Buch lesen: «В поисках Авалона»
© Мария Норд, 2018
ISBN 978-5-4493-8488-1
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Над лазурью волны снова ветер вещает о битве,
Опускается небо, собою закрыв горизонт.
«Сохрани, Небеса!» – только слышится в тихой молитве
И в зловещем затишье разносится чаячий стон.
Но и там, где надежда на жизнь навсегда позабыта,
Где завеса дождя обрывается в бездну морей,
Где не видно пути, и где вера о камни разбита,
Я увижу рассвет в тихой пристани вечности дней.
Я не стану жалеть, зная то, что мне Небом открыто.
И пускай суждено нам навеки оставить покой,
Точно знаю одно – что мы Богом не будем забыты,
Верю, Он вознесёт над кипящею новой волной.
Глава первая. На берегу Ирландии
Мы далеко не всегда задумываемся о неожиданных поворотах своей судьбы, и часто замечаем их именно тогда, когда судьба сама, порою, против нашей воли, резко меняет курс, совершенно не желая обращать внимания на разложенные нами перед ней путеводные карты. Я не был для неё исключением.
Первое, что донеслось до моего слуха, когда я очнулся – был отдалённый плеск волн и лёгкий стук раскачивающейся на петлях деревянной двери. Я повернулся и открыл глаза, всё ещё чувствуя скованность и тупую боль в правом плече. Осмотревшись, насколько это было возможно, я увидел, что нахожусь под соломенной крышей какого-то дощатого сооружения, сквозь множество щелей которого проникал солёный морской воздух. Судя по земляному полу и охапке соломы, на которой я лежал, а также развешанным на стенах рыболовным снастям, верёвкам, и прочей хозяйственно-рыболовной утвари, я с уверенностью мог сказать, что нахожусь в сарае, хозяин которого занимается рыболовным промыслом. И, скорее всего, кроме меня, здесь никакой живности не содержалось.
Приподнявшись, чтобы более внимательно изучить своё пристанище, я вдруг заметил небольшой свёрток, находившийся рядом с моим изголовьем. Немало обрадовавшись, ибо это были мои вещи, я оделся, после чего, не обращая внимания на недавно затянувшуюся в плече рану, выполз наружу.
Позволив себе мгновение наслаждаться ударившим в лицо морским воздухом, словно прояснившим моё сознание, я оглянулся по сторонам. Чуть поодаль стоял небольшой дом, из камня и глины, покрытый толстым слоем соломы. Рядом с домом была овчарня. Вся земля, принадлежавшая этому дому, была обнесена невысокой каменной оградой, обвитой плющом и понизу заросшей мхом. Изумрудная зелень холмов, расположившихся чуть поодаль, напоминала собой морские волны, пронизываемые лучами полуденного солнца. Ирландия была прекрасна.
Я решил, было, направиться к дому, как вдруг дверь его открылась, и по узкой каменистой дорожке, в мою сторону направился какой-то человек.
– Эй, ты чего, ты чего?! – закричал он, находясь ещё на полпути ко мне. – Ну-ка, обратно, обратно иди!
Я не двинулся. Он как-то забавно смотрелся, махая руками и что-то приговаривая, словно отчитывая меня, как если бы я был его младшим сыном или внуком. Наконец, он подошёл, всё ещё что-то говоря и пытаясь отправить меня обратно в сарай. Это был невысокий, чуть полноватый человек, лет сорока – сорока пяти, с рыже-седыми перехваченными просаленной лентой волосами и жидкой бородкой.
– Чего стоишь-то тут? – напустился он, как-то по-отечески мягко, пытаясь затолкнуть меня обратно. – Раненый же! Тебе лежать надо! Обратно иди! Давай, давай.
Я, наконец, сдался, повинуясь его приказам.
– Как чувствуешь-то себя? – спросил он. – Ты б полежал ещё. Чего встаёшь-то? Тебе ещё выздоравливать надо. Ну, чего молчишь-то? Как чувствуешь себя, спрашиваю.
– Хорошо, – с трудом успел вставить я, сумев таки, прервать его бесконечный речевой поток.
– Ну, хорошо, что хорошо, – он похлопал меня по плечу. – Это хорошо, сынок, – он по-отечески улыбнулся. – Ну, что, как звать-то тебя? – спросил он.
– Алан, – ответил я. – Алан Джозеф Шайн.
– Алил, говоришь? – усмехнулся он. – Младшенький, поди?
– Так точно, – кивнул я, слегка смутившись.
– Ну, а семья где твоя? – спросил он.
– Семьи не имею, – ответил я.
Ирландец помотал головой, похлопав меня по плечу.
– Ну, прости, прости сынок, – тепло произнёс он. – Мы ж тебя там, вон, за камнями нашли, на берегу. Больше никого не было. Ты, поди, кораблекрушение пережил?
– Почти, – ответил я, решив не вдаваться в подробности о политике и недавнем происшествии, ставшем причиной моего нахождения здесь. Однако ирландец, по всей видимости, не намеревался оставлять меня в покое, не выяснив всех событий моей жизни.
– Али в бою успел побывать? – он изучающе посмотрел на меня.
– Тоже было, – кивнул я.
– А родные есть? – спросил он.
– Средний брат давно погиб, старший – надеюсь, жив. Сэр, разрешите спуститься на берег? – спросил я, пытаясь избежать дальнейших вопросов.
– Ой, да какой я сэр, – он замахал руками. – Конечно, конечно, спустимся. Но не сейчас. Если ты, правда, хорошо чувствуешь себя, пошли в дом, там как-раз ужин подходит. Или тебе сюда принести?
– Никак нет, я сам дойду, спасибо, – ответил я, снова чувствуя смущение. – А, Вас как зовут?
– Ох, запамятовал представиться, – он рассмеялся. – Дахи Нэсан. А жену мою Блейтин зовут. Ну, пошли, пошли, тогда, – он снова положил мне руку на плечо, и мы направились к дому.
За время нашего достаточно краткого пути я успел узнать, что у него семь дочерей, правда, так и не запомнил их имён, что его жена лучше всего готовит тушёное мясо с зеленью, что на столь небольшое поселение у них целых три кабака, но самый лучший эль наливают именно в том, что расположен на берегу, и что он сам часто там бывает вместе со своим другом, Энтусом Карбри, с которым они вместе занимаются рыболовным промыслом…
Я был счастлив, когда мы, наконец, вошли в дом. Однако это чувство длилось очень недолго. Едва я появился на пороге, на меня тотчас устремилась пара излучающих немалую враждебность женских глаз.
– Что, очнулся? – недовольно бросило растрёпанное рыжее существо в простом мешковатом сером платье, доставая из печи огромный горшок, источающий приятный аромат готовой пищи. За столом уже сидели семеро подобных рыжеватых существ, отличавшихся друг от друга, наверное, только по росту, но не по чертам лица, и теперь с любопытством и, одновременно, неприязнью глядевших на меня.
– Да, очнулся, – радостно ответил Дахи.
Похоже, его супруга этой радости не разделяла.
– А, что он делать будет? – спросила она.
– Ну, он…, – Дахи замялся. – Блейтин, он же только сегодня выздоровел.
Блейтин пожала плечами.
– Ну, усаживай его, – наконец, произнесла она ледяным тоном, устремив на меня такой взгляд, что мне захотелось провалиться сквозь землю. Этот взгляд она не сводила с меня в течение всего вечера.
Уже вечером, после вкусного, хотя и малоприятного ужина, мы вместе с Дахи отправились на берег.
– Ну, вот, дошли, смотри теперь, – произнёс он, позволив мне пройти вперёд.
Мы вышли на каменистый берег, усыпанный крупной галькой.
– Вот, здесь тебя и нашли, – Дахи указал на огромные валуны, вдававшиеся в волны. – Прямо под ними лежал. Думали, мёртвый, подошли, смотрим, живой. Вот и вытащили тебя.
Я спустился на берег, прекрасно понимая, что не увижу здесь никого из расстрелянных вместе со мною. Я смотрел на волны, испытывая смешанные чувства. Я всё ещё с трудом готов был смириться с мыслью, что Ричард был на стороне бунтовщиков. Он пытался меня переубедить, пытался спасти. Небо! Я не мог желать добра предателям, но не мог и отвернуться от брата. Удалось ли им пройти по северу и дойти до Канады? Почему-то, я, всё же, надеялся на это.
Когда отец погиб, а о смерти среднего брата, Уильяма, пришло известие, что он пал в сражении, Ричард, являясь, к тому же, намного старше меня, забрал меня на корабль, где он уже давно нёс службу в Королевском флоте и носил звание старшего лейтенанта.
Девять лет, ибо в ряды вооружённых сил я, по документам, был зачислен в шестнадцать, потребовалось мне для того, чтобы дорасти от помощника юнги до капитан-лейтенанта1 в чине обер-констапеля2 – звания, соответствовавшего, возможно, моим умениям, но не образованию. Ибо грамоте, математике и основам латыни я обучался уже на корабле, в свободное от службы время. Впрочем, это не мешало мне с гордостью носить своё звание и возлагать большие надежды, подогреваемые старшим братом, на блестящую военную карьеру.
Однако моей судьбе было всё равно до моих умений или достижений, и, представ предо мной в лице взбунтовавшегося матроса Джона Дэвиса, она сама определила моё будущее.
Шёл 1781 год – разгар войны с восставшей колонией за Атлантическим океаном и уже четвёртое за всю историю противостояние с Голландией.
В этот раз наш верный противник, решив, что ему будет выгодна сложившаяся ситуация, поддержал бунтующую американскую колонию. В то время я служил на «Фортитуде» – флагмане адмирала Паркера.
5 августа 1781 года мы шли конвоем по Северному морю, когда нам наперерез вышел Голландский конвой. Я не стану распространяться о подробностях этого кровопролитного сражения, ибо до сих пор, вспоминая о нём, мне сложно говорить о доблести и воинской славе, не задумываясь о потерях. Скажу лишь, что после того, как наша обескровленная, хоть и победившая эскадра вернулась в свой порт, адмирал тотчас подал в отставку. Все мы оставшиеся ещё почти полтора года ожидали свершения своих судеб.
Наконец, меня, как и несколько десятков участников того боя, перевели на западный фронт. Итак, мы были откомандированы на Карибские острова, однако пересечь Атлантику в тот раз мне так и не было суждено.
Едва мы вышли из порта, выяснилось, что на борту «Амелии» среди нашего экипажа большинство тех, которым по множеству различных причин было не на руку подавлять восстания в дальних колониях.
7 ноября 1782 года Джон Дэвис, возглавивший бунт, приказал увести корабль к западному берегу Ирландии, чтобы после пройти на север. Организаторами этого бунта явились также мой старший брат Ричард и недавно вернувшийся во флот и ранее разжалованный лейтенант Нолан Гилл, Я оказался среди верного Британской короне меньшинства. Дэвис лично принимал участие в расстреле несогласных. Ричард ещё пытался переубедить меня принять его сторону, даже когда до казни оставались считанные минуты. Я отказался.
И, всё же, я никогда не пойму причины, толкающей людей, переживших жестокость по отношению к ним на ещё большую жестокость по отношению к другим. Зато я навсегда запомнил, что чем больше человек готов кричать о смене неугодного режима, об упразднении жестоких мер наказания, об улучшении условий жизни для тех, кто согласится добровольно за ним последовать, тем меньше он способен свои слова осуществить. То же было и в случае с Дэвисом.
Я не запомнил его лицо, но я хорошо помню его ухмылку и нагло-издевательский тон голоса, когда я стоял у штирборта, в своём офицерском мундире со связанными за спиной руками. У меня даже не отобрали оружия.
– Надеюсь, Вы хорошо плаваете, мистер Шайн, – произнёс он, разряжая в меня мушкет. Была это воля судьбы или Дэвис просто промазал, но пуля только прострелила мне правое плечо. Помню, как рухнул за борт, как каким-то образом сумел скинуть под водой верёвки, но как добрался до берега – уже не помню. Затем были лишь холод и тишина.
Мы с Дахи ещё некоторое время бродили вдоль берега, ведя какое-то одностороннее общение, после чего он, наконец, позволил мне уйти обратно в сарай, ибо я был более чем уверен, что Блейтин не хотела лишний раз видеть меня под крышей своего дома.
– Ты уж, это, извини её, – он слегка похлопал меня по плечу, когда мы вернулись. – Не со зла она.
– Всё нормально, – я усмехнулся, не желая обижать своего спасителя. – Я понимаю. Но, мистер Нэсан…
– Да-хи, – перебил он меня. – Дахи, сынок, никакой я не мистер.
– Дахи, – повторил я. – Она, всё равно, права. Я обязан Вам жизнью. Есть возможность хоть как-то отплатить Вам? Или, – быстро добавил я, видя, что он собирается возражать. – Просто не быть Вам в тягость. Я мог бы какой-то работой заниматься.
– Да, какой с тебя работник, сынок, – возразил он. – Ты ведь только на ноги, вот, встал.
– И, всё же? – не отставал я. – На будущее. Притом, ближайшее.
Дахи усмехнулся.
– Ну, хорошо, сынок, обдумаем, ладно? Ты только не торопись, не торопись. Я придумаю, куда тебя пристроить. Вижу, ты парень хороший, – он ещё долго говорил о моих положительных качествах, о которых я даже сам не подозревал, о том, как он умеет разбираться в людях, и о том, что он, обязательно, придумает, как такому достойному, как я, придумать такое же достойное занятие. Я с трудом сменил тему разговора, наконец, успев задать вопрос о том, как часто здесь бывают корабли из других городов, и есть ли возможность уехать.
– О, – протянул он. – Это вряд ли, сынок, уж, прости, должен огорчить тебя. Заходят сюда раз в два месяца торговые корабли, рыбу там забрать, мы ж промыслом-то рыбным, в основном, занимаемся, да парусину когда-когда, да пеньку, но это реже, здесь, знаешь, все поля для хлебов, лён нынче мало выращиваем. Вот и парусину меньше делать стали. А так, хоть, больше делали. Но купцы эти – наглый народ. Парусину-то требуют, а хлеба мало привозят, мол, дорогая пшеница-то. А пшеница дрянная была, скажу тебе честно. Вот и выращивать сами стали, потому под лён места меньше стало, вот и корабли реже заходить стали. А на борт к себе не берут никогда. А, ежели, и берут, так такую цену заломят, что в жизни не выкупишься. Не выгодно им народ возить, понимаешь. Да и об острове нашем мало кто знает.
– А что это за остров? – спросил я.
– Фенит Айленд, так его кличут.
– Ясно, – ответил я, понимая, что мне теперь придётся привыкать к многословности моего нового друга. – А, сухопутным транспортом?
– О, да, там лесами, да холмами, – махнул рукой Дахи. – Так уж получилось, отрезаны мы от мира всего, сынок. Но, не переживай, выживаем же как-то, – он мягко улыбнулся.
Я постарался улыбнуться в ответ, чувствуя, что начинаю терять последнюю надежду в поиске обратного пути. Если бы я мог добраться отсюда до Плимута, я бы без труда смог вернуться во флот. Может, даже был бы приставлен к награде за верность Британской короне. Если бы, как валлиец, смог эту верность доказать.
– Дахи, – спросил я. – Так, если мне придётся остаться, чем я смогу здесь заняться?
Дахи почесал затылок.
– Эх, сынок, торопишься с моей шеи слезть? – усмехнулся он. – Ну, не знаю, не знаю, право. А, сколько ты в море-то уже?
– Пятнадцать лет, – ответил я.
– А взяли когда?
– Мне десять было, – ответил я.
– Ну, да, да, – пробормотал он. – Всю жизнь на корабле.
– Я умею рыбачить, – ответил я. – Мой отец был рыбаком. И меня с детства приобщал к промыслу, пока не погиб. Могу плотником быть, – я вспомнил, как на протяжении лет пяти помогал нашему корабельному плотнику. Был ли от этого большой толк, сложно было сказать, но оказывать первую помощь кораблю я умел.
– Плотник? – переспросил Дахи. – Это хорошо, можно в порту тебя пристроить, там часто лодки чинить надо. Или на рыбалку тебя приобщим. Я тебя завтра с Энтусом, познакомлю, вот и решим. Может, ты на промысел с нами ходить будешь, коли говоришь, что рыбачить умеешь.
– С радостью, – ответил я.
– Ну, вот и хорошо, – он снова похлопал меня по плечу.
Наутро Дахи разбудил меня ещё до рассвета, и, спросив о том, нормально ли я себя чувствую, потащил на кухню. Завтрак в виде вчерашнего хлеба и холодной воды прошёл молча и очень быстро.
– Пока моя не встала, – быстро пояснил он, выпивая залпом остатки воды. – Ты уж прости, сынок. Я против тебя ничего не имею. Я всегда сына хотел. А тут, семь девчонок. И все в мать.
– Всё нормально, – ответил я, едва сдерживаясь, чтобы не засмеяться. – Вы и без того мне много добра сделали.
– Да, какое там, – махнул он рукой. – Ну, поел?
Я кивнул.
– Тогда пошли, к Энтусу. Познакомлю тебя с ним, – он положил мне руку на плечо. – А, может, он и получше накормит, – хмыкнул он.
Глава вторая. Как правильно завести знакомство
Энтус Карбри оказался полной противоположностью своему другу во всём, кроме своей добродушной сути.
– Что, жив наш утопленник? – грубовато усмехнулся он, опустив свою огромную руку мне на плечо. – Ну, откуда ты такой?
– Да, ты не видишь, разве? – не дал мне ответить Дахи. – Из Уэльса он родом, сразу ж понятно.
– Значит, наш, – добродушно протянул Энтус.
– Да, – кивнул Дахи. – Слушай, вот, тут такое дело-то. Моя его принимать не хочет. А парень хороший. Военный. Ты б его к себе взял. Всё равно ж один живёшь.
– Какие разговоры, – хмыкнул Энтус. – Пусть живёт. Весь дом свободный.
Может, это и было не совсем верно, но я, почему-то, почувствовал себя бездомным котёнком, которого два мальчишки нашли на улице и теперь пытаются найти ему пристанище. Нет, это не было обидно. Скорее, забавно.
Мне ещё некоторое время пришлось выслушивать их разговор прежде, чем, наконец, окончательно определив мою судьбу, Энтус не пригласил нас к столу. После очередного завтрака, состоявшего из отварной холодной рыбы, хлеба, лука и чая, мы уже втроём направились к морю.
Энтус Карбри был владельцем вполне достойной для такого заброшенного селения ветробойной3 парусной лодки, к тому же, достаточно просторной для того, чтобы в ней могло поместиться трое рыбаков с хорошим уловом. А погода хорошему улову немало способствовала. Из-за прижимного ветра, хоть и слабого, парус мы поднимать не стали, вложив свою силу в работу вёслами. Дахи поначалу попытался опротестовать моё участие в этой работе, заявив, что я ещё окончательно не выздоровел. Постаравшись отмахнуться как можно мягче от его слов, я вцепился в весло.
Пол дня на рыбалке пролетели незаметно. Мы вернулись немногим после полудня со вполне приличным уловом, который уже на берегу разделили на две равные части.
– Может, надо было Дахи больше отдать? – спросил я, когда мы с Энтусом остались шкерить4 рыбу.
– Зачем? – непонимающе произнёс он.
– У него семья, – ответил я.
– А, ты это? – Энтус стряхнул налипшую на нож чешую. – Ты не думай. У нас всё по-честному. Эту рыбу ж ещё высушить, засолить надо. Вот, когда приедут закупщики, тогда мы снова всё в одну кучу свалим, а там будем разбираться.
– Ясно, – отозвался я. – Мистер Карбри…
– Меня все обычно тут дядюшкой Энтусом зовут, – перебил он. – Так привычней, парень.
– Так точно, – ответил я. – Дядюшка Энтус, расскажите, пожалуйста, чем здесь народ, вообще, занимается. Мне бы занятие какое-то найти.
– А это тебе чем не занятие? – отозвался он. – Приобщишься к промыслу, вот и всё занятие.
Я только молча кивнул, от всего сердца надеясь, что не задержусь здесь надолго.
Поселение, в котором я оказался, вряд ли значилось хоть на какой-то знакомой мне карте. Как Дахи успел мне частично рассказать, местное население здесь занималось, в основном, рыболовным промыслом. Ещё кто-то занимался плотницким делом, и, двое – кузнечным. На подобное население этого хватало. Женщины ткали полотна или делали украшения из шнурков, бус и глины, и каждой осенью, всё это вместе с рыбой различного приготовления, пенькой и ещё какими-то мелочами выставлялось в порту, где перекупщики (сложно назвать их купцами) сгребали всё это за мелкую цену, и поселение снова продолжало заниматься своим промыслом или ремеслом. И так из года в год. По воскресеньям все, как один, шли в местную церковь, как я успел заблаговременно узнать, католическую. Впрочем, дядюшка Энтус в один миг понял мою протестантскую принадлежность, однако лишь посоветовал об этом молчать, и исполнять местные законы. Я не противился.
Во всём остальном разногласий с местным населением у меня не возникало, по крайней мере, так мне казалось.
В тот вечер мы, как и обычно, втроём с дядюшкой Энтусом и Дахи, решив вознаградить себя за проделанный труд, зашли в портовую пивную, чтобы пропустить по кружке свежего эля. Я не особо был пристрастен к этому напитку, и не разбирался во всех тонкостях его приготовления, а дядюшка Энтус и Дахи вряд ли за свою жизнь посетили хоть одно другое селение, кроме того, в котором они жили. Однако они с полной серьёзностью и уверенностью заявляли, что здесь подают самый лучший на всех британских островах эль. Я делал вид, что искренно этому верю.
Портовая пивная больше представляла собой крытую площадь, на которой расположились двенадцать массивных столов со скамейками в два ряда и ещё несколько столиков впереди, у очага. Справа, в стороне, стояли шесть каменных скамей, образовавших большой шестиугольник, на которых местное население собиралось, чтобы просто посидеть и погорланить песни. Тут же ютилась пара лавочек с какими-то безделушками, но где можно было купить пеньку любого вида и в любое время. Ещё оставалось свободное место справа от двери, где довольно часто играла местная детвора, пока их отцы сидели и выпивали. Либо же на это место стаскивали столы из ближайших хижин, если здесь проходило какое-то всеобщее торжество.
Едва мы устроились за своим столом, как дверь пивной распахнулась, и в помещение вошли трое, уже несколько подвыпивших парней. Одним из них был Ултан, скольки-то —там-юродный племянник дядюшки Энтуса, и с которым мы были отчасти знакомы. Вторым был Патрик, троюродный брат Ултана. Третьего я не знал. Они устроились за соседним столиком, что-то весело и громко обсуждая, как вдруг взгляд незнакомца задержался на мне.
– Ты про этого говорил? – услышал я его вопрос.
– Да, – отозвался Ултан.
– Валлиец, – протянул первый с какой-то пренебрежительной ухмылкой.
Я прислушивался к дальнейшему разговору, чувствуя всё возрастающее напряжение.
– Ты только не вздумай, – бросил Ултан.
Шотландец, а тот, кто начал этот разговор был, именно, шотландцем, только что-то пренебрежительно хмыкнул в ответ, после чего поднялся.
– Эй, – он, пошатываясь, подошёл к нашему столу. – Чего ты здесь забыл, валлиец?
– Парень, тебе чего? – повернулся к нему Энтус.
– Дядюшка Энтус, – хмыкнул шотландец. – Я ничего плохого ему не сделаю. Я поговорить хочу.
– Протрезвеешь – поговоришь, – бросил дядюшка Энтус. – Ну-ка, сядь! Ултан! – обратился он к своему племяннику. – Угомони-ка своего дружка!
– Эмеш, – робко произнёс Ултан, впрочем, видимо, больше боясь своего друга, чем дядю.
Шотландец был высоким, широкоплечим, и, если бы не заметная полнота, я бы принял его за одного из тех горцев – воителей, которые, в своё время, во главе с Уильямом Уоллесом, дали незабываемый отпор англичанам.
– Чего тебе? – бросил я, когда он приблизился.
– А, чего, это, они тебя защищают? – хмыкнул он. – Что, сам за себя постоять не можешь?
– Могу, – отозвался я, чувствуя, что мои руки сами сжимаются в кулаки.
– А, чего за их спинами прячешься? – фыркнул он.
– Я не прячусь, – спокойно ответил я, пытаясь найти способ избежать этого разговора, который грозил перерасти уже в нечто большее, чем оскорбление чьей-то гордости. Не то, чтобы я боялся вступить с ним в драку. За время службы на корабле мне доводилось участвовать в куда больших перипетиях, но сейчас здесь было просто не время и не место. Более того, я не мог назвать себя сторонником начинать драку с полупьяным пнём.
– Да, прямо, – он отступил на шаг.
– Алил, пошли, – негромко произнёс Дахи.
Я молча поднялся, однако в этот миг снова послышался голос Эмеша:
– Да, что делают валлийцы, когда им предстоит бой? Они бегут! Потому вы и свой Уэльс потеряли.
Это не была последняя капля. Это была вспышка молнии, заставившая полыхнуть уже готовую для пожара местность. Я резко остановился и повернулся к нему.
– Повтори! – рявкнул я.
– Что, собираешься драться? – нагло улыбнулся Эмешь, подходя, и останавливаясь в нескольких шагах от меня. Я глянул на него снизу вверх, ибо он был почти на голову выше меня, однако это меня не остановило.
– Извинись, – ледяным тоном произнёс я.
– Да, если бы я сказал неправду, – хмыкнул он. – Вы ж все валлийцы – трусы.
Я почувствовал, как меня захлестнула волна такой злобы, которую я, наверно, не испытывал даже тогда, когда мы бились с голландцами.
– Да, вас, баранов в юбках только и спасло, что вы по горам скакали, а не на равнине! – заорал я, не помня себя от ярости. Я видел, как исказилось злобой лицо шотландца. Затем в моё лицо полетел огромный кулак, от которого я успел уклониться, после чего послышался голос дядюшки Энтуса, называющего меня по имени, а в следующий миг я почувствовал, как мой кулак врезается в живот шотландца. Согнувшись, Эмеш повалился на свой стол, снеся с него кружки с выпивкой.
– Валлиец, ты…! – поднявшись, и пытаясь устоять на ногах, он, вопреки крикам друзей, снова набросился на меня.
И, всё же, не зря я пятнадцать лет посвятил войне. Более того, с первых же мгновений нашего боя я понял, что драться Эмеш не умеет, и его вызывающее поведение было не более чем бравадой и блефом. Единственное, в чём он мог меня превзойти были его рост и вес, однако ни умения, ни ловкости в его движениях не было. Достаточно было простой подсечки, чтобы он оказался на полу.
– Я тебя убью! – завопил он, поднимаясь.
– Попробуй! – отозвался я, готовясь отразить очередной удар.
В этот раз он оказался умнее. Едва оторвавшись от пола, он бросился на меня снизу. Я почувствовал, как его пальцы вцепились в мою рубаху, и, пытаясь избежать готовящегося мне удара головой в лицо, резко дёрнулся назад. Лоб шотландца едва ни врезался мне в подбородок, и в следующий миг мы оба оказались на полу, по очереди награждая друг друга жёсткими ударами. Я не помню боли, не помню, как мы умудрились сломать два массивных дубовых стола, не помню и того, как мы оказались на улице, под проливным дождём, вышибив дверь. Помню лишь то, что, в какой-то миг трое, или четверо людей, схватив меня за руки, оттянули меня от шотландца, которого я уже почти утопил в луже.
– Алил! Алил, ради Бога, стой! – Дахи преградил мне дорогу, пока я пытался вырваться из рук удерживавших меня рыбаков.
Я остановился, переводя дыхание, и только сейчас чувствуя, как разум возвращается ко мне. Ултан и Патрик помогали Эмешу подняться. Я стоял, задыхаясь от злобы, однако, уже начиная осознавать себя и всё, что происходит вокруг.
– Алан, – дядюшка Энтус, как оказалось, один из державших меня, похлопал меня по плечу. – Ну, парень, угомонись. Пусти его, – обратился он к кому-то, всё ещё державшему мою руку. Наконец, я почувствовал свободу.
Краем глаза я заметил, что толпа селян, собравшаяся непонятно откуда, чтобы посмотреть на нашу драку, ещё не думает расходиться. Женщины вздыхали, хватаясь за голову и всплёскивая руками. Мужская часть населения с усмешками негромко обсуждали происшедшее. Я стоял, чувствуя внезапно нахлынувшую на меня усталость. Скула под левым глазом и правая бровь пульсировали болью.
– Ну ты ж красавчик, – покачал головой Дахи. – Пошли, пошли, лицо тебе обработаем.
– Зачем? – хмыкнул дядюшка Энтус. – Ему его уже обработали. Во, как красиво.
Я только усмехнулся его словам, чувствуя солоноватый привкус крови на губах.
Мы быстро удалились с поля боя, на котором в лужах грязи ещё можно было видеть небольшие кровавые пятна, и направились в дом дядюшки Энтуса.
– А ты молодец, – заметил дядюшка Энтус, прохаживаясь по комнате, пока Дахи обрабатывал мои ссадины. – Я не думал, что ты ему так надаёшь.
– Так, Алил-то у нас военный, – ответил Дахи.
– Ну, военный – не военный, Эмеш его на голову выше. Это храбрым надо быть.
– На войне и не такое было, – отозвался я. – Да, и Эмешу драться б научиться.
– А он разве не умеет? – удивился Дахи.
– Так, ты видел, как он его отделал, – хмыкнул дядюшка Энтус. – Он же его чуть не убил. Но, парень, ты, всё равно, молодец, – подмигнул он мне.
Я только усмехнулся в ответ. Знал ли хоть кто-то из них, что такое битва в открытом море, когда два корабля сходятся борт о борт, когда исход схватки порой решает даже не умение и не храбрость сражающихся, а всего лишь порыв ветра, который может либо помочь, либо погубить. Что была сегодняшняя драка по сравнению с тем, когда, балансируя на вантах, удерживаясь одной рукой, другой пытаешься поразить своего противника. А под тобой не менее тридцати футов, а там, внизу палуба, на которой тоже кипит битва. Или, когда, перебегая по мосткам, перекинутым на палубу противника, ты в любое мгновение ожидаешь выстрела, или штыка, готового принять тебя и передать прямиком в руки смерти? При всём моём уважении и благодарности к Дахи и дядюшке Энтусу, я не мог сказать, что им было знакомо это чувство, ибо ни один из них, ни разу не был на войне. И потому в их глазах я сейчас выглядел героем.
– Алил, – обратился ко мне Дахи. – А, что ж ты полез-то с ним драться, всё-таки?
– Он мою родину оскорбил, – отозвался я. – Я, что, выслушивать это буду?
– Правильно, – кивнул дядюшка Энтус. – Таких надо на место ставить. И за Родину стоять, пусть даже вот так.
Мы ещё долго втроём вели беседу о необходимости защищать свою Родину как от вражеского вторжения, так и от оскорблений, пока Дахи не отправился домой, со словами, что «его будет злиться».
– А, его вечно злая ходит, – фыркнул дядюшка Энтус, закрывая за другом дверь. – Мы как-то оба в неё влюблены были, по молодости ещё, да по дурости. Ну, Дахи ей всё цветы таскал, а я их обоих на лодке катал. Так и свадьбу они на лодке играли, а я в гребцах был. А теперь смотрю, так, мне ещё повезло. Сейчас с этой гарпией, вон, не выжил бы. А, так, встретил потом девушку, неплохо жили.
– А что случилось? – спросил я.
– Умерла при родах, – ответил он. – И сына с собой забрала. С тех пор, вон, с племянниками вожусь.
– Сожалею, – отозвался я.
– Да, на всё Божья воля, – он отвернулся, подавив тяжёлый вздох. – Может, ей там лучше, чем со мной, – он мгновение помолчал. – Ну, а ты?
– А, что я? Я только воевал, – быстро ответил я.
– Ну, ничего, – он по-отечески приобнял меня за плечи. – Вот, обживёшься здесь, девушку себе какую найдёшь, женишься, я тебе дом этот оставлю.
Я через силу улыбнулся.
– Спасибо, – произнёс я, с ужасом подумав: «Не дай то Бог!» Нет, эти двое были прекрасными людьми. И, похоже, я даже заменил дядюшке Энтусу сына. Но оставаться на этой земле, какой бы она ни была прекрасной, я не желал. Твёрдая почва под ногами не внушала доверия. Я привык к плеску волн, к солёным ветрам, к бурям и морским сражениям. И, теперь, пока кровь ещё не замедлила свой бег в моих венах, мне хотелось вырваться из плена этого изумрудного острова и умчаться вдаль, отдавшись милости ветра, наполняющего паруса. Если бы я мог!
Спустя пару дней после этого происшествия я как-то вышел поутру на берег. Накануне мы с дядюшкой Энтусом довольно поздно вернулись с рыбалки. И даже не из-за внезапно начавшегося ливня и сильного шквалистого ветра, который продолжался всю ночь, а теперь сменился на отжимной свежий, что, в принципе тоже не благоприятствовало ловле рыбы. Причиной тому послужило досадное происшествие, заставившее нас потерять больше половины улова, ибо, пытаясь достать сеть из воды, мы зацепились за камни. Теперь нужно было хотя бы сошворить5 её, так как через пару дней должны были подойти торговые суда, и на более тщательный ремонт снастей не было времени. Впрочем, успев оценить сегодняшнюю ветреную погоду, я решил, что успею не только съячеить6 порванную сеть, но и даже связать новую. Если бы мы и вышли сегодня в море, мы бы вряд ли много чего поймали, ибо глубоководным ловом у нас не было возможности заняться.
