Buch lesen: «Сейд»
© Михаил Гальцов, 2019
ISBN 978-5-4496-7555-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЛЁД
«Человек, умирающий прежде смерти, не умирает, когда приходит смерть» (Абрагам из Санта-Клара, австрийский монах-августианец XVII век).
ВЫДЕРЖКА ИЗ СВОДКИ С ТЕАТРА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ НА КОЛЬСКОМ ПОЛУОСТРОВЕ. ФЕВРАЛЬ 1919 ГОДА. АРХИВ НКВД. ГРИФ «СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО».
«По сообщениям агента нашей разведки 19 февраля сего года белогвардейский самолёт должен был вывезти из селения Ловозеро некий секретный груз и доставить его в Мурманск, чтобы затем транспортировать груз в Великобританию на канонерской лодке „Булат“. На перехват груза был отправлен военлёт капитан Боков А. Г. и двое аэросаней с работниками ЧК в количестве шестерых человек. В результате проведённой операции груз не найден, погибли шесть работников ЧК. Военлёт капитан Боков А. Г. пропал без вести».
ФЕВРАЛЬ 1935 ГОДА. КОЛЬСКИЙ ПОЛУОСТРОВ. ЛОВОЗЕРО.
Шаман молчал.
Следователь ловозёрского НКВД лейтенант госбезопасности Бирюков нервно позвенел ложечкой о стенки стакана с остывшим уже чаем и расстегнул на своем новом кителе крючок и верхнюю пуговицу. В его кабинете было довольно холодно, но Бирюкова бросало в жар от того, что докладывать товарищам из Москвы было совершенно нечего. Недавно пошитый и отутюженный лейтенантский китель в мгновение ока мог превратиться в грязную арестантскую робу, а кабинет с ковровой дорожкой и большим дубовым столом – в холодный, продуваемый всеми северными ветрами барак. Такие перспективы лейтенанта не устраивали.
Бирюков пододвинул к себе поближе папку с надписью «ДЕЛО №336», но открывать не стал. «Сначала потрясем еще раз эту сволочь!» – подумал лейтенант, достал из бокового кармана кителя пачку папирос «Герцеговина Флор» (такие же курит товарищ Сталин…) и коробок спичек с нарисованным на нем счастливым и улыбающимся черно-красным шахтером. Конечно, ему, стахановцу, легко там в своем забое нормы выполнять – круши себе антрацит отбойным молотком и круши, про тебя потом статью в газете тиснут, с фотографией. А здесь? Здесь дело тонкое, товарищи дорогие, и архиважное, так как работа с людьми – это не фунт изюму, понимать надо.
Бирюков чиркнул спичкой о коробок, прикурил, втянул в себя порцию ароматного табачного дыма и резко выдохнул его через ноздри прямо в свое мрачное лицо, отражающееся в столешнице полированного стола.
– «Шалаев!» – хрипло крикнул лейтенант, моментально открылась дверь, и перед ним встал навытяжку огромный сержант с маленькими глазками и бульдожьей челюстью на квадратном лице. Винтовка Мосина, которая висела у сержанта на правом плече, казалась детской игрушкой по сравнению с его богатырскими габаритами.
– Есть, товарищ лейтенант!
– Веди сюда этого колдуна.
– Есть, товарищ лейтенант! – сержант замешкался, переминаясь с ноги на ногу.
Бирюков моментально уловил этот жест и вопросительно посмотрел на сержанта.
– Что?
– Он, товарищ лейтенант, того, не ходит. Кончается он.
Бирюков привстал из-за стола и, безразлично глядя перед собой, произнес:
– Сюда его. В любом виде. Живым или мертвым. Сюда!
– Есть!
Захлопнулась за сержантом дверь, и подавленный следователь тяжело опустился на стул. «Дожать шамана! Дожать! Он у меня мертвым говорить будет, сволочь!» Золотые сокровища тундры сыпались сквозь пальцы Бирюкова, как речной песок, и жестокий северный ветер швырял этот песок вверх, к холодным звездам, висящим над Сейд-озером.
***
Искали шамана долго. Отряду чекистов пришлось три недели прочесывать тундру в его поисках, пока один из недовольных шаманом лопарей не продал его местонахождение за две бутылки водки – не ахти какая цена для самого большого в мире социалистического государства! Чекисты привезли колдуна в Ловозеро и приступили к работе. На вопрос: «Где, сволочь, прячешь золото?» шаман не отвечал, равно, как и не отвечал вообще ни на какие вопросы. Его морили голодом, не давали воды, лишали сна и тушили папиросы о голое жилистое тело цвета дубовой коры. А на теле том живого места не было от татуировок: рыбы, олени, непонятные никому иероглифы, диковинная, распростершая крылья на шаманской груди, черная птица и… свастики! Много свастик! Они покрывали оба плеча шамана иссиня-черным узором и две белоголовые змеи со злобными глазами выползали из этих свастик на колдовские ладони. Получалось, что колдун ни кто иной, как пособник фашиста-Гитлера.
Бирюков, возмущенный до глубины души всеми сложившимися обстоятельствами не выдержал и приказал произвести допрос с использованием воды и половой тряпки.
В подвальном помещении, где производились допросы обвиняемых, шамана положили спиной на стол и крепко-накрепко к нему привязали. Дюжий Шалаев взял грязную тряпку, разжал шаману зубы лезвием финки, и один конец тряпки вставил в глотку пособника империализма. Глаза шамана выражали первобытную дикость и полное непонимание происходящего. Вторым концом тряпки умелец-сержант закрыл шаману раздувающиеся ноздри. Потом медленно-медленно сержант начал лить воду на ткань. Тряпка все больше набухала водой, шаман пытался глотать, но ничего не получалось.
Бирюков на все это дело смотреть не захотел, поднялся к себе в кабинет и стал читать большую хвалебную статью о сталинском соколе – товарище Чкалове. По прочтении статьи следователь спустился в подвал и застал там такую картину: из носа и ушей шамана текла темная, похожая на вишневый ликер кровь, а Шалаев медленно-медленно продолжал лить воду на тряпку. Выражение лица Шалаева при этом было похоже на выражение лица пятилетнего ребенка, наколовшего на булавку гудящего майского жука.
– Отставить!!! – фальцетом закричал Бирюков, и удивленный сержант застыл по стойке «смирно» рядом с пускающим кровавые пузыри шаманом. Графин при этом он аккуратно поставил на край дрожащего от человеческих конвульсий стола. Графин сорвался с края, хлопнул об пол, и мелкие стеклянные брызги полетели на черный кожаный глянец бирюковских сапог.
– Шалаев, быстрее доктора сюда! Бегом!
Забухали по коридору грузные шаги. Лейтенант сорвал с лица шамана окровавленную тряпку и бросил на пол. С отвращением посмотрел на сведенное судорогой татуированное тело и громко выругался. Ему показалось, что он чувствует на себе чей-то внимательный и злобный взгляд. Следователь огляделся по сторонам – в комнате никого не было. Он машинально расстегнул, висящую на портупее потертую кобуру, вытащил револьвер и взвел курок, ставшими вдруг непослушными, пальцами.
Дверь резко открылась, и в комнату вкатился низенький толстый человек в белом халате, сопровождаемый запыхавшимся сержантом. В одной руке человек держал пузатый акушерский саквояж, а другой вытирал блестящие от жира губы. Когда доктор обедал, ни одна живая душа не рисковала его тревожить, а тут… Доктор бросил саквояж на пол и недовольно уставился на бездыханного шамана.
– А что, батенька, без этого совсем нельзя?! – доктор указал глазами на валяющуюся на полу тряпку – есть же множество более гуманных методов воздействия на человека, например – гильотина.
– Шутить изволите, Станислав Германович? А нам тут ваших шуток не надо! Нам нужно, чтобы вы, товарищ доктор, занимались своим делом и всячески помогали при помощи своего опыта и знаний выявлению преступных элементов и разной прочей сволочи! Сделайте же что-нибудь скорее!
Доктор заметил, что Бирюков держит в руке наган со взведенным курком, и рука эта дрожит мелкой дрожью.
«А ведь может и застрелить, сукин сын!» – подумал доктор и схватился за руку шамана. Немного подержал запястье, бросил, воткнул в свои, поросшие седым волосяным мхом, уши трубочки стетоскопа, а круглый металлический диск приставил к шаманской груди. Слушал доктор колдуна несколько минут, которые Бирюкову показались если не вечностью, то целыми сутками. Бирюков слышал, как стучит в груди его собственное сердце, и ему казалось, что оно сейчас вылетит наружу и запрыгает по скользкому кафельному полу, оставляя за собой причудливый розовый след.
Голос доктора вывел следователя из оцепенения.
– Мне кажется, батенька, что ваш колдун жив. Сейчас я сделаю ему укольчик, а вы, будьте любезны, его развязать, уложить на койку и не тревожить в течение последующего дня. Авось оклемается. Хотя, как говорится, на все воля божия!
Бирюков гневно посмотрел на доктора. Человек этот Бирюкову давно никакой симпатии не внушал, так как слыл вольнодумцем, и не был до сих пор расстрелян только лишь по причине своих исключительных профессиональных качеств, к тому же слуга Гиппократа представлял собой когорту «бывших», а Бирюков был убежденным марксистом-ленинцем и ярым атеистом. И ещё: за последние полгода, изучая архивные документы для служебного пользования, Бирюков проанализировал массу ценной информации. Ценность её состояла в том, что позволяла окончательно и бесповоротно разоблачить доктора, как агента немецкой разведки, и расстрелять. Оказалось, что родословная Станислава Германовича берёт своё начало от первых немецких поселенцев на русском севере. Предки доктора ещё при царе Петре Первом приняли российское подданство и навсегда осели в Немецкой слободе, что была ими построена в Архангельске. До 1914 года отец доктора Герман Карлович Литке имел один лесозаготовительный и два деревобрабатывающих завода, но сын почему-то решил стать врачом. Выучившись в Петербурге, он вернулся домой, а тут как раз грянула война. Герман Карлович скоропостижно скончался от сердечного приступа, и дело пришлось продать. Станислав Германович имел в городе множество клиентов, что помогало ему безбедно существовать и заводить весьма полезные знакомства. Одним из таких знакомых был хозяин экспедиторской конторы «Книпп и Вернер» – Ганс Книпп. Всё бы хорошо, но на контору обратила внимание служба военно-морского контроля (так в ту пору называлась военно-морская контрразведка). Основанием для повышенного внимания к мирным немцам послужил ряд событий, произошедших в 1916 году в Архангельске. В начале июля «по невыясненным причинам» произошёл пожар, который уничтожил большие продовольственные склады вместе с хранимым там провиантом. Затем полыхнула кабельная станция в Александровске, обеспечивавшая телеграфное сообщение между Россией и Англией. В октябре у двадцатого причала грохнул взрыв, который развалил на куски полпарохода «Барон Дризен», повредил «Рекорд» и «Earle of Farfor», снёс десятки жилых домов, шкиперские склады и близлежащую электростанцию. Погибло более тысячи человек, а 1166 получили ранения. В ноябре при аресте Ганс Книпп был застрелен в собственной конторе русским жандармом. Станислава Германовича арестовали и спустя несколько дней с извинениями отпустили на свободу за неимением улик.
В ноябре 1917 года доктор «всплыл» в Ловозере и никуда более не уезжал, разве что на рыбалку в тундру. И всё же мысль о шпионской деятельности Станислава Германовича не давала Бирюкову покоя…
Бирюков аккуратно поставил револьвер на полувзвод, зачем-то потер его о штанину и убрал в кобуру. Доктор облегченно вздохнул.
– Бога, как вы знаете, Станислав Германович, нет! А потому попрошу имя его более не упоминать, а то сами понимаете, что может быть. Шамана же вам лучше спасти, иначе после приезда московских товарищей нам тут всем не поздоровится. Ясно?
– Куда уж, батенька, яснее. Сделаю все что смогу.
Доктор достал из кармана халата чистый носовой платок, вытер красное одутловатое лицо и капельки пота, выступившие на лысине, потом раскрыл саквояж, порылся в его внутренностях и достал маленькую никелированную коробочку со шприцем и картонную коробочку с ампулами. Немного постучав по ампуле ногтем указательного пальца, доктор осторожным движением обломил ее головку и закачал в шприц прозрачное содержимое. Натренированным движением воткнул иглу в набухшую вену и, мягко надавив на поршень, вкачал в шамана искусственную, выросшую из белых безвкусных кристаллов, жизнь. Через минуту шаман открыл горящие звериным огнем глаза, разлепил запекшиеся губы и сказал одно единственное слово – «Дженга».
И вот теперь, когда из Москвы должны были прибыть в Мурманск посланники засекреченного спецотдела, все рушилось. Шаман умирал, так и не выдав местонахождение лопарского клада, а вместе с его смертью таяли надежды Бирюкова на сытую карьеру и перевод куда-нибудь на «Большую Землю». Действовать надо было очень быстро.
Пришел сержант и, глядя в пол, доложил, что шаман умер. Бирюков думать долго не стал – приказал труп положить на ледник, шаманскую одежду сложить в короб и запереть в кладовой, в книге учета покойника не отмечать, а о происшедшем начальству пока не докладывать. Посланники Москвы должны были появиться здесь со дня на день. Что такое «Дженга» Бирюков не знал.
ФЕВРАЛЬ 1935 ГОДА. МОСКВА
Александр Михайлович Соловьёв сидел у себя в квартире за массивным дубовым столом, на котором была разложена изрядно потёртая карта мира, пестрящая воткнутыми в неё флажками. В очередной раз, отхлебнув из небольшой фарфоровой чашки крепчайшего чая, Александр Михайлович упёрся взглядом в Северный Ледовитый Океан. Мысль о существовании древней полярной цивилизации давно уже лишила его покоя. «Как могло получиться – думал Александр Михайлович – что турок Пири Рейс еще в 1512 году составил карту мира и нанёс на неё Америку, Магелланов пролив и Антарктиду?! Ведь Магеллан отправился в первое кругосветное путешествие в 1519 году, а российские мореплаватели открыли Антарктиду спустя триста лет после этого фантастического турка! На карте Пири Рейса Антарктида была щедро испещрена горами и реками и совсем не имела ледового покрова! Тем же и отличался нанесённый им на карту Северный полюс! Турок во время всего своего плавания вёл дневник, в котором записал, что он составил эту карту на основе старинных рукописей из библиотеки Александра Македонского. Откуда появились такие знания в четвёртом веке до нашей эры? Кто эти таинственные картографы? Какие древние цивилизации существовали на противоположных полюсах земли? Как всё это соотнести с результатами моей экспедиции 1927 года?» Вопросов было много, и Александр Михайлович просидел за столом до трёх часов ночи в глубокой задумчивости, водя пальцем по карте и что-то записывая в толстый синий блокнот. В три часа ночи он выключил настольную лампу, разделся, лёг на диван и моментально заснул.
Телефонные трели Александр Михайлович услышал ровно в четыре утра. Ощущение было такое, словно маленькие металлические шарики рассыпаются внутри черепной коробки с оглушительным и отнюдь не мелодичным звоном. Александр Михайлович открыл глаза, вскочил с дивана и, на ходу протирая глаза, босиком прошлепал к столу. Сжав в руке черное обтекаемое тельце телефонной трубки, приложил ее к уху и сонно произнес: «Соловьев у телефона». На что голос на другом конце провода констатировал с едким сарказмом «У телефона? Это очень и очень хорошо, дорогой вы наш Александр Михайлович. Оденьтесь, пожалуйста, и выйдите во двор, Вас там уже ждут. Вы меня поняли?» Соловьев посмотрел в окно, увидел стоящую там «эмку» и ответил: «Да». В трубке глухо засмеялись, и тот же голос мрачно резюмировал: «Вот и отлично. Значит – до скорой встречи». Соловьев положил нагревшуюся в руке трубку на рычаги и, глядя на стоящий во дворе его дома блестящий автомобиль, произнес: «До скорой…»
Александр Михайлович вышел в коридор, надел ботинки на толстой рифлёной подошве, зашнуровал высокие кожаные краги, и неожиданно мягко, по-кошачьи, растянулся в шпагате. Встав на ноги, он взглянул на свое отражение в старинном зеркале с потрескавшейся кое-где амальгамой: из «зазеркалья» на него смотрел крепкий сорокалетний мужчина с обветренным лицом, на котором выделялись умные серые глаза и седая борода-шкиперка. Соловьёв улыбнулся сам себе и, отвернувшись от зеркала, проверил все девять карманов своей потертой брезентовой куртки. Убедившись, что все жизненно необходимые ему вещи находятся на своих местах, он двинулся на выход.
Соловьев подошел к машине и открыл дверцу. Шофер, пожилой мужчина с гладковыбритым лицом и надвинутой на самые глаза кожаной фуражке с маленькой красной звездочкой на тулье, кивнул головой и уважительно, низким голосом, прогудел:
– Здравия желаю, Александр Михайлович. Как, однако, спалось?
– Доброе утро, Егорыч. Спалось мне, однако, чудесно, если бы вы только не приехали в такую рань и не дали досмотреть мне интереснейший сон.
Шофер фыркнул в седые пушистые усы, с ехидцей взглянул на Соловьева и повернул ключ зажигания. Мотор тихо заурчал, ноздрей Александра Михайловича достиг запах бензиновых паров, и он невольно поморщился. Через несколько секунд «эмка» с форсированным двигателем неслась по улицам только еще начинающей просыпаться Москвы.
В кабинете на Малой Лубянке Соловьева ждали. Начальник девятого спецотдела при ОГПУ – НКВД* майор госбезопасности Сергей Анатольевич Бокун вот уже как целых два дня не находил себе места. Сам товарищ Сталин
вызвал его к себе на беседу. Речь на той встрече шла о многом и, в частности, о богатствах советского Крайнего Севера! Были богатства, которые находились в холодных недрах и ждали отважных советских геологов и рабочих, а были и другие, те, что схоронили от народа в непроходимых заполярных тундрах несознательные и чуждые элементы – шаманы. И шаманские богатства надо было во что бы то ни стало достать и пустить во благо трудящегося населения всей необъятной советской страны. Кроме богатств, наблюдалась в тех холодных краях странная болезнь: ни с того ни с сего люди становились совершенно неуправляемыми, говорили на непонятных языках и наречиях, бились головой о стену и совершали такие убийства, от чего волосы на голове вставали дыбом.
В течение часа лил с Бокуна холодный пот – ох и наслушался он от Иосифа Виссарионовича! Благо живой вышел. А когда вышел, стал думать и вызывать к себе в кабинет нужных людей. Надо сказать, что работа в направлении, на котором заострил свое внимание Иосиф Виссарионович, велась уже давно, правда, безуспешно. Товарищи из ловозёрского НКВД дело все на корню завалили. Первый посланный в тундру отряд чекистов в количестве двадцати трёх человек был лопарями полностью вырезан, а головы убиенных обнаружили потом жители близлежащего от Сейд – озера русского поселения насаженными на свежеобтесанные колья вблизи местного лопарского погоста. Глаза у покойных были вырваны каким-то острым предметом, а на щеках сделаны странные надрезы. Второй отряд чекистов, проплутав по тундре две недели, перебил десяток лопарей-охотников, а заодно с ними их жен и детей, и приволок в НКВД одного из местных шаманов, который, по докладам лейтенанта Бирюкова молчал как немой и тайн никаких выдавать не желал. Бокун решил отправить на Кольский полуостров свою экспедицию, состоящую не из двадцати человек, а всего из двоих. Проверенных.
Настенные часы в кабинете Бокуна показывали семь часов вечера. Пепельница была полна папиросных окурков, на краю стола сгрудились пустые стаканы из-под чая, а в центре стола лежала новенькая, исчерченная красным карандашом, карта Кольского полуострова. Над картою склонились две головы – одна коротко стриженая, с седым ежиком поредевших за годы революционной и классовой борьбы, волос; вторая – покрытая густыми и длинными вьющимися волосами, выдающая своего обладателя как анархиста – бакунинца или неисправимого романтика, хотя ни то ни другое правдой не являлось. Первая склонившаяся голова принадлежала товарищу Бокуну, а вторая – Александру Михайловичу. Обе головы о чем-то ожесточенно спорили, и красный карандаш, зажатый крепкими пальцами волосатой бокуновской руки, чертил и чертил хищные стрелы, пробивающие с разных сторон голубое тело Сейд-озера. Все Ловозерье, имеющее на карте вид почти правильной подковы, было обведено жирной замыкающейся чертой, при этом было видно, что карандашный грифель в этом месте под напором чекистской руки не выдержал и карту порвал.
– Вот вы, Александр Михайлович, как учёный-эзотерик и страстный исследователь Севера, объясните мне, что же такое эти самые сейды? Откуда они взялись?
– Всё просто, Сергей Анатольевич. Тысячелетия у лопарей Кольского полуострова существовало два религиозных культа, одним из которых являлся культ поклонения богам Верхнего и Нижнего миров, а другим – культ поклонения камням – сейдам. Кстати, многие лопари считают, что эти камни ни что иное, как окаменевшие шаманы-нойды. Вообще, как ни странно, поклонение камням до сих пор достаточно распространено во всем мире. Им поклоняются аборигены Австралии, в Африке, некоторые племена в Южной и Северной Америке, а также индусы.
– А не думаете ли вы, что все народы когда-то поклонялись камням?
– Именно так!
– И что же повлияло на возникновение такого культа на Кольском полуострове?
– Думаю, что в первую очередь влияние оказала сама матушка-природа: суровая и длиная полярная ночь, нескончаемый полярный день и, наконец, тундра с её огромным количеством озёр, болот и огромных гранитных валунов. Всё это вместе взятое очень сильно влияет на человеческую психику, приводя её к приступам, не поддающейся исследованию болезни, – меряченья.
– Да, вот ещё одна серьёзная проблема. Неделю назад в поселении рядом с Сейд-озером, озверевшие лопари, возглавляемые местным, как вы говорите, нойдом, чуть не вырезали специальный отряд госбезопасности, посланный на поиски этого шамана. Отряд этот был по счёту вторым…
– А что стало с первым?
– Головы бойцов обнаружили, насаженными на колья, рядом с шаманским кладбищем у Сейд-озера. Щеки были изрезаны, а глаза – мастерски вырваны. Я думаю, что это какой-то шаманский ритуал. Как вы думаете, Александр Михайлович?
– Вероятно. Мне бы хотелось самому взглянуть на эти головы.
– Очень скоро вы увидите своими глазами и шамана и всё, что он натворил. Так – мы говорили о сейдах. Что еще вы мне можете о них поведать?
– Само слово «сейд» означает любого рода божественность, и по всему Северу имеется очень много мест с корнем «сейд» в названии. В большинстве случаев сейд – это в первую очередь идол для поклонения, жервоприношения и колдования. По всему Заполярью много различных сейдов, как рукотворных – деревянных и каменных идолов, так и нерукотворных, созданных самой природой валунов, пней и коряг.
– Слушаешь вас, Александр Михайлович, и представляешь Кольский полуостров, прямо таки заваленный этими сейдами.
– Нет, Сергей Анатольевич, совсем не так. Христианские миссионеры, несущие веру в языческие саамские массы, хорошо позаботились об уничтожении идолов, в особенности рукотворных. Уничтожение это длилось в течении нескольких веков, но и сейчас в тундре можно найти рукотворные сейды.
– Интересно, как же они сейчас выглядят?
– Многие сейды представляют собой груду оленьих рогов, уложенных острыми концами вверх, но самый известный сейд – это всё-таки Куйва на Сейд-озере. Он находится в большом почёте у лопарей. Он стоит на северном берегу озера, где трещины в огромной скале образуют некое подобие человеческой фигуры.
– А как переводится слово «Куйва»?
– «Старик».
– Интересно… – Бокун расслабленно откинулся на спинку стула и, пристально глядя в глаза Александра Михайловича, спросил:
– Как вы думаете, Александр Михайлович, что в первую очередь нужно человеку в экспедиции по заполярной тундре?
– Крепкое тренированное тело, закалённый дух и трезвый расчётливый ум – не раздумывая, отчеканил Соловьёв.
– Это понятно, но я имел в виду несколько иные аспекты.
– Какие же?
– Аспекты, так сказать, человеческого бытия. Точнее – быта в суровых условиях Заполярного круга. Если у вас есть какие-либо определённые требования к снаряжению, провианту и средствам передвижения, мы, по возможности, готовы их удовлетворить.
– В первую очередь начну со средств передвижения – для экспедиции понадобятся лёгкие и крепкие нарты.
– Понятно – Бокун сделал пометку в своём блокноте
– Запас провианта: консервы, сухари, шоколад – для людей и пеммикан – для собак. Также нужна обувь, которая не натирает ног, удобна, тепла и крепка…
– Брезентовые лыжные сапоги вам не подходят? – перебил собеседника Бокун.
– Нет, Сергей Анатольевич, результаты полярных экспедиций показали, что брезентовые сапоги слишком тесные и жёсткие, а они должны быть просторными и тёплыми.
– Насколько я знаю, наша промышленность такой замечательной обуви пока не выпускает. Что прикажете делать?
– Ничего не прикажу, поскольку над вами командовать не поставлен. Я сам сделаю такие сапоги. Они будут иметь крепкую подошву и удобные широкие голенища.
– Широкие голенища – зачем? – поинтересовался Бокун.
– Чтобы можно было надевать сапоги на несколько пар тёплых чулок.
– Отличные идеи. Вы мне, Александр Михайлович, по возвращению из тундры, сделайте, пожалуйста, эскизы. Мы эти сапоги в производство запустим.
– Хорошо, Сергей Анатольевич. Буду рад способствовать развитию нашего обувного производства.
– Это всё?
– Нет. Серьёзные вопросы вызывают наши арктические палатки.
– Какие же?
– Дело в том, что палатки эти белого цвета, а для них более подходит цвет тёмный.
– Почему? – Бокун с интересом посмотрел на Соловьёва.
– Потому, что тёмная палатка будет поглощать солнечного тепла больше, чем светлая, следовательно, в солнечные дни в ней будет гораздо теплее, чем в белой.
– Действительно, всё гениальное – просто! – воскликнул Бокун, хлопнув себя по лбу широкой и жесткой ладонью – как я раньше об этом не подумал! Что нужно ещё?
– Нижнее бельё из тёплой фланели.
– Исподнее – не проблема. Обеспечим. Ещё?
– Оружие и патроны.
– Знаю, Александр Михайлович, что имеется у тебя дома американское ружьишко, так я тебе сам к нему патроны выдам.
Бокун выдвинул средний из трёх ящиков стола и выложил на стол четыре пачки оружейных патронов, затем, на секунду задумавшись, достал оттуда же тяжёлый массивный браунинг и положил рядом с патронами.
– А это – лично от меня. Пригодится.
– Спасибо – Александр Михайлович с благодарностью пожал Бокуну руку.
– Я ценю вашу предусмотрительность и надеюсь, что она обеспечит удачу будущей экспедиции, которая очень важна для страны. А сейчас ваша задача разобраться с шаманом и узнать, где эти туземцы спрятали свои реликвии и золото. Если надо, шамана берите в проводники, пусть послужит советской власти!
– А если он не пойдет?
– Жить захочет – пойдет!
– Против ваших аргументов, Сергей Анатольевич, я не могу выставить какую-либо защиту. Действительно, говорите вы совершенно правильно, а если шаман жить не захочет, тогда что?
Бокун исподлобья посмотрел на Александра Михайловича.
– Тогда – жить захотите вы.
– Весомо. Что еще поведуете, благодетель вы мой?
– Не надо ерничать, Александр Михайлович, так как дело вам доверяется государственной важности, и будьте любезны вести себя подобающим образом!
– Я весь во внимании.
Бокун удовлетворенно покачал головой.
– Вот что еще я хочу вам сказать: я вижу наш грешный мир также, как и вы. Мир – это огромная информационная система, подчиненная своим, мировым законам и правилам. Если эти законы узнать, то можно будет манипулировать действиями всех стран и народов. Победа в любой войне, даже с самым сильным противником, будет нам полностью обеспечена. Информация и ещё раз информация! Знаете ли вы, что в мире существует некое тайное общество, которое проповедует своё древнее учение и ведёт скрытую войну по тотальному завоеванию мира?
– Нет – ответил Александр Михайлович и потянулся к лежащей на столе коробке с папиросами.
– Так вот, ещё в доисторические времена существовала некая очень развитая цивилизация, которая по неустановленным причинам погибла. Общество этой самой цивилизации проповедовало коммунизм…
Соловьёв удивленно поднял брови.
– … да-да, не удивляйтесь, уважаемый, коммунизм. К тому же цивилизация эта обладала просто фантастическими техническими достижениями, такими, что нам и не снились!
– Неужели никого из них не осталось?!
– В том-то и дело, что очень немногие из них выжили и в течение десятков тысячелетий вынуждены скрываться в горах Тибета, Индии, Афганистана и – Бокун сделал небольшую паузу и продолжил – на Кольском полуострове!
«Я же предполагал это!» – подумал Соловьёв, а Бокун тем временем продолжал:
– Все научно-технические знания той цивилизации они хранят по сей день в глубокой тайне, которая тщательно ими оберегается.
– Почему же они не делятся своими знаниями со всем остальным человечеством?
– На то, уважаемый Александр Иванович, есть несколько причин, одной из которых является католическая церковь, возглавляемая Римским Папой. Церковь на протяжении всей истории её существования преследовала остатки этого древнего общества и почти всех их уничтожила. В настоящее время тайные агенты Папы пытаются найти и умертвить тех немногих, оставшихся в живых. Знаете ли вы, что египетские жрецы, к примеру, две тысячи лет хранили знания, полученные от людей, которые принадлежали к той исчезнувшей цивилизации?
– Нет. А какие секреты они хранили?
– Жрецы хранили законы планиметрии, монополию на гальванопластику и секрет электрической батареи! Вы, например, знаете секрет гибкого минерального стекла?
Соловьев отрицательно покачал головой.
– Вот и я не знаю! А хотелось бы.
– Если уж мы с вами, Сергей Анатольевич, начали такой интересный разговор, то я скажу вот что: мир, окружающий нас с вами, сотворён в полном соответствии с нашими собственными мыслями. Именно поэтому он так жесток и кровав.
– Неужели? – Бокун саркастично улыбнулся, закинул ногу на ногу и поудобнее устроился на стуле.
– Да, это так. В мозгу каждого человека имеются определённые состояния сознания, которые называются коренными предположениями.
– Это телепатические состояния сознания?
– Верно – телепатические. При помощи этих состояний вокруг каждого из нас образуется соответствующее физическое окружение…
– Но это же галлюцинации! – перебил Александра Михайловича Бокун – шизофренический бред!
– В принципе – да, но в настоящем времени это и есть наша действительность, законам которой мы подчиняемся и в рамках которой мы живём. Думаю, вам известно, что мир, в котором жили наши древние предки, существовал изначально в мысли.
– Да-а – протянул Бокун – вы, стало быть, отрицаете философию Гегеля и Фейербаха и говорите, что первична не материя, а – мысль?!
– Отчего же – улыбнулся Александр Михайлович – первична была материя – материя снов, из которой впоследствии и был создан весь этот мир. Могу сказать больше, британский учёный Джордж Мартин в течение тридцати лет занимался этой проблемой и вывел свою гипотезу так называемых «бункеров Мартина»: «Вселенная в целом может оказаться микроскопической частицей. Микроскопическая частица может содержать в себе целую Вселенную».
