Buch lesen: «Твои маленькие трагедии»

© Матвей Снежный, 2020

ISBN 978-5-0051-5671-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 0

Корнелия смотрит с отвращением на зарешеченное окно в огромной палате, где четырнадцать кроватей стоят впритык друг к другу. Железные решетки у изголовья, железные решетки на окнах, что не открываются полностью – в такое пекло невозможно даже проветрить помещение. Приходится слушать, как на кровати слева старушка в казенной пижаме кричит, что видела у Корни еду и требует поделиться. Девушка справа повернута спиной и смотрит куда-то в пустоту. Все койки заняты, кроме первой, что стоит к дверям ближе – говорят, что ровно сутки назад на ней умерла женщина и пролежала так несколько часов, пока санитары не соизволили что-либо сделать.

Родители говорили, что повезут Корнелию на просмотр нового помещения для филиала кондитерской. Девушка должна была что-то заподозрить, когда машина покинула окрестности Гротхена. Она должна была что-то заподозрить, пока ее вели между однотипных кирпичных зданий за высокой решеткой – но когда до нее дошло, что происходит, было уже слишком поздно плакать или кричать. Деревянная дверь захлопнулась, Арин прошептала короткое «Прости», а санитарки заставили Корни раздеться. Осмотрели ее так унизительно, что теперь еще несколько дней она не сможет нормально сидеть. У нее отобрали телефон, электронную книгу, документы и остатки наличности – все это будет лежать до тех пор, пока Корнелию не выпишут. Когда это произойдет – неизвестно.

Это все напоминало тюрьму больше, чем обычную больницу: закрытое отделение, можно выйти в крошечный коридорчик между палатами, который расширяется в середине – место, предназначенное для приема пищи, оснащенное двумя грубыми столами и рядом прибитых стульев. Можно выйти в убогий туалет без перегородок, где не было ни намека на уединение. Душевая открывалась только вечером – пациентки записывались, в какой последовательности идут мыться, без записи Корни не имела права даже принять душ. Единственной радостью оставался балкончик, на котором сидели курящие – гулять по территории запрещено: не те диагнозы, не то отделение.

Корнелия вздыхает. Полупрозрачный человек садится рядом, смотрит на нее и улыбается. Ему-то здесь весело – он может проходить сквозь стены и знать, где что происходит.

– Это наблюдательная. Или наблюдательская. Я не знаю, как правильно, – говорит он. – Они держат тут до месяца, чтобы понять, куда тебя дальше переводить.

– Замечательно, – цедит Корни и сворачивается на казенной кровати.

Спасибо, что постельное белье относительно чистое и пахнет хлоркой, а не чьими-то испражнениями.

– Они поведут тебя на первый осмотр скоро. Поговорят. Захотят знать, что с тобой не так. Может, даже таблеток дадут. Только выплюнуть не получится – следят.

– Помолчи, – фыркает Корни.

Возможно, что слишком громко – соседка справа ворочается и смотрит на нее. Мулатка. Скорее всего, метис – у нее каштаново-рыжие волосы, светло-зеленые глаза и довольно милые черты лица. Девушка улыбается.

– За что тебя?

– Я вижу тех, кого нет, – отвечает Корнелия.

– Я тоже! – улыбается соседка. – Меня зовут Беатрис.

– Корнелия, – выдыхает Флоренс. Соседка кажется нормальной. Относительно того, где они находятся.

– А ну тихо! – влетает озлобленная санитарка, и Корни съеживается.

Ей не хочется здесь находиться. Ей здесь не нравится. Ей не нравится ни зеленая краска, которой выкрашены стены, ни потертый деревянный пол.

Она не понимает, почему родители так с ней поступили. Неужели после той несчастной аварии они только и хотели, что навредить ей или куда-то спрятать? Она же никому не мешала. Она ничего не сделала.

Она не хотела садиться за руль в тот день, потому что ей было слишком паршиво, чтобы следить за дорогой. Она ненавидела Викторию, которую должна была возить по салонам и слушать ее едкие комментарии ко всему, и как назло – дочка Уордсона была слишком активна в тот вечер и Корни не заметила, что впереди несется какая-то дешевая легковушка. Она помнит глухой удар, темноту – и свет ламп, что разъедал взгляд, стоило открыть глаза. Виктория отделалась легким испугом. Корнелия – пережила клиническую смерть. А потом она начала видеть тех, кто уже мертв – и никто не верил, что это возможно. Даже собственная семья.

– Флоренс, за мной! – скомандовала тучная санитарка, нависнув над Корни. – Живо, тебе что, особое приглашение нужно? Пошла!

Девушка послушно поднялась и поплелась следом, разглядывая однотипные белые двери, за которыми находились кабинеты. Возле одного санитарка остановилась – внутри уже сидели какие-то люди.

Корни не захотелось заходить, но грубый толчок в плечо заставил пройти внутрь.

За столом сидела женщина лет пятидесяти – и справа от нее молодой мужчина с папкой в руках. Его лицо отчего-то казалось смутно знакомым, но Флоренс не могла вспомнить, где же его видела.

– Корнелия Флоренс, родилась тридцатого октября двухтысячного года. На что жалуемся? – начала женщина.

– Я? Ни на что, – пробормотала Корни, присев на краешек стула, стоящего ближе к двери. Безумно хотелось сбежать, но двери закрыты наглухо, да и документы отняли, не соврешь, что их кто-то украл.

– А вот семья так не считает. Визуальные галлюцинации, черепно-мозговая в анамнезе… Как выглядят те, кого Вы видите? – обратился к ней мужчина.

– Обычно они полупрозрачные и что-то говорят.

Корнелия не хотела отвечать на все вопросы. Каждое слово застревало комом в горле. Что им нужно? Доказать, что она больна? Но с ней было все в порядке. До того, как ей пришлось работать на Викторию – после окончания школы выяснилось, что поступить бесплатно она не может из-за недостатка баллов по результатам экзаменов, а платное обучение стоило так дорого, что родители не могли себе этого позволить. Корни до сих пор помнит, с каким мерзким чувством ей пришлось идти к Виктории, слушать ее комментарии (будто бы школьных лет недостаточно) и просить высокое жалование. Дочке Уордсонов было смешно – она могла продолжать сбрасывать негатив на неугодную девчонку, а вот Корни каждый раз садилась за руль и напоминала себе, что это ради того, чтобы стать дизайнером.

– Это агрессивные комментарии или уничижительные? – уточнила женщина.

– Нет! Они просто описывают то, что вокруг… Или говорят очевидные вещи, вроде того, какая сейчас погода, – зевнула Корнелия и села поудобнее.

– Вы давно их видите и слышите?

– Все началось после аварии. Я открыла глаза – и один сидел на кровати. Полупрозрачный.

– Хмм, – молодой врач перебирал какие-то бумаги и постоянно что-то записывал. Корнелия посмотрела на него – и едва не забыла, где находится.

Слишком красивый, чтобы быть реальным. Зеленые глаза, спрятанные за тонкой оправой очков. Светлые растрепанные волосы. Дорогая дизайнерская рубашка с золотыми запонками из последней коллекции, что прилагались в подарок при покупке костюма…

И тут Корни осенило. Черт, да это же Уильям Тейлор! Сними с него очки, сделай на несколько лет моложе, надень черную футболку – и вот оно, лицо с билбордов. Сын знаменитого дизайнера, у которого Корнелия могла бы проходить практику, если бы не звонок Виктории. Боже, теперь девчонка еще и знает, где ее личный водитель. В какой больнице.

Голова резко закружилась. Сознание отказывалось принимать происходящее.

Весь мир рушился по кусочкам.

Фоном звучали какие-то вопросы, которые Корнелия не могла разобрать – мысли звучали слишком громко. Теперь она потеряла все. Теперь у нее нет ни единого шанса на нормальную жизнь – и за это спасибо родителям, что сюда ее привезли. С отметкой о лечении ее не возьмут на нормальную работу. С помощью Виктории вряд ли хотя бы одна дверь в Гротхене откроется для Корнелия. Теперь даже последние друзья останутся в прошлом, Люк не посмотрит в ее сторону, никто не протянет ладонь… Потому что теперь нет Корнелия Флоренс. Есть «та чокнутая», «девочка из психбольницы» и «таких нужно изолировать от общества».

Перед глазами резко потемнело, дыхание сбилось. Корни слышала, что кто-то кричит, но она не знала, что это ее собственный голос. Резкая боль в плече едва не вернула реальность, но так же затянулась дымкой, как и все остальное.

– Уносите ее в палату, – последнее, что ей удалось разобрать.

***

– Не хочешь браться за нее, да? – усмехнулась мадам Стоун, захлопнув папку с документами. – Считаю, что это одна из форм шизофрении.

– По одним галлюцинациям судить глупо, – фыркнул Уильям, поднимаясь со стула. – Может, травма или посттравматический. Или вообще биполярное расстройство. Ее что-то триггернуло, но я не знаю, что. Видела ее? Какое-то воспоминание или осознание…

– Пока на транквилизаторах поспит, дальше – посмотрим.

– Хочешь ее два месяца тут держать? – усмехнулся Уильям. – Если я ее возьму, то переводом в мое отделение, сейчас забирать не буду. Своих пациентов хватает, еще твоих осматривать.

– Мне она тоже не очень-то нужна. Ты видел, что у меня только одна свободная койка? Поговори с комиссией, у тебя-то пусто почти.

– Сначала проведите исследования и пришлите мне результаты. Я вообще не обязан в этом участвовать, – поморщился Уильям.

Стоун была права – в первом отделении действительно пациентов находилось не очень много – человек десять от силы при вместимости в пятьдесят. Тейлор никого не задерживал, если видел, что лечение успешно или бессмысленно, да еще и порядки постоянно требовал изменить. Мистер Дюваль, главврач клиники, относился к Уильяму с какой-то отеческой привязанностью и часто шел на уступки, вроде разрешения оставлять при пациентах их вещи и технику, гулять по территории и не запирать палаты на ночь. Это раздражало почти всех врачей, кроме Джека Ричардсона, что работал психиатром в паре с Тейлором.

– Не хочешь – не бери, но я жду тебя на следующий осмотр. Может, все-таки передумаешь.

– Ладно, – процедил Уильям, покидая кабинет.

Витиеватые коридоры клиники напоминали о том, что здание давно требует ремонта, но в бюджете не выделяли достаточно средств для этого. Уильям пришел сюда три года назад – он был выпускником, его не брали в приличные клиники и единственное место, в которое согласились взять новичка – государственная разваливающаяся клиника с двумя корпусами на территории. Мистер Дюваль, который когда-то преподавал общую психологию, едва не визжал от счастья, когда понял, что смог заполучить в работники одного из лучших выпускников. Первое время Тейлор работал в четвертом отделении, под руководством Аннет Крон, но когда освободилось место в первом – Уилл получил перевод к Ричардсону. Смуглый мужчина казался очень строгим и серьезным, пока не выяснилось, что он выступает в ночных клубах как диджей, обожает красные кепки и в целом излучает столько позитива, что Уильям бы засомневался в его здоровье, если бы не знал, что это лишь акцентуация.

Тейлор старался не брать настолько юных пациенток, как Флоренс. Он понимал, что они могут слишком быстро привязаться к нему – и влюбиться исключительно из-за терапии, не более того. Они не могли увидеть в нем личность, как и сотни поклонниц, от которых он устал еще во времена работы в модельном бизнесе. Из-за этого в личной жизни и не складывалось ничего – за смазливой внешностью Уильяма скрывалась любовь к классической музыке, видеоиграм, трудам знаменитых психологов и сложный характер.

Чтобы его не узнавали, он начал носить очки, но и это не выручало. К счастью, с последней съемки прошло больше семи лет, поэтому все реже и реже кто-то мог понять, что перед ними мальчик с билбордов и обложек. Отец в свое время был против того, чтобы Уильям шел на психфак, но Эмили успела его уговорить, до того, как пропала без вести.

Эти воспоминания редко напоминали о себе – прежде чем идти работать с пациентами каждый психолог или психотерапевт должен пройти не менее ста часов личной терапии.

– Смотри, не пересчитай носом косяки! – усмехнулся Джек, заметив товарища еще в конце коридора.

– Что у нас сейчас по пациентам? – Уильям моментально вернулся в реальность из своих мыслей.

– Что, Стоун опять кого-то навязывает?

– Как ты угадал? – улыбнулся Тейлор. – Привезли к ней девчонку, мелкая еще совсем, из жалоб – галлюцинации и все.

– И ты, как верный рыцарь, прискакал ее спасать! Угадал?

– Нет! Я думаю, стоит ли вообще браться. Девочка кажется адекватной, пока не срабатывает триггер – во время беседы она что-то вспомнила, свернулась в комочек и закричала. Я предположил посттравматический, Стоун сходу шизофрению ставит.

– Ой, да дай ей волю – она всех будет галоперидолом¹ и электросудорожной² лечить! – рассмеялся Ричардсон. – Пациентку уже обследовали?

– Нет, она полчаса назад поступила. Родители заполнили документы и уехали, она, видимо, в ужасе от происходящего.

– Я бы тоже не радовался, если бы меня у Стоун закрыли! Честно, мне она в кошмарах снится! – Джек вздрогнул, демонстрируя ужас, который навевала коллега. – Мы с ней еще в прошлом году поругались на конференции, где она утверждала, что при лечении депрессий нельзя использовать антидепрессанты третьего поколения, видите ли не изучено. А то, что побочных действий меньше – так это не важно!

– Так что у нас с пациентами? – нетерпеливо перебил Уильям.

– Ну пойдем посмотрим, я же не ношу все бумаги с собой, – фыркнул Джек, покидая здание.

Первый корпус стоял на значительном расстоянии от второго, хотя их разделяла всего одна тропинка, окруженная мелкими кустарниками. Кто-то заботливо высадил хвойные деревья вокруг больницы, чтобы создать ощущение леса и покоя. Будто бы не за стенами белых кирпичных зданий ежедневно раздавались крики персонала и пациентов. Огромный забор, скрывающий территорию от посторонних, давно казался привычным.

Уильям молча прошел за Джеком в свой корпус и вздохнул спокойно. Голубые стены, которые он же и красил в прошлом году, встретили привычным молчанием. В это время у пациентов был тихий час – но они могли разговаривать, если не шумели. Молодая медсестра на посту улыбнулась Уильяму и сухо кивнула Джек, приветствуя.

– Сегодня у нас все спокойно. В женском крыле никого нового, в мужском – азиат, который называет себя Ханом. Пожилой, но очень милый!

– Спасибо, Рози. Подай-ка нам список пациенток в женском крыле, – Тейлор оперся о стену и протянул руку. Девушка молча вложила в нее листок.

«Сабрина Кросс, 29 лет, пр. диагноз – пограничное расстройство личности.

Джулия Велл, 25 лет, пр. диагноз – эндогенная депрессия.

Кия Ли, 30 лет, пр. диагноз – психопатия.

Аврора Бонн, 30 лет, пр. диагноз – аффективное расстройство неуточненное».

– Вау, да у нас курорт для интроверта! – рассмеялся Джек, заглядывая за плечо Уильяма.

– Ладно, посмотрим, что дадут тесты и анализы. Тогда и решим.

– Я была бы рада новенькой! – проворковала Рози. – Из местных пациенток только Джулия со мной разговаривает! Она очень милая, но часто грустная или молчит.

– Рози! Мы не можем дружить с пациентами! – фыркнул Тейлор, наклоняясь к медсестре.

– Вы – злюка! Бессердечная злюка! – девушка показательно отвернулась, но проследила, что листок со списком пациенток возвращен в нужную папку.

«Шел бы я лучше школьным психологом», – подумал Уильям прежде, чем закрылся в кабинете. Он не разделял восторги Джек и Рози.

Глава 1. Первые сомнения

« – Флоренс, ты права в переходе купила?! Я вообще-то опаздываю! – Виктория как всегда возмущалась, отвлекая Корнелию от вождения. – Либо поезжай быстрее, либо я убавлю твое жалование!

– Мисс Уордсон, мы не можем…

Девушка не успела договорить – ровно в тот момент, когда она повернулась к заднему сидению, перед авто резко затормозила дешевая легковушка. Вспышка, глухой звук удара – и все погрузилось во тьму.

Из темноты к ней тянулись прозрачные руки – десятки, сотни склизких и вездесущих ладоней. Они заполняли пространство, вытесняя воздух, сжимая горло Корни и заставляя ее хватать воздух ртом. Незнакомые голоса шептали: «Ты убила ее, ты убила ее. Твоя семья потеряет все, потому что ты не справилась с вождением. Ты не способна. Ты все сделала не так, Корнелия. У тебя нет шансов».

Сердце выбивало десятки ритмов и быстрые удары звучали в висках. Девушка пыталась убежать, но куда бы она ни ступила – прозрачные руки вылезали сверху и снизу, преграждая путь. Страх сменялся липким ощущением ужаса и безнадежности, внизу живота скрутился тугой комок. Почувствовав холодные касания в районе груди Корни закрыла глаза и сдалась. Голоса были правы. Она не справилась. Она все потеряла».

Корнелия испуганно подскочила в постели, сначала не понимая, где она и что происходит. Белая футболка прилипла к спине, покрытой холодным потом. Сбитое дыхание никак не хотело восстанавливаться, но постепенно девушка смогла успокоиться и выдохнуть.

Когда остатки кошмара развеялись, взгляд Корни остановился на ржавеющих решетках большого окна – все еще общая палата в психоневрологической больнице, все еще скрипучая кровать со старым матрасом и одна соседка у стены, шесть – по направлению к двери и одно пустое место. Еще семь кроватей напротив, застеленных или со сбитым постельным бельем – женщины разных возрастов просыпались, брали с собой полотенца и зубные щетки и медленно выходили в холодный коридор.

Корнелия сунула руку под подушку – нашла такой же набор для утренних гигиенических процедур, еще не распечатанный. Видимо, пока она спала, приходили родители и оставляли часть необходимых вещей. Когда Корни поднялась и проследовала за выходящими, то заметила, что медсестры открывали решетки, отгораживающие два умывальника у дальних палат, ближе к балкончику.

Только девушка хотела пойти чистить зубы в туалет, так как там никого не было, как одна из санитарок погнала ее в общий строй. Ожидание, казалось, тянулось мучительно долго, и вода была едва теплой, когда Корни опустила под струи руки и щетку. Долго умываться и чистить зубы ей не удалось – сзади также собиралась очередь.

Когда она вернулась в палату, у входа санитарки оставили два старых железных ведра, в которые бросили по таблетке хлорки – резкий запах ударил в нос, напоминая о худших обязанностях во время учебы – в школе часто оставляли мыть кабинет химии из-за неугодного преподавателю поведения, и ладони Корнелии часто покрывались ранками и трещинками, что не заживали по несколько дней.

Она была невезучей – то пробирку перевернет, то случайно устроит взрыв, то отвлечется на поющих птиц за окном – и все, эксперимент заливает парту, а мадам кричит так, что даже осколкам стало бы неловко или стыдно.

Пациентки, что лежали у дальних коек, поднялись за швабрами. Корнелия вздохнула. Она даже подумала, что могла бы помочь и вымыть пол самостоятельно – лишь бы отвлечься на что-либо, но одна из медсестер позвала ее за собой. Как всегда – по фамилии, никаких приветствий или намека на вежливость.

Девушку снова повели по короткому коридору после палат – где находились кабинеты врачей. В этот раз остановились у того, что посередине. Внутри пахло спиртом, немолодая женщина в латексных перчатках перебирала шприцы и пробирки. Белоснежная плитка на стенах была так вычищена, словно ее намывали каждые полчаса.

Корни и прежде сдавала анализ крови – поэтому ничего особенного для нее не произошло, стандартная процедура на несколько минут. Зачем это было необходимо делать в такой больнице – она не знала.

Появившийся прозрачный силуэт за спиной медсестры прошептал:

– Они знают, что у тебя нет туберкулеза и прочих болезней. Родители принесли твою карту. Но им нужно знать содержание гормонов в крови и вообще в каком ты состоянии.

Корни едва сдержалась, чтобы не спросить вслух, зачем же это необходимо.

– Ты ничего не видела, – хмыкнул силуэт и растворился.

Девушка вздохнула, тряхнула головой, отгоняя навязчивые мысли.

Медсестра внимательно посмотрела на Корнелию, прищурившись.

– Что-то не так?

– Нет, все в порядке. Просто еще не проснулась окончательно, – соврала она, чувствуя, как ее пытаются уличить во лжи.

– Бывает, – улыбнулась женщина, тут же забыв о подозрениях. Она заклеила простеньким пластырем свежую ранку на сгибе локтя Корни. – Все, можешь идти.

Санитарка тут же подхватила девушку и погнала быстрее в отделение. Флоренс поняла, что с ней церемониться никто не будет – обращение зависело от человека, большинство относилось к больным с неприкрытым отвращением. Когда она вернулась к палате, там, где находились столы, уже суетились пациентки – из крошечного окошечка в стене выдавали порциями завтрак. Склизкая субстанция в дешевой тарелке выглядела отвратительно, но кусочки сыра и батона радовали. Корни решила все-таки перекусить, взяла свою порцию и села в самом конце одного из общих столов.

– Ты здесь впервые, да? – усмехнулась девушка, сидящая сбоку. – Не верь никому. Слышишь? Не верь никому. Они будут говорить что угодно, лишь бы тебя здесь удержать.

– Я и не собиралась, – Корни повернулась к соседке. Ее лицо казалось смутно знакомым – темные короткие волосы, узкий нос, очки… Нет. Она не может вспомнить.

– У них везде есть глаза и уши. Они отмечают, ходишь ли ты завтракать, курить или мыться. Они все замечают и передают врачам.

– Спасибо, – улыбнулась Корнелия, так и не решаясь приступить к поеданию жижи. Пересилив себя, она поднесла ложку ко рту и проглотила немного. Это была манная каша, сваренная на воде, без добавок. Есть непривычно, но учитывая то, что весь предыдущий день Корни не съела ни крошки, ее желудок обрадовался и столь скудной трапезе.

Наконец, закончив с завтраком, девушка задумалась, чем же ей заняться дальше. Пациентки снова разбрелись по палатам – возле сестринского поста им выдавали лекарства, но для Корнелия все еще не было никаких назначений, несмотря на вчерашний инцидент.

Она прошлась по коридору, заглянула на крошечный балкончик, где собирались курящие – закашлялась от дыма и вернулась в палату. Единственное, что оставалось – погрузиться в свои мысли до обеда. А подумать действительно было о чем: например, какого черта в одном из отделений работает Уильям Тейлор и почему он все записывал, скоро ли Виктория узнает, где Корнелия на самом деле находится – и выпустят ли ее после этого вообще.

***

– Если тебе интересно, то Флоренс сделали анализ крови, завтра отправим ее к тебе на тестирование. Наш психолог в отпуске, ты единственный, кто может провести обследование, – усмехнулась мадам Стоун, доедая свой кусочек творожной запеканки.

– Разве я последний психотерапевт в этом учреждении? – фыркнул Уильям, так и не приступив к завтраку. Иногда мужчина с тоской вспоминал о том времени, что жил с отцом – там был личный повар, после блюд которого все казалось пресным. Попытки научиться готовить самостоятельно успехом не увенчались, поэтому Тейлор-младший чаще всего ел в столовой для персонала или заказывал что-нибудь на дом.

– Ты единственный свободный психотерапевт в этом учреждении. Заодно и развеешь свои сомнения в диагнозе – шизофрения у Флоренс, на фоне органического поражения мозга.

– Черепно-мозговая травма еще не говорит о таком варианте, – фыркнул Уильям. – Вы бы отправили ее хотя бы к неврологу.

– На днях будет плановый осмотр, не вижу смысла выписывать отдельное направление.

– Вы уже изучили ее медкарту? – продолжал напирать мужчина.

– Зачем? – Стоун чуть не подавилась последним куском запеканки. – Я не сомневаюсь в своих решениях, у меня опыт более двадцати лет. Шизофрения – и точка! Незачем мне в бумаги лишние лезть!

– Тогда позволите мне взглянуть? – упорство мадам начинало раздражать Уильяма, и уже из-за какого-то внутреннего бунта он захотел внимательнее изучить дело новой пациентки. В конце концов, ознакомление с чужими заключениями и прошлыми анализами не означает, что Тейлор переведет девочку к себе. Он посмотрит, сделает свои выводы – и просто выскажет все, что думает, комиссии, когда будут решать, на какой срок Корнелия Флоренс должна остаться на лечение.

– Можешь зайти после завтрака и утреннего обхода. Мои пациенты точно не убегут, – усмехнулась женщина, поднимаясь со стула. Она так и оставила тарелку на бледно-желтом столе, и Уильям мог наблюдать только то, с какой скоростью Стоун спешит вернуться в отделение – будто бы она действительно начнет работать, а не просидит в кабинете большую часть дня, изображая бурную деятельность, после чего отправиться домой и будет смотреть дешевые шоу для домохозяек бальзаковского возраста.

Тейлор устало вздохнул и прикрыл глаза.

Из-за огромных окон солнечный свет мягко окутывал столовую. Шелест листьев звучал так отчетливо и близко, казалось – протяни руку и пальцы погрузятся в зеленое марево крон. Безоблачное летнее небо напоминало о тех славных деньках, когда мама ухаживала за садом, а маленький Уильям помогал ей, передавая крошечные коробочки с семенами редких цветов. Воздух наполнялся сладостью – и весь мир казался нежным, безобидным и прекрасным, а белые мотыльки – посланниками чудес и будущих приключений. Красные и белые розы сплетались, как плитка на полу столовой – и у Уильяма была личная страна чудес. Сейчас, открывая глаза и глядя на голубые стены помещения, он улыбался, переполненный теплыми воспоминаниями и чувствами.

Может быть, он зря отказывался сразу забрать пациентку к себе – профессиональное чутье подсказывало, что мадам Стоун ошибается ввиду своих застарелых взглядов. Еще двадцать лет назад она могла бы спокойно объявить подобное заключение сразу, наполнить организм пациентки транквилизаторами и нейролептиками, а затем наблюдать, как ослабленное тело цепляется за затуманенное сознание, и послушная куколка спит и живет по строгому расписанию. К сожалению, большая часть коллег была бы с ней солидарна – кроме тех, кто совсем недавно начал работать.

Сейчас же лекарства изменились, исследования шагнули дальше, методы стали точнее – но все еще было слишком хрупким, чтобы говорить о большом продвижении. Схожие симптомы порхали между разными диагнозами, и врачу часто приходилось основываться на словах пациента и однотипных ответах или шкалах – далеко не все можно подтвердить анализами, исследованиями или функциональной диагностикой. Какие-то признаки выделялись сразу – повышенная мнительность, агрессия, неконтролируемые движения вроде тремора… Но Уильям как никто понимал, что его наука слишком молода и плохо развита, чтобы говорить о редких ошибках.

– Здесь свободно? – молодая девушка в белом халате улыбалась, держа поднос с завтраком в руках. Уилл не сразу понял, что она обращалась к нему.

– Да, я уже ухожу.

– Вы же Уильям Тейлор, да? Психотерапевт из того скандального отделения? – она все еще продолжала улыбаться, хотя было что-то отталкивающее в миловидном лице. То ли тяжелый взгляд, наполненный желчью, то неестественность улыбки и слишком слащавый тон. Девушка накручивала каштановую прядь на палец, пытаясь кокетничать. Если бы Тейлор не был связан с психологией – он бы повелся, но чувствовал только отвращение к подобной наглости.

– Да. Прошу прощения, но меня ждут пациенты, – завтрак Уильяма так и остался нетронутым.

– Меня зовут Лина Марс. Я новенькая медсестра в пятом отделении. Буду рада, если заглянете к нам!

– Конечно, – дежурная улыбка, вместо тысячи слов.

Тейлор вздохнул спокойно только покинув столовую. Девушка отчего-то показалась очень неприятной, хотя ничего отталкивающего не сказала. Отогнав сомнения, мужчина медленно прошел по коридору и остановился у лестницы. Он мог прямо сейчас подняться за делом Флоренс или вернуться позже, закончив со своими пациентами… Но ведь их было не так много, да и в их лечении он не сомневался.

В конце концов ощущение, что что-то важное скрывают от него, победило – и Уильям поднялся к нужным дверям. Открыли ему не сразу – подобные отделения имели ряд замков как внутри, так и снаружи – и действительно больше напоминали тюрьму, нежели лечебницу. Санитарка кивнула Тейлору, пропуская его вперед. Только здесь в глазах младшего персонала порой читалось обожествление докторов и раболепие, что исчезало сразу, как те уходили.

Стоун как будто ждала его прихода с самого начала – потертая картонная папка уже лежала на ее столе, поверх всех бумаг. Заполняя очередные ведомости, она не забыла оставить документы для Уильяма поближе к выходу – чтобы он мог их забрать и больше не отнимал у нее время. Мужчина сухо кивнул ей, не вступая в очередной спор, забрал драгоценную папку – и поспешил вернуться на первый этаж.

Отчего-то сердце стучало как бешенное, словно Тейлор делал что-то противозаконное.

К счастью, утром коридоры были пусты – все доктора совершали обходы в своих отделениях, новых пациентов еще не привозили, а сонные дежурные не открывали двери посетителям. Уильям устроился на подоконнике, поглядывая на огромные часы, что висели над окошком справочной – есть примерно полчаса, чтобы поверхностно ознакомиться с делом, а подробности он прочтет уже в своем кабинете к вечеру.

Смятый листок из «скорой» лежал в самом начале.

«Повод: ДТП, столкновение автомобилей, пострадала девушка восемнадцати – девятнадцати лет.

Диагноз: ЗЧМТ, сотрясение головного мозга; ссадины на лице, обоих предплечьях, руках. Возможно перелом ключицы (?); потеря сознания.

Жалобы: -.

Анамнез: со слов очевидцев находилась за рулем легкового а/м, произошло столкновение с другим а/м. Следы крови на лобовом стекле, рвота, очевидцами вызваны экстренные службы.

Объективно: Общее состояние тяжелое, сознание отсутствует, по шкале Глазго = 8…».

Уильям пробежался взглядом по строкам, не дочитывая – далее были подробно описаны мероприятия, направленные на реанимацию, упоминание клинической смерти, реакции тела на раздражители…

Первые страницы повторялись, но на одной из них он заметил крошечную надпись, что подтверждала сомнения – «незначительное уменьшение гиппокампа относительно нормы»³.

Подробного результата МРТ головного мозга Уильям почему-то не нашел, хотя в карте определенно должно было быть более цельное заключение. Тейлора интересовало состояние коры головного мозга – только так он мог полностью подтвердить то, что мадам Стоун ошибается и спасти Флоренс от ложного диагноза и некорректного лечения, что может испортить ее психику, а не сохранить. При шизофрении изменения были бы неизбежны и сразу заметны.

Мужчина еще раз глянул на часы, сунул папку под руку и направился в свой кабинет.

В голове медленно приживалась мысль о том, что взять новую пациентку – не самая дурная идея. Чувство справедливости у Уильяма было развито куда лучше, чем эгоизм или самолюбие. Да и помогать другим он любил куда больше, чем заботиться о собственной репутации или чувствах.