Поймать балерину

Новая жизнь

Поймать балерину

Аннотация

– Я знаю, что тебе надо. Свобода, безумие, убийства, – я посмотрела на Даниэля, лежащего на спине, – зачем я тебе? Отпусти. Мне страшно здесь. Одной.

– Ты не одна.

Голос его звучал в темноте нашей спальни глухо.

– Одна.

– Этот дом – самое безопасное место в городе. Тебе нечего бояться здесь, бабочка, – он наблюдал за моими пальцами, гладящими уже живот, напряженный и твердый.

– Кроме тебя, – шепотом завершила я его фразу, и так горько стало, что захотелось плакать. Попытка не удалась.

– Кроме меня, – повторил Даниэль, поймал мою ладонь, попробовавшую пугливо соскользнуть с его живота и прижал обратно, – продолжай. Ниже.

– Но, – я всегда терялась от его непомерных аппетитов и жадности до меня, – мы же только что…

– Черт, – выругался он, не повышая голос, но леденея тоном, – продолжай, я сказал!..

1. Новая жизнь

– Господи Иисусе! Сильнее! Еще сильнее! Да! Вот так. Ох…

– Не поминай имя Господа нашего всуе, сколько раз говорил тебе… – Пабло, ворча, закрепил последний узел на шнуровке корсета и отошел в сторону, не преминув перед этим поцеловать меня в плечико. – Все такая же вкусная, Нена…

Я мягко повела ладонью, грозя ему пальцем и улыбаясь. Выходка его меня не разозлила. Пабло всегда был таким, немного невоздержанным на чувства, открытым и горячим. Все же, испанская кровь давала о себе знать.

В танце это смотрелось живо, особенно учитывая новые веяния, которые привнесла Дункан ( знаменитая американская танцовщица, прим. автора) в классический балет.

Впрочем, Пабло никогда не умел до конца работать в каноне.

Потому и успеха не достиг.

Я тоже не достигла, но причины были иные. И это пока не достигла! Пока!

О грустном думать совершенно не хотелось, все же новая жизнь впереди. Билет на корабль, самый лучший, самый непотопляемый, если верить газетам, мирно лежал на столике, и я то и дело на него косилась.

Третий класс… Не очень удобно, конечно, но на большее средств не хватило. Да и следовало экономить… В Нью Йорке мне пригодится каждый сантим.

Можно было бы продать часть украшений, которые мне дарил Даниэль, но я опасалась, что по ним меня обнаружат… Мало ли, где у него могут быть свои люди?

От Дикого Даниэля, главаря «Шелковых платков», одной из банд парижских апашей ( преступные группировки начала двадцатого века в Париже, прим. автора), я пыталась бежать дважды.

И дважды он меня ловил. И наказывал…

Этот раз – третий.

И теперь точно все получится!

Должно получиться!

Мне всю дорогу словно Дева Мария помогала, настолько гладко и хорошо складывался путь.

Накануне Даниэль угодил в участок, и все его приспешники думали лишь о том, чтоб вызволить его как можно быстрее. За мной ослаб контроль, и сэкономленных денег как раз хватило на билет до Шербура. И должно было хватить на корабль, идущий в Новый Свет. В мою новую жизнь.

В Шербуре жил Пабло, мой хороший знакомый, друг,  с которым мы год назад  назад вместе выступали в «Русских сезонах» Дягилева ( выступления русской труппы балета в Париже в начале 20 века, прим. автора).

Конечно, мастерства русских мы достичь не могли, но сам Дягилев относился к нам более чем благосклонно, выделял меня среди прочих парижских танцовщиц, которых  он пригласил в массовку своих спектаклей. Я так радовалась, так радовалась!

Практически  летала по сцене, купаясь во всеобщем восхищении эпатажными русскими.

Казалось, что вот он – взлет!

Вот оно – счастливое будущее!

Так жаль, что потом это все пошло прахом…

Но нет! Не будем о грустном!

Я планировала сесть в Шербуре на какой-нибудь корабль, идущий до Нового Света. Дальше, как можно дальше от Парижа!

И удача улыбнулась мне! Опять!

Похоже, порочный круг, в который я загнала себя, разорван!

– Нена… – голос Пабло зазвучал немного надтреснуто, изломанно, – может… Может, подумаешь? Ну что тебе там делать?

Я только вздохнула.

Об этом мы с Пабло уже говорили, и не один раз.

– У меня приглашение, милый, – я надела тонкую шелковую блузу поверх корсета.

Конечно, можно было бы и без него, тем более, что последняя парижская  мода предполагает свободу… Но я хотела произвести самое лучшее впечатление на своих возможных спутников. Не время для суфражизма.

Будем придерживаться старой доброй классики, она никогда не подводила.

Дорожный костюм у меня очень приличный, Даниэль не скупился на лучших парижских модисток.

Надеюсь, удастся выглядеть достойно среди пассажиров.

Третий класс, конечно…  Но, может, там будут ехать достойные люди…

В конце концов, никто не запретит мне прогуливаться по палубе… И знакомиться с  пассажирами, едущими первым и вторым классами.

И, может, получится договориться с персоналом корабля и переехать в каюту получше?

Хотя бы второго класса.

Почему бы и нет? Я обаятельная, молодая… Красивая… Даниэль говорил, что я похожа на бабочку… Которую хочется сжать в ладони.

И сжимал.

Крепко, больно. До слез.

Не позволяя даже глоток воздуха сделать.

С того самого момента, когда впервые увидел, танцующей модный танец апашей в одном из заведений Парижа.

Да, танцовщица, которую выделял сам Дягилев, скатилась до кафешантанов… Но что поделать, мне нужно было на что-то жить, отдавать арендную плату за маленькую квартирку в мансарде старого дома на окраине Парижа, шить концертные костюмы… Париж – дорогой город… И быстро приучает к гибкости.

Я нервно оглядела пыльную грязноватую улочку Шербура, на которую как раз выходили окна квартиры Пабло.

Сонный полдень прохладного апреля вступал в свои права, и улица казалась пустынной. Только напротив, у маленькой лавчонки, торгующей овощами, стояла женщина.

Я выдохнула с облегчением.

Больше всего страшилась увидеть приметные фигуры в костюмах, кепках и ярких шейных платках – отличительных знаках  «Шелковых платков».

Пока ехала сюда, тоже постоянно оглядывалась.

Конечно, решилась я быстро и так же  быстро сумела обернуться с билетами и сборами.

Даниэль еще, наверно, даже с полицейскими не успел поговорить, а я уже на вокзале стояла.

Все же, прежний несчастливый опыт двух проваленных побегов помог.

– Нена… Письмо шло до тебя полгода, может быть, там тебя уже никто… – опять предпринял попытку Пабло остановить меня.

– Нет. Сол меня ждет.

Да и даже если не ждет… Здесь мне точно ничего хорошего не будет…

Кто я такая тут?

Неудачливая танцовщица, не сумевшая закрепиться в русской труппе настолько, чтоб Дягилев предложил постоянный контракт.

Бунтарка, с волчьим билетом, которой теперь заказан путь в любую приличную труппу.

Любовница самого жестокого мужчины в Париже, зверя, невоздержанного во всех своих проявлениях.

Я вспомнила жестокие холодные глаза Даниэля. Его пронзительный взгляд, каким смотрел на меня, танцующую пошлый танец апашей…

Как же я не хотела его танцевать, как отказывалась, считая грубым и дурновкусным!

Но мой тогдашний партнер, Жан,  уговорил.

Это было модно, за это платили… Больше, чем обычно.

И я согласилась.

И танцевала, летая по импровизированной сцене, вся изломанная и бессильная… Сам танец, рассказывающий про жуткие отношения бандита и его женщины, сочетал в себе элементы, больше похожие на драку, избиение… Я протягивала руки к партнёру, который тут же отталкивал, швырял настолько сильно, что чуть ли не падала, а затем поднимал и взваливал на плечо, кружил, тискал… Ужасный танец. Мерзкий.

Но очень хорошо принимался в кафешантанах, подверженных популярным декадентским мотивам.

Прелесть разрушения. Это было модно.

Дикий Даниэль увидел меня именно в одном из них.

Я навсегда запомнила его прозрачные ледяные глаза, холодное, ничего не выражающее лицо.

Он стоял в дверях, в кругу своих товарищей, отличаясь от них всех так же, как отличается волк от собак.

Жан закрутил меня, а затем скинул в плеча на пол.

Я изобразила боль.

Даниэль, хотя тогда я  еще не знала, как его зовут, пристально следил за моими движениями, и, когда я намеренно громко вскрикнула, как этого требовал танец, резко подошел и, оттолкнув моего партнера, поднял меня на руки.

Я попыталась высвободиться, испуганно упираясь ему в грудь ладонями, что-то , кажется, твердила про то, что это танец, что он не так понял, и что…

Не помню, что еще говорила.

Он, наверно, и не слушал. И не отпускал.

Так и унес меня, протестующую, в одну из задних комнат кафешантана, предназначенных для отдыха персонала. И не только персонала…

Я была настолько испугана, что даже толком противиться не могла. Не понимала ничего, не понимала происходящего!

Он уложил меня на кушетку, навалился, сжимая своими грубыми руками…

Я не сумела оттолкнуть.

До сих пор при воспоминании о том, что произошло между нами в грязной темной комнатке с окнами, выходящими на задний двор кафешантана, становилось не по себе.

Одновременно холодно и обжигающе.

Я к тому времени не была, конечно, наивной невинной девушкой, кое-какое прошлое имелось, но никогда до этого не случалось со мной  ничего, более пугающего и дикого.

Потом случалось.

Благодаря все тому же Даниэлю.

Но в тот, первый раз…

Я его помню до сих пор, хотя, конечно, надо бы забыть… Как постоянно приходящий в дурманных снах кошмар.

Но не получается.

Потому что это – самое яркое переживание…

Ярче даже первого выхода на сцену в составе труппы русских.

Даниэль все время меня трогал, так, словно поверить не мог, что я – настоящая, живая.

Целовал, не слушая моих возражений, не обращая внимания на  тихие всхлипы.

Сжимал, грубо и жестоко, подчиняя себе.

Заставляя делать то, что ему хотелось.

Я не сопротивлялась больше, напуганная и обескураженная. Он делал больно, но от его железных пальцев по телу расползались мучительные волны удовольствия. И стыда. Из-за того, что мне в какой-то момент стало нравиться это безумие.

Даниэль никуда не торопился, отслеживал выражение моего лица и , кажется, тоже понимал, что происходит со мной. Усиливал напор.

И шептал постоянно, бормотал, что я – бабочка… Слишком красивая… Слишком. Что такая бабочка не должна танцевать в таких местах, что на такую , как я, не должны смотреть все эти люди…

Его горячий шепот еще больше пугал и одновременно завораживал…

Мне никогда не было настолько страшно и одновременно горячо.

Время тянулось и тянулось, то, что он со мной делал, казалось бесконечным душным кошмаром…

Безумным огненным сном… Диким смерчем, в конце концов поглотившим нас обоих…

А затем все закончилось.

Даниэль молча встал, поправил на мне одежду, не обращая внимания, как я вздрагиваю от этой жуткой заботы…

И вывел за руку из комнаты.

Я шла, полностью подавленная, деморализованная, сгорая от стыда, потому что понимала, что все, кто был в этом злополучном кафешантане, видели мой позор. И знали, что со мной делал этот человек.

На улице мы сели в автомобиль с изображением скалящегося льва на носу, и , дико взревев мотором, поехали прочь от места моего бесконечного позора.

Я была в таком ужасе, что толком не осознавала происходящее.

На автомобиле я до этого ездила всего один раз, и , наверно, это должно было быть незабываемо… Но то, что произошло со мной, перекрыло все.

Я лишь сидела, забившись в угол, ближе в дверце,  и придерживала шляпку, норовившую улететь от ветра. По лицу текли слезы, и никак не удавалось их унять.

Даниэль, что-то повелительно скомандовав водителю, сидел рядом со мной, сжимал мою руку своими холодными жесткими пальцами, и от этого пробирал еще больший озноб.

С другой стороны сидели какие-то страшные мужчины, все, как один, в костюмах, ярких шейных платках и кепках. Типичные апаши, бандиты, терроризирующие Париж  уже много лет.

До меня постепенно стал доходить весь ужас произошедшего… Я одна,  среди бандитов, их предводитель… Дева Мария, помоги…

И везут меня  неизвестно куда! Но вполне известно, зачем…

И Жан… Что они сделали с Жаном?

Эти мысли мелькали в голове, скакали, сталкивались друг с другом, добавляя еще большего ужаса.

Я решила набраться смелости и спросить у своего мучителя, что со мной будет, но тут мы приехали.

Куда-то на окраину Парижа, в небольшой особняк, с воротами, увитыми жухлым с осени  плющом.

Весело смеясь, мужчины вывалились из автомобиля и пошли к дому, затем их предводитель обошел машину и открыл мне дверь.

– Куда вы меня?.. – не хватало голоса, чтоб спросить, только шепот получался, – зачем?..

– Выходи, бабочка, – повелительно сказал он и подал мне руку.

Машинально я ее приняла, вышла из автомобиля. Зябко поежилась на зимнем ветру.

– Где мы?

– Дома.

Я хотела еще спросить, но он молча увлек меня за собой…

Тогда я не представляла, что проведу здесь, в этом особняке, целых два месяца…

– Нена… – Пабло опять подошел ко мне, приобнял за талию, привлек на грудь, – я просто  за тебя переживаю, понимаешь? Ты приехала, испуганная, озирающаяся… И не даешь мне тебе толком помочь…

Я оперлась о его грудь затылком, с горечью думая, как бы просто все было… Не будь Даниэля и его безумного помешательства на мне.

Конечно, Пабло – не помощник.

Как может помочь парень, зарабатывающий на жизнь Бог знает, чем?

Вернее, я знаю, чем, и соседи его наверняка знают… И, скорее всего, полицейские тоже знают. Такие, как Пабло,  у них на учете. Тем более, что здесь не Париж, а сонный Шербур…

– Я похлопочу, – шептал он, поглаживая меня за талию, – тебя возьмут в то заведение, где я… Понимаешь, деньги не очень большие, но постоянные… И затем… Здесь много богатых людей, мужчин… Не столько, сколько в Париже, но и таких девочек красивых, как ты, здесь нет… Перестань искать неизвестно что… Найди богатого любовника, или, если повезет, мужа… Родишь детей, заживешь хорошо и спокойно… Ну что ты все время рвешься куда-то, Нена?

– Пабло… – я развернулась в его руках, задрала подбородок, посмотрела в темные, невероятно добрые глаза. Пабло был прекрасным человеком и очень хорошим партнером… Но совершенно не умел видеть хоть какую-то перспективу, всегда довольствовался малым.

И сюда, в Шербур, он уехал, поверив очередной своей женщине, жене богатого буржуа, владельца местного заводика по производству тканей. Она обещала ему сольную карьеру в Шербурской театральной труппе…

В итоге он прозябал здесь, в тесной душной квартирке  под самой крышей, подрабатывал в убогом кафешантане тапером ( пианистом, прим. автора) и, похоже, чем-то еще постыдным…

Меня он пустил к себе пожить без лишних вопросов, помог с покупкой билета на корабль…

И вот теперь никак не хотел отпускать, отговаривал, бубнил что-то про плохое предчувствие.

Но я пропускала его слова мимо ушей.

Никакого плохого предчувствия.

Не может быть ничего хуже того, что со мной уже случилось.

Нет уж. Хватит с меня ужасов бандитского Парижа, грубости и жадных рук Дикого Даниэля, и ощущения полной беспомощности перед случившимся.

Нет, теперь я сама буду своей судьбой управлять.

Я вздохнула, еще раз оглядела убогую комнатку, посмотрела на часы. Скоро все это завершится.

Подумала и все же сняла с пальца тяжелое кольцо с крупным красным камнем, отдала его Пабло.

– Вот, возьми…

Пабло вскинулся, отталкивая мою ладонь и бормоча, что я его обижаю, что я ему как сестренка, родная, какое вознаграждение…

Но я настойчиво вложила кольцо в его руку:

– Возьми. Оно дорогое. Но продавай не здесь, лучше подальше. И там, где тебя не знают. Наверняка,  на нем кровь… Больше, к сожалению, ничего нет, милый…

– Что с тобой случилось, Нена?.. – бормотал Пабло, обнимая меня и вздыхая, – послушай… Ну хватит… Я найду тебе богатого любовника…

– Нет, Пабло. Меня ждет Новый Свет. И слава. Я уверена.

– Ох, Нена… Ну ладно, – Пабло отстранил меня от себя, вытер с моих щек слезы, непонятно, когда выступившие, – конечно, у тебя все будет хорошо… Новый Свет, слава, деньги… А, если вдруг что-то пойдет не так, всегда знай, что твой старый добрый Пабло будет рад твоему возвращению… Давай помогу собраться… Как там называется корыто, на котором ты плывешь?

Я благодарно вытерла слезы, длинно , с всхлипом, вздохнула и ответила:

– «Титаник».

Душные сны

– Я знаю, что тебе надо… Свобода, безумие, убийства… – я приподнялась на локте и посмотрела на Даниэля, лежащего на спине и мирно пускающего кольца дыма в потолок, – во всем этом нет меня. Зачем я тебе? Отпусти.

Даниэль не пошевелился даже, только угол рта дернулся, и сразу даже непонятно было, то ли презрительно, то ли зло.

И то и другое для меня чревато, но… После двух недель нашей совместной, если ее можно так назвать, жизни, я научилась быть храброй.

Или просто потеряла рассудок. Заразилась безумием от своего жестокого любовника.

По крайней мере, сейчас мне не было страшно. И даже не особенно волнительно. В глубине души я знала ответ… Но… Попробовать стоило. Пытаться всегда стоит. Падать и затем опять упрямо подниматься, раз за разом повторяя неподдающуюся связку в танце, или сложный элемент.

Я по опыту знала, что , при  упорном труде, ломаются самые крепкие стены и завоевываются самые неприступные замки.

– Мне страшно здесь… Одной.

– Ты не одна.

Голос его, сухой и малоэмоциональный, звучал в темноте нашей спальни глухо. Как далекие раскаты грома. Еще не гроза. Но близко, так близко!

– Одна.

Я выдохнула, решаясь, и мягко провела ладонью по широкой груди, легко обрисовывая сухие мускулы, следы от ударов ножом… На плече – шрам от пули… Тело Даниэля, словно открытая книга, говорило за него. И , кстати, больше , чем он сам…

– Этот дом – самое безопасное место в городе. Тебе нечего бояться здесь, бабочка… – он немного приподнялся на руках, устраиваясь полусидя  и наблюдая за моими пальцами, гладящими уже живот, напряженный и твердый.

– Кроме тебя… – шепотом завершила я его фразу, и так горько стало, так тяжело, что захотелось плакать. Попытка не удалась.

За две недели, что я жила в этом мрачном доме, выходить из него довелось всего несколько раз. По вечерам. В жуткие заведения, казино и бары, переполненные похожими на Даниэля мужчинами и непохожими на меня женщинами. Это было ужасное времяпрепровождение!

Я чувствовала, что умираю постепенно, без воздуха и свободы, привычных для меня ранее настолько, что и не замечалось их присутствие в жизни. Не ценилось. Зато теперь…

– Кроме меня, – повторил Даниэль, поймал мою ладонь, попробовавшую пугливо соскользнуть с его живота и прижал обратно, – продолжай. Ниже.

– Но… – я всегда терялась от его непомерных аппетитов и жадности до меня, – мы же только что…

– Черт, – выругался он, не повышая голос, но леденея тоном, – продолжай, я сказал!

Я послушно провела ладонью по напряженным мышцам живота, сглотнула. Горячий. Такой горячий всегда. Обжигающий.

– Ниже, – он откинулся опять на подушки, прикрыл веки, чутко прислушиваясь к моим движениям, – вот так… Еще ниже… Молодец, бабочка…

Где-то совсем рядом заорал ребенок, и я,   вскрикнув, проснулась, садясь на кровати.

Еще пару мгновений приходила в себя, растерянно терла лицо ладонями, никак не умея вынырнуть из горячего душного сна.

Сна, который два месяца моей жизни был реальностью.

Ребенок плакал, его мать что-то громко говорила на итальянском… По-моему, ругалась. Но это не точно.

Итальянский язык такой экспрессивный… Никогда не поймешь, ругаются они, веселятся или просто разговаривают…

В конце концов, душный сон отпустил меня, реальность проявилась все более отчетливо. И вместе с ней нахлынуло привычное облегчение.

Я далеко. Посреди океана.

Дикий Даниэль не достанет меня, никогда. Ни при каких условиях.

И это хорошо. Одно это обстоятельство перевешивало все минусы моего нынешнего  положения.

А их немало.

Начать хотя бы с того, что третий класс – это вообще не то, что я себе представляла.

Хуже! Гораздо, гораздо хуже!

Огромное душное помещение в трюме большого корабля, заполненное рядами многоярусных коек. Здесь находилось не менее пятисот человек, в основном, эмигрантов, бедных крестьян, решивших попытать счастья в Новом Свете.

Духота, вонь, антисанитария – такой была моя нынешняя реальность.

Изысканный дорожный наряд, в котором я садилась на пароход, пришлось снять и убрать подальше, потому что среди бедных простых людей я выглядела по меньшей мере странно. Да и страшновато, если честно, было. Взгляды, которые на меня бросали некоторые, вызывали оторопь.

Драгоценности, которые я хотела предложить за билет во второй класс, пришлось спрятать подальше, носить постоянно с собой, на поясе. Как и остаток денег. И спать в полглаза.

Мы плыли уже второй день, вокруг был волнующий огромный океан, но , сидя в трюме, я этого всего не видела.

Пассажиров третьего класса не выпускали на верхние палубы, где имели возможность прогуливаться и дышать воздухом второй и первый классы.

Когда я , в первый же день, попыталась пройти туда, матросы, присматривающие за порядком на корабле, развернули обратно без особых церемоний.

– Иди-ка вниз, крошка, – смеялись они, невежливо подпихивая меня обратно к лестнице, – здесь нельзя быть. А то , кто тебя знает, может,  ты заразная?

Никакие мои доводы не помогли. Предлагать им золото за то, чтоб пропустили, я поостереглась.

Во-первых, никаких гарантий, что они просто не отберут у меня последнее. Я ходила одна, без спутника, значит, по их мнению, была заманчивой добычей, жертвой. Это было заметно по их словам и жестам. То, что никогда бы не сказали пассажирам верхних палуб, очень свободно позволялось в мою сторону.

И во-вторых, демонстрировать свои последние сбережения было неправильно с точки зрения безопасности.

Могли увидеть мои соседи по палубе. А уж они-то точно знали, что я одна. И защиты никакой.

Потому я просто развернулась и пошла вниз.

Села на кровать, с которой мне повезло, она была с самого края, у стены. И задумалась, как быть.

Рядом со мной играли черноволосые итальянские малыши, дети моих соседей, шумные и крикливые.

Ругались их родители. Или мирились, я так и не понимала. Ходило множество людей. Я была на виду.

И в итоге пришла к выводу, что это хорошо. Очень хорошо!

Пока я на виду, никто не сделает мне ничего плохого!

Не буду никуда выходить! Ну что я, несколько дней без свежего воздуха не потерплю? Зато буду в целости. И сохраню хоть немного денег для новой жизни.

Я выдохнула, почувствовав, что приняла верное решение, и улыбнулась итальянке. У них наверняка есть припасы. Заплачу им оставшимися франками, чтоб не выходить никуда…

Немного придя в себя после сна, я  села  на кровати, решив съесть  кусок ржаного хлеба, служивший мне сегодня ужином.

Жевала и думала о  только что приснившемся  сладком кошмаре.

Как он там? Дикий Даниэль? Думает обо мне сейчас? Может, до сих пор в участке?

Он мог выследить меня до Шербура, но дальше… Мы договорились с Пабло, что тот уедет на несколько недель из города, его как раз пригласили в очередное богатое имение в качестве… Не хотелось знать, кого именно. Да и не важно.

Главное, что , благодаря моему кольцу, у него были финансы на первое время. И возможность спрятаться от гнева Даниэля, если тот все же выяснит мой путь.

Я на мгновение всего представила, насколько Дикий Даниэль Легран будет в ярости, когда узнает, что мне удалось в этот раз его обмануть, и поежилась…

Два прошлых раза, когда он меня ловил…

Он не бил, нет. Никогда не пытался ударить.

Но вот все остальное… Матерь божия, откуда  в нем было  столько изобретательного  постельного  цинизма?

Я буквально заставила себя перестать думать обо всех тех вещах, которые делал со мной Дикий Даниэль, утихомирила мурашки, уже вовсю путешествовавшие по коже, доела хлеб. Надо пойти набрать воды. Она здесь была бесплатной, и это очень радовало.

У самых дверей меня окликнула веселая француженка, Жаннет, так же, как и я, путешествовавшая в одиночестве. Мы с ней не то, чтоб общались, я старалась ни с кем не заводить знакомств, но пару раз разговаривали.

– Эй, Анни, не хочешь прогуляться?

– Нет, спасибо, – поспешно отказалась я.

– Да ладно тебе, худышка, – ее бульварная речь и круглое деревенское лицо вызывали легкую неприязнь, но недостаточную, чтоб просто игнорировать, – пойдем прошвырнемся по палубе! Там такие матросики красивые!

Она захихикала, а я только плечом дернула, намереваясь идти дальше. Зачем мне матросики?

– Ну пошли, – она подошла ближе, ухватила за локоть, – просто воздухом подушим. Закат же, красиво…

Из открытой двери  неожиданно потянуло морской свежестью, и идея прогуляться перестала казаться глупой. Почему нет? Просто подышать… Вечер же. Народу мало… И то,  что я буду не одна, уже хорошо. Одинокая женщина вызывает подозрения…

– Хорошо, я только причешусь… – кивнула я.

– Ага, но сильно не наряжайся, а то матросики глаза сломают, – рассмеялась Жаннет, – я тебя здесь подожду!

Я быстро прошла к своему месту, оделась, причесала волосы, надела шляпку и перчатки. Подумала насчет зонтика, но решила не брать все же. Вечер, вряд ли будет много солнца…

– Ну вот, – недовольно оглядела меня Жаннет, – вырядилась. Теперь на меня и не посмотрит никто.

Я лишь плечами пожала.

И пошла вперед.

На палубе было малолюдно, тихо.

И очень ветрено. Приходилось придерживать шляпку, закрывать лицо от порывов ветра и соленых брызг волн.

Но, несмотря на все неудобства, я наслаждалась происходящим. Океан, огромный, бесконечный, словно дышал мне в лицо , влажно и свежо. Волны навевали своеобразный ритм,  который вполне можно переложить на ноты и танцевать под получившуюся мелодию. Мне настолько нравилось, что даже ворчание Жаннет, недовольной отсутствием матросов и сильным ветром, не могло помешать наслаждаться прогулкой.

Неожиданно с верхней палубы к нашим ногам упала шляпа.

Я подняла, растерянно задрала голову, разыскивая хозяйку.

– Мадмуазель? Мадам? Эй, девушка!!! – энергичный голос раздался с совершенно противоположного конца верхней палубы, – у вас моя шляпка! Не могли бы вы…

– Да, конечно, – крикнула я в ответ, – я передам матросу…

– Нет уж! – решительно заявила женщина, – он помнет своими лапами! Принесите мне, пожалуйста… Я заплачу.

– Ох, какая ерунда… – пробормотала я, направляясь к лестнице.

– Давай я, – тут же вызвалась Жаннет, – мне не помешает пара франков…

Но я уже дошла до лестницы и решительно поднялась по ней.

На палубе меня встретил матрос, которого, видимо, предупредили о моем появлении, потому что он ни слова не сказал и лишь указал направление, в котором мне надо было идти.

– Вот ты нахалка! – закричала снизу Жаннет, – ну, вернись только!

Но я шла вперед, к владельце шляпки, пожилой мадам, одетой изысканно и дорого.

– Ох, милочка, спасибо вам! – она с облегчением взяла у меня из рук шляпку, – это сама Наташа Рубин, понимаете? Было бы безумно жаль потерять… Ой! А я вас знаю!