Ведьмин век

Собирался с утра на рыбалку. Но проснулся рано, думаю – дай почитаю. Пришел в себя вечером около 17 часов. Не знаю, что делать дальше. Читать что-то еще.. Не смогу. Никогда не чувствовал такой щенячьей жалости к книжным героям. Это как будто прожил другую жизнь в другом мире. А теперь думаешь – стоит ли жить в этом так, как жил раньше. Хорошо, что есть такие книги. И такие авторы.

Удивительная чарующая книга. О любви нужно писать именно так, без розовых соплей, без надуманных страданий и драм. Когда встречаются два одиночества, когда твое личное внутреннее горе, разрушает не только тебя, но и весь окружающий мир, когда находится человек, готовый рискнуть пожертвовать всем, но остановить этот пожар… Удивительная книга, после ее прочтения я наверное не спала две ночи. Настолько это был точный удар в сердце. Настолько она перекликается с моим собственным миром. На некоторые вопросы, я нашла ответы именно здесь, потому что не могла найти сил открыть себе правду… Я думаю эту книгу нельзя приписывать к какому-то конкретному жанру, это то, что называется Литература!

Книга просто потрясающая. Настолько свежая, яркая. Я ничего подобного не встречала пока. Язык у авторов образный, как будто кино смотришь, никаких длиннот и лишнего текста. Из писателей-фантастов мне больше всех нравятся Дяченко. Они умеют облечь разговор о вечных ценностях – любви, честности, преданности в такую интересную, далекую от нравоучений форму, что просто диву даешься. Это история не просто о ведьмах и Инквизиторе, а о настоящей Любви.

Когда я начала слушать эту книгу (нужно было все-таки читать), первое время боролась с ощущением, что это «не мое», но доверие к авторам (и ожидание катарсиса) не отпускало. Однако в какой-то момент я поймала себя на мысли, что нет, все-таки это не «не мое», а другое чувство, которое свойственно почти всем прочитанным мною вещам Дяченко: ощущение изначального неудобства – то ли от того, что читателя помещают в мир, вроде бы знакомый, но тем не менее полный странностей, оттого непонятный и дискомфортный; то ли от того, что авторы-таки пытаются снять с читателя оболочку обыденности, причем не жестким писательским волеизъявлением, а как-то исподволь, постепенно, как старую кожу со змеи – с полным осознанием того, что вроде как она слезает сама… А вот когда я добралась до финала, все встало на свои места. Только осталось много вопросов и невербализованных мыслей…

Большая разница в возрасте между главными героями объяснима биографически. Откуда же берется весь остальной комплекс признаков – и почему он так сильно интересует авторов, если повторяется из романа в роман, вопрос интересный… Собственно, где-то здесь сходство романов и заканчивается…

Стилистически «Ведьмин век» сильно отличается от «Ритуала»: здесь почти нет пронизывающей текст поэтики и образности, но есть строгий, местами даже сухой и жестковатый слог, описывающий довольно мрачную действительность, похожую на нашу (один из любимых приемов Дяченко: взять наш мир и изменить в нем какую-нибудь составляющую – и понаблюдать, что будет происходить с миром). В этой действительности реалии могли бы повторить читательскую обыденность за окном, если бы не было помещенных в нее фантастических пар: ведьм и инквизиторов, навей (морок – явившаяся после смерти душа умершей, желающая погубить любимого) и чугайстеров (охотники за навями).

Очевидно, как выстроен текст – на противопоставлении. Но не на банальном противопоставлении добра из зла – а, во-первых, на конфликте мужского и женского начал. Причем в женском начале (ведьма, навь) воплощено зло, а в мужском – инстинкт охотника, пытающегося совладать с этим злом. Вот только методы, которыми охотник пользуется для поимки своей добычи, тоже не очень-то добрые (заключение и пытки инквизиции, умерщвляющий добычу-жертву танец чугастеров), в связи с чем возникает сомнение в доброте этого мужского-охотничьего начала. Хотя большая часть общества в этой реальности оправдывает жестокость охотников – и никакого тебе «непротивления злу»…

В целом, общество можно и понять, ибо ведьма несет в себе вечное, абсолютное зло – стихийное начало, непонятное, не подчиняющееся человеческой власти и логике, а оттого еще более страшное. И ощущение надвигающейся мировой катастрофы в связи с приходом ведьмы-матери, могущей объединить ведьм-индивидуалисток в единый осиный рой, только нагнетает атмосферу романа, не оставляя обществу даже малейшего желания не быть жестоким по отношению к этой «скверне». Ибо скверна эта, просто следуя своему естеству, не задумывается над судьбами человечества – ни в добром, ни в злом ключе, оказываясь абсолютно свободной творить, что диктует ей это естество…

«Почему сильны и свободны только сударыни мои ведьмы, даже если обратная сторона свободы их – зло?» Это один из коренных вопросов книги, в которой сталкиваются (во-вторых) два различных понимания свободы: стихийное (звериное) – и подчиненное закону (человеческое). Таким образом отсылая читателя к тому же Льву Толстому с его словами: «Тут не свобода, а воля», где воля – это состояние «естественного» человека. Здесь и проявляется, как мне кажется, основной конфликт романа: борьба двух начал – стихийного и подчиненного закону. На событийном уровне этот конфликт реализуется в виде столкновения ведьм и инквизиторов. На символическо-психологическом уровне – в виде внутренней борьбы главных героев с самими собой: в Ивге борются ведьма и человек, в Клавдии – чувство и долг. И каждый из героев испытывает некоторую растерянность перед стихийным началом, которое развивается внутри него – будь то злое ведьмовское начало или животворящее начало любви. И борется – по сути с самим мироустройством, сопротивляясь и человеческому закону и звериному естеству.

И вот – именно ради любви и именно Великий Инквизитор – как главный страж того самого общества, оправдывающего жестокие действия инквизиции, – решает рискнуть благом целого мира ради жизни одной единственной любимой женщины, в которой воплотилось чудовище – дух матери-ведьмы. Ибо он надеется на то, что даже после этого воплощения человеческая сущность не была утрачена безвозвратно…

В светлом, даже солнечном эпилоге (недалеко и до хэппи-энда) герои возвращаются к точке невозврата, чтобы сохранив человеческое в себе и получив, таким образом, второй шанс, выбрать иначе – и не допустить апокалипсиса…

Дяченко – мастера писать правильные концовки, «правильные» – в смысле не дающие читателю шанса остаться в стороне и не задумываться дальше над книгой и обозначенными в ней вопросами. А значит, дающие читателю возможность думать и меняться. Я едва удерживаюсь, чтобы не начать перечитывать этот роман снова, хотя и у меня нет от него похмелья, но хочется хотя бы попытаться ответить на свои же вопросы. И – на данный момент – главный из них: зачем нужна эта «романтика зла», описание полетов и мировидения ведьм? Может ли злое начало так поэтично ощущать свой мир? Способно ли оно вообще любить – тем более так, как это описывается на примере любви ведьмы-матери к ее детям?

Думаем дальше…

Тот случай, когда по роману совершенно невозможно будет снять кино даже самому гениальному режиссеру. Потому что этот роман по мере прочтения настолько овеществляется, становится настолько зримым, наглядным и ощутимым, что сама идея его воплощения еще и на экране кажется абсурдом: зачем, если я и так вижу всех их в самом высоком разрешении и со всеми спецэффектами: Ивгу и Клавдия, папу-свекра и Прова, ведьму-стриптизершу и девочку с бутербродами, Назара и Федору, пожарища, хаос, неумолимо несущиеся поезда, белых гусей и воронку с хороводом ведьм внутри… Дяченко создают новый жанр наглядной литературы или, если хотите, гиперреализма в литературе… С учетом того, что речь идет о совершено фантастическим романе, я не берусь представить, каким образом они этого достигают… Наверное, это талант