Это очень сложная штука. Ну, например, я вспоминаю, что в соседней комнате стоит стол. На самом деле я вспоминаю как минимум две вещи: вид этого стола – раз, и что это именно стол – два. Что значит стол? Это то, на что можно положить или поставить что-нибудь. Поскольку вещь определяется через свою целевую функцию относительно человеческой деятельности. Ну то есть – как мы её можем использовать и в чём она нам может препятствовать. И если, вспомнив стол, я забуду, что это стол – считайте, что я ничего не вспомнил. Или даже если я вспомню, что эта штука называется стол, но забуду, что он такое и зачем – я тоже ничего не вспомнил.

Но чаще бывает наоборот. Когда мы вспоминаем, мы доходим только до уровня слов. А картинку мозг нам достраивает сам. То есть в памяти болтается метка «я сидел за столом», а дальше мозг дорисовывает как-то стол. Спроси конкретно, как он выглядел, этот стол, – человек не скажет. Он это забыл. То есть не забыл, на самом деле мы ничего не забываем. Просто мозг заблокировал этот сегмент памяти как ненужный и перегружающий его возможности. А вместо него разместил несколько слов, которые в нашем воображении обрастают каким-то мясом.

Непонятно, наверное? Ну а как ещё объяснить? В учебниках ещё непонятнее.

Короче, в чём там была фишка. Все подлинные воспоминания Левина о Сноубридже, судя по всему, были то ли удалены напрочь, то ли очень хорошо заблокированы. Поверх них были записаны воспоминания ложные – судя по всему, похожие на правду, но лишённые какой бы то ни было конкретики. То есть Борис вроде бы помнил, что в такой-то день он разговаривал с Яном по браслету о чём-то интересном. Но о чём именно – эта информация отсутствовала в памяти изначально. Как и все прочие параметры разговора: кто звонил, сколько времени заняла беседа, к чему пришли в итоге и так далее. Или – он помнил, что писал рецензию на работу Сноубриджа, но ничего не помнил ни о самой работе, ни о собственной писанине. И так во всём.