Buch lesen: «Легенда о Триле»

Глава 1

Однажды, на задах базара,

Неподалёку от бульвара,

Что хоть и величается «Цветным»,

Но цвета в нём, по правде, мало,

Сидел, нахохлившись сердито,

Глядя на дым столичный и бандитов

В обличье жирных голубей,

Проводников зараз и вшей,

Толпящихся неподалёку

И явно погруженных в склоку, -

Герой наш – юный воробей

По кличке Триль.

Был он весь серенький как пыль,

Невзрачный, мелкий, как мотыль,

Что, впрочем, и неудивительно:

Будь он другим – незамедлительно

Его бы называли по-другому

И посчитали бы животным незнакомым.

При нем еще была сестрёнка,

Такая шустрая, прям – шестерёнка,

Всё той же масти

Простенькой, неяркой,

Именовалась кстати –

Варькой.

Пока сестра по сторонам глядела, -

Ей до всего-то было дело,

Невыспавшийся брат сидел

И хмуро песню свою пел.

Точнее – тихо напевал,

Хоть внутренне и бушевал.

«Ох, и пошлятина вся эта серятина!» –

Так прямо мрачно ныл и завывал, -

Для воробья и впрямь –

Довольно непривычно,

Уж как-то очень зло, самокритично.

«И надо же было такому случиться:

Серым, невзрачным таким уродиться,

Да еще в таком неприглядном месте,

Где всё скучно так, кучно,

Для жизни совсем несподручно:

Еще и без собственного насеста!

Даже солнце тут слабовато,

Светит сдержанно так, без обхвата.

Тут так ленивы

Его все лучи, так нерадивы,

Блёклы на стеклах их переливы,

И сивы, ох как сивы!»

Так вот сидел Триль, грустил,

Самому себе кровь всё мутил,

И выводил так, выводил:

«Ах, родина, родина,

Ну что ж ты у меня такая… уродина…

Пусть и гордая ты, и необъятная,

Но до чего же ты всё-таки неопрятная,

И для жизни – ну совсем неприятная!

Такая вся – из себя особенная,

Обособленная,

Под радости бытия,

Да и простого житья –

Ну нисколечки не приспособленная!»

Заслышав убогие те песнопенья,

Вмиг прекратила Варька обозренье

Ближайших мусорок и урн,

Хранилищ многих тыщ кулинарных культур,

Уличной пылью пусть и приправленных,

Едкой гнилью щедро разбавленных,

Однако всё еще вполне питательных,

Всё еще годных к употреблению,

Удобных для непритязательного

Воробьиного пищеваренья, -

И дала брату без промедления –

Своё обязательное

Насчёт его пения

Мнение.

«Ну, узнаю влияние

Вовы Белова,

Дружка-артиста

Из авангардистов!

Всё те ж пустые излияния!

Когда он голоден или взволнован,

По духу и здоровию негоден,

То есть – просто недоволен

Тем, что народ

Из года в год,

То есть, всё снова и снова

Картин его не понимает,

Не принимает,

Не обсуждает,

И – даже их и вовсе не ругает,

Не критикует,

С ним как с творцом,

Творения венцом,

Не спорит, не воюет, -

Вот тогда он тоже,

С такой же вот мрачной рожей -

Всё сыплет такими словечками,

Как семечками.

И солнце-то ему тут, видите ль, мешает,

И цвет его, и свет,

И общее отсутствие монет.»

На что Триль отвечает резонно,

Хоть и немного отстраненно:

«Ты, это, Варь,

Художника мне тут, давай, не хай!

Творцам и так живется очень трудно

Средь серости и бедности занудной!»

«Не спорю,» – возразила Варька,

Упорная как Ванька-встанька,

«Скажу, однако, братец, к слову:

Другу-художнику Белову,

И впрямь порой бывает туго,

Когда дела идут не столь упруго,

Как он хотел бы.

Куда ни глянь – сплошные у него ущербы,

С его искусством,

Вечным соратником беспутства,

Вот он и ноет иногда.

Вполне понятная тоска…»

«Его тоска» -

Заметил Триль ей свысока, -

«Вполне достойна и веска!

А ты, сестра,

Не смыслишь ни черта!

Всё хаешь, хаешь,

И не понимаешь,

Что такое его поведение –

Необходимейшая черта

Его всё ввысь и ввысь стремленья,

Его труда,

Его суровейшего над собой суда!

Да-да, -

Его сомнения,

Его томления,

Его божественного,

И столь естественного

Собою неудовлетворения…»

Ну, Варька всё это слушать не стала,

А брата уже по привычке прервала.

«Ах, Триль!» – сказала, -

«Забудь ты, ради Бога, эту муть!

Не в ней же суть!

Не наш, не наш ведь это стиль!

Хотя художник нам и друг,

Нам его ссудных мук,

Поверь, не надо!

Мы ведь с тобой другого склада,

Да и из другого, скажем прямо, стада!

Точнее – из иной мы стаи!

И наша с тобой жизнь – другая,

Активная, не боль зубная!

Нам некогда страданьем упиваться, -

Нам надо выживать стараться,

Хоть мелочью,

Но-таки каждый день питаться,

И серостью,

И бедностью

Своею удовлетворяться!

А твой художник –

Он – что картежник:

Сегодня – царь, завтра острожник!

Художнику тоска нужна,

Чтоб от нее искусством отбиваться!

И ты, брат-воробей,

За ним решил тут увиваться?

Не тот ты зверь,

Поверь!

Не будь смешным!

Пойдем-ка лучше, пошуршим!

Вон там, за этим чудно серым домом –

Какой там бак для пищевых отходов!

Мечта!»

«Да уж!» – скривился Триль,

Будто касторки проглотил, -

«Такая вот мечта,

Сестрица,

Как раз нашей жизни чета.

Тут прямо впору удавиться!

Ну не могу я с тем смириться,

Что я лишь серая, земная птица,

К тому же, карликовой стати,

Живу как вор, всё на подхвате,

А лучший мир мне только снится!»

А Варька снова возражает,

При этом уж и голос повышает.

«Еще одна художникова фишка!

Не поддавайся ей, братишка!»

«Художник-друг тут ни при чём!» –

Триль в спор-таки втянулся,

Огрызнулся, -

«И сам я знаю, что почтён

Сомнительной природной честью -

Быть серостью

И жить тут в бедности!

То есть – не в ярком поднебесье,

Как подобает птицам моего полета,

А тут с тобой, средь грязи и помёта!»

С улыбкой Варька до сих пор справлялась,

Но тут не выдержала, засмеялась.

«Ишь ты, какой ты у нас нежный!

И мученик, и дурачок прилежный!»

Триль еще пуще посмурнел:

«Скажи еще – блаженный!»

На Варьку строго посмотрел.

«Ну и скажу!

И покажу!» –

Всё не сдавалась Варька, -

«Кончай дурить, давай-ка!

Да дух себе и мне мутить!

Нам еще урны теребить!»

А Триль на то ей говорит:

«Настанет час –

Я покажу на собственном примере –

Какой я асс!

Точнее -

Кто я таков на самом деле!»

А Варька всё не понимает, -

«Как это кто?» – почти ругает

Она заносчивого брата,

Что на глазах вдруг превращался в хвата, -

«Ты – воробей,

А петь собрался будто соловей!

Держись-ка, братец, поскромней!»

«Да уж куда скромней…» –

Вздохнул тут Триль печально, -

«Да, пусть я не певец,

Не соловей,

С даром природным и похвальным,

Ибо других я всё ж кровей…

Но что скажу тебе, сестра:

Хотя и нету на земле

Птиц посерей меня и победней

Но всё равно я, поверь –

Ярчайший,

Можно даже сказать – величайший

В этом мире Спец,

Ибо я… Я… Я, Варька, – и борец!»

«Боре-е-ец?!»

Вот если б имелись у Варьки губы,

Она их тут точно бы изогнула

С гримаской презрения

Над Триля немыслимым откровением.

А так – всего лишь раскрыла клювик,

Собралась было в брата, ну, пусть не плюнуть,

Сперва – просто на него дунуть:

Чтобы уж поскорее очнулся,

И в привычный свой лад вернулся.