Buch lesen: «Язык Ветра. Элео»
© Марк Хэппи, 2024
ISBN 978-5-0064-8126-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие автора
Пребудьте в здравии, дорогой читатель. Прежде чем приступить к главе с цифрой «1», я настоятельно рекомендую вам ознакомиться с тремя простыми истинами, о которых должен знать каждый, в чьих руках оказалась эта книга:
Во-первых, история, в которую вы погружаетесь, не моя и не мною выдумана. По всем известным мне деталям, Небоземье гораздо более реально, нежели утренний кофе, общественный транспорт и работа в офисе.
Тогда вы спросите:
– Марк, но почему тогда на обложке твоё имя?
Всё верно, слава незаслуженная. Я лишь переводчик, которому посчастливилось распознать далёкий язык, так и не открывшийся остальным. Коренные жители Небоземья называли группу таких языков, онэгагоити, я же назову его языком ветра, ведь его письмо не в свитках спрятано, но сокрыто за великим занавесом происходящего вокруг, а я научился считывать эти скрытые послания. Они окружали меня повсюду: в журчащем ручье, что я отыскал за семинарией отца, за суетой толпы в минском метро, и даже за реакцией мамы на запах подгоревшего бисквита. Вы можете не согласиться со мной, считывая с журчания ручья измеримые процессы, а с огорчения мамы человеческие эмоции. Я же предпочту вслушаться и отыскать в сём язык ветра.
Вы можете воспринимать онэгагоити, как аллюзии на реальный мир. Но в таком случае важно помнить, что это будут оставаться сугубо ваши откровения. Я же просто перевожу историю на мой родной язык, тем самым отдавая дань уважения к великим и малым былых лет.
Не спроста я упомянул об этом, ведь что толку от рассказов о иных мирах, если их никогда не существовало, верно? История о прошедших империях должна научить человека на его же ошибках, к примеру, о принципах правления или об отношени к женщинам. Стоило бы изучить такого рода вопросы перед женитьбой или инаугурацией.
Во-вторых, при переводе с онэгагоити я умышленно оставлял исконные слова оригинальных текстов в непереводимом виде, а в редких случаях и употреблял слова, существующие в языках нашего мира. Таким образом была предпринята попытка передать наиболее точное значение мысли, очевидной для среднестатистического небоземца, но такой непонятной для нас.
Для того чтобы разобраться во всех таких значениях и не упустить нити повествования, вы всегда можете отлистать к приложениям в конце и отыскать значение нужного слова или явления в разделе «Терминология Небоземья».
Да, скоро уже начнётся третья, последняя истина, а потом вы погрузитесь в захватывающее приключение, но прежде я обязан сказать ещё немного о приложениях. Обязательно взгляните туда. В Небоземье используются иные меры вычисления времени, и чтобы лучше его понимать, в конце вы можете ознакомиться с тем, как времяисчисление этой далёкой цивилизации относится к привычному нам, потому что в моих переводах будет использоваться именно их способ. В Небоземье отличаются также меры исчисления веса, расстояния, скорости и многих других знакомых нам величин, однако их я посчитал нужным конвертировать в понятные нам килограммы, метры и километры в час. Касаемо километров в час, разумеется, они преобразуются в километры в градус, а для удобства, в пятнадцать градусов, потому как этот промежуток подобен нашему часу. Таким образом, книга стала более похожа на художественную литературу, нежели предшествующая ей версия схожая с учебником по изучению языка ветра.
К слову, однажды я напишу и такой учебник. Правда тогда пропадёт нужда в моих книгах, ведь вы и сами будете знать все эти истории.
В-третьих, я верю в Бога и вам советую.
Пролог
«1. В начале не было тьмы и света, но была гармония. Гармония была сутью всего. 2. Гармония пребывала в Хале – вечном пространстве, где не существовало ни души, ни материи. 3. А только окруженные безжизнью лучи гармонии, стремящиеся из бесконечности в бесконечность, сплетенные, словно мышечные волокна, 4. образующие в сумме единый вектор, который мы и называем Гармонией или Жизнью.
5. Но ни безжизнь, окружающая Гармонию, ни сама Гармония не были пространством в привычном смысле, 6. всё было информацией, выходящей за рамки земных алгоритмов. 7. Суть гармонии рождает Жизнь, и она не является человеческой прерогативой, так же как и смерть не является противоположностью жизни. 8. Человеческая жизнь – это лишь кусочек, лишь часть Великой Жизни, 9. а смерть – это лишь этап каждой жизни.
10. Однажды Гармония запела. 11. Песня полилась из лучей её волокон, потоков гармонии, что заполняют всё пространство сути. 12. Песня родила новое пространство, которое позже Эмет назовёт Машио́м.» (Лисгор Истины 1)
«23. Если гармония будет нарушена, Машио́м больше не будет пригоден для жизни.
24. Вот вы, названные «человеком», внемлите о назначении вашем, ведь сокрытое Нами в недрах Машио́ма человеческой рукой будет созидаться.» (Логос 2:23—24)
«Нам были доверены земли Омоэ и обещаны небеса Агито, но Гармония пошатнулась из-за таинства, прозванного Амелехом «Вектор грёз»…
Таким образом, люди были поделены на фракции. В ту солнечную смену Высокое Искусство было поделено на материалистов и монархов…
В 1604 собе в лунь третьего десятка солнечной смены началась эпоха Фракций…» (записки бено-шел Жанро Геребуцу 2016 с.)
«Материалисты потеряли первоначальный замысел короля и воспротивились монаршей власти… Поворотной точкой в ходе истории стал геноцид династии западных нассихов – семьи Джустизия, произошедший в 2012 собе, на закате эпохи Фракций» (из дела по переполоху Гриззэ в Западных землях 2019 с.)
Глава 1
Предатель
Хруст ломающихся осколков стекла под ногами встречался всё чаще. Это вызывало раздражение. Не только этот хруст, но и вообще много чего сейчас безумно раздражало. Но он не мог позволить себе такую роскошь, как бессмысленная трата эмоциональных ресурсов. Каждая эмоция теперь была на счету, ведь они напоминали ему о человечности. Снова хруст под ногами. Громовая туча расколола пространство звонким рёвом. Он не стал смотреть вверх, потому что не мог позволить себе то, что простые люди приняли бы за обычную привычку, даже не задумываясь. Удивление. Даже страх и уж тем более какая—либо форма восторга. Всё это сейчас ему непозволительно. Поэтому и поднимать голову к небу было лишь поводом для искушения.
Медленными осмотрительными шагами он приближался к останкам стены. На неё больше не опиралось ни перекрытие, ни кровля, ни ещё что—либо. Она стояла абсолютно обнажённая, лишённая вида и величия. Лишь глыбы камней подпирали её с внутренней стороны. Вероятно, благодаря этому она и не упала до сих пор. Если бы можно было представить это место до его становления руинами, то от левого края стены, вероятно, продолжалась каменная кладка. Она уходила далеко в сторону и замыкала левый угол здания, врезаясь в башню, от которой сейчас остался лишь скелет, больше напоминающий яблочный огрызок. Но сейчас между стеной и башней ничего нет… на этой местности вообще больше ничего не осталось, за исключением всё ещё тёплых после пожара, пахнущих ужасом смерти каменных глыб под ногами, той башни и этой стены.
Мысли путались, а гнев возрастал. Атмосфера вокруг не внушала больше той радости, что он таил в себе долгое время, ожидая торжества. Торжества перемен. Торжества свержения своих монархов. Ещё пять солнечных смен назад дворец окутало пламя, не щадящее никого: ни живых людей, ни мёртвых камней. Оно объяло и поглотило всё на своём пути. Перед пожаром во дворце остались все те, кто не знал о восстании. Среди них множество людей были для него близкими и родными. И они не должны были пострадать, ведь так звучал его договор с орденом. Но как только восстание перешло во вторую стадию, всё пошло совсем не по плану. Все, кто остался во дворце, были в нём похоронены. Мало того, ещё многих из тех, казалось бы, кто на одной стороне с орденом, кто участвовал в перевороте, но пытался спасти своих близких из пожара, люди из ордена даже не попытались спасти.
Три солсмены он не имел даже малейшей возможности выбраться за пределы огороженного участка земли, хоть и совсем просторного. Три солсмены он был вынужден наблюдать, как пламя поглощает дворец, а вместе с ним и его друзей, знакомых и родных. И все три солсмены он абсолютно ничего не мог сделать. Чувство безысходности и собственной беспомощности лишили его сна первые две смены. Но не только они, еще и кое—что более серьёзное беспокоило его всё это время. Это была правда. Правда, о которой в нынешней ситуации не следовало бы знать никому. Он был тем, кто стоял за всем этим кошмаром. Именно он был организатором мятежа и восстания. Он заключил контракт с орденом. Он повел за собой народ против монархов, а значит, именно он повинен в смертях невинных людей.
Его сообщники, товарищи, которые доверили свои жизни его рукам, теперь уже не были теми верными и пылающими уважением к нему бойцами за справедливость. Когда пожар стал разрастаться, и, вопреки договорённости, орден не начал эвакуацию людей, весь боевой дух мятежников истлел, как бумажный факел. Кто-то бросился во дворец сломя голову, чтобы успеть спасти семью. А кто-то был обездвижен страхом, оставшись наблюдать. И их было большинство. Три солсмены они были заперты на этой огороженной территории, и всё это время они пребывали в отчаянии. Страх пошатнул их здравомыслие, отчего вскипела кровь, а вместе с ней бурлила и ненависть.
Одурманенный разум способен натолкнуть человека на многие безумства, одним из которых оказалось злорадство, и жажда мести к нему. К тому, по чьей вине всё это произошло. К нему, которому они доверили свои жизни. И то, как несладко он сейчас себя ощущал, можно лишь попробовать представить. Несмотря на желание и попытки покушения на его жизнь, которые были приняты неоднократно за эти три солсмены, ему так и не причинили вреда, по ясной на то причине. Если теперь умрёт и он, договор с орденом будет расторгнут насовсем. Только он имел право говорить с представителями ордена, и только он был ключевым фактором, сдерживающим этот договор. А значит, только он оставался причиной, по которой все они по сей момент остались живы. Лишить его жизни— значило для них лишить её и себя. Он нужен ордену живым – это и сдерживало их.
Время от времени в голове взрывались сомнения, словно удары в колокол они будоражили его и заставляли колебаться между привычным хладнокровием и тем, чтобы выплеснуть ярость. Он был похож на морскую волну, ветром поднимаемую и развеваемую. Его ярость развивалась в нерешительности. То он собирал волю в кулак и целеустремлённо шёл куда-то, то резко срывался в бессилии и падал.
Почему!? Как они могли так поступить с нами!? Но говорить что-либо было крайне бесполезно, потому что говорить было уже некому. Среди множества выживших мятежников никто не желал выслушивать его ропот и вытирать его слёзы. Им нужно было только одно: чтобы он разобрался с тем, почему их до сих пор держат взаперти.
Земля, усыпанная глыбами камней, стала могилой для многих людей. Каждый новый шаг, который он проделывал в гневе, наводил на мысль, будто сейчас он стоит на чьём-то теле, на ком-то, кто, может быть, всё ещё жив, и кому можно помочь. Быть может, этот кто-то был его приятелем или знакомым, однако ему самому об этом не было известно совсем ничего. Эти мысли были ничем иным как надеждой, причём лишённой здравого смысла. Пламя, окутывающее дворец, не утихало все три солсмены, и только вчера нуаретом, или даже сегодня лунью, последний язык пламени угас. Если кто-то внутри и остался не тронут огнем, он наверняка погиб от дыма или был раздавлен. Шансы выжить были невозможностью, и он это ясно понимал. Но всё же, что-то внутри него продолжало надеяться на лучшее.
Крайне неуклюжим движением он оторвался от земли и приземлился на соседней глыбе. В очередной раз посмотрел на стену, в нём возросло недовольство. «Да что он о себе возомнил?» – подумал он, щурясь на мужчину, стоящего на верху стены. Лица его видно не было из-за большого расстояния между ними, но этот силуэт мало с кем спутаешь. Завязанные лентой в хвост густые, длинные алые волосы, словно бушующее пламя, развивались на ветру. Красное кимоно, сотканное из плотной ткани, выглядывало из-под не опоясанного просторного плаща того же материала. Полы его доставали до колен и были разрезаны на три равные части. Узкие у пояса и расширяющиеся во множество раз к щиколоткам штаны препоясаны белым поясом. И ноги от щиколоток до самого низу были облачены в белую ткань, которую можно было увидеть из-под открытой, деревянной обуви.
Это Гром Юдж, представитель ордена, за помощью к которому и обратились мятежники. Зовут они себя «Равенство», их цель – принести равноправие в мир, устранив дискриминацию, «вызванную самим существованием монархов». В связи с нынешними обстоятельствами, силуэт Юдж вызывал у него лишь желание роптать. Он пытался рассуждать логически и каждый раз приходил к итогу, который нёс в себе лишь разочарования, ведь если орден действительно способен принести равенство, то почему же вместо того, чтобы освободить выживших материалистов, они позволили им умереть?
Сократив дистанцию между ними, он подготавливал речь, с которой начнёт своё обращение к Юдж. Он всё потрошил свои мысли, хотелось предъявить претензии, но понимал, что делать это нужно грамотно. Отсекая лишённые перспектив эмоции, он выстраивал свой запрос, своё требование. Одновременно облагораживая его в лестные слова.
Юдж стоял неподвижно, ветер трепал его хвост и полы плаща, он всё смотрел вдаль, за пределы леса. Куда именно, было не ясно, но определённо, с высоты, стоя на верху стены, он видел вдалеке что-то, что от взгляда остальных скрывает лес.
Недалеко от огороженной территории, где были заперты все повстанцы, орден разбил лагерь. Всё время пока дворец пылал, представители ордена с Юдж во главе умиротворённо ожидали конца пожара. Повстанцам они не оказали помощи в эвакуации и не пустили в свой лагерь. И более того, вход на территорию лагеря для посторонних был запрещён под страхом смерти. Территория была огорожена и особо охранялась: всех извне, а точнее всех, кто не состоит в ордене, близко не подпускали. Ещё до границы лагеря была прочерчена линия, за которую ступать повстанцам недопустимо, при её пересечении лохеям ордена был отдан приказ стрелять на поражение.
Повстанцы ожидали хоть малейшей возможности, чтобы потребовать у ордена выполнения условий с их стороны, оговоренных в контракте. Но любая возможность выйти на диалог с представителем ордена значила для них слишком много. Они опасались быть разорванными на кусочки лучом пространственного харова, как это было с теми, кто пытался пересечь территорию лагеря. Сейчас же ситуация была иная: представитель ордена сам вышел за пределы лагеря, значит, появилась возможность без риска для жизни выйти на контакт.
– Благопочтенный представитель… Нет! Уважаемый представитель ордена, позволите ли вы… – бубнил он себе поднос, пытаясь подобрать нужное приветствие.
Дистанция сокращалась, а его шаг становился всё неуверенней и медлительнее. Дойдя до подножья, задрав голову вверх он крикнул:
– Достопочтенный представитель Юдж! Вы слышите меня?! – Юдж посмотрел на него так, как смотрят кошки на мышь, с которой наигрались вдоволь, но та всё ещё шевелится. Крик повторился. – Господин Юдж, это я, Рувим! Могу ли я к вам обратиться?!
«Этот Рувим просит слишком много? – спросил один из голосов в голове Юдж. – Если вам угодно, мы лишим его жизни сию секунду.»
«Нет,» – ответил сам Юдж, после недолгого размышления.
«Всё—таки он осмелился заговорить первым, сэр.»
«Именно поэтому я выслушаю этого материалиста.»
Юдж продолжал внимательно наблюдать с вершины стены за чем-то вдалеке.
– Говори, друг, – промолвил он, не отводя глаз.
– Благопочтенный… – его голос звучал нерешительно, но сразу же покрепчал. – Юдж! Я хотел бы… Нет, я требую! Требую объяснений! В случае, если переворот удастся, вы обещали нам и всем, в ком не течет кровь короля, обеспечить безопасность! Но что произошло?! Как вы объясните гибель сотни моих людей, которые пали от ваших рук? А тех, кто погиб в пожаре, которых вы ручались спасти?! Что вы скажете на это?
Юдж молчал. Рувим достал из кармана свиток, сжал в кулак и демонстративно поднял вверх, судорожно тряся.
– Кровью! – его зубы скрипели от ярости. – Ты подписал его своей кровью! Если я не получу ответов и своей дальнейшей перспективы, то вынужден буду воспользоваться положением и обвиню тебя перед судом ордена Времени!
Юдж не проронил ни слова. Рувим продолжил манипуляцию:
– Преступление против крови наказывается смертью! Твоя жизнь прекратится!
– Что ж, – тихо произнес Юдж, – ничего не поделать. Обвиняй меня перед своим судом, если так того хочешь, – после этих слов он отвернулся.
Его ответ обездвижил Рувима. Гримаса, переполненная ненавистью, застыла в неопределённости. Эта авантюра была единственным и последним козырем в рукаве. Неужели она не сработает? Не может быть такого. Неужели Юдж не боится смерти?.. Нет. Скорее всего, он знает, что даже если его жизнь прекратится, меня и прочих выживших всё равно уже не спасти. Кто-то из его лохеев уж точно уничтожит сначала меня, а затем и всех остальных. Но теперь… Что теперь делать?!
Рувим затрясся от ярости. В голове возникли голоса, которые диктовали самые разные выходы из ситуации, но у него больше не было сил, чтобы следовать хоть одному из них. По щекам полились холодные слёзы. Он упал на колени.
«Лейтенант, – прозвучал голос Юдж в голове у одного из лохеев, стоящих подле стены, – мы должны убедиться, что среди выживших не осталось монархов.» – распорядился Юдж.
Незамедлительно взвод ордена ринулся к лагерю, где укрывались выжившие.
«А с этим что делать?» – прозвучал голос в сознании Юдж – это был лейтенант.
«Если он не сломается, то сослужит нам хорошую службу. Приведите в чувство и отведите в пустой шатер, я скоро с ним поговорю. Но не отнимайте его драгоценный свиток, коль он решил воспользоваться справедливостью, нам не позволительно его в этом ущемлять, верно? А теперь, выполнять!» – наказал Юдж и вздохнул легче прежнего, чувствуя, как благородность в чистом виде переполняет его.
Отправленный взвод бездушно налетел на лагерь, насильно выстроив из них длинную шеренгу. Заставили рассчитаться. После чего лейтенант доложил Юдж:
«Пятьсот двадцать один человек не считая того, что в шатре. Все простые люди.»
«Вы уверены, что среди них не затаились монаршие отродья?»
«Так точно.»
«Прекрасно. Объявите им, что с этого момента они официально свободны от монаршего гнёта. Они вольны поступать, как пожелают. Все, кроме детей. Детей до двух оборотосмен мы заберем с собой.»
«Капитан, но зачем нам дети?»
«Ян, ты ещё совсем молодой, а уже такой любопытный, ты правда считаешь, что можешь задавать мне такие вопросы? – лейтенант замешкал. – Детей мы отправим на перевоспитание к более надежным семьям, ведь нам не нужно новое поколение повстанцев. А теперь сделай, что я сказал.»
«Прошу прощения. Выполняем!»
«Очаровательно.»
Приближалась лунь. С того момента, как объявили последний приказ Юдж, вопль матерей не прекращался. И словно из-за их возгласов и молитв, тучи, стали бушевать сильнее прежнего. После недолгого перерыва дождь вновь полил с прежним напором.
В лагере ордена красовались просторные, шатры, с очагами тепла и света, которые благополучно укрывали лохеев ордена от дождя и обеспечивали им комфортное проживание, чему завидовали нынешние беженцы. За последнее время дождь разбушевался втрое больше прежнего, а их палаток и самодельных шатров хватало не на всех. Да и тепло сохранялось там только за счет их собственных тел, чего было крайне недостаточно в столь холодную солсмену.
Джусе пришлось укрыться под листвой дерева. Даже прижавшись к его стволу, свернувшись калачиком под широкой веткой с плотной листвой, дождь, гонимый бушующим ветром, все равно доставал до нее.
– Ты в порядке?! – услышала Джуса позади себя.
Перед ней стояли двое путников. Первый, высокий мужчина в капюшоне, скрывающим верхнюю часть лица, крупного телосложения и неряшливой щетиной. При виде его она испугалась и затаила дыхание. Второй путник стоял рука об руку с мужчиной, но ниже ростом, на нем была такая же накидка, из-под капюшона выглядывали множество светлых, мокрых дред. Спустя миг он сбросил свой капюшон, откуда показалось аккуратное девичье личико и блондинистые, не подплетённые корни волос, которые сразу же попали под сильный поток дождя. Капли стали растекаться по её лицу.
– Ты как? Давно без крова? – заботливо поинтересовалась путница.
Джуса кинула взгляд вниз и прошептала что-то, так невнятно и тихо, что путники переглянулись. Дождь стучал по веткам, земле и плотной ткани капюшонов, от чего шепот не был услышан совсем.
– И… Извини, я не услышала, – промолвила путница.
Тогда девочка совсем обессиленная, сухо вобрала воздух в легкие и упала на бок. Путница подбежала поближе.
– Ей плохо, дядь! Нужно отнести ее в наше убежище.
– Не торопись, – забасил мужчина. – Пока орден не покинул эти окрестности мы не сможем им воспользоваться. Перенесем ее в палатку.
– Но все палатки заняты! Ну—же, дядь, прикоснись к ее лбу. У нее горячка, – воскликнула путница, дергая рукав плаща мужчины. Тот прикоснулся ко лбу Джусы и подтвердил.
– Коллапс, да ещё какая…
– Ну что будем делать?!
– Я уже сказал. Помоги ей забраться мне на спину.
Они подошли к ближайшей палатке и попытались раскрыть шторку, но остановились, как только услышали возобновившийся женский… нет, материнский вопль.
– Извините – выглянул молодой человек с истощенным взглядом и бледным лицом, – в этом шатре горе, мы ничем не сможем помочь вашей подружке.
Так отвечали во всех шатрах, куда бы они не попытались войти.
– Йиви, тебе лучше надеть капюшон обратно, – забасил мужчина. – Поиски не будут быстрыми.
Путница накинула промокший капюшон. И они продолжили поиск возможного укрытия.
Стихия разбушевалась еще сильнее, тучи сгустились и накрыли небосвод полным мраком. Распрощавшись со всеми слугами, Юдж воссел на свое командирское кресло и приказал привести к нему Рувима.
– Ты видимо совсем не понимаешь, друг. Я предлагаю тебе не просто жизнь, но жизнь в славе, подобно моей, – говорил ему Юдж. – Твоя ненависть к нам вполне логична и оправданна. Но чего ты добьешься если сейчас взыщешь от меня справедливости? Неужели ты думаешь, что моя смерть что—либо решит? – он раскинул руки в стороны. – Убьешь меня, на мое место встанет другой. Убьешь его, встанет новый. Я тебе вот что скажу. Я тебе не враг. Ты прошел через многое, пропустив предательство через себя. Это смелый шаг, ты поступил правильно, и дал своим друзьям свободу от монаршего гнёта. Но тебя презирают те, кто вчера подставлял плечо. Как раньше жить ты уже не сможешь. И именно поэтому я предлагаю тебе стать одним из нас, тех, кому больше нечего терять в этой жизни. Мы дадим тебе возможность реализовать своё правосудие. И уже не по контракту справедливости, а действительно, своё.
Низкий обертон Юдж обольстительно впивался в слух. А взгляд: водяные, золотистые глаза, смотрели на Рувима так пронзительно, словно никого честнее и благороднее него не сыскать на всем белом свете. Ему хотелось довериться. Не мало сыграла и жестикуляция: когда он говорил, что понимает чужую боль, то клал руку на сердце и повышал тон голоса.
Рувим был сломан, подобно игрушке. В его организме не было больше сил сопротивляться, и он молча глядел под ноги.
– Друг, я прошу совсем не многого, ты лишь ответь мне на вопрос. Среди твоих людей. Среди выживших, как ты считаешь, остались кабальеро или может быть кто-то еще, о ком мне следует знать прежде, чем я узаконю их свободу?
От нетерпения Юдж прикусил губу и прищурился. Разглядывая черты лица Рувима ему казалось, что он догадывается, о чем сейчас думал тот.
– Твоё право на суд я глубоко уважаю. И мне бы не хотелось прибегать к крайним мерам, – сказал Юдж, вставая с кресла. Подойдя к нему, он увидел капельку крови, скопившуюся на его щеке. Плавным движением руки вытер ее. Далее достал из кармана свиток. – Это моя часть контракта, она почти ничем не отличается от твоей. Но знаешь, в чем разница есть? Моей крови на твоей части контракта нет.
Юдж вытащил из ножен сёнгенский клинок, и демонстративно рассмотрел в его узкое, длинное лезвие свое отражение.
– Она есть только на моем свитке.
– Откуда ты знаешь? – обеспокоенно проронил Рувим, подняв взгляд.
– Я чувствую свою кровь, где бы она не была. Я узнаю этот запах даже если он будет в другой части мира. И знаешь, что? В твоем свитке я ее не чую. Ты тычешь мне в лицо подделкой! – ехидно сказал он. – В начале я думал, что ты потерял свиток. Но еще до пожара я почуял, как моя кровь покинула замок. Поэтому подумал, что ты просто избавился от него вопреки нашему соглашению.
– Глупые рассуждения, я бы не стал, ведь верил тебе. Раньше, – сказал Рувим сдавливая скулы.
– Но не все так просто, Рувим. Во время пожара я вновь почуял свою кровь недалеко от сюда. А значит тот запах был от твоего свитка, от второй части нашего с тобой контракта. Кто-то выкрал его. И сбежал! Рувим! Если этот свиток попадет в руки монархов, нам обоим конец, – Юдж плавным движением приставил лезвие своего клинка к шее Рувима, но в этом движении угроза не читалась, скорее это было похоже на то, как балуются дети, размахивая палками, говоря: «Я тебя убил», при попадании в жизненно важные центры. – Я предлагаю тебе помочь моим поискам, – он убрал меч в сторону. – Кто мог выкрасть свиток?
– Значит у меня и правда нет выбора, – Рувим поник и упал на пол, закрывая лицо руками. – Перед диверсией во дворце ожидали прибытие южанского посла. Может быть, он уцелел.
– Назови имя, – обеспокоено произнес Юдж.
– Мишель, – после долгой паузы ответил Рувим дрожащим голосом.
Юдж вонзил в ножны свой сёнген и сел обратно в кресло.
– Лейтенант! – прокричал он и в шатер немедленно забежал человек. Отдав честь, он расположился чётко по центру. – Я назову вам одно имя, лейтенант, а вы принесете мне голову того человека. Выполнять!
Джуса начала просыпаться. Неподалеку от себя она обнаружила спящую старушку, а по другую сторону, путницу с дредами. Через ткань палатки не просвечивался свет, так что приходилось сильно щуриться, прежде чем оба силуэта были распознаны. Наконец она поблагодарила путницу.
– За кров благодари, эту милую бабушку.
Путница кивнула в сторону спящей старушки. Та смогла ответить лишь рычащим храпом. Вероятно, она из тех, кто не проснется, пока не наступит зарено. Если, конечно, сейчас вообще лунь, – подумала Джуса.
– Меня зовут Йиви, а тебя? – представилась путница.
– Я Джуса, – тихо пробормотала она в ответ.
– Не знаю, Джусочка, какие у тебя мысли в связи с последними событиями, но мы с дядей здесь не останемся надолго! – в импульсивной манере начала Йиви, пытаясь прежде всего внушить самой себе, что ей удастся выбраться из этой западни и вернутся на родину. – Если ты не хочешь помирать, присоединяйся к нам, мы совсем скоро направимся домой. На Юг, – она оживилась ненадолго, после чего вновь продолжила свою речь монотонно. – Мы с дядей и сами пострадали в этой неразберихе… Но ведь уцелели. А значит, должны жить! – столь громкое восклицание чуть было не разбудило старушку, но та лишь перевернулась на бок и продолжила свой крепкий сон. Джуса чувствуя внутри нарастающую горечь, отвернулась, а после заговорила обремененная хрипотой.
– Мне хотелось бы верить тебе, но…
– Но уже сложно понять, кому верить можно, а кому нет, – завершила фразу путница.
По щекам Джусы полились слезы. Йиви обняла её. Послышался трубный зов. В сердце Джусы затаилась тревога. Какие беды этот зов принесет на сей раз? Сложно поверить, что после слов «вы теперь свободны», зов прозвучал вновь.
Мужской, громкий голос по ту сторону палатки объявил о том, что по восходу солнца будет организован караван, направляющийся до ближайшего поселения и каждый желающий может присоединиться к нему. Но перед тем, как отправиться в путь, командующий Юдж приказал, прибыть в его палату человека по имени Мишель. Услышав это Йиви забеспокоилась. В лагере беженцев послышались крики:
– Вот он!
– Не трогайте моего мужа!
– А может – это он?
– Это не тот, кого вы ищите!
Дело плохо, они ведь наверняка хотят его убить, – подумала Йиви. В палатку заглянул ее дядя, мужчина с грубым скулистым подбородком и длинными светлыми волосами, выглядывающими из-под капюшона. Из-за своего коренастого телосложения палатка для него была совсем крохотной, поэтому он отдыхал подле нее до этих пор. Теперь же, когда он заглянул внутрь, то склонился над Йиви, которая сидела совсем рядом и что-то прошептал ей на ухо, после чего девочка отрицательно покачала головой.
– Нет, нет, нет! Ты не можешь так поступить!
– Милая, извини, им нужен лишь я. Но если не я, то все вы можете поплатиться за мою трусость.
– Дядя Мишель, вы не можете так просто им сдаться, они убьют вас!
– Я не сдаюсь, а защищаю тебя и других людей. Я не хочу больше жертв. К тому же, кто сказал, что они убьют меня? Я окажусь в их лагере и тогда уже посмотрим, что удастся изменить.
– Мы можем отмолчаться! – протестовала она.
Но решение было уже не изменить. Мужчина тихо поцеловал девочку в лоб, попрощался и вышел из палатки. Наказав девочкам присоединиться к каравану.
