Четвёрка в квадрате

Пролог

Если в главном повезло… остальное дано, чтобы оттенять главное…

После знакомства со старцем моя жизнь разделилась на два временных отрезка: до встречи с ним, где я – живой, независимый индивид со своими чувствами, желаниями и ошибками, и после, где я – безмолвный заложник чужого алгоритма, встроенного в мой возбуждённый мозг. Я знала, чтó меня ожидает в ближайшем будущем. Мне указали путь, и я шла по нему, как по длинному, узкому коридору, в котором не было других дверей. Далеко впереди маленькой, яркой точкой маячил свет, и я знала: там выход – и уверенно двигалась к нему в надежде побыстрее выбраться из темноты. Я безоговорочно приняла правила игры, навязанные мне извне, и, переставав размениваться на сиюминутные удовольствия, устремилась к тому будущему, о котором всё знала. Месяцы, дни, часы, словно цветной калейдоскоп, складывались в причудливый математический узор, в красивую длинную формулу, ведущую меня к неизбежному и знаменательному событию. Моя жизнь приобретала буквенно-цифровую направленность, имевшую свой временной предел и свою конечную дату… Дату его рождения. А дальше? Дальше – неизвестность. А пока тщательно спланированный алгоритм жизни, как метроном монотонно отстукивал дни, ожидая рождения нового человека.

28 июня 2000 г.

– Люблю его! И могу кричать об этом на весь мир! Он – моя вторая половинка! Умный, нежный, сексуальный… да он просто красавчик! И только мой! Спасибо тебе, Господи! Дождалась и я своего счастья!

31 августа 2000 г.

– Дорогой, может, тебе ещё подумать?

– Подумать? Ань, да ты за два месяца нашего совместного проживания пять раз предложила мне жениться на тебе. Считаешь, я этого не заметил?

– То есть я тебя тороплю?

– Нет, что ты! Тебе определённо это кажется.

– А вдруг за месяц до свадьбы мы раздумаем жениться?

– Я не раздумаю. Я согласен жить с тобой всю оставшуюся жизнь и умереть в один день. Как в сказке.

– Может, не будем торопиться со свадьбой?

– Хорошо, не будем. Девушка, перенесите дату регистрации с 20 сентября на 1 октября. Так подойдёт, милая?

1 октября 2000 г.

– Анна, вы согласны стать женой этого мужчины?

– Да, согласна!

– А вы, Игорь, будете любить Анну и в горе, и в радости?

– Да, буду! Я люблю её и буду любить всю жизнь!

1 октября 2000 г., 19.00

– Горько! Раз. Два. Три. Четыре. Пять…

26 октября 2000 г.

– Милый, похоже, я беременна! Прикинь! С днём рождения тебя, любимый!

– Да ладно! Анька, это правда?! Я люблю тебя, моя девочка!

28 ноября 2000 г.

– Я понимаю, музыка Моцарта улучшает мозговую активность человека и формирует мозг малыша, но хочется слушать рокеров: Диану Арбенину, Земфиру, БИ-2 наконец. Классика, играющая целый день, – это же возврат в прошлый век, а хочется вдохнуть свободы, независимости, жизни наконец… Да… И купить просила свежую клубнику, а не замороженную вишню. И это, заметьте, не каприз, сбалансированное меню для ребёнка.

31 декабря 2000 г.

– Ну нет, белое платье нынче мне ни к чему! Какая из меня снежинка? Берём жёлтое и вкатываемся в Новый Год колобком.

9 января 2001 г.

– С днём рождения, Анька! Подарок под подушкой! Нашла? Как, вырвало? Это же твои любимые духи.

20 апреля 2001 г.

– Дорогой, ты точно этого хочешь? Не лучше ли нам пока не знать пол наших детей? Твоими стараниями мы и так становимся счастливыми обладателями двойни. Аист в панике: как доставить два пакета за один раз?

– Аня, решили, что идём, значит, идём. Узнаем и начнём придумывать имена «парочке простых и молодых ребят».

– А если девчат?

– Тогда предлагаю сразу придумать имена по всем трём раскладам. Например, Маша-Даша – если две девочки; Паша-Саша – если два мальчика, а в третьем случае, где мальчик-девочка, вариантов тьма. Записывай: Маша-Паша, Маша-Саша, Даша-Паша, Даша-Саша, хотя вариант Паша-Саша тоже имеет право на существование. Александра – красивое девичье имя.

– Любимый, а может, пока без имён, а?

– Ань, сама сказала – сегодня УЗИ. Я сорвался с работы, примчался в больницу и – бац! – нарываюсь на непонимание. Вместе решили: как только уточним, кто живёт в животике, с той же минуты начинаем любить детишек предметно.

– А без имён ты не понимаешь, любишь их или нет?

– Люблю, люблю. Просто с одним индивидуумом ещё можно говорить как-то неопределённо, пользуясь словом «ребёнок». А как с двумя? Ребёнок мой и ребёнок мой? Как мне с ними разговаривать? Все три варианта называть: мои сыночки, мои девочки или мой сыночка и моя дочурка?

– Всё, всё, уговорил. Наша очередь. Заходим.

Я первой влетаю в кабинет, муж – за мной.

– Добрый день, проходите. Вижу, папа решил увидеть своих деток на экране?

– Скорее, папа решил узнать, сколько пацанчиков у него будет, – отвечает Игорь, двигаясь ближе к монитору.

– Сейчас всё узнаем. Мамочка, ложитесь на кушетку. Папа, наверное, мечтает о двух мальчиках?

– Согласно теории вероятности, 67% на мальчика – хорошая ставка.

– Тогда смотрим в монитор, молодой папочка. У вас девочка и… девочка.

– Как? Это точно? – от неожиданности я подскакиваю на кушетке.

Игорь замирает у экрана, словно каменный идол.

– Точно две девочки. Значит, мальчик будет в следующий раз, – говорит женщина, тыча пальцем в монитор.

Игорь, всё ещё не веря, вглядывается в экран, пытаясь в двух прилепленных друг к другу комочках рассмотреть маленьких человечков.

– Дорогой, не переживай, мальчик будет в следующий раз, – смеясь, повторяю я слова доктора, выводя мужа из оцепенения.

– В следующий раз, говоришь, Анька? Ловлю на слове. Ну как так – две девочки? Посмотрите ещё раз. Среди двух младенцев – и нет пацана?

– Две хорошие, здоровые девочки. Да вы счастливец! Все папы хотят мальчиков, зато потом дочек любят больше. Так и у вас в карточке написано – монозиготные близнецы, вот посмотрите, – женщина приблизила медкарту к лицу Игоря, показывая запись. – А это значит однояйцевые, они как правило однополые и похожи друг на друга. Чему тут удивляться – наука. С ней не поспоришь. Так смотрим в экран… Да, срок шесть месяцев. Через три месяца у вас пополнение. Поздравляю.

Когда мы вышли из кабинета, на Игоря было больно смотреть.

– Я тебе говорила: давай оставим всё, как есть. Вот к чему приводит мужское упрямство… – весело тараторила я.

– Значит монозиготные, – повторил Игорь по слогам только что услышанное слово. – Знаешь, Ань, а я рад. Правда, рад. Я так сильно люблю тебя и девочек буду сильно любить. Они будут такие же красивые и умные, как ты.

– Одна будет похожа на тебя.

– Смею напомнить, что у нас монозиготные близнецы, а это означает, что они будут одинаковыми и похожими на тебя.

– Хорошо, хорошо! Договорились – на меня!

Две девочки… Вот это да! Я сама была в недоумении: а как же миссия стать матерью Распутина? Он что передумал? У меня же должен был родиться мальчик! Ну хотя бы один.

20 апреля 2001 г., 16.00

– Мам, привет! У меня новость. УЗИ показало, что у нас будут две девочки. Игорь в непонимании – радоваться ему или горевать. Принимаем все варианты имён на рассмотрение. Папу порадуй двойным женским пополнением. Люблю вас.

20 мая 2001 г.

– Ни одного мальчика, две девочки и один крест. Придётся плавить металл и делать из одного два поменьше. И при крещении надеть девочкам на шею – пусть маленький, но свой собственный крестик. Остаётся узнать, где могут сделать нечто подобное. Ещё нужно купить пару золотых цепочек – тоненьких, девичьих и две красивые упаковочные коробки. Так что с утра, девочки, – втроём на шопинг!

22 мая 2001 г.

– Мам, слушай, мне тут в ювелирную мастерскую надо заскочить. Хочу переделать одну вещицу. Сходишь со мной? Потом в кафе посидим, поговорим. Нет, не завтра, конечно. А когда ты можешь? В пятницу? Давай в пятницу. В обед подходит? Всё, договорились.

25 мая 2001 г., 8.00

– Игорь, сегодня мы с мамой решили прогуляться по городу, так что тебе придётся идти обедать в кафе, где ты сможешь поглазеть на представительниц прекрасного пола в прекрасной форме.

25 мая 2001 г., 9.00

– Привет, мам. Да, всё в силе, приезжай. Я по интернету пробила адрес мастерской. Нашла поблизости, пешком дойдём. Погуляем, поговорим.

25 мая 2001 г., 9.15

– Что за шум, девчонки? Давайте без ссор, вы же сёстры. По крестику достанется каждой. Сегодня всё и решим.

25 мая 2001 г., 9.45

– Мам, предлагаю выпить по чашке чая в городе. Я угощаю.

– Ну, если так, то диета откладывается. Глупо отказываться от дармового угощения.

– Это да. К тому же когда нам ещё удастся посидеть в кафе вдвоём?

25 мая 2001 г., 10.15

– Дом точно наш – номер тридцать пять. Вон и вывеска – «Ювелирная мастерская», – сказала я, заметив нужное название на стене дома.

– Аня, осторожно, плитка на крыльце ходуном ходит. Не оступись.

– Да вижу я. Перешагну.

– Тут и дверь без фиксатора, как в сарае: распахивается настежь, пока о стену не ударится. Разруха какая-то, словно в 90-е попали. И цвет стен… Кто сегодня красит в салатовый?

Я молча киваю головой, соглашаясь с этим утверждением, захожу внутрь. В глубине комнаты вижу плотного мужчину в очках и в сером халате, сидящего за стойкой, и прямиком иду к нему.

– Здравствуйте. У меня появилась одна идея, – издали начинаю я. – Но я быстренько вам её изложу, а вы подскажите можно ли её осуществить в кротчайший срок.

– Слушаю вас, – оживляется мужчина лет шестидесяти, буравя меня взглядом.

Холодок пробежал по моей спине, но я начала:

– Мне по наследству от бабушки достался крестик, – говорю я, смотрю на маму, вижу на её лице недоумение, но продолжаю: – Так вот, я хотела бы переделать его на два поменьше и посимпатичней. Для двух девочек. Металл не драгоценный – то ли медь, то ли латунь, но он мне дорог как память. Вот, взгляните. Возможно ли это? И если возможно, то сколько будет стоить такая переделка?

Я протягиваю крестик ювелиру.

– Тяжёленький… на два маленьких точно хватит. Сейчас принесу каталоги. Посмотрите, полистайте, выберите форму. Мы по эскизу заказчика не делаем, только типовой. А как выберете, цену и согласуем. Металл – точно не золото и не серебро, непонятный какой-то, так сразу на глаз и не определишь. А где вы его взяли, говорите?

– По наследству достался. Из бабушкиной шкатулки, вместе с бусами хранился.

– Да, да, у бабушки. Если судить по весу, то вам вот такая форма подойдёт, – говорит он и тычет пальцем в лист каталога.

Дядька меня определённо напрягает, но я стараюсь не показывать волнение, боясь выдать ценность креста. Крестики на картинке действительно красивые – лёгкие, девичьи. Они мне нравятся.

– Очень симпатичные. Если на два хватает, то сразу и оформим заказ.

– А вы не хотели бы узнать, из какого металла ваш крест? Я мог бы помочь. У меня сын биолог.

– Нет, его ценность измеряется другим – памятью.

– Ясно. Завтра к вечеру постараюсь сделать. Работы здесь немного: растопить да в готовую форму залить.

– А можно сегодня? Очень нужно.

– Нет, сегодня не успею: заказов много.

– Жаль. Тогда я поищу другую мастерскую. Мне нужно именно сегодня.

Я протянула руку за крестом.

– Подождите. Я постараюсь. Всё будет готово часам к четырём, ну, может четверть пятого. Но стоить это будет дороже, вы же понимаете? Двойной тариф.

– Да, конечно понимаю, оформляйте заказ. Я оплачу вперёд, чтобы без обмана.

25 мая 2001 г., 12.20

– Что ни говори, но грушевый штрудель – всё же прекрасная вещь. Но до контрольного взвешивания больше ни грамма теста.

25 мая 2001 г., 13.30

– Нет, мам, я не устала. Давай прогуляемся по набережной. День-то какой хороший, солнце, небо, воздух… По магазинам? Ну хорошо, пойдём по магазинам. Мне бы ювелирку ещё посмотреть.

В ювелирном отделе сегодня огромные скидки, толпы народа около витрин, толчея у кассы. Из магазина выходим без покупки. Но мама не расстраивается, она затаскивает меня в следующий бутик, подвернувшийся нам по ходу движения. Это магазинчик с одеждой. На входе висит огромный жёлтый плакат. «Скидки 50%».

– Быстро брошу профессиональный взгляд на то что устарело и двинем дальше, – заверяет она меня, и, не дожидаясь ответа, проскальзывает внутрь.

Я пыхчу от недовольства, но иду следом, потому как времени вагон, хотя точно знаю, что этот магазин далеко не последний.

25 мая 2001 г., 15.40

В следующий магазин, мы зашли уже с кучей пакетов. Я, не особо перемещаясь, сразу села на кушетку у входа. Мама же в секунду растворилась в мире платьев, блузок, кофточек и юбок. Девушка продавец предложила мне чаю, от которого я любезно отказалась, хотелось просто посидеть в холодке, а никак не подогревать себя ещё и изнутри. По сути мы уже час двигались в сторону мастерской до которой оставались считанные метры, и скоротать оставшееся в прохладе кондиционера время было в разы лучше, чем сидеть в душной и тесной мастерской.

– Мам, уже четыре, – подала голос я, глядя на часы. – Пора забирать заказ. Не терпится уже посмотреть, что получилось.

– Пойдём, конечно, но думаю, он не сделал, – отозвалась она, вынося из примерочной груду одежды, которую тут же сунула продавщице в руки. – Не подошло, – коротко сказала она и направилась к выходу, подхватывая на ходу пакеты с покупками, купленными ранее. – Думаешь я не понимаю, почему мы уже целый час гуляем по магазинам в этом направлении, – подчёркнуто холодно объявила она, выходя на улицу. – Ты торопишь его, дёргаешь. Он состряпает сейчас как попало, а мы потом будем ходить по сто раз переделывать. И чего ты вцепилась в этот крест? Завтра бы забрали… Не понимаю, чего упираться, если ценности в нём ноль. Теперь мотаемся туда-сюда. Ноги топчем. И вообще, мы с папой золотые крестики девочкам хотели подарить, а не эти латунные. Осторожно, Аня, плитка!

– Держи меня, мам!

Я, растопырив руки, балансировала на плитке, пытаясь удержаться на ногах. Открывшаяся дверь ударом в живот отбросила меня к стене. От боли я присела.

– Я же говорила, что он прохвост! – кричала в телефон рыжая женщина. – Да точно говорю – вес меньше, на грамм минимум. Подожди… Похоже, я девушку ударила дверью. – Рыжеволосая подскочила ко мне. – Извините, я не заметила вас. Дверь вроде легонько толкнула.

Женщина тянула меня за руку вверх, но боль в животе сгибала пополам, не давая разогнуться. Я крюком повисла на руках двух женщин, поднимающих меня с плитки. По ногам побежала жидкость – прямиком в туфли.

– Мам, мне надо в больницу… что-то не так… Внизу мокро. Воды, наверное, отошли.

– Извините, я не заметила вас. У меня тут муж на машине. Мы вас подбросим до роддома.

Боль снова резанула живот. Я сжалась.

– Мама, иди, забери крестики. Они мне нужны. Иди быстрей, – выпалила я в отчаянии.

– Я не могу оставить тебя в таком состоянии.

– Я никуда не убегу, – выдавила я из себя.

Следующий приступ боли вызвал короткий паралич. Говорить я не могла, я хватала ртом воздух как рыба, стараясь не заорать во всё горло. Чьи-то мужские руки подхватили меня и с силой втолкнули в автомобиль.

25 мая 2001 г., 15.50

– Анечка, ну, как ты? Уже подъезжаем.

– Мама, ты забрала крестики? – отдышавшись, спросила я.

– Когда? Подогнали машину прямо на тротуар, тебя сунули в салон, у меня куча пакетов, я туда же заскочила, – в подтверждение своих слов, женщина стала перекладывать вещи из одного пакета в два других, уменьшая их количество.

– Нужно вернуться. Мне уже лучше.

– Куда? Мы подъехали к больнице. Я заберу их вечером или завтра утром.

– Они могут потеряться, – нервничала я. – Их нужно забрать сейчас… Мама, дай мне телефон… мне надо позвонить Игорю.

Боль стрельнула в животе словно ко мне приложила кабель под высоким напряжением. Потом снова и снова. Что-то слишком часто. Укус губ. Мычание. Испарина. Снова укус, мычание, испарина.

– Мама, набирай, – шипела я сквозь зубы.

– Сейчас.

– Алло, Игорь. У меня, похоже, воды отошли и схватки начались… Приезжай. Да, раньше времени, но теперь уже ничего не изменить… приезжай в четырнадцатую больницу на Волгоградскую. Ты мне нужен. Постарайся побыстрее.

25 мая 2001 г., 16.30

Без схваток я выглядела вполне дееспособным человеком и могла передвигаться самостоятельно и вертикально, поэтому без посторонней помощи, правда в сопровождении медсестры, я вышла в коридор.

– Привет, дорогой, всё так не вовремя началось… У меня к тебе огромная просьба: возьми у мамы квитанцию и забери заказ. Это недалеко от нас, на квитанции адрес написан. Я отдала в мастерскую переделывать свой крестик, который носила на цепочке… помнишь его? Так вот, из него должны были сделать два – для девочек. Я не успела их забрать. Это не простой крест… это крест… – не договорив, я обернулась к медсестре, ожидавшей меня около дверей. – …в общем, человека из моих видений… ты же помнишь его… Он мне сам место указал, где его найти. Я потом нашла его. Извини, что не рассказывала тебе об этом раньше. Всё собиралась, слова подыскивала… В общем, крест защищает того, на ком надет. Хорошая помощь при родах. Смотри, не перепутай, их теперь должно быть два. Мастер там ушлый, обмануть всех норовит… не будет отдавать – силой забери. Металл креста необычный – камень, из которого его выплавили, из космоса прилетел… Потом подробно всё расскажу.

От боли я согнулась. Укус, мычание, испарина. Укус, мычание, испарина.

Игорь страдальчески смотрел на мои мучения, пытаясь подвести к лавочке, чтобы усадить.

– Всё, всё, уже лучше. Поторопись, дорогой, пожалуйста. Подожди, поцелуй меня. Я буду ждать тебя, – простонала я, снова сгибаясь пополам.

– Всё, роженице пора на осмотр, – объявила медсестра.

– Я люблю тебя, Аня. Я заберу их, если это так важно для тебя. Я скоро… Я быстро вернусь.

– Я тебя тоже люблю. Мне повезло, что из всех врачей в мире я тогда попала именно к тебе.

Игорь в замешательстве остановился у дверей. Я медленно разгибаясь, прошептала: «Поторопись, любимый. Я жду тебя».

25 мая 2001 г., 16.50

– Схватки участились, она рожает. Срок семь месяцев, младенцев двое. Девочки. Это хорошо – головки меньше, рожать легче будет. Со второй придётся повозиться: сил на двух редко у кого хватает.

25 мая 2001 г., 17.00

– Мама!!! Господи, больно-то как!

– Давай, девонька, толкай! Дыши, дыши. Толкай сейчас! Как говорю, так и делай. Не расходуй силы напрасно. Ножки пошли, перевернулся ребёнок. Так, приготовились, щипцы давайте – тянуть придётся. Давай, девонька, давай, помоги нам!

– Да, да. Я помогу! Я стараюсь! Аааааааааааа!!! – орала я во всё горло.

– Тяните! Она не кричит. Шлепайте! Растирайте!

– Нет! Нет! Спасите её! – Я пытаюсь вскочить.

– Лежать! Второй ребёнок на выходе!

– Господи, за что? Прошу, спаси их! Если есть вина на мне, она моя…

Я тихо шептала молитву. Крик ребёнка возник резко и громко, в секунду заполнив комнату собой.

– Открылось кровотечение… схватки слишком слабые… вторая тоже перевернулась, задохнётся. Переносим на стол. Кесарим. Наркоз быстро.

– Покажите мне дочку, дайте мне её поцеловать…

– Катя, теряем время, ставьте укол! Минут восемь прошло… вторая девочка задохнётся…

25 мая 2001 г., 17.10

– Господи, помоги мне! Если стоит выбор, забери мою жизнь взамен двух новых.

Игла вонзается в вену, я вскрикиваю. Вижу блуждающие огни. Закрываю глаза, мысленно говорю себе: «Всё будет хорошо».

25 мая 2001 г., 17.12

Сквозь забытье слышу.

– Режьте!

– Она не спит. Не выдержит боли.

– Режьте, говорю! Угробим ребёнка!

– Давление падает… кровотечение возобновилось…

– Режьте, доставайте ребёнка! Быстрей, быстрей!

– Вот и всё! Девочка здоровенькая, не задохнулась и не нахлебалась.

Я слышу это, улыбаюсь, медленно проваливаюсь в сон.

– Кровотечение открылось. Чёрт держи тампон Сергей! Держи крепче. Пережимайте артерию, останавливайте кровь. Шейте!

Из далека до меня доноситься.

– Дефибриллятор! Разряд! Ещё! Серёга, качай сердце! Разряд! Качай, Сергей! Давай! Ещё раз. Ещё! Ещё! – Это последние слова, которые я слышу, дальше в ушах звенит пронзительный писк аппаратуры, а потом тишина. Оглушающая тишина. Время для меня остановилось.

Глава 1

Один набор хромосом, а такие разные люди…

– Янина, хватит валяться, пора в школу. Вставай, не беси меня уже.

– Ань, ещё пять минут… Всего пять минуточек.

– Пять минут было пять минут назад. Опоздание наклёвывается… давай вставай. Иначе я уеду с папой, а ты потащишься на автобусе сама. И одна.

– Анька, добрее надо быть к людям и не замечать их крошечных недостатков, если в целом человек хороший, – бурчала Яна, выбираясь из-под одеяла.

– Полагаю, это ты о себе.

– А у тебя сомнения есть? Ты всё время пытаешься переделать меня в себя, но ведь ты тоже не идеал. Тебе, наверное, чертовски обидно, что моя стопроцентная похожесть на тебя не набирает и пяти процентов внутренней схожести. Всё, разбудила, добилась своего… сон испарился, остался лишь в приятных воспоминаниях, – натягивая халат, разглагольствовала Янка.

– Ян, я не пытаюсь сотворить из тебя идеал, – продолжала разговор Аня, – хотя поле деятельности поражает масштабами.

– Ну, до твоего совершенства мне всё равно не дорасти, так что прощайте, старания.

– Я не говорю, что ты один сплошной недостаток. Ты своеобразная, милая и талантливая. Добавить чуть ответственности – цены бы тебе не было.

– Я бесценная – это папины слова. Хоть один человек меня любит.

– Ну вот, началось… мы все тебя любим. Я, к примеру, люблю тебя, как себя, – смеясь, произнесла сестра.

– Ага, учить только можешь… Слушай, Анька, у меня идея тут одна появилась. Вчера вечером еду в трамвае… бац! – перед глазами объявление. Приглашают одарённых детей в центр развития талантов. И название такое незатейливое – ООО «Талант». Может, сходим, посмотрим, а? Ты же почти экстрасенс – лечить можешь, вещи передвигать, ауру видишь.

–Ян, ты тоже видишь ауру и мысли передавать можешь, только ленишься. Если честно, я считаю, у тебя другое призвание. Изобразительное искусство – вот твой талант: умение выразить свои идеи в картинах. Ты отпускаешь свои мысли на бумагу, высказывая их без страха, никого при этом не обижая. Ты не оставляешь людей равнодушными, помогаешь им думать. Это ли не талант? Я такой способностью не обладаю. Я не умею рисовать и не могу открыто высказывать свои мысли, – произнесла Аника, присев на кровать.

– Ой, велико дарование – рисовать! Так каждый может.

– Возможно, каждый и может. А вот я – нет. Несколько раз пробовала, но у меня ничего не получается.

– Теперь понятно, почему я частенько нахожу краски не на своих местах. Ну, показывай, что получилось.

– Мазня, да и только.

– Ну, покажи, – заканючила Янка.

Громкий стук в дверь прервал разговор. Дверь открылась, в комнату вошёл мужчина.

– Ну что, сони, сегодня вы на общественном транспорте. У меня утром важная встреча, опоздать на неё – дурной тон. Всё, я ушёл, удачного дня вам, девочки.

– Ну, пап, мы почти готовы… – заныла Янка.

– Всё, всё, девочки, – опаздываю. Сами, сами.

Сёстры подбежали и поцеловали отца в разные щёки.

– Пока, пап. Вот видишь, Анька, зря меня разбудила в такую рань. Всё равно трястись в автобусе.

– Зато не опоздаем.

Мужчина махнул на прощанье рукой и вышел.

– А про объявление ты серьёзно? – вернулась к разговору Аника. – Мы же никому не хотели говорить, что обладаем некими способностями, чтобы нас не забрали из дома для опытов.

– Ой, Анька, ну ты и зануда! Мы же не подопытные кролики. А про способности я не собираюсь говорить, тем более у меня их почти и нет. Скажу, что рисую неплохо, и покажу свои картины. Так, прошвырнусь, посмотрю, что у них там за конторка.

– Ян, нам нужно думать о поступлении в институт, а не заниматься ерундой, да и по возрасту ты не проходишь, раз там критерием написано «дети». А ты уже большой ребёнок, очень большой, Ян. И картины… они у тебя в большинстве какие-то мрачноватые. Выбери повеселей, что ли. Поярче.

– Тебе совсем не нравятся мои рисунки?

– Как раз нравятся, Ян. Очень нравятся. Это я от зависти всё, – смеясь, произнесла девушка. – Если решила посмотреть, что это за центр, иди и посмотри, но только без меня. У меня подготовка в институт. Я девушка серьёзная.

– Жалко. Ты бы там произвела фурор, передвигая предметы и читая с закрытыми глазами. Они бы оценили твоё умение лечить руками и пением. Твой голос, голос ангела, поднимает немощных.

Последнюю фразу Янка произнесла фальцетом, воздев глаза к небу.

– Прекращай издеваться. Если у тебя перестала болеть голова, пока я напевала, это ещё не значит, что я могу этим лечить. А что касается остального, немного тренировки – и ты тоже так сможешь.

– Ну, вот ты пробовала рисовать картины, и никак?

– Никак.

– Вот и у меня никак. Ладно, пошли завтракать и в школу. Анька, и надень мою зелёную рубашку, пожалуйста. Я сегодня не готова ни к одному уроку – рисовала весь вечер… ну, ты знаешь. Ответишь за меня, если вдруг вызовут к доске, – простонала Янка с мольбой в голосе.

– Зелёную? Только не её! Любую другую. Зелёная вызывающая. Я надену голубую с кармашком. Она хоть меня не раздражает. Ян, и прекращай филонить и пользоваться моей добротой. Ты же взрослый человек.

– Не готова ты на эксперименты, Анька! Нет в тебе огня, правильная слишком. Голубую так голубую, она у меня чистая, даже проверять не стоит, невостребованная, – смеясь, произнесла сестра.

– Или она… или двойка, – подытожила Аника.

– Она, – быстро выбрала Янка.

После школы Янина сразу направилась в центр на разведку. Вывеска над дверью гласила – здесь гнездятся таланты. Данные из интернета не просветили, чем занимается центр, зато снабдили адресом.

Снаружи здание выглядело обычно. Двухэтажное кирпичное строение, несколько вытянутое, внешне напоминавшее общеобразовательную школу: крыльцо, ступени, массивная дверь. Всё в разы меньше, а официоз тот же. Скорее всего здесь раньше была: или музыкальная школа, или детсад. Вдоль здания были посажены кусты: то ли барбариса, то ли шиповника с краснеющими сквозь листву ягодами. Янка плохо разбиралась в ботанике и ей было всё равно, что за ягоды краснели на кусте в середине сентября, поэтому взбежав по ступенькам вверх, она открыла дверь и заглянула внутрь.

– Посторонись, молодёжь!

Девушка отскочила в сторону. Высокий, худощавый мужчина лет шестидесяти вышел в открытую дверь и стал быстро спускаться по лестнице. Вдруг, резко развернувшись, он направился к Янке. Что-то притягивало его к этой девочке.

– Вы что-то хотели узнать, юная леди? – спросил он, приглаживая волосы набок. Моложавое лицо и полностью седые волосы несколько удивили Янку, но она быстро нашлась и пролепетала:

– Да, решила узнать подробности о приёме в центр «Талант». Правда, в следующем году я уже заканчиваю школу, а у вас указан возраст приёма до семнадцати лет. До семнадцати – это включительно?

Мужчина смотрел на девочку, не понимая внутренней тяги к ней. В ней ощущалось что-то родное и близкое до боли в груди.

– Ну, это ничего, что семнадцать… пусть будет включительно. А у вас какие таланты, юная леди? Судя по тубусу – рисунки. Вы художница?

– Угадали. Многие хвалят мои работы.

– Тогда идёмте ко мне в кабинет и посмотрим ваши творения. Ну, шагайте смелей, раз пришли!

Мужчина взял девушку под локоть и повёл внутрь здания. Теперь у Янины возникли: непонятная нежность к этому человеку и симпатия – и никакого страха.

– А у вас в центре в основном дети? – спросила девушка.

– Подростки тоже присутствуют. У нас сформировано две группы: с шести до двенадцати лет и с двенадцати до семнадцати лет… включительно, – смеясь, ответил мужчина. – Разные методики. А у вас, юная леди, имеются ещё таланты, кроме рисования? У нас здесь несколько другие направления. Наши дети умеют делать то, что другим не под силу.

– А, читают с закрытыми глазами и усилием воли передвигают предметы?

– Ну, как-то так.

– Нет, я этого не умею.

– Или не пробовали?

– Ну, не знаю.

– Постойте, мы уже пять минут разговариваем, а всё ещё не познакомились. Меня зовут Вилен Владимирович.

Мужчина протянул руку.

– А меня Янина.

Девушка вложила свою маленькую ладошку в широкую ладонь нового знакомого, и дружеское рукопожатие разрушило остававшуюся скованность в общении.

– У вас необыкновенное имя.

– Ну, у вас необыкновенней, – со смехом произнесла девушка, уже не стесняясь своего собеседника.

– Моё имя – это аббревиатура от В.И. Ленин. Отсюда ВИЛен. Отец был ярым коммунистом, верил в светлое будущее и начал его строительство с имён детей. А вы знаете, кто такой Ленин?

– Конечно. Вождь мирового пролетариата.

– Вождь – это вы хорошо подметили. Ну вот, мы и пришли. Говорю честно, кабинет не мой, а моего брата, которого зовут Рим Владимирович.

– Думаю, его имя тоже как-то расшифровывается. Вряд ли вашего брата назвали в честь столицы Италии.

– Да, в сообразительности вам не откажешь, РИМ – это Революция И Мир. Как вам?

– Впечатляет. Моё имя тоже со смыслом: в нём спрятана частичка имени мамы. Её звали Анна, Аня, наоборот получается Яна. В итоге получилось Янина.

– Тоже интересная история. Вы говорите о маме в прошедшем времени. Она погибла?

– Заболела, воспаление лёгких. Я совсем её не помню. Она умерла, когда мы…я совсем маленькой была.

– Извините, что затронул эту тему. Ну, входите.

Мужчина открыл дверь, пропуская девушку вперёд. Комната оказалась большой и светлой. На окнах стояли цветы в горшках, вдоль стены возвышались шкафы с чёрными папками, аккуратно расставленными за стеклянными дверцами. Похвальные грамоты висели на стенах в позолоченных рамках. У окна разместился т-образной формы стол, со множеством стульев. К нему и подошёл мужчина.

– Повторюсь, это кабинет моего брата. Он здесь, по сути, всем заправляет, а я… так, в гости заходил. Но могу посмотреть ваши картины и дать рекомендации. У меня здесь имеются семейные связи, – улыбаясь, заверил меня новый знакомый, садясь за стол.

– Смотрите, Вилен Владимирович, вы почти пообещали пристроить меня в центр, – щурясь, ответила девушка.

Открыв тубус, Янина разложила рисунки на столе. Мужчина долго перебирал их, внимательно рассматривая. Отложил один. После чего снова просмотрел оставшиеся работы.

– Да, вы талантливая девочка… не ожидал. А не продадите ли мне одну картину из своих работ? Мне она очень понравилась.

Он взял отложенный рисунок. На нём был изображён монах с седой бородой в длинных белых одеждах. Его огромные синие глаза были полны слёз. Одной рукой он раздавал людям яблоки, лежавшие перед ним, другой сжимал православный крест на груди. Лицо старца искажали боль и страдание, и даже голубое небо, цветущие деревья и пышные растения за спиной не смягчали мучительных терзаний на его лице. Явный контраст между раем за спиной и мукой на лице монаха добавлял трагичности картине. А реалистически прорисованные детали лица притягивали к себе. Особенно глаза. Казалось, ещё секунда – и слеза, сорвавшись с белёсой ресницы, покатится по изрытой морщинами щеке старца. Взгляд концентрировался на лице, не желая пропустить этот момент. На другой половине картины царила смерть. Люди, отличающиеся друг от друга цветом кожи, толкаясь, толпились возле монаха в ожидании дара. А надкусывая взятые из рук старца райские плоды, тут же умирали, образуя страшную груду мёртвых тел. Но толпа напирала, и вновь прибывших, шагающих по мёртвым телам, ожидала та же участь. Погибали люди с красной, жёлтой и чёрной кожей, а люди со светлыми лицами ели яблоки без вреда для себя. Дымка, образовавшаяся над умершими, напоминала смерть с косой. Она словно туман заполняла собой вторую части картины. Полотно вызывало дрожь. Зато Вилен Владимирович смотрел на него, не отрываясь.