Buch lesen: «Архитектура. Как ее понимать. Эволюция зданий от неолита до наших дней», Seite 2

Мы до сих пор говорили о развитии архитектуры как о чем-то закономерном и поддающемся логике. Однако там, где есть традиции, есть и стремление их переломить. Если были привычные и правильные формы, прямые линии и углы, то неизбежно должны были появиться непривычные и неправильные формы, кривые и ломаные линии, неуместно острые углы.

Ближе к концу прошлого столетия возникло явление, получившее название деконструктивизм. По выражению одного из его первооткрывателей куратора Марка Уигли, деконструктивизм искажал формы, чтобы заново их открыть⁵. Архитекторы строили здания в виде разлетающихся треугольников, дома, которые как будто пританцовывают, делали пристройки из стекла и металла к старым оштукатуренным особнякам. Будучи фактически разными, по сути все эти жесты были нацелены на то, чтобы разрушить гармонию привычного и вызвать сильные эмоции – радости, тревожности, печали, раздражения. Намеренное несоответствие устоявшимся представлениям о здании и его частях стало манифестом новой архитектуры. Когда конструктивный и функциональный смысл теряется, эстетический выходит на первый план. Лишая элемент его привычного смысла, мы получаем возможность действительно его заметить и увидеть неуставшим взглядом.

Оглядываясь назад, мы обнаружим, что деконструктивизм не был первым в истории архитектуры бунтом против обыденного. Архитекторы барокко в XVII веке точно так же хотели бросить вызов шаблону. Стены обретали изогнутые очертания, углы иногда вовсе исчезали. Один из самых характерных атрибутов барочной архитектуры – разорванный фронтон. Изначально фронтон был частью двускатной крыши, потом стал декоративным элементом, который визуально структурировал постройку. Появление промежутка между его частями стало свидетельством того, что изначальная роль давно забыта и осталась второстепенной, а задача впечатлить вышла на первый план.

Но и фронтоны барокко не были открытием. В Новое время они впервые встречаются в венецианских церквях Андреа Палладио, а еще раньше, в I веке нашей эры, разорванный фронтон украсил вход в скальный мавзолей Эль-Хазне в Петре. Подобие фасада здания вырезано из скалы, то есть архитектура представляет собой исключительную имитацию, так что и неконструктивное решение фронтона полностью объяснимо.

Повинуясь традициям классического искусствоведения, мы привыкли прослеживать путь от портала в Петре до изломанных деконструктивистских зданий хронологически, протягивая ниточку от более ранних сооружений к более поздним. Теоретически это оправданно, на практике же наш взгляд может быть направлен и в противоположном временном направлении. Постройки Фрэнка Гери или Захи Хадид заставляют нас иначе смотреть на портал в Петре – видеть в нем то, что современникам, вероятно, даже не мерещилось.

Деконструктивизм замахнулся на то, чтобы нарушить привычный порядок вещей, но именно по этой причине он не мог уйти от него бесконечно далеко. В архитектуре есть и более радикальная идея, заключающаяся в том, что построенное человеком должно подражать самой природе. В ней вы не обнаружите не только прямых линий и правильных углов, но и вообще ничего, что можно было бы простыми способами измерить, зафиксировать и буквально повторить. Мы не можем точно описать, на что похожа архитектура, которую часто называют органической⁶. Органическая архитектура может имитировать часть натурального пейзажа, но и это необязательно. Главное – она пытается освободить воображение от правил и ограничений, дать ему свободу. Здания текучих мягких форм не только выглядят эффектно, но и имеют способность более тонко вписываться в ландшафт или создавать за счет сложной конфигурации поверхностей необычные городские пространства.

Сегодня мягкость линий возможна благодаря способным быстро выполнять емкие вычисления компьютерам, но возникла органическая архитектура задолго до них. Индуистские храмы строились в подражание природным элементам, их прообразом была священная гора Меру. Уже упомянутая в самом начале пирамида здесь – лишь схематизация, компромисс, необходимый в силу невозможности создать полностью правдоподобную модель горы. Богатый декор скрывает углы, так что лапидарную основу мы практически не замечаем.

В идеологии органического присутствует лукавство: попытка имитации природы является еще более дерзким вызовом ей, чем прямой угол. Чтобы достичь впечатления естественности, потребуются исключительные технологические ухищрения и мастерство. В Индии храмы вырезали из камня, и нам сейчас трудно представить затраченные усилия и уж тем более – повторить их.

И все-таки, по мере того как появляется все больше возможностей строить здания неправильных сложных форм, мы не можем не задаваться вопросом: а что, если их строительство перестанет быть исключением из правил? Могут ли не только отдельные дома, но и целые города начать игнорировать простые правила геометрии и превратиться в менее предсказуемую, постижимую только иррационально структуру?

Форма – еще не архитектура, точно так же как буквы – еще не язык. Она помогает понимать, но не оценивать здания. О качестве текста не принято судить по отдельным словам в нем и даже по словарному запасу автора. Важно, насколько уместно он использует возможности языка. Форма универсальна, а архитектура уникальна. Форма абстрактна, а архитектура осязаема. Задача искусства архитектуры – порождать чувственный опыт, в то время как форма является только средством достижения этой цели. Гениальные и заурядные здания могут иметь одну и ту же формальную основу, и понимание этого позволяет не быть категоричным. Ларек-стекляшка генеалогически связан с шедеврами Людвига Миса ван дер Роэ, а советская пятиэтажка – с ренессансными палаццо. «Для Бога, – говорил уже упомянутый Адольф Лоос, – не существует плохой архитектуры»⁷.

Вызывающее гостеприимство
Севильский кафедральный собор, 1401–1519 годы, Севилья, Испания

Севильский кафедральный собор, 2012. Акварель, бумага

Казалось бы, нет ничего проще, чем вход в здание. Нужен проем, через который вы сможете попасть внутрь. Очевидные вещи тем не менее могут оказываться крайне сложными в нюансах. Сколько нужно входов в здание и для кого? С какой стороны? Должен ли вход бросаться в глаза или быть незаметным? Что увидит человек, как только переступит порог? Список вопросов можно было бы продолжить, они недвусмысленно говорят, что не существует такой вещи, как «просто входная дверь», потому что совершенно любая дверь будет давать те или иные ответы, а значит, не может быть полностью нейтральной.

Важной чертой готической архитектуры стали пышные и глубокие входные порталы, приглашающие посетителя зайти внутрь. Изобретателем готики считают Сюжера, настоятеля аббатства Сен-Дени. Осуждаемый великим современником Бернаром Клервоским, он считал, что церковь может быть гостеприимной для прихожан. Роскошные скульптурные входы – такая же концептуальная составляющая готических соборов, как витражи.

Кафедральный собор Севильи перестроили после того, как христиане завоевали город. В планах здания без труда узнается типичное устройство мечети: прямоугольное пространство с примыкающим к нему двориком. Лаконичность исламской архитектуры едва проглядывает из-за пышного декора. Перед нами поздняя, так называемая пламенеющая готика, ставшая избыточно орнаментальной перед закатом.

Память пирамид
Храм Пернатого Змея (Кетцалькоатля) в Теотиуакане, 150–200 годы, Мексика

Город богов Теотиуакан, Мексика, 2012. Акварель, бумага

Историческое время течет неодинаково в разных уголках земли. Сегодня попасть куда угодно можно очень быстро, связь работает и вовсе моментально, и даже так, оказываясь в других городах и странах, мы отмечаем, что какие-то развиваются быстрее, а какие-то – медленнее. Больше того, в мире еще остались сообщества людей, которые ведут ту же жизнь, что и десятки тысяч лет назад. Раньше зазоры в развитии разных регионов планеты были куда заметнее. Под словосочетанием «древняя цивилизация» следует понимать не конкретный период, а определенный жизненный уклад. В Мезоамерике он распространился в I тысячелетии нашей эры.

Кажется естественным, что здания в форме пирамид встречаются почти во всех культурах: поставить на тяжелый предмет более легкий – самое естественное, что можно сделать, если задача заключается в создании массивного сооружения. Труднее сказать, почему часто подобная форма связана с культом смерти. Может быть, дело в сходстве с холмом над захоронением?

Первая из египетских пирамид появилась благодаря тому, что зодчий Имхотеп догадался над одной могильной плитой, мастабой, надстроить еще одну, меньшую по площади, над ней – еще меньшую и так далее. Со временем подобный принцип сложился в то, что принято называть иконографией, то есть в образ, имеющий обусловленное традицией прочтение.

Теотиукан стал религиозным центром Мезоамерики во II веке до нашей эры.

Храм Пернатого Змея – одна из нескольких пирамид, обрамляющих дорогу для процессий в центре города, вмещающую сто тысяч человек, то есть почти все население.

Точное предназначение сакральных сооружений Теотиукана неизвестно. Возможно, они среди прочего служили декорациями для ритуалов человеческих жертвоприношений, которые для древних культур были скорее нормой, чем страшным исключением.

Несвободная форма
Отель Marina Bay Sands, Моше Сафди, 2010 год, Сингапур

Комплекс гостиницы Marina Bay Sands, Сингапур, 2013. Акварель, белила, бумага

Мегалиты – древние сакральные сооружения, их складывали из почти необработанных камней, они интересны в первую очередь способностью подчинить человеческому замыслу естественные формы. Самые известные мегалиты представляют собой порталы, состоящие из двух вертикально поставленных камней и уложенного на них горизонтального.

Один из самых больших в мире отелей Marina Bay Sands в Сингапуре, нарочно или нет, воспроизводит форму мегалита в многократно увеличенном масштабе. Его автор, Моше Сафди, учился у знаменитого американского архитектора Луиса Кана. Тот перенес в архитектуру XX века ощущения осязаемости, монументальности, свойственные старинным сооружениям. Моше Сафди идет по тому же пути, хотя его здания и крайне сложны с технологической точки зрения.

Marina Bay Sands представляет собой три башни по 55 этажей с уложенной на них горизонтальной площадкой – садом на крыше. С одного края она выступает за пределы здания на 65 метров, а ее общая площадь – чуть больше гектара.

Башни устроены по принципу сэндвича, каждая состоит из двух вертикальных половин, расстояние между которыми во всех трех случаях разное. Если в первой башне его практически нет, то во второй и третьей оно последовательно увеличивается, образуя внизу атриумы. Так Моше Сафди удалось создать общественные пространства в гигантском коммерческом здании и вписать его в форму участка. Архитектор сделал из Marina Bay Sands запоминающийся силуэт на морском берегу, благодаря которому мы теперь легко узнаем Сингапур на открытках. Выразительная форма отеля – не самоцель, она позволяет выполнить сразу несколько важных, иногда никак не связанных друг с другом условий. Здание Моше Сафди отчасти возникло, как и древние мегалиты, из не зависящих от архитектора данностей.

Вечные колонны
Вид на площадь Венеции от римских форумов

Пьяцца Венеция, Рим, 2006. Сепия, акварель, карандаш, бумага

Ни один другой элемент в истории архитектуры не удостоился столь пристального и заинтересованного внимания, как колонна. Средневековые каменщики из племени вестготов могли превратить каждую капитель в произведение искусства. Лучшие таланты античности и эпохи Возрождения бились над совершенствованием формы колонн. Многие и сейчас считают, что с их использованием в качестве декора связан золотой век зодчества. Не будет преувеличением сказать, что колонна для архитектуры стала фетишем – в самом положительном смысле слова.

Она может служить по своему прямому назначению, то есть опорой, она может оставаться декорацией, «всего лишь» оформлением фасада. Полуколонны или пилястры делят здание на этажи или, наоборот, как, например, в ансамбле Капитолийского холма Микеланджело, объединяют несколько этажей в один. Апофеоз колонны – случаи, когда она становится монументом, как Вандомская колонна в Париже или колонна Нельсона в Лондоне.

Причина столь особого положения состоит в том, что колонна имеет в архитектуре двойное происхождение. С одной стороны, это стойка, помогающая поддерживать перекрытия. С другой – колонна наследует древним тотемным памятникам, сакральным столбам, традиционно символизирующим мужскую оплодотворяющую энергию. Ни римские триумфальные колонны, ни египетские обелиски не были беспричинно вырваны из конструкции храма, они, судя по всему, продолжали независимо сложившуюся традицию.

Если смотреть на площадь Венеции со стороны форумов, два типа колонн смешаются в пейзаже. Высокая колонна Траяна установлена, чтобы прославлять императора. Колонны на переднем плане – обломки, оставшиеся от рынка, когда-то они несли на себе вес перекрытий, но теперь тоже обрели самодостаточность памятника.

Восток встречается с Западом, а куб – со сферой
Мечеть Сулеймание, Мимар Синан, 1550–1557 годы, Стамбул, Турция

Мечеть Сулеймание в Стамбуле, отражение в воде, 2015. Уголь, бумага

Стамбул находится на границе Европы и Азии, и вся история архитектуры города пропитана этой драмой. Собор Святой Софии, построенный здесь в начале VI века при императоре Юстиниане, – переплетение античных и восточных традиций с редким мастерством резьбы по камню, которым обладали варвары.

Хотя тюрки завоевали Константинополь, чтобы установить в нем свой миропорядок, огромное количество их мечетей вдохновлены Айя-Софией. Самая большая – Сулеймание, построенная Синаном, придворным зодчим султана Сулеймана.

От знаменитой византийской постройки ее отличает намеренная простота, выраженное пластическое сопоставление форм купола и основных прямоугольных объемов. Даже сложная композиция из небольших куполов вокруг основного не создает того же ощущения плавного перетекания объемов друг в друга, как в Святой Софии. Причина кроется не только в свойственном исламу сдержанном отношении к изобразительности. Синан – современник великих мастеров Возрождения Палладио и Микеланджело. Сулейман планировал проложить дорогу из Константинополя до самого Рима, и Синан даже соорудил мост, который должен был стать ее частью. Грандиозный замысел не удался, но сам архитектор, вероятно, побывал в Италии. Его любовь к правильным геометрическим формам, очевидно, имела ту же природу, что и у европейских коллег, – желание разгадать секрет математически выверенной красоты, формулу божественного совершенства. Сулеймание, как и множество других купольных храмов – это противопоставление двух недостижимых крайностей, куба и сферы.

Космический пришелец или соусник
Музей современного искусства, Оскар Нимейер, 1996 год, Нитерой, Бразилия

Музей современного искусства в Нитерое, 2012. Акварель, бумага

Архитектура модернизма XX века мечтала порвать с условностями прошлого для того, чтобы строить будущее. Парадокс ситуации состоял в том, что будущее для нее тоже было условностью, более или менее шаблонным представлением о пока не существующем.

1960-е годы – время невероятного технологического оптимизма, когда одним из самых популярных в мире изображений было фото улыбающегося первопроходца Юрия Гагарина, а в Великобритании группа «Аркигрэм»⁸ рисовала фантастические яйцевидные города, разгуливающие по земле на ногах-телескопах. Тогда же свои главные проекты сделал Оскар Нимейер, внесший огромный вклад в формирование футуристической эстетики в архитектуре. Образ церкви, построенной им в городе Бразилиа, была повторен архитекторами в разных концах света десятки, если не сотни раз.

Здание Музея современного искусства в Нитерое, достроенное в 1996 году, тоже оказалось архетипическим. Оно напоминает летающую тарелку, спустившуюся на землю в удобном месте, – так его описывал сам автор. К нему ведет не менее фантастическая красно-белая извивающаяся рампа. Ассоциации с межгалактическими полетами и внеземными цивилизациями обусловлены модой. Сейчас точно такими же справедливыми кажутся сравнения музея в Нитерое с соусником или цветком. Прорывом модернизма была не схожесть с космическими объектами, а та легкость, с которой зданию можно придать форму чего угодно, не утратив его функционального смысла.

Памятник утопии
Филиал Медицинского колледжа Вейл Корнелл, Арата Исодзаки, 2004 год, Доха, Катар

Доха, постройка архитектора Арата Исодзаки, 2019, Бумага, мел

Из-за того что архитектура материальна, она никогда не в состоянии принять по-настоящему правильную геометрическую форму. Тем не менее, нет ничего особенного в том, чтобы сделать здание чем-то очень близким к параллелепипеду или даже кубу, сложнее этого избежать. Совсем другое дело – сфера. Ее воспроизведение требует нетривиальных конструктивных решений, и все равно ей потребуются дополнительные опоры. Хуже того, очень трудно представить себе ее применение. Визионер XVIII века Этьен-Луи Булле представлял кенотаф Исаака Ньютона изнутри как созерцательное пространство. Оказавшись в нем, посетитель должен был замереть на месте и любоваться сводом, который благодаря небольшим отверстиям, пропускавшим свет, напоминал ночное небо со звездами.

Отсутствие очевидной пользы оставило сферу и ее подобия экзотикой и предметом бумажных фантазий и в XX веке, когда технически она стала возможной.

Арата Исодзаки в своих удивительно разнообразных проектах показал себя, кроме всего прочего, знатоком профессионального наследия: он виртуозно «цитирует» распространенные образы, меняя их функциональный или структурный смысл.

Пристройки к зданию колледжа в Дохе в виде эллипсоидов – не демонстрация совершенства конструкций, а аллюзия на графические утопии предыдущих лет. Исодзаки как будто бы оставил памятник архитектурным мечтателям.