Buch lesen: «Восторг свободы»

Schriftart:

ISBN 978-5-0062-1755-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящается Кате – belleza

«Тайна любви величественнее тайны смерти» – Оскар Уайльд

Я облокотился спиной о ствол высокого дерева, корни которого уходят далеко вниз, под меня и под мир вокруг. Не представляю, что там скрывается, но это не важно. По правде, всё не важно, кроме настоящего, так мне часто говорит мой разум, но я не всегда слушаю его как следует, ухожу в прошлое, или наоборот, надеюсь лишь на будущее. Так или иначе, я тут, около возвышающегося надо мной дерева, один.

Меня звало сюда сердце, не что-то иное, даже не обстоятельства. В моей голове не всплывали отрезки прошедшего, и не было так таковых эмоций – было просто спокойно. Такие моменты в жизни бывают крайне редко, и я уже в свои годы это понял.

Жизнь ведёт нас по некому пути, который мы до конца не знаем, а если точнее, понятия не имеем. По крайней мере, в Чили всё так, не знаю про другие места. Скорее всего мир везде работает одинаково, но я не видел этот мир, и он меня тоже. Об этом нечасто упоминают, но это так. Можем ли мы говорить, что знаем мир, если сами для него неизвестны, или же, всё иначе.

Ветер колышет верхушки травы, покачивает листья, кончики моих волос. Он приносит далёкий бриз океана, настоящей свободы, которая отсюда чувствуется чем-то неземным и чуждым. Мы так сильно отвергаем неизвестное, что и теряем остальное.

Иногда я устаю от самого себя, и это злит, ведь убежать я не могу. Лишить себя другого человека так легко. Мы берём от всех понемногу, составляем свою личность, а что в итоге? Поле. Дерево. Один.

Пиночет у власти. Я в своей власти. Главное, что мы можем, это держаться за самих себя, спасаться.

Я направился домой. Я живу в городке Темуко – административном центре одноимённой коммуны, провинции Каутин и области Араукания. Близость горных хребтов Анд, окружающие леса и озера, просторные долины делают город одним из необычайно красивых мест на земле. Сам город был основан ещё в конце 19 века, и изначально являлся испанским фортом.

Я иду по Анибал Пинто – площади, которая является сердцем и центром города. Перед площадью располагается собор Святого Иосифа, а вокруг очень много малоэтажных колониальных зданий в немецком стиле. Темуко в большей степени был обжит немцами. На скамейках в тени деревьев отдыхают люди.

Город жив, и я вместе с ним. Мы живём одну и ту же жизнь раз за разом, проигрываем одну и ту же пластинку. С течением времени мы приходим к тому, что всё меняется, а мы остаёмся такими же, либо, падаем в пропасть самокопания, рабства. Было уже прохладно, но даже так, приятно. Именно так я бы описал свои прогулки в те времена – приятные. Они доставляли мне удовольствие, давали возможность уединиться, сбежать от суеты, семьи. Отца сегодня дома не было, не знаю точно, где он мог бы быть, а мама плакала, снова, я чувствовал это. Её слезы проникали не только в деревянные доски жесткого пола и одноразовую робу, но и в моё сердце, или в селезёнку. Большие пространства, которые представляют собой площади, как и Анибал Пинто, привносят в типичность городов нечто необходимое, это место для дыхания. Они как лёгкие, полые и вмещают в себя много воздуха, но и легко им заполняются, и ничего, продолжают вдыхать и вздыхать. Нет ничего трудного в дыхании, только если у вас не закрыт рот, а нос, точно клапан, прикрыт.

Дорога длилась дальше, вела за собой любого наивного путника. Я знал куда мне надо, мой дом за этот вечер никуда не переехал, хотя ноги шли в другом направлении. Почему-то они не поддавались моей воле, решили взять вверх надо мной и создать свою собственную стихию. И у них получилось, не к удивлению. Кажется, я легко сдаюсь.

Амилия не была на меня рассержена, вовсе нет. Думаю, в душе она понимала тот факт, что мои слова тогда не были всерьёз. Я не хотел её обижать, и уж тем более унижать. Она сильный человек, из тех, которые могут дать сдачи, но почему-то она ничего не сделала. Не дала мне пощёчину, не накричала, просто ушла. В её этом жесте, который она показала мне в ту секунду, пока поворачивалась ко мне спиной, было намного больше смысла, чем в любых словах. Презрение к себе, и это всё, что я мог чувствовать позже. Штиль заполонил меня сейчас, когда Амилия не рядом, школа в 2 милях, а дом в затворках памяти. А ключ от воспоминаний я обронил специально. А ведь мы часто шутили друг над другом, и вот в один раз как-то не задалось. Каждый иногда перебарщивает, зачастую с близкими нам людьми, но я ошибся иначе. Этот поступок не был основан на глупости, невежестве, или злости. Он был рождён желанием, я хотел сделать ей больно, и сумел.

«Приверженцы самоотродства!» – крик был не громким, но доносился с соседних улиц. Похоже, кто-то тоже был расстроен. Контекст его слов не был мне известен, и привнёс мне одну лишь смуту. Я потерял нить мысли, ушёл от себя, Амилии, дома, к незнакомому голосу, наверняка принадлежавшему алкашу, который не просто пропил свою жизнь, но и проиграл под залог дом. Не представляю что движет людьми, но в одном уверен точно – всё строится либо на деньгах, либо желании вознестись над другими.

А вечер сгущался, погружался в краски, оттеснял яркость дня. Всё более он походил на закрытость глаз, то есть, был невидимо видим. Эта тьма не являлась ничем, это просто мрак. Разница в том, чего ты боишься больше, ничего или видимое ничего. А я боялся неопределённости, которая нависла над моей жизнью и не хотела уходить. Кто я? И главное, почему всё так. Какой смысл в том, что я сейчас гуляю один, в безмятежности ночи, ловя взгляды Луны, и ожидая роз, которые польются на меня рекой. А когда реальность обливает меня холодной водой, я снова очнусь, забуду о розах, начну мечтать о подсолнухах. Цветы можно менять сколько угодно, их всегда будет хватать, только вот себя не изменить. Мои желания шли откуда-то, куда мне не было пути и разрешения на вход.

Так и всё же, ожидал ли я спасения, или удушения, это по большому счёту ничего не значит. А значит ли тогда, что и остальное тоже?

Не мне судить, строил ли я тогда свои мысли правильно, или нет. Мир был полон всего мне интересного, и продолжает до сих пор, это то что никогда не может измениться. Такие факты и есть стимул жить, они заставляют вспомнить, что среди скукоты, ужаса, печали и горя, скрывается всеобъемлющая красота живого и не живого. Тот, кто способен просто-напросто открыть глаза, разуть обувь и побежать вперёд, вот тот и найдёт то что должен, либо потеряется, кто знает. Не мне же судить.

А пока, коленки повторяли свою песенку об усталости, и я решил что стоит передохнуть. Мой взгляд зацепился за ближайший бордюр. Он был жёстким, но поэтому и дал мне пинок под зад, и я чуток очнулся. Я не знаю где я, не в смысле, жизни, а место в городе. Закоулки и переулки, повороты и длинные тропинки привели меня сюда, к нескольким домам, стоящим так близко, что птица не пролетит, и фонарному столбу, напоминающему строго стоящего сверху начальника. Ему не подходил такой вид, ведь он освещал меня, и делал это бесплатно, не просил за это разговоров, не ругался на меня, даже не смотрел. У него не было глаз, да и я устремил взор вниз. Мама наверное уже спит, а я тут. Я тут, пока всё там, где-либо, но не здесь со мной. Хотя, может справедливее сказать, я не там где они. Вот о чём я и толкую – неопределённость. В одном плане всё так, в другом наоборот. Бесконечный день наоборот, который и не задумывается останавливаться.

Сверчки ошивались вокруг, издавая те самые звуки. Я приложил руки к лицу, моргал, дышал. В общем, пытался не уснуть так, как мог. И ещё хотел пить, именно воды. Когда вода в достатке, ты пьёшь на замечая её, а когда она далеко, ты представляешь как она разливается в тебе, заползает в глубокие жилки, пропитывая тебя, как почву перед вспашкой. А семя это хлеб, но и его нет. Без всего этого и не будет урожая, будет голод, смерть, а потом всё заново по кругу, и расцвет. Жизнь выигрывает смерть тем, что проигрывая раз за разом, встаёт с нокаута.

Глубокий вдох позволял немного взлететь вверх, и быстро возвращал обратно. Наши грёзы материализуются по щелчку пальца, и пропадают как только мы заметим, что они есть. Слова ценнее молчания тогда, когда молчание это единственное, что остаётся для защиты, и сейчас я молчал, но не чтобы защититься, а чтобы держаться, а это две совершенно разные сущности, хоть и одной той же крайности.

Вечер даёт нам моральное право не думать о чём-то серьёзном, но я забыл о своих правах. Впрочем, не я один. Тут многие не то что забыли, они просто не знают, что такое права, хотя и хотят. Меня не очень интересует политика и всё это, но иногда я подмечаю такие мелочи. Встречая такое, невольно задумываешься о правильности того или иного, а потом теряешься во всём это. Кстати об этом, я пока что не заблудился. Не помню все повороты, но вернуться думаю смогу.

Впереди шли какие-то люди, чаще всего не самые молодые, и среди них я заметил одного парня, на вид мой ровесник. Что-то в нём было, не скрывалось в потёмках глаз или в карманах штанов, а именно было. Отличался ли он от других? Да не очень, обычная ветровка, без кепки или шапки, которые бы закрывали его чуть взъерошенные волосы, но они были в таком состоянии, когда немного длиннее будет красиво, а вот так чувствуется недоделанным. В общем, он цеплял взгляд, это было ясно.

Во мне тогда что-то загорелось, захотелось просто сделать хоть что-то. Не знаю чем это было обусловлено, но в ту секунду я почувствовал такую свободу, как будто я был на волне. Она вела меня туда, куда мне всегда был закрыт проход. Мне хотелось потянуться, взяться за ручку и отпереть заветную дверь. К чему бы она не вела, это было важнее чего-либо. Важнее страха, ценнее тюрьмы.

– Извини, сколько времени? – Я повторил это в голове несколько раз, и вот, когда он проходил мимо меня, сказал, смотря на него снизу вверх. Я продолжал сидеть на бордюре, держа руки на коленях, пока низ штанины касался холодной бетонной дороги. Это напоминало о ужасе и страхе, но было не так сильно. Тем более, я уже это сделал.

Он посмотрел прямиком на меня, не давая ни секунды для защиты, и сказал голосом, больше мелодичным, чем мягким, но и не нежным, это было похожее на лаванду зимой.

– Уже около часа, ты пьян?

Отрицательно помахав головой, я ударил два раза ладонью слева от себя, наклоняя голову в ту сторону. Этого было достаточно, чтобы он понял. И на удивление для моего сонного, ничего не осознающего мозга, он сел рядом со мной. Он и правда вот тут, незнакомец. На пару мгновений я подумал, что совершил грубую ошибку, но по правде, это была великолепная глупость. Великолепие не развеялось и после того, как он снова заговорил, взирая одним глазом на мой профиль, а другим перевязывая свой ботинок.

– Так что ты тут делаешь?

– У тебя красивые кроссовки, кто рисовал?

На них были различные рисунки, и даже какие-то иероглифы. Они явно несли в себе смысл, не были обычной шуткой, которую делают в промежутке дел. Это было особенно, предназначалось для того, кто понимал их историю. А для других это было загадкой, причиной вопросов, заинтересованных взглядов, таких как мой.

– Брат.

– А ты почему тут? – Мне понадобилась неловкая пауза, чтобы снова начать диалог, или что это было.

– Возвращаюсь с ночёвки. Так, а ты? Я всё же первым спросил.

– Как тебе сказать, прогуливаюсь тут и там.

– Сбежал?

Именно тогда я и понял, что это была хоть и глупость, но такая хорошая, нужная. По мне пробежала дрожь от его слов, вопросов. Был на ночевке, брат, сбежал. Я выделял конкретные слова, и придавал им окраску, как будто у всего есть свой истинный цвет.

Лёгкая ухмылка у нас обоих.

– Я знаю одно место, пойдём.

Он резко встал, подпрыгнув в конце, смотря на меня так, будто я должен сделать также. Не спросил, а сказал факт, но и достаточно вежливо, заманчиво. Но идти с незнакомым мне парнем туда, куда сам не знаю, и в такое время? Это было слишком даже для меня.

Конечно я согласился и пошёл за ним.

Меня звал дух юного путешественника, жаждущего познать что-то отличное от всего привычного. Уйти от такого – равноценно уходу от самой жизни. Нельзя отказываться от таких возможностей, как бы они не противоречили привычкам и традициям. Ломая одно, мы создаём из его крупиц новое.

И вот таким образом, я молча шёл за ним. Слова не вырывались из меня не из-за стеснения, или того же страха, наоборот, это было любопытство. Оно выражалось не в речи, а в том как я смотрел на него, изучал мелкие движения, их род. Походка была простодушной и отдавала легкомыслием, но и бесстрашием. Казалось, он видел многое, но пережил ли это, не думаю. Я строил свои предположения лишь по тому, что мне виделось. Правильно это или нет, не имеет разницы.

Мы остановились, и я уже догадался, куда он привёл меня. Это был водный комплекс, и за закрытой калиткой виднелся широкий бассейн, абсолютно безлюдный.

– И зачем ты меня сюда привёл?

– Просто так, решил тебе калитку показать, так думаешь? – Он залился смехом и начал перелезать через забор, и сделал это так быстро, отточено. Не в первый раз.

– Ты собираешься, или мне тут палатку уже разложить?

Пришлось повторить за ним, моя рубашка зацепилась за железный прут, и тем самым, дала воздуху проникнуть под неё. Прохлада полилась по моему телу, оставляя после себя лишь мурашки, выраженные не то что пупырышками, а гримасой на моём лице, которая не могла остановить каскад смеха и учтивости.