11:11

Дизайнер обложки Марина Шалаева

© Марина Тмин, 2024

© Марина Шалаева, дизайн обложки, 2024

ISBN 978-5-0062-4484-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вот и год прошёл

Так и жизнь пройдёт

побыть счастливым

 
грубо выдернут из привычной драмы.
луг с поляной впадают в хмельную дрему,
все короны с голов слетают. миниатюрные диорамы:
тень сбегает из жизни в кому.
тень уходит сиренево-сонным полем.
остаётся лишь тусклость красок.
сопровождение блужданиям – музыка колокольная.
жизнь моя – писать, бушевать и странствовать.
в графстве Норфолк восточный ветер,
в графстве Йоркшир – седая стужа;
в Барселоне я бога встретил,
под Марселем понял: совсем я ему не нужен.
ни хороший не нужен, ни обветшалый.
только тень на стене смеётся.
бог напился под Братиславой,
заблудился в дворах-колодцах.
сел в трамвай на конечной ветке – гремели Химки,
Женевьевских озёр и замков веду осаду.
я таскался за ним – неотступная невидимка.
– ну чего тебе, слабый грешник, от бога надо?
– ничего не нужно.
Марсель, Хургада,
Абу-Даби, Сантьяго, Монтевидео, Лима.
– ну чего тебе, право слово, надо?
 
 
я молчу стыдливо. щурюсь. и тихо:
побыть любимым.
 
 
но остались краски – чёрная, белая, голубая,
не соскакивал, не бежал к заливу;
не бежал, в горизонтальном пейзаже падая, утопая.
 
 
– ну чего тебе надо?
– ничего не надо. просто побыть счастливым.
 

твоя новая девочка

твоя девочка – просто чудо, кролик из шляпы,

пьяный фокусник вытащил и тебе вручил.

просто прелесть – с комплексом «я росла без папы

и теперь не особенно выбираю среди мужчин»

хороша – раздета или одета – как спелый персик.

как она распахивает глаза, укладывается на плечо!

ничего в ней (почти ничего) не бесит,

ни о чем с ней не думается. говорить не хочется ни о чем.

все эти хвостики, пучочки и ноготочки, ночной тик-ток,

твои футболки, шампунь с кокосом, зубная паста с клубникой,

кофе, кино и танцы, зимой – каток,

ты даже иногда улыбаешься. чудеса, смотри-ка!

она к тебе забирается обутая на кровать,

не в силах сдержать эмоции – лепечет, стонет,

шутит и сама хохочет, не может ждать;

девочка, ради которой ты – в темный омут;

твоя девочка – идеал, фантазия, просто прелесть,

я была – чёртов тлен, яростный агрессор, капитан Немилость,

но мерцает экран в ночи: созвонимся, как будет время?

ты сегодня мне снова снилась.

быть мёртвым модно

расскажи мне что-нибудь, кроме правды,

расскажи мне сказку, поведай о том, что будет;

ещё слово истины – и ты будешь совсем оправдан,

и меня холодную принесут на блюде.

знаю, честность вроде как подкупает,

искренность – золото, но не выдержу больше честного слова,

ненавидеть жестокого,

ледяного Кая,

было проще, чем тебя, настоящего и живого.

ты бросаешься обнаженной душой на камни,

раньше лгал, оправдываясь патологической лживостью!

выскоблить бы иссушенную плаценту-память,

чтобы ни вздохом больше не разродилась

о тебе.

но сует картинки, как айфон предлагает воспоминания,

когда сидишь подавленный, одинокий, пьяный.

я твержу тебе: до свидания, до свидания,

отвечаешь: прощай. не будет теперь свиданий.

и пошёл прочёсывать подноготную,

как расчёсывают болячки старые на шершавых бёдрах.

я молчу и слушаю. продолжай, конечно, нормально, что ты,

наплевать, что искренность убивает.

быть мертвым сейчас модно.

разве можно прожить без света?

да разве веселье выключишь, точно свет?

я выключал. ходил по миру хмурной и голодный.

твердил себе: нет дороги домой. домой дороги нет.

вглядывался в темные воды.

в бездну заглядывал, бездна смотрела в ответ,

задавала вопросы. я взрывался кометой.

разве чувства выключишь, словно свет?

разве можно прожить без света?

я встречал равнодушных, смешных и злых,

обездоленных, обеспеченных, слабых, сильных;

светлых, мрачных, жестоких. и никого, никого! не видел я среди них,

кто бы шёл по жизни уверенно, семимильно.

каждый плутал, тусклой лампочкой освещая путь,

петлял в лабиринте, не зная, найдёт ли выход,

нам инструкций к жизни не выдают,

но мы как-то справляемся и без них.

справляемся?

это всё хорошо

сам себя выходил и взрастил. вот – костыль.

видели бы, как учился снова ходить. за шагом шаг.

всё вокруг горело, а я обращался в пыль.

все вокруг смеялись, а я обмяк.

сам себя мотивировал и ругал, вставай, дурак,

там же солнце пылает, там о тебе поют

поэты и птицы, оркестр играет в такт,

соберись и иди. сам себе говорил. а птичка – фьють,

вылетела и сдохла. что это? я завидую?

ни обязанностей у птички не было, ни забот;

крылышки сложила, птичкина жизнь – лонгридом

к сценарию. я написал. я о себе написал.

смотрите: вот

я учился людям заново доверять. из груди рвал нож,

я себя осматривал, пристально изучал,

думал: это всё хорошо.

но по-хорошему

мне бы начать сначала.

я зашивал себя, заглядывал в битые зеркала,

я в прохожих искал подтвержденье тому, что жил;

дотянул до тепла. я себя за волосы дотянул до тепла;

посидел немного,

а потом остыл.

только вещи

оранжевая предрождественская Луна над городом угасала,

свет проникал сквозь ставни, падал на вещи,

ночь карабкалась альпинистом в крутые скалы,

слово за слово – мы становились хлеще.

мыс становился островом. яхта, парус, отплытие,

нагоним. всех и вся нагоним! времени-то навалом.

сели на мель.

не торопите. просто не торопите.

последний огарок жизни по песку растекался салом…

лужица. а вот и лужицы нет. горизонт краснеет.

утренняя звезда встаёт над берегом опустевшим.

поищет нас, а потом забудет. и черт бы с ней.

всё одушевлённое сплавилось и сгорело.

остались только вещи.

всю жизнь

говорят, что миром правит толерантность,

ты уже наслушался, набрал добра сверх меры.

у тебя всё впереди: ты – эгоист экстравагантный.

возражаешь: миром правят лицемеры.

говорят, что миром правит милосердие;

что бы ты ни делал, разнесут и прополощут,

и в итоге всё, что остаётся – быть усердней,

жёстче, громче, выше, дальше – больше.

пусть твердят, что ты нелепый, безрассудный,

но у них – ключи, у тебя – лом с отмычкой.

о себе набор суждений – самый страшный суд,

сам себе грехов навешал по привычке.

сам пошёл, с горящим взглядом, напролом.

скажут: нужно жить не так, живи под сводом правил,

сколько можно быть инертным, инфантильным, вероломным?

минимум – всю жизнь,

пока в двух метрах над тобой не зашуршит под катафалком гравий.

доверься ясности

доверься ясности.

доверься яркости, что струится

сквозь тьму и прорези в днях больных.

мы все боимся. мы все отчаянно жаждем принцев,

но даже

не говорим о них.

вслух! вслух сказать о том, что там прячется сокровенного —

выходить в пустынный, сожжённый край,

но

искренность шебуршит по венам,

доверяй свой искренности. доверяй.

мы все лелеем оплот надежды, ласкаем, прячемся,

но если вырвать из жизни страсти, в которые – с головой —

как в омут,

много ли в ней останется настоящего?

в ней – буквально – не останется ничего.

видишь цель?

я теперь шатаюсь, впечатываясь то в край, то в угол,

прикладной математик: прикладываюсь к бутылкам,

Дед Мороз спешит к нам лесом, пустыней, лугом,

снайпер держит его на прицеле. видишь точечку на затылке?

я теперь в чудеса не верю, я верю в виски,

верю, что невозможно быть хорошим или плохим.

старость. прощайте, бурные ночи, прощайте, вписки.

у меня получилось быть овощем, причём все время чуть-чуть бухим,

потому что сам я не вывожу.

к нам спешат колокольчики. джингл белл.

Новый год – неизменная суета, пустота и жуть.

снайпер, всё, мы устали.

ты видишь цель?

праздничный стол

Новый год подкрадывается, хватает за плечи, сует в мешок,

не обращая внимания на протесты и крики – волочет,

уходящий постарался на славу и стёр меня в порошок.

если у меня есть право желать, скажу короче:

оставь. оставь догорать. не пинай, не тыкай.

что-то живое бьется. боль разливается по суставам.

после двенадцати Золушка сама превратится в тыкву,

не мешай неизбежному. не видишь, как я устала?!

не видишь, как все устали?! брошенные сухими

ветками в костёр, подвешенные на вертел тушами

бессловесными, потрескивают агнцы. синее пламя. химия!

Новый год, дружочек, прошу, послушай:

завязывай с канителью, насилия через край,

обездоленных и бездомных плодят и множат.

у меня тут пластинок: любовь, надежда, радость. что нравится – выбирай.

это, кажется, на жизнь должно быть похоже?

это ни на что уже не похоже.

Новый год, твой предшественник – плут и хам,

бессердечная сволочь, если слов не жалеть.

Новый год, прошу тебя: будь милосердней к нам.

он стоит и скалится.

и я – смотрите! – растекаюсь в праздничное беспомощное желе.

окна РОСТА

жарко было. заносили день в катастрофический список.

ещё один форс-мажор. ещё один вдох взаймы.

весь промок. до нитки. и так же быстро высох.

теперь не мы. уже не мы. всегда немы.

фиаско? да, пожалуй, это фиаско.

было скучно. заносили вечер в блэклист.

а какие, кроме чёрной, остались краски?

дайте мне любые. дайте музыки и вина. и включите твист.

дайте вытанцевать. дайте безумствовать.

хватит катастроф. грустная музыка – рыбьей костью

горлу – поперёк.

поднимите пьяного, уложите в кровать.

закрывайте окна.

больше не будет РОСТА.

Новый год в Африке

мысль в гомоне потонула. отражение в водах Нила.

в голову ничего не идёт. в голову ничего не идёт.

забирай меня, увози меня, пока не остыла,

изучи меня вдоль и сбоку. вызубри меня наперёд.

под ногами стелется нечто. может быть, автострада.

глаз замылился, руки ватные, в горле ком.

рада ли быть здесь? конечно, рада,

а улыбка скатывается в комок – летит снежком —

убит.

рад бы раненым быть, но лежишь, растекшись африканской пустыней,

не могу подобрать слов. ничего в голову не идёт.

забирай меня, увози меня, вместе с тобой остынем.

Африка. удушающее безумие. Новый год.

расскажи, как жить

расскажи мне, как жить по правилам,

я не вижу ни пунктов, ни объяснений.

я – коллекция мертвых планов, щенок затравленный,

уклонившийся от шаблонного построения.

от извечного надо/нужно – как от огня.

все живут, и каждый запомнил роль.

объясни мне самой – меня!

понимаю не так уж много: свобода, дорога, кроль,

брасс, стихи, хорошие книги, кактусы, музыка,

этим доверху напичкана, из фантиков состою;

остальное – за гранью, не помещаюсь в лузу,

зависаю, руки-ноги расставив, у пропасти на краю.

не вмещаюсь в обычный план. что на меня за планы?

как показать, что я по-другому вижу?

я – бедлам: киберпанк, перемены, чужие страны,

я весь мир хочу рассмотреть поближе.

расскажи мне, как жить по правилам,

я пойму. обещаю: пойму!

и пойду по-своему.

жизнь – свободный полёт? так я уже крылья расправила,

может, я и без правил себя построю?

пиши

новые страницы для наших книг,

сколько мы испишем карандашом?

сколько в исповедь обратим, приглушив ночник?

в скольких мы хоть что-нибудь сделаем хорошо?

новые фломастеры для новых глав,

компас для ориентации – в бумаге не заблудись.

как часто будешь осознавать, что ты был не прав?

как часто

настроение полезет вверх, а строки – вниз?

новые эскизы для иллюстраций в цвете/цветов в цвету,

сколько белизны пустынной краски заполонят?

будешь ли перечитывать, думая: жил, но совсем не ту

жизнь, которой хотел.

всё равно не вернёшь назад.

вперёд!

сколько выкашляешь, вырыдаешь, споёшь?

сколько нот затешется между строк?

пусть не будет день как две капли на тот, что прошёл, похож,

пусть не будет страниц, на которых ты чудовищно одинок.

ну, садись, принимайся за повесть, точи перо,

чёрный дождь омоет страницы твоей души.

ты – волшебник, так твори же магию в сотнях строк.

пиши, ошибайся, падай, надейся, пиши, пиши.

поиграй со мной

это мир такой. разверзается глотка в крик,

мы стоим за чертой и играем в дартс,

дротик – тебе, дротик – мне. дротик за Лилю Брик,

шотик покрепче за андеграунд и декаданс.

шотик – за нас. шотик – за шанс. кусты. сирень.

поцелуй с дементором не страшит.

высекаются искры. бей же! ведь я кремень,

смазавший трещины оливой и живанши.

голову зарывай в песок. здесь только страх.

мир поглощён

чумой.

видишь: время гибели на часах,

но не бойся.

ещё поиграй со мной.

не просыпаться

ты – как повод верить в недоказуемое,

все приметы собрать: про колодцы, Луну и кошек.

робость пальцев, и сладко щемит внизу,

значит, день хороший.

ты – причина улыбок уютных, заспанных,

смеха, которым роты будить к атаке.

в темноте под звёздами завалиться на спину

и смотреть, как падают.

ты веришь в знаки?

ты вселенной веришь? а мне ты веришь?

ничего случайного и напрасного.

жизнь закрывает двери. и жизнь открывает двери.

жизнь захотела, и жизнь сотворила нас.

но

ты – иллюзия. точно. ты – сон и вымысел.

за такое правдоподобие как минимум жду оваций.

только не уходи. только не исчезай. я не вынесу.

можно мне сегодня не просыпаться?

берег Красного моря

планета, сделав полный оборот,

съезжает на обочину – привал,

передохните, путники. песком набитый рот

опустошите. да начнётся карнавал!

взметнётся ворох дней, как в осени – листва.

безделье – вот занятие под стать

тому, кто жажду солнца утолил едва

и рвётся перед долгою зимой

впитать

звук волн, шагающих по краю —

уже не музыка, но больше – белый шум.

я в ужасе как мантру повторяю:

возьмусь за ум, возьмусь за ум, возьмусь за ум.

какой знакомый и заманчивый мотив.

старо, как мир: возможности растратить,

сдаваться, даже не пожив.

и волны шепчут: хватит. хватит. хватит.

я вряд ли от себя самой сбегу,

как прежде избегала бури,

сижу на красноморском берегу,

а море – ослепительной лазури.

три акта

впархиваю в первый акт под блеск софитов.

зрители машут, думаю – в восхищении.

не оборачивайся. вглубь смотри. штормит.

поштормит и отпустит. отыгрывай представление.

дамы и господа, тишина.

на сцену входит герой-любовник.

говорит: обратите внимание, ружьё уже кто-то вывесил,

зал замирает. он наклоняется. вы – в луче. дыши’те ровно.

попробуешь? волшебство. без химии и без примесей.

шёпот – насквозь. пробуй! не думай. пробуй.

к антракту приход гарантирован. подержит и пройдёт.

и вот – окружённая звёздами и планетами – в крохотной гардеробной

открываю и закрываю, как рыба, безмолвный рот.

я отрастила крылья. но тварям нужны ли крылья?

третий акт. третья треть, стреляй, ружьё.

эй, отсыпь мне чуть-чуть любви, наркодилер,

прежде, чем выстрелит, в дёсны вотру её —

чертов трип. как мутило, когда в кровь проникали искры,

ещё! ещё! ещё! всё забирай. мне ни к чему.

но дай мне любви.

без примесей. самой чистой.

выстрел.

занавес опускается. всё в дыму.

сплин по венам

ты прекрасна, как малахит в золотой оправе;

ты робеешь, глядя на море, а в нем – барашки.

расскажи мне, девочка, что сегодня в моей отраве?

говорит мне девочка: там день вчерашний.

там вся боль. неутолимое желание. чистый яд.

там любовь твоя, которую разменивал на пятак,

а они все молчат. смотрят. столбом стоят.

и я перед ними – бессильный, растерзанный.

как дурак

стою и тоже смотрю. до тебя бы доволочиться.

припадать к коленям, пальцы стылые целовать.

бились в сетке запутанных проводов птицы,

билось сердце окаянное бешено на закате.

к нам рассвет в открытую форточку лез.

отпускал и думал: верно. я поступаю верно.

знаешь, я хотел уйти с тобой через лес,

но тропы истоптаны сплином. сплин струится по венам.

локоны твои в память врезались, запах твоих волос.

улыбаешься. пей, говоришь, ну пей, чего же ты?

ну, до дна. остываю. в конуру волочусь, как пёс.

гладишь по голове, засыпай, говоришь, и все вторят мертвыми голосами:

лучшее уже было прожито.

рок событий

у Райнера Марии Рильке насморк.

у нас – подвывихи растянутой зимы.

укрыться в плед и сдаться – безопасно.

сопротивляться – боязно. не будем мы

напрасно тратить сил. неси, теченье,

покорно и трепещуще мы примем рок.

как заболевший – чай с малиной и печеньем.

дрожит желе. желудок совершает кувырок.

кто спорит – тот, пожалуй, глуп.

оценки, судьи, выставляйте, ну же.

два па-де-де, плие, тройной тулуп.

и Манн, и Кант, и Ницше, кто ещё простужен?

болей. реви, болезнь, и мучай,

от нервов – сквознякам найти лазейку

так просто. болезнь – не больше, чем удобный случай

для оправданий.

горечь забирается на рейку,

и вниз летит, и разбивается. и кашель

замучил всех, кто вдоль и поперёк

пересекал свой жизненный предел, мелькавший

отчаянной надеждой.

нас никто не уберёг.

мы все больны. импрессионист, кубист, Верлен,

философ, модернист, поэт, прозаик, критик.

сошли с ума в попытках разглядеть – сквозь беспробудный тлен

куда несёт нас рок событий.

пейте ром с чаем

в бессмысленность нового столетия неминуемо втягивается зритель

не-смысл жизни преобразуется в новые формы,

чтобы постичь которые требуется жертвенность

и жажда открытий, а также доля безрассудства,

свободомыслия

и рвение к разрывам закольцованных шаблонов,

въевшихся в пыльные страницы книг, по корешкам которых

не пляшут пальцы.

на кого опереться на шатком фундаменте рухнувших

предопределённостей?

не на кого опереться.

пейте чай с ромом. потом пейте ром с чаем.

дружба заколачивает ставни. мороз крепчает.

чайки в великолепных блузах с поднятыми коленями

рассаживаются в партерах, на балюстрадах,

крылоплещут разноформатному непонятному,

чтобы постичь которое нужно помыслить об ином.

закрыв глаза – слушайте. стиснув челюсти – жуйте.

свищите. новое должно быть освистано, чтобы

не зазнавалось. в этом году зрителю предоставлена роль

убийцы.

была ли другая роль у маленького человека,

пришедшего в зал, обитый шёлком и бархатом,

в котором обиды на недоступное достигают пика

и растекаются кровоподтёками по страницам брошюр,

по которым не пляшут пальцы?

дамы, наденьте юбки. джинсовый моветон отошёл в сторону,

уступая место подвязкам, чулкам и нижним слоям,

где легко заблудиться, пока пробираешься к лону

и лаешь грубыми строками, сложёнными в стихи —

свои, чужие, свои, чужие, забыл о смысле,

барахтаешься. не на кого положиться. расчёт на понимание не сработал.

ракета разума стоит на космодроме, не вздрогнув,

отбрасывает, как яблони – листья, платформы с топливом,

пока поэт, прежде искавший рифмы, чтобы точнее

описать томящие локоны цвета осени и тонкие руки,

бросает поиски строк и лезет за сборником,

ставшим прикроватным, настольным, застольным, забытым,

поросшим плесенью и паутиной, и жадно вгрызается в строки,

в которых ни слова о том, в каком ритме двигаться пальцам,

нашедшим в складках и нижних юбках не пульт от телевизора,

не буклет, не книгу, но животворящее место,

где пальцам тесно, и когда заиграет музыка,

только там им теперь свобода и жажда – только там им теперь плясать.

мой город

 
в моём городе нет ничего хорошего,
ни черта, ни чёрточки,
только призраки прошлого.
и скелеты домов заброшенных
сидят на корточках.
в моём городе мчится пустой трамвай,
мой город – бордово-сизый.
только снег полежал и стаял.
и преступная голубиная стая
царапает жесть карнизов.
в моём городе самая тяжёлая работа —
улыбаться, лицом утыкаясь в мразь,
принимать кого-то, выносить кого-то,
не убить кого-то,
тормоза визжат. площадь. грязь.
в моём городе невыполнимая миссия —
не простудиться от безысходности.
не сдаться, не спиться и не раскиснуть,
не скатиться вниз.
воздуха! воздуха! воздуха!
в моём городе нет ничего такого:
страх. печали. болезни. люди.
просто мы с ним знакомы,
слишком близко знакомы. знакомство – комом.
и меня в нем нет. и уже не будет.
 

манифест

нам нужно больше эстрогена и чулок,

желудков крепких и отчаянно железных.

мокрота, что схаркали в потолок,

на крышу в одиночестве полезла.

нам нужно воздуха, и жизни, и свобод,

цветной ковёр, что длинный путь устелет.

малиново-яичный небосвод

выскакивал из перевёрнутой постели.

нам нужно больше кантри и картин,

быков, боев и лошадиных скачек.

а значит, за ценой не постоим,

а значит, сами цену творчеству назначим.

нам нужно слово! нужен манифест!

манифестанты, в строй! да закалится сталь.

пора с насиженных, осточертевших мест…

сыграй нам что-нибудь. вот пиво. вот рояль.

сорви замки. в прах обрати зажим,

не дай на глотку наступить своим стихам.

мы, молодые, пьяные, свободные, лежим

под солнцем.

и всё на свете – нам.

такие истории рассказывают, встав в полный рост

не молюсь и не верую, но жизнь моя – вечный пост,

нарушаемый неуемным смехом влюблённых подростков.

такие истории рассказывают, встав в полный рост,

а мне не хватает роста.

в таких историях двое бегут в рассвет, что красивее

всего, что до этого видели, слышали, знали, пели.

примагничивает неземной, межгалактической силой,

гравитация вколачивает в постели.

так пришибает – ни сесть, ни встать, говорить взапой,

книги вслух, замолчать, опрокинуть свои стихи.

двое курят, и, может быть, это мы с тобой

стали

перекрестками всех стихий.

вот тебе сдача с сердца. ни в чем нам, боже, не откажи,

мы твои дети глупые. видишь: двое дрожат в ночи.

двое не ведают. ничего не ведают. а где-то – жизнь,

о которой слагают легенды. но мы молчим.

упиваются негой. собой. вином и истомой тел.

спички вспыхивают от безудержного огня.

двое грешников, да прости их, признай, что

недоглядел.

слишком поздно что-то уже менять.

такие истории рассказывают, встав в полный рост.

в них всегда есть море, запах аниса, лаванды и чистоты.

и заканчиваются они всегда до смешного просто:

шарю руками по одеялу.

но где же ты?