Buch lesen: «1003-й свободный человек»

Отзывы

«Дорогой читатель! Не нужно долго думать. Просто открой эту книгу на рассказах «Мишура из фантиков и оберток», «Руководство к действию», «I lave you», – не обязательно читать все из них, можно хотя бы один. Если рассказ понравился, понравится и вся книга. Нет? Значит, не судьба. Прекрасный сборник предельно честных историй».

Алексей Сальников, писатель

«Люди – странные существа. Мы настолько свыклись с этим, что перестали замечать. Книга Марты Антоничевой – не только предупреждение о том, насколько болезненно и абсурдно обыденное существование, но и напоминание, что за всеми нашими причудами скрывается ищущая выход наружу, к свету, человечность».

Сергей Морозов, литературный критик

«Книга Марты Антоничевой – это интереснейший гибрид шершавого, бытового реализма, посвященного в мелкие затруднения и привычки обычного современного человека, и фантастики, подкручивающей этот невзрачный быт до экзистенциальной метафоры».

Валерия Пустовая, литературный критик

«В рассказах Марты Антоничевой от необычного до жуткого – один шаг. Это шаг из зоны комфорта в область странного и заставляющего тревожно задуматься – и, может, понять очень важное».

Шамиль Идиатуллин, писатель

Инопланетянка

Они снова поругались, на этот раз после выхода из кино. Алисе фильм не понравился, а Никита, наоборот, как будто нашел там давнее подтверждение своих мыслей. В нем инопланетянка перевоплощалась в женщину и околдовывала мужчин, гипнотизировала, и те теряли остатки воли. После высасывала все соки, оставляя лишь полупрозрачную оболочку.

– Как это на тебя похоже, – шепнул во время просмотра Никита и кинул в Алису попкорном. Попал прямо в глаз, больно.

В финале инопланетянка превратилась в женщину, то есть дала-таки слабину, и это стоило ей жизни.

Алиса весь фильм зевала и оживилась, только когда зажегся свет. Никита же словно врос в кресло и долго сидел с отрешенным видом при свете перед титрами, бегущими вверх по широкому экрану.

Когда пришли домой, он спешно собрал вещи и ушел.

– Ты даже не догадываешься, насколько точно выбрала фильм.

– О боже, – проворчала Алиса и закрыла дверь. Пусть катится к чертям. В конце концов, они виделись от силы полтора часа в день, между работой и сном, и чаще всего либо молчали, либо ругались. Надоело.

Чтобы немного выпустить пар и окончательно избавиться от малейшего намека на присутствие другого человека в доме, Алиса затеяла уборку. Результат порадовал: без Никиты квартира выглядела гораздо аккуратнее.

На кухонном столе не валялись грязные салфетки, ложки, черновики и блокноты, в которых он постоянно рисовал наброски работ, а после разыскивал по всем углам.

В туалете никто не оставлял задранным сиденье, в спальне вещи лежали на своих полках, а не на полу, как обычно, или не комом в шкафу. Постель была заправлена так, словно никто никогда не валялся на ней, раскидывая чипсы.

Квартира выглядела идеально, как нежилая.

Несколько дней Алиса приходила в себя, возвращаясь в привычное состояние одиночества, когда не нужно торопиться домой, можно спокойно идти с работы пешком, осматривая окрестности.

Как-то вечером она заметила стопку книг, сложенную аккуратно, как по кирпичику, рядом с мусорными баками у дома. Это был не привычный макулатурный хлам, вроде многотомников Дюма на желтой бумаге или нескольких частей «Анжелики» вперемешку с рваными книгами о ВОВ.

Среди множества изданий классики для школьников и разрозненных томов Достоевского Алиса нашла пару альбомов по искусству, а также несколько редких изданий. Оставить их на улице она не могла.

Дома Алиса протерла твердые переплеты тряпочкой, прежде чем поставить книги на полку. Начала задумчиво листать свои находки. Из одной книги выпал конверт. Незапечатанный. Внутри лежало несколько писем, одно было разорвано на части. Алиса прочитала их по порядку несколько раз.

Первое письмо было написано ровным, округлым почерком, в конце стояла красивая подпись, напоминавшая старинный вензель.

«Милая, дорогая, недостижимая Людмила!

Я полюбил в последнее время закрывать глаза и мечтать. Так, словно по мановению волшебной палочки можно сразу погрузиться в воспоминания, представить нашу последнюю встречу. Вернуть ее и проиграть снова и снова.

Жизнь без Вас кажется тоской, которой нет оправдания. Да и все, что есть в ней, интересно мне только в связи с Вами, остальное кажется ничтожным и ненужным.

Как я устал таиться и прятаться ото всех под личиной жесткого и даже злого человека. Я ведь не такой, Вы знаете это, только Вы… Как я хочу снова побыть рядом с Вами, подле Вас, хотя бы минуту!

Каждый час без Вас подобен смерти. Кажется, я оживаю, только когда слышу Ваш голос, вижу Вас или могу представить Вас в своем воображении. В остальное время я словно в дурном сне, и жизни без Вас нет.

Когда имею счастье увидеть Вас снова? Когда Вы соблаговолите раскрыть передо мной свои объятия? Впустить меня к себе, чтобы я мог раствориться без остатка, исчезнуть, пропасть?

Расстались всего час назад, но я хочу снова вернуться к Вам, оказаться в этом потоке сияющего света, что исходит от Ваших волос… Ах, Люда, что же Вы со мной делаете!

Ваш преданный Виктор».

Во втором письме буквы были более угловатыми, казались составленными из ломаных палок. Ближе к правому краю строки постоянно норовили взлететь вверх, закругляя каждое предложение в невольный вопрос.

«Люда, прошу тебя, прочти письмо до конца.

Снова я сижу в одиночестве, а тебя все нет и нет. Что изменилось? Только голова болит сильнее с каждым днем.

Ты во всем права. Знаю, ты хочешь как лучше, но я так не смогу. Стоило прикоснуться к тебе однажды, как я перестал думать о ком-то другом. Больше никого не вижу.

Ты – мой маячок, который вот-вот погаснет, и я останусь один в темноте. Ведь жутко так, Люда.

Я смогу прожить и дальше, и ничего с собой не сделаю, не хватит сил. Но чего стоит такая жизнь, ведь весь ее смысл – воспоминание о времени, проведенном с тобой. Получится растянуть его до конца своих дней?

Что мне делать, когда встречу тебя на улице и не смогу приблизиться, хотя бы посмотреть прямо в глаза? Пройти мимо?

Люда, пожалуйста, не разменивай меня на прости-прощай. Что произошло, скажи мне, скажи! Ты ни слова не написала мне.

Завтра не приду. Но жду тебя каждый четверг в наше время в 17-м номере «Спутника».

В.».

Третье письмо было разорвано, Алиса разобрала только отдельные фразы: «я один», «ты не пришла», «все кончится», «не получается, как все», «я больше не стану».

Она покрутила конверт. Вместо обратного адреса был указан абонентский ящик. Конверт и письма сильно пожелтели – непонятно, то ли от лет, то ли от долгих часов на солнце. Она положила их на стол, спешно оделась и вернулась к мусорным бакам. Там ковырялись бомжи, заныривая все глубже, словно ловцы жемчуга.

Книг осталось меньше, но несколько еще лежало на земле. Алиса перелистала страницы каждой. Бомжи с интересом и пониманием посматривали на симпатичную девушку, как на новенькую в команде.

– Че, заначку посеяла? – участливо спросил один, с опухшим лицом в шишках и бурых пятнах.

Алиса была слишком сосредоточена на поиске и не услышала вопроса. Бомж подошел, с силой оттолкнул девушку и принялся перелистывать страницы оставшихся книг.

– Васильич, че за дела? – другой заинтересовался возней и отошел от баков.

– Да заначку вон посеяла. Мошт, мне свезет.

Алиса наконец расслышала слова мужчин. Она словно вынырнула откуда-то с глубины на поверхность, оглядела себя, отряхнулась и пошла домой. Бомжи, посмеиваясь, продолжали копошиться возле книг.

Алиса заварила кофе, выпила несколько чашек. Чтобы отвлечься, зашла в фейсбук, зачем-то почитала последние статусы Никиты. После расставания он пустился во все тяжкие, как будто старался наверстать упущенное, и едва ли не каждый день зависал на новой вечеринке. Фотографий на странице прибавилось много. Выглядел он не очень.

Алиса немного отстраненно наблюдала за его приключениями, словно в полглаза смотрела не очень интересный фильм в надежде на непредсказуемый финал.

Письма лежали рядом с ноутбуком. Она попыталась представить Виктора – и не могла. Никита никогда не писал ей не то что писем – даже смс. Только «потом поговорим», «перезвони мне позже». Но всегда выслушивал. По крайней мере, поначалу.

На следующий день Алиса отпросилась с работы, села в автобус и поехала в гостиницу «Спутник». В городе была только одна с таким названием, она заранее проверила в гугл-картах. Ехать пришлось долго, а после почти столько же идти через частный сектор, оплетенный бельевыми веревками, залитый лужами мочи на выездах из двора, заросший палисадниками и пропахший насквозь рыбным супом и луковой поджаркой.

«Спутник» оказался шестиэтажным домом, сильно пострадавшим от перепадов температур и времени: кипельно-белые пластиковые окна словно с силой вдавили в потрескавшиеся серые проемы.

Хозяйка с железным утюгом в руках не торопясь вышла навстречу откуда-то из глубины необъятной комнаты, служившей одновременно приемной и кухней.

– Мне бы номер снять, – замялась Алиса.

– Свободны только двухместные, – произнесла хозяйка, окая и растягивая слоги. На ее бейджике было написано: «Она», и пока до Алисы дошло, что это имя, женщина, не дожидаясь ответа, вернулась к столу с кучей белья и продолжила глажку.

В продавленном кресле у стола сидел мужчина средних лет в шортах и без футболки. Грудь его была больше, чем у Алисы, но он совершенно этого не стеснялся.

Мужчина завтракал, положив ногу на ногу: одна была чем-то вроде столика, на котором лежал бутерброд с маслом, вторая – упором. В правой руке он держал вареное яйцо и постукивал им по стене, чтобы избавиться от остатков скорлупы. Улыбнулся Алисе, обнажив несколько золотых зубов.

– Меня интересует 17-й, – произнесла Алиса погромче в сторону женщины.

Хозяйка сказала что-то мужчине, кажется, по-эстонски. Тот медленно приподнялся, рассыпая вокруг себя скорлупу, как конфетти, встал и ушел, почесывая спину, перед этим заглотив яйцо и бутерброд так быстро, словно те только привиделись Алисе.

– Вы знаете, что он двухместный? – протяжно уточнила хозяйка и переложила белье на кресло. Затем достала амбарную книгу, куда записывала информацию о новых постояльцах, и вынула ручку из широкого кармана передника.

Комната оказалась небольшой и вытянутой, как школьный пенал. В ней с трудом помещались двухместная кровать, узкий шкаф и небольшой стол. Алиса положила на него ноутбук и легла отдохнуть.

Ее разбудил монотонный стук: в коридоре мальчишки играли в футбол и мяч ударялся о стены и двери номеров, отскакивал и летел дальше.

На минуту стук прекратился. Алиса взглянула на дверь, еще до конца не проснувшись. Возле замка зияла дыра размером с крупную монету. Она приподняла голову и заметила, что из этого отверстия за ней следит темный глаз.

Когда она открыла дверь, на пороге стоял мальчик лет десяти.

– Даров, – сказал он без всякого смущения. – Я – Филипп. Ромчик за мячиком на лестницу убег, ща придет. Ты новенькая? Как звать? Чья, Мирона, Лешика? Уже купила таз? – он осыпал ее вопросами так быстро, что Алиса не успевала переключаться.

– Как это, чья? – не поняла она. – Ничья, наверное.

Мальчик глянул Алисе за спину и хмыкнул:

– А таз зачем?

– Смотри, короче, если надолго тут, то без таза никак, – по-хозяйски заметил Филипп. – А, это еще, дверь крепко закрой, ладно? Дядька мой пить пошел, так что по-любому Таньку к вечеру лупить вернется. И хахалю своему скажи, зашел чтоб. В общем, я всех на этом этаже предупредил, пока! – И он убежал к другу, который стучал мячом дальше по коридору.

Закрытое окно за время ее сна накалилось от жары настолько, что дышать в комнате стало нечем. Алиса распахнула его, и вместе с горячим воздухом к ней ворвался уличный шум: гомон птиц, стук отбойного молотка со стройки неподалеку, крики матерящегося мужика у дверей гостиницы.

Прохладнее не стало, кондиционера в номере не было, как и туалета с душем. Алиса отправилась на их поиски. Туалет нашелся сразу, общий на этаже и весь загаженный. Про душ пришлось отдельно спросить у хозяйки.

Та отвела Алису в плохо освещенный подвал и махнула рукой в сторону металлических ограждений, к которым, кажется, никто не прикасался лет двадцать.

– Душ работает строго с 8 до 10 утра, – сказала Она и ушла, оставив Алису одну разглядывать двойную цепь в ржавчине.

Идея с тазом показалась разумной, но она не собиралась оставаться тут надолго. Алиса вообще не понимала, зачем въехала в этот номер. Гостиница манила. Казалось, стоит только попасть в нее, сразу станет ясно, почему она сюда стремилась.

Днем Алиса тщательно осмотрела номер, словно проходила сложный квест, – каждый уголок, каждую щель. Нашла несколько волос разного цвета, засохший презерватив, пару карточек с истекшими скидками, телефон неизвестной Анжелы на спичечном коробке, черную и золотистую заколки-невидимки и инициалы на стене рядом с кроватью – К.М., а рядом год – 1986.

Номер был двухместным только номинально: с одной стороны кровати из матраса торчала пружина, а сразу после пролегала вмятина, так что вдвоем на ней спать не получилось бы никак.

Шкаф покачивался при каждом ее шаге, норовил упасть плашмя и угробить, поэтому Алиса обходила его особенно аккуратно, на цыпочках. Розетка рядом со столом коротила, так что для подзарядки ноутбука она сходила пару раз в кафе неподалеку. О вай-фае можно было только мечтать.

Филипп оказался прав: вечером раздались крики прямо на ее этаже. Мужчина орал, крушил все в комнате и избивал женщину, которая активно звала на помощь родных и близких, но никто не отозвался.

Алиса плотно закрыла дверь. Выключила свет. Спряталась как можно дальше от входа – на подоконнике. На всякий случай отвернулась от двери и смотрела в окно, но вслушивалась, дрожа, в крики в коридоре.

Они продолжались порядка часа. Судя по звукам, у ссоры был повторяющийся сюжет. Началось все с обвинений в измене, после посыпались упреки в лени и нерасторопности, затем мужчина начал раззадоривать себя, перечисляя имена знакомых, с кем могла изменить жена.

Та же вместо того, чтобы молчать, не просто провоцировала его, но буквально напрашивалась на драку.

Затем полетели предметы. По ударам о стены легко было различить, какие хрупкие – разлетались с легким треском, почти шелестом, а какие тяжелые – просто падали на пол с гулким стуком.

Алиса инстинктивно вжалась в проем подоконника. Несмотря на то что стекло сидело в раме не плотно, к тому же – пятый этаж, это место казалось самым безопасным в комнате.

Внезапно, после очередного гулкого удара о стену, Алиса услышала смех. Сначала тихий, переливчатый женский, затем громкий, низкий мужской. Голоса стали тише, а разговор интимнее, голос женщины звенел, как колокольчик на ветру, мужчину было не разобрать. В один момент Алиса отчетливо услышала радостное: «Отпусти, голова закружится», и вскоре все стихло.

Затем из уличной темноты появилась полицейская машина в огоньках, как новогодняя елка. Из нее выбежали двое крупных мужчин в форме и тяжелыми ботинками загремели по лестнице.

Закричала женщина, кажется, та, кто пару минут назад радостно смеялась. Ее «Не имеете права!» и «Мы вас не вызывали!» потонули в оре полицейских, послышались удары, возня. После двое в форме снова показались на улице. Они вели дядю Филиппа в наручниках.

Лицо его было веселым. Он поднял голову, кажется, жена окликнула из окна. Встретился глазами с Алисой, улыбнулся ей. Полицейские заломили мужчине руки, ударили его головой о крышу машины, запихнули внутрь и уехали под визг мигалок.

За стеной послышался хруст: кто-то мел пол и убирал разбитую посуду. Из коридора донесся звук шагов, стук в дверь, а затем хозяйка гостиницы спокойно сказала кому-то, что еще одна такая драка и она выселит «их табор на помойку».

На какое-то время все словно замерли, затаились. Казалось, жильцы обдумывали угрозу хозяйки, но привычки возобладали, и жизнь потекла своим чередом. Кто-то поставил чайник, раздалось бульканье, а потом характерный щелчок. После по коридору затопало множество ног, и, как раньше, открывались и закрывались двери, где-то включили телевизор, запахло едой.

Алиса хотела написать о произошедшем в фейсбуке, но решила не привлекать к себе лишнего внимания. Да и не поверит никто. Достала из сумки письма и еще несколько раз их перечитала.

Утром Алиса выписалась из номера и поехала домой.

Письма оставила в гостинице, на подоконнике. Еще ночью решила, что, наверное, в этом и заключалось ее предназначение – вернуть их обратно. Они были частью гостиницы, ее историей.

После сразу почувствовала себя гораздо комфортнее. Письма, как и воспоминания о прошедшей ночи, только тяготили ее. Алиса с радостью вернулась к привычной жизни, где с ней никогда не приключилось бы ничего подобного.

Тысяча третий свободный человек

– Придется съесть ее, если хочешь выйти отсюда. Таков закон: убил – съешь.

По словам адвоката, Алексею очень повезло. Буквально год назад за то же самое ему светила бы только пуля в затылок. Сейчас появилась возможность остаться в живых. Всего-то пара деталей. Вам интересно?

Он подсел поближе. Ворот розовой рубашки украшал значок, на нем вилка протыкала насквозь жирный кусок мяса.

– Все из-за моды на заморозку голов. Каждый теперь решил, что будет жить вечно, – продолжил адвокат.

По крайней мере, он так считал. Теперь в делах об убийствах, особенно в случае Алексея, предлагалось два варианта развития событий, на выбор осужденного: либо привычный вышак, либо…

Тут он стал говорить немного тише и отстраненнее:

– Либо вам придется съесть 5% тела жертвы за трое суток.

– Чего? – такого поворота Алексей не ожидал.

– Пять процентов тела, – медленно, словно дегустируя каждую букву, повторил адвокат. Его рот при этом немного подергивался влево.

– Труп, что ли, жевать? – переспросил осужденный.

– Да, – ответил адвокат. – Сырой, – зачем-то уточнил еще он.

После стал сбивчиво нести совершенную околесицу: мол, Лехе еще повезло, если бы он убил ребенка до пяти лет, то пришлось бы съесть его целиком, от пяти до двенадцати – половину, и только если убитому исполнилось больше двенадцати лет, положено съедать всего пять процентов тела.

– А если утопленник? – непонятно зачем поинтересовался Алексей.

– Тогда бы вам очень не повезло, – заметил адвокат. – Зато вы не представляете, как сильно упала статистика убийств на воде, – он как будто даже тихонечко хмыкнул, но постарался замаскировать смешок под кашель. – Так вы согласны?

Адвокат еще раз повторил условия договора: Алексею предстояло провести три дня в камере с телом жертвы и в течение этого срока съесть 5% тела. Если все пройдет как надо, он окажется на свободе.

– Есть небольшие ограничения – вы не сможете выезжать за границу и работать с детьми, но ценой тому свобода. СВОБОДА! – В финале адвокат почти перешел на крик, капельки слюны изо рта разлетались во все стороны, словно победный салют. – Вы согласны? – И, не дожидаясь ответа, сунул Алексею под нос кучу листков и ручку: – Подписывайте бумаги. Тут, тут и тут. За вами придут.

Получив все необходимые закорючки, адвокат резко вышел, захлопнув дверь камеры и оставив его одного.

На следующий день Алексея раздели догола, помыли и отвели в плохо освещенную камеру, в углу которой лежал труп без головы. Койки не было, туалета тоже. С него сняли наручники, и охранники молча ушли, не отвечая ни на один вопрос. Железная дверь захлопнулась. Пол был холодным.

На стене висели электронные часы, которые отсчитывали оставшееся время.

– Ну, привет, Галя, – поздоровался Алексей с трупом.

Присел рядом и прикоснулся пальцами к туловищу. Оно было прохладным и очень гладким, как будто мраморным. Алексей не мог представить, как его грызть, раньше он только обнимал и целовал это тело. Сел в другой угол камеры и закрыл глаза. Не мог понять, зачем он вообще на это согласился.

Однажды в отпуске они попали на незнакомый пляж. Галина предложила купаться по очереди, боялась, что украдут сумку, там лежали фотоаппарат и телефон.

Он заплывал далеко, и холодное течение скручивало ноги, словно тянуло на самую глубину. Страшно не было, хотелось плыть дальше, туда, где белый пароход проходит под мостом и скрывается за его тенью.

Алексей почти доплыл, пока не услышал оглушительные крики. Вдалеке парни прыгали с моста в воду. Он посмотрел в их сторону: как только один коснулся телом воды, то, как марионетка из сувенирной лавки, резко дернулся, обвис, как будто сломался, и пошел ко дну. То же самое произошло со вторым, – словно кукловод отпустил крестовину с веревкой.

Сверху кричали, и третий бросился на помощь друзьям. Позвоночник парня хрустнул от удара об воду, голова запрокинулась набок. Алексей увидел, как за долю секунды тело сгибается под неестественным углом, и, кажется, даже услышал этот треск ломающегося льда, после которого дышавший, здоровый человек превратился вдруг в пустую оболочку.

Галина махала руками на берегу, на плече висела сумочка. Отчаявшись, она подняла полотенце и решила использовать его как флаг. Вскоре песок попал в глаза, она зашла в воду и начала умываться одной рукой, а другой продолжала махать: возвращайся.

Алексей поднял голову. Тело так и лежало в дальнем углу камеры. Подошел. Это мог быть кто угодно. Перевернул. Узнал Галю по родинкам: под пупком они располагались в виде треугольника. Вспомнил, как в шутку жена сказала, что по ним будет проще всего опознать ее после аварии.

Попытался приподнять ногу, трупное окоченение вроде прошло.

Стоя жевать как-то нелепо. Что же теперь, сидя грызть мясо, как собака?

В течение дня охранники сунули в окошко только две полторашки воды в пластике, еды не приносили. Одну он успел выпить и использовал тару для малых нужд, вторая пока стояла нетронутой.

Интересно, 5% – это сколько? Допустим, она весит 70 кг, без головы пусть будет 65. Делим на 100, умножаем на 5, выходит 3 с лишним кило. В день по килограмму, вот почему еда не предусмотрена, разумно. Что ж, пора начинать.

Ночью не мог заснуть: лампа над трупом издевательски мигала. Казалось, вот-вот и потухнет. Через несколько часов она отключилась на минуту-другую, но снова зажглась, свет стал слабее.

Алексей пытался погрызть зад, в какой-то момент представил себя со стороны, рассмеялся, выпил немного воды и сел у стены на корточки. Возможно, отключился на пару часов. Он перестал следить за временем.

Два года назад у Гали нашли рак. Он затронул те очаги мозга, которые врачи сочли неоперабельными. Срок поставили полгода, протянула она гораздо дольше.

– Я не хочу возрождаться с раком в голове, – повторяла жена в те дни. – Не хочу жить с постоянной головной болью, вспышками мигрени, падать в обмороки. Страдать бессонницей, забывать, что делала утром, вчера. Отпусти меня, пожалуйста.

Алексей старался ее переубедить. Ведь придумали способ, как проснуться потом, без боли, без страха, как жить вечно. Он знал, это неправда, просто хотел сохранить ее голову, вдруг еще есть шанс.

Врач только пожал плечами: Галя была права, если она и проснется после, то только с раком.

– Отпусти меня, – просила Галя. На самом деле требовала большего: чтобы Алексей помог ей уйти, самой было страшно. Перебирали разные способы. Она отказалась от веревки – негигиенично, от таблеток – непредсказуемо, от огнестрельного оружия – был шанс промахнуться, от крыш – вдруг дети увидят, от воды – не хотелось разбухать и превращаться в корм для рыб.

Теперь она – корм для Алексея.

Прошли сутки, надо было что-то решать.

Грызть начал на этот раз со спины, впиваясь зубами в холодную плоть. Старался не жевать, а сразу глотать. Вырвало непережеванными кусками. Воды пока не приносили. Лампочка, мигнув на прощанье, окончательно потухла. Алексей постучал в стену, позвал дежурного, но никто не откликнулся. Где-то на потолке моргнула красным камера слежения.

Приходилось двигаться на ощупь, свет от часов не помогал – были видны только контуры трупа. Это напоминало камеру флоатинга, куда он ходил с женой в прошлой жизни: маленькая комната, внутри – здоровенный ящик. Забираешься в него, а там – вода с регулируемой температурой и темнота. Сверху ящик накрывают крышкой и оставляют тебя в невесомости плавать в тишине, иногда включают музыку. Говорят, помогает расслабиться и сконцентрироваться.

Здесь, рядом с трупом, на холодном полу, без еды и воды, было о чем поразмышлять. Алексей подтянул Галю за ногу и продолжил грызть. Воду так и не принесли.

На третий день дверь открылась, лучи яркого света ослепили Алексея до боли в глазах. Он попытался встать, но поскользнулся на моче и шлепнулся обратно в лужу. Голый, замерзший, перемазанный в собственных фекалиях, подошел к охраннику и улыбнулся. Потом встал на четвереньки, дополз до трупа, отгрыз кусочек и сожрал, тщательно пережевывая.

– Я знал, что вы справитесь, – услышал сверху голос адвоката, который хотел подойти, но, начав опускать носок дорогого кожаного ботинка на пол камеры, заметил, что тот полностью залит мочой, отдернул его, поморщился и продолжил стоять в проеме широкой металлической двери.

– Поздравляю вас, – произнес адвокат громогласно. – Теперь вы – свободный человек!

Алексей прыгнул на него, попытался откусить ухо, но получил кулаком в висок от охранника, отключился и упал.

– Почему они всегда рвутся именно к ушам? – недоуменно заметил адвокат, отряхиваясь. Дал знак охраннику, и тот добил Алексея несколькими точными ударами дубинкой в висок. – И никогда, никогда не читают, что написано в договорах мелкими буквами, – продолжил он уже устало, выковыривая непонятно откуда взявшуюся грязь из-под идеально отполированного ногтя.

– Тысяча третий. Готовьте печь, – произнес он, глядя в камеру слежения, и вышел.

На полу лежал худой, голый, мертвый мужчина и здоровенный кусок мяса, отдаленно напоминавший человеческое тело. Охранники унесли трупы, за ними пришли уборщики и стали отдраивать помещение, чтобы вскоре принять нового посетителя.