Светлейший князь А. Д. Меншиков в кругу сподвижников Петра I

Text
0
Kritiken
Leseprobe
Als gelesen kennzeichnen
Wie Sie das Buch nach dem Kauf lesen
Светлейший князь А. Д. Меншиков в кругу сподвижников Петра I
Schriftart:Kleiner AaGrößer Aa

Монография подготовлена в рамках выполнения госзадания МНиВО РФ по теме «Взаимодействие культурно-языковых традиций: Урал в контексте динамики исторических процессов», № FEUZ-2023-0018


Рецензенты:

доктор исторических наук Е. В. Анисимов (Санкт-Петербургский институт истории РАН)

доктор исторических наук О.Е. Кошелева (Институт всеобщей истории РАН)


В оформлении обложки использованы: Неизвестный художник. Портрет светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. 1710-е гг.; Зубов А. Ф. Торжественный ввод в Санкт-Петербург шведских судов после победы при Гренгаме. 1720 г.

На контртитуле: Портрет и автограф светлейшего князя Александра Даниловича Меншикова. Петров П. Н. Русские бывшие деятели: сборник портретов замечательных лиц прошлого времени с краткими биографическими очерками. СПб., 1877. Т. 1: Деятели эпохи преобразований. С. 49.



@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ



© М.Т. Накишова, 2023

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2023

Предисловие

Мальчишка пойдет далеко, предан, как пес, умен, как бес.

Из романа «Петр I» А. Н. Толстого

Светлейший князь Александр Данилович Меншиков (1673–1729) по праву является одной из наиболее запоминающихся фигур петровского царствования и всего XVIII в. в целом. Как не раз отмечали исследователи, А. Д. Меншиков стал своего рода «прототипом для всех последующих русских временщиков»[1]. Ни один государственный деятель при Петре Великом и затем при следующих правителях не совершил такого головокружительного рывка по карьерной лестнице, не обладал подобным политическим влиянием и могуществом, не был так близок к правителю и, как следствие, не ощутил столь трагичного падения. Бесспорно, его успехи на государственном поприще проистекали из множества взаимосвязанных качеств характера: врожденного административного таланта, гибкости ума, исполнительности, умения найти выход из самых запутанных политических интриг и т. д. «Счастья баловню безродному», как охарактеризовал его А. С. Пушкин, повезло и с дружескими связями – знакомство в юности с государем Петром I обеспечило Александру Даниловичу статус и влияние в политической системе России на многие годы вперед.

Вполне очевидно, что деятельность А. Д. Меншикова невозможно рассматривать обособленно от общеисторического контекста. Александр Данилович в полной мере был частью тех политических процессов, которые получили развитие в России конца XVII – первой четверти XVIII в. Этот период ознаменовался петровскими преобразованиями, направленными на усовершенствование армии и флота, модернизацию экономики, упорядочение системы органов власти, развитие культуры и образования. Фактически реформы Петра I затронули все сферы жизни общества. Несмотря на значительный вклад правителя в государственное строительство и его решающую роль, многочисленные нововведения Петра Великого были невозможны без наличия сподвижников и соратников, способных воплотить идеи государя на практике. А. Д. Меншиков как ближайший друг и доверенное лицо будущего императора стал одним из главных проводников преобразований.

При этом и князь, и сам государь Петр Алексеевич находились в окружении так называемой политической элиты, дружественной и недружественной проводимым реформам, и, соответственно, были зависимы от бытовавших среди ее представителей настроений. Петровская политическая элита, которая сама по себе является интереснейшим объектом для изучения, соединила совершенно непохожих и по-разному талантливых государственных деятелей. В составе ближайшего круга Петра I нашли себе место и родовитый Б. П. Шереметев, и князья Голицыны, потомки княжеского рода Гедиминовичей, и братья Апраксины, родственники царя, и иностранные подданные Р. В. и Я. В. Брюсы, Ф. Лефорт, П. Гордон, А. М. Девиер, и никому не известные ранее А. Д. Меншиков, П. И. Ягужинский, А. В. Макаров, впоследствии ставшие руководителями ключевых государственных учреждений, создателями петровской империи. Все соратники Петра I по мере своих возможностей трудились на государственное благо. Однако их политическая карьера определялась не только силой царского расположения или успешностью государственной деятельности, но и теми отношениями, которые связывали их самих. Дружба, вражда, соперничество, предательство, борьба за власть – все это было не чуждо «птенцам гнезда Петрова». При осуществлении государственного строительства им приходилось решать управленческие задачи, достигать компромисса, искать союзников и бороться с противниками так, чтобы не растерять ценный ресурс доверия Петра I. Умение лавировать между собственными интересами и государственным благом представляло для политического деятеля жизненно необходимую способность.

А. Д. Меншиков, пожалуй, являлся одним из наиболее успешных игроков на политической арене, чьи власть и влияние не терпели конкуренции ни с одним другим петровским сподвижником. Князь был воплощением идеала государственного деятеля – предан, усерден в учебе, отважен в бою, крайне работоспособен, ловок, дерзок, инициативен. Петр I ценил подобных людей и прощал им многое. «Многое» в случае с Александром Даниловичем означало любовь к наживе, неуемные амбиции и желание любыми способами доказать свое величие – от строительства грандиозных резиденций в Санкт-Петербурге и Ораниенбауме, подобных которым не было даже у государя, до попыток приписать себе благородное происхождение. Как эффектно охарактеризовал князя Е. В. Анисимов, «он был нечист на руку, оказался редкостным даже для России стяжателем и казнокрадом, благодаря чему скопил невероятные богатства. Много раз светлейшего специальные следственные комиссии ловили за руку, но от эшафота и кнута его спасали любовь царя и умение раскаяться, добровольно сдать в казну все, что было им наворовано. Впрочем, может быть, здесь была своеобразная игра. Некоторые считали, что, используя ненасытность Меншикова, Петр таким образом изымал дополнительные средства у своих подданных, одновременно делая Данилыча своеобразным громоотводом. Все были недовольны сановником-хапугой, а вот приходил царь, отбирал у него наворованное – и общество успокаивалось. Словом, как говорится, добро торжествует, порок наказан»[2].

Тем не менее недостатки А. Д. Меншикова не помешали ему достигнуть вершин политического могущества, а талант выходить с наименьшими потерями из различных конфликтов и судебных тяжб поражал даже современников. В ситуации, когда «у каждого против него камень за пазухой и каждый готов в любую минуту вонзить ему нож в спину»[3], князю необходимо было выстроить крепкие социальные контакты, способные обеспечить ему опору в случае борьбы за политические преференции. Социальные связи различного характера, устойчивости и надежности, как представляется, позволили А. Д. Меншикову наиболее эффективно решать собственные проблемы, искать союзников на политической арене, в нужный момент обращаясь к полезному для него человеку и используя его ресурсы. От эффективности подобных связей зависела как судьба самого А. Д. Меншикова, так и успехи в реализации глобальных реформ, проводимых государем.

* * *

Настоящая книга не претендует на статус новой биографии А. Д. Меншикова (продолжающей ставший классическим труд Н. И. Павленко[4]) – это было бы заманчивой, но непосильной задачей с учетом объема исторического материала и новейших научных достижений. После долгих размышлений о собственных исследовательских интересах и реальных возможностях в качестве объекта изучения автором были выбраны социальные связи[5] князя с другими петровскими соратниками, его служебные (деловые) и частные (личные) отношения с ними, развивающиеся и преображающиеся в течение всего петровского правления. А. Д. Меншиков находился в центре собственной социальной сети, которую при этом сознательно и бессознательно конструировал, исходя из личных потребностей, должностных обязательств и включенности в более обширную социальную сеть – политическую элиту. Все деятели, с которыми А. Д. Меншиков контактировал за время своей жизни, единоразово или многократно, составляли круг его общения, социальную сеть, используемую и формируемую для достижения политических или частных целей. Участники круга общения А. Д. Меншикова, в том числе он сам, были в той или иной степени зависимыми друг от друга. Социальные связи между ними создавались, преобразовывались, трансформировались, разрушались по мере поиска ответов на внутренние и внешние вызовы, оказывая влияние на функционирование социальной сети в целом. Структура поддерживаемых отношений зависела от принятых в петровском обществе норм поведения, а действия любого из акторов координировались в соответствии с четкими правилами игры[6].

 

В рамках настоящего исследования социальные связи А. Д. Меншикова рассматриваются и в более общем контексте. Надо полагать, социальные связи, сложившиеся между государственными деятелями различного ранга и статуса, являлись нормальной и естественной составляющая государственного устройства, с одной стороны, и одним из важнейших факторов, определявших вектор политического реформирования России во второй половине XVII – начале XVIII вв., с другой. Политическая элита, круг лиц, осуществлявших государственное управление и направлявших процесс реформирования, представляла собой особую социальную сеть, во главе которой располагался монарх как верховный держатель власти в государстве. Акторы, входящие в нее, были связаны между собой социальными связями, посредством которых происходила координация их деятельности, корректировка личных и государственных интересов, выработка политически важных решений. Социальная сеть, сложившаяся вокруг А. Д. Меншикова, органично вписывалась в более крупные социальные организмы (политическую элиту, общество в целом) или соотносилась с равными ей (социальными сетями других государственных деятелей) и поэтому может рассматриваться как частный случай общегосударственных практик межличностного взаимодействия.

В качестве контрагентов А. Д. Меншикова были выбраны государственные деятели, занимавшие ключевые должности в системе управления Санкт-Петербурга, – комендант Санкт-Петербургской крепости Я. X. Бахмеотов, генерал-полицеймейстер А. М. Девиер и кабинет-секретарь А. В. Макаров. Все три петровских соратника имели незнатное происхождение, а полученная ими должность в столичной иерархии[7] ознаменовала для них старт карьеры на государственном поприще. Неопытными управленцами они оказались в гуще событий нового имперского города и должны были на практике, а не в теории, постигать азы политического взаимодействия. На верху управленческой иерархии Санкт-Петербурга стоял генерал-губернатор А. Д. Меншиков, с которым Я. X. Бахмеотову, А. М. Девиеру и А. В. Макарову сразу же пришлось выстраивать отношения, включаясь в сложную систему его социальной сети. Вначале все трое были зависимы от князя, обладали скромными возможностями и слабым политическим влиянием. Со временем ситуация начала меняться. В зависимости от талантов, личных достижений и политических амбиций они поднимались по карьерной лестнице, закреплялись в составе политической элиты и создавали собственные социальные сети. Теперь уже А. Д. Меншиков не мог остаться в стороне и с позиции непререкаемого руководителя раздавать указания, ему приходилось подстраиваться под своих контрагентов, учитывать их интересы, выстраивать взаимодействие на более широкой почве, нежели решение повседневных столичных проблем (в случае с А. В. Макаровым это особенно показательно).

Важным обстоятельством, обусловившим выбор данных государственных деятелей в качестве героев повествования, являлось наличие плотных комплексов исторических источников, отразивших их деловые и личные связи с А. Д. Меншиковым. Богатое эпистолярное наследие петровских соратников позволяет системно и в динамике проследить их взаимоотношения, выявить направления социальных контактов, проанализировать схемы поведения. В центре внимания данной книги находится хронологический период, наиболее полно представленный в выявленных Источниковых комплексах – с 1717 г. по 1725 г. Именно в это время актуализируются вопросы управления Санкт-Петербургом как имперской столицей. Параллельно по мере прекращения Северной войны военные потребности государства отходят на второй план, а гражданские преобразования набирают все большую активность. Деятельность Я. X. Бахмеотова, А. М. Девиера и А. В. Макарова с рубежа 1710-1720-х гг. и до конца петровского правления находилась в своем апогее. Каждый из них достиг пика политического влияния и представлял собой мощную политическую силу (каждый на своем уровне). Вместе с этим в последнее десятилетие царствования Петра I наблюдается весьма непростая ситуация в политической карьере А. Д. Меншикова. Князь, как известно, увяз в различных судебно-следственных процессах, в рамках которых ему были выдвинуты обвинения во взяточничестве, казнокрадстве и несправедливых земельных захватах. Для сохранения политических позиций, да и собственной жизни ему необходимо было опереться на устойчивые социальные связи, посредством которых можно было получить поддержку, оказать влияние на решения государя. В такой ситуации петербургские связи, наиболее устойчивые и обеспеченные его статусом как генерал-губернатора, вполне ожидаемо использовались Александром Даниловичем с особым усердием. В последовавшее после 28 января 1725 г.[8] непродолжительное царствование Екатерины I отношения, сложившиеся между изучаемыми государственными деятелями и А. Д. Меншиковым, продолжали развиваться на тех основаниях, которые были заложены ранее или вытекали из них.

* * *

В мировой исторической науке социальные связи по преимуществу рассматриваются в рамках теории патроната-клиентелы, которая подразумевает доминирование в общественной и государственной системах неравных отношений между господином-патроном и его вассалом-клиентом. В современной западной историографии тематика патрон-клиентских отношений является одним из ведущих векторов развития науки, во многом благодаря влиянию социологических подходов М. Вебера, Э. Дюркгейма, Н. Элиаса, Б. Латура. Предполагается, что патрон-клиентские связи существовали в различные исторические периоды, лишь меняя характеристики и приспосабливаясь к актуальной действительности. Успешным вариантом использования установок теории патроната-клиентелы являются исследования государств Старого порядка (Итальянских городов-государств, Великобритании, Речи Посполитой, Османской империи и т. д.) и в особенности Французской монархии, где патрон-клиентские связи получили широкое распространение[9].

Среди многочисленных исследований политического устройства Франции раннего Нового времени можно выделить три наиболее влиятельных направления. Первое из них восходит к школе французского исследователя Р. Мунье, который придерживался мнения, что отношения одного человека (сюзерена) с другим (вассалом) определяло понятие fidelite, т. е. «нежное чувство верности». Патрон-клиентские связи строились по преимуществу на эмоциональной привязанности, объединяющей двух людей посредством свободного выбора, независимого от обязанностей по отношению к нации, королю, закону и обществу. Верность характеризовалась тотальной преданностью. Духовная связь между патроном и клиентом и их взаимные обязательства по отношению друг к другу являлись главными факторами, обуславливавшими социальные связи как на уровне межличностных отношений, так и в государственной системе[10]. В противовес «чувственной» концепции Р. Мунье сформировалась англо-американская концепция «сотрудничества» (social collaboration), выдвинутая группой исследователей-ревизионистов марксистского толка. Они полагали, что королевская власть и дворянская элита сотрудничали, преследуя общие классовые интересы, или же были вынуждены сотрудничать, поскольку правительство не имело возможности влиять на местные силы[11]. В рамках «сотрудничества» происходил «обмен дарами», явление, подробно охарактеризованное в работах М. Мосса, К. Леви-Стросса и других исследователей[12].

 

В последнее время получила влияние теория патрон-брокер-клиентских связей, развитая американской исследовательницей Ш. Кеттеринг в книге «Патроны, брокеры и клиенты во Франции XVII в.»[13]. Ш. Кеттеринг реконструирует систему клиентелизма, охватывавшую как государственные, так и неофициальные институты и включавшую в себя три составляющие – патронов, брокеров, клиентов – чья деятельность была направлена на распространение и укрепление власти центрального правительства по всей территории государства. Патрон-брокер-клиентские отношения во Франции раннего Нового времени, согласно Ш. Кеттеринг, обладали несколькими характеристиками: они являлись трехэлементными, персональными, эмоциональными и вариативными, основанными на неравенстве ролей и созданными с целью получить взаимную выгоду. Важной концептуальной заслугой Ш. Кеттеринг является заочный спор с Р. Мунье. Политические реалии, как полагает исследовательница, показали, что обычной была ситуация, когда клиенты не испытывали нежной привязанности к своим покровителям, служили двум и более патронам одновременно, стремясь извлечь максимальную выгоду и материальные преимущества. Важным умением считалась способность в правильный момент сменить одного патрона на другого, более успешного, и избежать мести экс-патрона, готовившего обвинения в измене и предательстве[14]. Выводы Ш. Кеттеринг вызвали новые дискуссии в историографии, связанные с патрон-клиентским языком [15].

Наравне с попытками охарактеризовать основные принципы функционирования патрон-клиентских сетей в западной историографии получила распространение социологическая теория, ставящая в центр внимания принцип доверия[16]. В рамках подобных исследований доверие рассматривается базовым компонентом любых общественных отношений. Так, П. Штомпка формулирует дефиницию доверия: «доверие является залогом, принимаемым на будущие неуверенные действия людей»[17]. Доверие существует в любых отношениях среди людей, в том числе между государем, представителями политической элиты, бюрократами и т. д. Неоправданное доверие вызывает разочарование от несбывшихся надежд, которое может повлечь за собой какие-либо санкции.

Из социометрических работ, кроме того, выделилось методологическое направление «Исторический анализ социальных сетей ⁄ Historical Social Network Analysis». В основе данного подхода лежит утверждение, что человек как общественный элемент является частью большой социальной системы, в которой одновременно находятся другие действующие лица. Между людьми образуются зависимые связи, формирующие нормы поведения и морали, влияющие на восприятие человеком мира. Социальная система сама по себе не является однородной, в ее структуре образуются несколько уровней, которые определяют специфику отношений между людьми[18]. Как отмечает американский исследователь Ч. Веферелл, главное отличие сетевого анализа состоит в том, что связи между двумя людьми, группами, учреждениями рассматриваются в качестве основного элемента изучения. Соответственно, «социальная сеть» – это объединение связей между различными субъектами, а «социальная структура» – это модель этих связей[19].

Опыт осмысления патрон-клиентских отношений и социальных связей среди представителей политической элиты в России раннего Нового времени значительно уступает по глубине и проработанности истории ранненововременной Франции. В западной историографии (работы С. Диксона, Н. Ш. Коллманн, Дж. П. Ле Донна, Дж. Леви, Д. Рансела, С. Шаттенберг и др.) в большинстве своем делается акцент на широком распространении в системе управления Российским государством семейно-родственных связей, а также на деятельности «партий» или «кланов», сменявших друг друга и доминировавших на политической арене[20]. Однако в последнее время наблюдаются заметные методологические и теоретические изменения в осмыслении влияния социальных связей и сетей доверия на государственное управление, в том числе благодаря пересмотру оценок значимости семейно-родственных отношений.

Как представляется, практики функционирования социальных связей, характерные для политической жизни петровской России, не могут рассматриваться в отрыве от процессов предшествующего XVII в., тем более что исследователи, к чьей сфере интересов относится эпоха Московского государства, продвинулись в изучении патрон-клиентских отношений достаточно далеко. Например, нельзя не отметить работу американского ученого Р. Крамми, посвященную московскому боярству[21]. В ней автор пришел к выводу, что брачные стратегии московской аристократии играли защитную и стабилизирующую функцию – с их помощью знать пыталась сохранить положение своего клана при дворе вне зависимости от поддерживаемых царем фаворитов. Р. Крамми также подчеркивал важную роль патрон-клиентских отношений, поскольку они способствовали выдвижению в состав государева двора представителей незнатных родов. Некоторые исследователи, в частности М. По, вовсе относят семейно-родственные кланы к легитимизированным родственным группам и противопоставляют неформальным патрон-клиентским связям[22].

Среди отечественных исследователей одна из ведущих ролей в изучении социальных связей второй половины XVII в. принадлежит П. В. Седову, который обратил внимание на патрон-клиентскую терминологию XVII в. (понятия «хлебояжцы», «держальники», «вскормленники» и «кормильцы»)[23]. Главной функцией патрон-клиентских отношений он считает утверждение высокого социального статуса для бояр, вокруг которых группировались «держальники» (клиенты) из числа московских служилых людей. О зарождении патрон-клиентских отношений в Московском государстве рассуждает М. М. Кром[24]. По его мнению, первые элементы таких связей появились в конце XVI в., когда царская служба стала обязательной для служилого сословия, лишившегося альтернативы службы у удельных князей. М. М. Кром определяет, что патрон-клиентские отношения были характерны не только для служилого сословия, но и для духовенства, однако этот тип покровительства остается наименее изученным. Также интерес представляет точка зрения М. М. Крома о децентрализованной и деполитизированной структуре российского клиентелизма в XVII в., вызванной тем, что царь не создавал собственных сетей патронажа, а его правительство не использовало региональные связи для централизации государственного управления.

В своих работах и Р. Крамми, и П. В. Седов приходили к выводу об упадке государственного управления в конце XVII в., связывая его со все большей ориентацией членов Государева двора на придворную борьбу, а не на государственную службу. Иную позицию отстаивает О. В. Новохатко, которая подчеркивает неразрывность частных и государственных связей и органичность развития самодержавия в XVII в., прерванного петровскими преобразованиями[25]. Кланово-родовую борьбу она считает неотъемлемой частью развития государств не только в XVII в., но и в XX и XXI вв. В подобном векторе строит свое исследование О. Е. Кошелева. Исследовательница выдвигает тезис, что для московской знати и кланов успешная придворная карьера и постоянная борьба за влияние и власть были не самодостаточной целью, а лишь средством сохранения и приумножения благополучия семьи[26].

В последнее время активно развивается интерес к феномену фаворитизма («ближних людей») в системе государственного управления XVII в. В ряду наиболее значимых достижений в этом направлении можно назвать биографические исследования В. Н. Козлякова, в том числе его недавний труд, изданный в серии ЖЗЛ («Жизнь замечательных людей») и посвященный «ближним людям» первых Романовых (И. Б. Черкасскому, Б. И. Морозову и А. С. Матвееву), монографию А. П. Павлова, наглядно отразившую преимущества просопографического метода при изучении политической элиты XVII в., работы Н. Н. Петрухинцева о придворной карьере А. С. Матвеева, монографию Ю. А. Мизиса, касающуюся деятельности воеводы Р. Ф. Боборыкина, а также исследования Б. Н. Флори и К. А. Кочегарова, раскрывающие степень влияния придворных отношений на политику царского правительства в отношении Малой России и Речи Посполитой[27]. Стоит отметить, что заметной проблемой, с которой сталкиваются историки, является отсутствие Источниковых комплексов, достаточных для реконструкции всей сети социальных контактов «ближних людей».

Историки, занимающиеся Петровской эпохой, также ищут новые векторы развития своих исследований. Некоторые аспекты функционирования патрон-клиентских отношений в ближайшем окружении Петра I разбираются американским историком Э. Зицером. Изучая практики Всешутейшего, всепьянейшего и сумасброднейшего собора, особого действа с элементами театрализации и девиантного поведения, исследователь подчеркивает, что таким образом государь совершал символический разрыв с предыдущим правлением, знаменуя новый этап государственного строительства в целом. Развлечения царя, которые на первый взгляд могли показаться пьяным безумством, на самом деле имели глубокий символический смысл: они создавались с целью борьбы против старомосковских дворянских кланов, которых Петр недолюбливал, и ввода представителей новой элиты в ближайший круг через театрализованное принятие личной власти монарха[28].

Конструирование патрон-клиентских связей в рамках борьбы за власть стало предметом исследования П. Бушковича[29]. В книге «Петр Великий: борьба за власть» историк прослеживает смену политических группировок элиты, начиная с последних годов царствования Алексея Михайловича до конца петровского правления, хотя нельзя не отметить, что годы после окончания дела царевича Алексея (1718 г.) занимают слишком малый объем исследования. Важным плюсом политики Петра I П. Бушкович считает способность царя в поисках соратников и в регулировании расстановки сил между ними находить баланс между представителями старомосковских родов и новыми членами элиты (иностранцами, неродовитым дворянством и членами других социальных групп).

Борьба за власть в петровское и последующие царствования стала предметом еще нескольких исследований. На основе многолетних архивных поисков И. В. Курукин предлагает трактовку института фаворитизма как дублирующей системы принятия и исполнения политических решений. В своей работе, посвященной эпохе «дворьских бурь», историк выдвигает важный тезис о естественном наличии неформальных институтов в механизме функционирования любой монархии «старого режима»[30]. Участие различных государственных деятелей в борьбе за власть после смерти Петра I также рассматривают Е. В. Анисимов, А. В. Демкин, К. А. Писаренко и др.[31] Нельзя не отметить исследования, посвященные более поздним сюжетам XVIII в., но в равной степени актуализирующие изучение патрон-клиентских и неформальных связей среди политической элиты[32].

Социальные связи как таковые стали предметом изучения исследовательского союза М. А. Киселева, К. А. Кочегарова и Я. А. Лазарева. В 2022 г. из-под их пера вышла монография, в которой несколько глав (1–3) специально посвящены анализу неформальных связей в системе государственного управления петровского времени[33]. Историки убедительно доказывают, что неформальные связи являлись естественной составляющей государственного управления и наряду с официальными/формальным практиками приводили к выработке наиболее эффективных механизмов принятия политических решений. Заметным преимуществом данного издания является привлечение широкого круга новых источников, ранее в оборот не введенных. Благодаря этому исследователям удалось реконструировать в деталях неформальные отношения и практики управления Гетманщиной с конца XVII в. до 1760-х гг., что было сделано в отечественной науке впервые.

Значительный вклад в изучение социальных связей вносят исследования, ставящие в центр внимания биографии петровских соратников и их отношения с другими государственными деятелями. В данном контексте личность А. Д. Меншикова представляет особенный интерес. Существует несколько специальных биографий князя как в виде самостоятельных исследований, так и в качестве статей и разделов в энциклопедических словарях и сборниках. Небольшие очерки о государственных деятелях эпохи Петра I, в том числе об Александре Даниловиче, вошли в состав книги «Русские избранники и случайные люди» Г. фон Гельбига, «Биографий российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов» Д. Н. Бантыш-Каменского, «Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона», «Военного энциклопедического лексикона», исследования о военных и гражданских руководителях Санкт-Петербурга и т. д.[34] В 1803 г. вышла биография князя под названием «Картина жизни и военных деяний российско-императорского генералиссима, князя Александра Даниловича Меньщикова, фаворита Петра Великого в трех частях»[35]. Затем последовало несколько законченных и незаконченных очерков, раскрывающих различные аспекты жизни А. Д. Меншикова – его финансовую активность, успехи на военном поприще, государственную деятельность и др.[36] На данный момент наиболее полным и системным исследованием является монография Н. И. Павленко «Александр Данилович Меншиков»[37], написанная историком в последние десятилетия XX в. Н. И. Павленко на основании широкого круга источников проследил жизненный путь царского фаворита от первых шагов на государственном поприще до падения, ссылки и смерти в 1728 г. Заметное место в тексте исследования посвящено проблемам взаимоотношений А. Д. Меншикова с другими петровскими соратниками. Выход монографии Н. И. Павленко, к слову, породил долгую дискуссию относительно грамотности или неграмотности князя. Альтернативный Н. И. Павленко взгляд высказал Ю. Н. Беспятых, полагавший, что Александр Данилович принадлежал к числу образованнейших людей своего времени и происходил из дворянского рода[38].

В последнее время историками все больше актуализируется необходимость обновления биографии князя с учетом новейших историографических наработок и введенных в научный оборот исторических источников[39]. Подобные тенденции, как можно предположить, сформировались под влиянием регулярно проводимых конференций – Меншиковских чтений, специально посвященных различным аспектам деятельности князя (г. Березово), Международного Петровского конгресса (г. Санкт-Петербург), конференции «Петровское время в лицах», организованной силами Государственного Эрмитажа (г. Санкт-Петербург) и пр. Сборники материалов конференций отразили наиболее актуальные наработки отечественных ученых[40]. В каком-то смысле результатом популяризации изучения жизни и деятельности А. Д. Меншикова стали две монографии, без упоминания которых данный очерк не был бы репрезентативен. Речь идет о книге Н. В. Калязиной и Е. А. Калязина «Александр Меншиков – строитель России. В 2 частях» и исследовании Е. А. Андреевой «Следственное дело и ссылка А. Д. Меншикова»[41]. Соавторы первой работы, чьи научные интересы по преимуществу касаются истории архитектуры, рассматривают основные вехи жизни и деятельности князя, а также анализируют его вклад в благоустройство Санкт-Петербурга, строительство домов и усадеб, создание военного флота и т. д. Книга Е. А. Андреевой представляет собой публикацию документов «Следственной комиссии о князе А. Д. Меншикове», отложившихся в архиве Министерства юстиции Российской империи, с предварительным биографическим очерком о А. Д. Меншикове и подробным изложением обстоятельств ареста и ссылки князя.

1Прозоровская Б. Д. Меншиков // Иоанн Грозный. Петр Великий. Меншиков. Потемкин. Демидовы: Биографические очерки. М., 2019. С. 201.
2Анисимов Е. В. Толпа героев XVIII века. М., 2013. С. 74–81.
3Андреева Е. А. А. Д. Меншиков «полудержавный властелин» или балансирующий на краю пропасти? // Меншиковские чтения: научный альманах. СПб., 2011. Вып. 2 (9). С. 110.
4Павленко Н. И. Меншиков: Полудержавный властелин. 3-е изд. М., 2016.
5Согласно социологической теории, социальные связи (взаимодействия) представляют собой различные виды зависимости между людьми, реализуемые через социальные действия и отношения. Выделяют несколько видов социальных связей: 1) контакты, т. е. простые, поверхностные связи между двумя людьми, иногда сводящиеся к единичному взаимодействию; 2) действия, под которыми подразумеваются целенаправленные акты, ориентированные на других индивидов; 3) взаимодействия – систематические взаимные действия; 4) отношения или устойчивые связи между людьми на протяжении длительного периода времени, осуществляемые в соответствии с принятыми нормами поведения и развернутой системой социальных ролей. Также по характеру социальные связи делят на два типа – экспрессивные (связи, вызванные эмоциональным расположением друг к другу) и инструментальные (связи, образующиеся в результате сотрудничества по достижению какой-либо цели. См.: Волков Ю. Г. Социология: учебник для студентов вузов. Ростов-на-Дону, 2014; Социальная сеть // Аберкромби Н. Социологический словарь. М., 2004. С. 516–517.
6Wether ell С. Historical Social Network Analysis // International Review of Social History. 1998. No. 43 (Supplement 6). P. 126.
7А. В. Макаров начинал свою службу в Ижорской (Ингерманландской) канцелярии.
8Здесь и везде дата приведена по старому стилю.
9Например, см.: Патрон-клиентские отношения в истории и современности: хрестоматия ⁄ под ред. Е. А. Кочанова. М., 2016; Mqczak A. Klientela: nieformalne systemy wladzy w Polsce i Europie XVI–XVIII w. Warszawa, 1994; Mitchison R. Lordship to patronage: Scotland, 1603–1745. L. etc., 1983; Patronage pedigree and power in later medieval England / ed. by Charles Ross. Gloucester, Totowa (N.J.), 1979; Patronages et clientelismes, 1550–1750: France, Angleterre, Espagne, Italic: [actes du colloque, Institut francais du Royaume-Uni, Londres, 3–5 mai 1990] / Ch. Giry-Deloison, R. Met-tam, ed. Villeneuve-d’Ascq; Londres, 1995.
10Mousnier R. La venalite des Offices sous Henri IV et Louis XIII. Geneve, 1979; Mousnier R. Les institutions de la France sous la monarchic absolue. Tome 1. Societe et etat. P., 1974. Подробнее о последователях P. Мунье см.: Ермакова О. К. Теоретико-методологические подходы к изучению неформальных связей во Франции Старого порядка во французской историографии (середина XX – начало XXI вв.) // Электронный научнообразовательный журнал «История». 2021. Т. 12. Вып. 4 (102).
11Beik W. Н. Governing Languedoc: The Practical Functioning of Absolutism in French Province, 1633–1685. Ph. D. Diss. Harvard University, 1995; Beik W. H. Magistrates and popular uprisings in France before the Fronde: The Case of Toulouse // Journal of Modern History. 46 (December 1974). P. 585–608; Holt M. P. Patterns of Clientele and Economic Opportunity at Court during the Wars of Religion: The Household of Frangois, Duke of Anjou // French Historical Studies. Vol. 13. No. 3 (Spring, 1984). Р. 305–322; Mettam R. Power and Faction in Louis XIV’s France. Oxford, 1988; Parrott D. Richelieu’s Army // Interdisciplinary Hist. XXXIII (2003). P. 629–631; Potter M. Corps and Clienteles: Public Finance and Political Change in France, 1688–1715. Aidershot, 2003; Swann J. Provincial Power and Absolute Monarchy: The Estates-General of Burgundy, 1661–1790. Cambridge, 2003.
12Леви-Стросс К. Тотемизм сегодня. Неприрученная мысль. М., 2008; Общества. Обмен. Личность: Труды по социальной антропологии ⁄ пер. с франц., послесловие и комментарии А. Б. Гофмана. М., 1996.
13Kettering Sh. Patrons, Brokers, and Clients in Seventeenth-Century France. N.Y., Oxford, 1986. См. также: Kettering Sh. Clientage during the French Wars of Religion // The Sixteenth Century Journal. Vol. 20. No. 2 (Summer, 1989). P. 221–239; Kettering Sh. Patronage and Kinship in Early Modern France // French Historical Studies. Vol. 16. No. 2 (Autumn, 1989). P. 408–435; Kettering Sh. Patronage in Early Modern France // French Historical Studies. Vol. 17. No. 4 (Autumn, 1992). P. 839–862.
14Kettering Sh. Patrons, Brokers, and Clients in Seventeenth-Century France. N.Y., Oxford, 1986. P. 28.
15Abercrombie N., Hill St. Paternalism and Patronage // The British Journal of Sociology. Vol. 27. No. 4 (Dec., 1976). P. 413–429; Herman A. L. The Language of Fidelity in Early Modern France // The Journal of Modern History. Vol. 67. No. 1 (Mar. 1995). P. 1–24; Major J. R. The Crown and the Aristocracy in Renaissance France // American Historical Review. No. 69 (1964). P. 631–645; Major J. R. Representative Government in Early Modern France. New Haven, 1980; Major J. R. Representative Institutions in Renaissance France, 1421–1559. Madison, 1960; Schalk E. Clientage, Elites, and Absolutism in Seventeenth-Century France // French Historical Studies. Vol. 14. No. 3 (Spring, 1986). P. 442–446.
16Штомпка П. Доверие – основа общества. М., 2016; Хоскинг Дж. Доверие: история. М., 2016; Luhmann N. Trust and Power. N.Y., 1979; Seligman A. B. The Problem of Trust. Press, Princeton, N.J., 1997; Turner J. H. Face To Face: Toward a Sociological Theory of Interpersonal Behavior. Stanford, 2002.
17Штомпка П. Доверие – основа общества. М., 2016.
18Данный подход лег в основу работ: Gould R. V. Uses of Network Tools in Comparative Historical Research // Comparative Historical Analysis in the Social Sciences. Cambridge, 2003. P. 242–243; Knoke D., Kuklinski J. H. Network Analysis: Basic Concepts // Markets, Hierarchies and Networks. The Coordination of Social Life. L., 1991. P. 173–182; Social Structures: A Network Approach / ed. by B. Wellman and S. D. Berkowitz. N.Y., 1988; Powell W. W. Neither market nor hierarchy: network forms of organization // Markets, Hierarchies and Networks. The Coordination of Social Life. L., 1991. P. 265–276; Wasserman St., Faust K. Social Network Analysis: Methodsand Applications. Cambridge, 1994.
19Wether ell C. Historical Social Network Analysis // International Review of Social History. 1998. No. 43 (Supplement 6). P. 127.
20Коллманн H. Ш. Соединенные честью. Государство и общество в России раннего Нового времени. М., 2016; Шаттенберг С. Культура коррупции, или К истории российских чиновников // Неприкосновенный запас. 2005. № 4 (42). С. 29–35; Dixon S. The Modernisation of Russia 1676–1825. Oxford, 1999; Le Donne J. P. The eighteenth-century Russian nobility: Bureaucracy or ruling class? // Cahiers du Monde russe et sovietique. 1993. Vol. 34 (1–2). P. 139–148; Lemarchand R., Legg K. Political Clientelism and Development // Comparative Politics. Vol. 4. No. 2 (1972). P. 149–178; Lieven D. Russia’s Rulers under the Old Regime. New Haven; L., 1989; Madariaga I. The Russian Nobility in the Seventeenth and Eighteenth Centuries // The European Nobilities in the Seventeenth and Eighteenth Centuries. L., 1995. Vol. II. P. 223–273; Meehan-Waters B. Autocracy & Aristocracy. The Russian Service Elite of 1730. New Brunswick; N.J., 1982; Ransel D. Bureaucracy and Patronage: The View from an Eighteenth-Century Russian Letter-Writer // The Rich, the Well Born, and the Powerful. Elites and Upper Classes in History. Urbana; Chicago; L., 1973. P. 154–178; Ransel D. The Politics of Catherinian Russia. The Panin Party. New Haven; L., 1975; Hosking G. Patronage and the Russian State // The Slavonic and East European Review. 2000. Vol. 78. № 2. P. 301–320.
21Crummey R. Aristocrats and Servitors: the Boyar Elite in Russia, 1613–1689. Princeton, New Jersey, 1983.
22Poe M. The Russian elite in the seventeenth century. Vol. II: Quantitative analysis of the “Duma ranks” 1613–1713. Vammala, 2004.
23Седов П. В. Закат Московского царства: Царский двор конца XVII века. СПб., 2008.
24Кром М. М. Патронат и клиентела в Московском государстве XVI–XVII вв.: историография и проблематика // Вестник Волгоградского государственного университета. Серия 4, История. Регионоведение. Международные отношения. 2021. Т. 26. № 4. С. 66–78.
25Новохатко О. В. Россия. Частная переписка XVII века. М., 2018; Новохатко О. В. Управленцы среднего звена в XVII веке: неформальные контакты служилых по отечеству и приказных // Отечественная история. 2005. № 3. С. 158–169.
26Кошелева О. Е. Родственные связи в высших кругах знати XVII столетия и землевладение // Cahiers du Monde russe. 2016. Vol. 57. № 2/3. P. 545–570.
27Козляков В. H. «Ближние люди» первых Романовых. М., 2022; Кочегаров К. А. Борьба боярских группировок вокруг планов женитьбы царя Петра и русско-польские отношения в 1684–1689 гг. // Россия, Польша, Германия в европейской политике: исторический опыт взаимодействия и императивы сотрудничества. М., 2012. С. 45–88; Кочегаров К. А. Как поссорился Иван Степанович со Львом Кирилловичем // Славянский альманах. М., 2015. № 3–4. С. 13–22; Мизис Ю. А. Воевода Московского царства (Р. Ф. Боборыкин на государевой службе). Тамбов, 2012; Павлов А. П. Думные и комнатные люди царя Михаила Романова: просопографическое исследование: в 2 т. СПб., 2018; Петрухинцев Н. Н. Стрелецкий полковник Артамон Матвеев // Война и оружие: новые исследования и материалы. Труды Шестой Международной научно-практической конференции 13–15 мая 2015 года. СПб., 2015. Ч. III. С. 388–406; Флоря Б. Н. Внешнеполитическая программа А. Л. Ордина-Нащокина и попытки ее осуществления. М., 2013; Флоря Б. Н. Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.). М., 2010.
28Зицер Э. Царство преображения: Священная пародия и царская харизма при дворе Петра Великого. М., 2008.
29Бушкович П. Петр Великий. Борьба за власть (1671–1725). СПб., 2008; Bushkovitch Р. Aristocratic Faction and the Opposition to Peter the Great // Forschungen zur osteuropaischen Geschichte. Bd. 50. Berlin. 1995. P. 80–120; Bushkovitch P. Power and the Historian: The Case of Tsarevich Aleksei 1716–1718 and N. G. Ustrialov 1845–1859 // Proceeding of the American Philosophical Society. Vol. 141. No. 2 (Jun., 1997). P. 177–212.
30Курукин И. Н. Эпоха «дворских бурь». Очерки политической истории послепетровской России (1725–1762 гг.). СПб., 2019. Также см.: Курукин И. Н. Последний фаворит. Платон Зубов. М., 2022.
31Анисимов Е. В. Россия без Петра: 1725–1740. СПб., 1994; Демкин А. В. Внутренняя политика Екатерины I и Верховного тайного совета. М., 2011; Курукин И. В. Екатерина I. М., 2016; Писаренко К А. Елизавета Петровна. М., 2014.
32См., например: Бабкова Г. О. «Ближайший конфидент»: неформальные связи в бюрократической среде в России XVIII в. // Cahiers du Monde Russe. 2019. Vol. 60. No. 1. P. 37–72; Болотина H. Ю. Граф К. Г. Разумовский и семейство Воронцовых // Е. Р. Дашкова: Портрет в контексте истории. М., 2004. С. 114–124; Киселев М. А. К истории неформальных отношений среди правящей элиты Российской империи (на материалах переписки Д. В. Волкова 1761–1763 гг.) // История в эго-документах: Исследования и источники. Екатеринбург, 2014. С. 162–183; Киселев М. А. Казус Д. В. Волкова: «подьячие» на вершинах власти в Российской империи XVIII в. // Уральский исторический вестник. 2012. № 3 (36). С. 42–52; Курукин И. В. Артемий Волынский. М., 2011; Лавринович М. Б. «…душевно к вам привязан». Переписка графа Александра Воронцова и бригадира Алексея Дьяконова. М., 2022; Лавринович М. Б. Как поссорились Николай Петрович с Алексеем Федоровичем: патрон-клиентские отношения в русском обществе рубежа XVIII–XIX вв. // Российская история. 2016. №. 3. С. 91–110; Хоскинг Дж. Система патроната и Российское государство // Россия и мировая цивилизация. К 70-летию члена-корреспондента РАН А. Н. Сахарова. М., 2000. С. 413–435.
33Патроны, слуги и друзья. Русско-украинские неформальные связи и управление Гетманщиной в 1700-1760-х гг. Исследование и источники ⁄ М. А. Киселев, К. А. Кочегаров, Я. А. Лазарев. Екатеринбург, 2022.
34Бантыш-Каменский Д. Н. Биографии российских генералиссимусов и генерал-фельдмаршалов с 48 портретами. СПб., 1840. С. 91–139; Долгоруков П. В. Российская родословная книга, издаваемая князем Петром Долгоруковым. СПб., 1855. Ч. 2. С. 46–49; Длуголенский Я. Н. Военно-гражданская и полицейская власть Санкт-Петербурга – Петрограда. Генерал-губернаторы, гражданские губернаторы, генерал-полицмейстеры (обер-полицмейстеры), градоначальники. СПб., 2001. С. 9–16; Меншиков // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XIX. С. 102–104; Меншиков, князь Александр Данилович // Военный энциклопедический лексикон: T.VIII. С. 603–608; Русские избранники и случайные люди. Составил Георг фон-Гельбиг, секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины II, 1787–1796 // Русская старина. 1886. Т. 50. С. 22–35; и т. д.
35Картина жизни и военных деяний российско-императорского генералиссима, князя Александра Даниловича Меньщикова, фаворита Петра Великого. Ч. 1–3. М„1803.
36Есипов Г. В. Жизнеописание князя А. Д. Меншикова, по новооткрытым бумагам. Главы I–III // Русский архив. 1875. Кн. 7. С. 247–261; Есипов Г. В. Жизнеописание князя А. Д. Меншикова (Шведская война. 1706–1709 годы) // Русский архив. 1875. Кн. 9. С. 49–76; Есипов Г. В. Жизнеописание князя А. Д. Меншикова. Сочинение Г. В. Есипова по новооткрытым бумагам (Шведская война 1709–1710 годы. Взятие Выборга. Суд над фельдмаршалом Гольцем) // Русский архив. 1875. Кн. 10. С. 198–212; Карнович Е. П. Замечательные богатства частных лиц в России. СПб., 1874; Прозоровская Б. Д. Меншиков // Иоанн Грозный. Петр Великий. Меншиков. Потемкин. Демидовы: Биографические очерки. М., 2019. С. 201–291; и т. д.
37В более поздних редакциях «Меншиков. Полудержавный властелин». См.: Павленко Н. И. Меншиков: Полудержавный властелин. М., 2016.
38Беспятых Ю. Н. «…По письмам собственных наших рук…» // Югра: Региональный журнал. 2004. № 8. С. 81–86; № 9. С. 71–75; Беспятых Ю. Н. А. Д. Меншиков был грамотен! // Там же. 18 марта. № 19 (9550). С. 5; Беспятых Ю. Н. Александр Данилович Меншиков: Мифы и реальность. СПб., 2005. 232 с.; Беспятых Ю. Н. Как ваше слово отзовется? О рецензии Н. И. Павленко (Наука и жизнь. 2005. № 3. С. 69–75) на мою книгу «Александр Данилович Меншиков: Мифы и реальность. СПб., 2005» // Меншиковские чтения – 2006. Материалы чтений. СПб., 2006. С. 105–124; Беспятых Ю. Н. О терминах «дворяне» и «шляхта» в России при Петре I: (К полемике по поводу грамотности и происхождения А. Д. Меншикова) // Петербургский исторический журнал. 2015. № 2 (06). С. 263–284; Павленко Н. И. Был ли А. Д. Меншиков грамотным? // Наука и жизнь. 2005; № 3. С. 69–75; Павленко Н. И. Был ли А. Д. Меншиков грамотным? // Жизнь Югры. 2005. 8 февраля. № 9 (9540). С. 5.
39Долгова С. Р. Мой соавтор – Татьяна Лаптева // Окно в Европу. Сборник статей памяти доктора исторических наук Татьяна Анатольевны Лаптевой (1955–2018). М., 2021. С. 463.
40См., например: Меншиковские чтения – 2005. Сборник научных статей. СПб., 2005; Петровское время в лицах. Краткое содержание докладов научной конференции чтений памяти А. Д. Меншикова. СПб., 2003.
41Андреева Е. А. Следственное дело и ссылка А. Д. Меншикова. СПб., 2021; Калязина Н. В., Калязин Е. А. Александр Меншиков – строитель России. Ч. 1. СПб., 2005; Ч. 2. СПб., 2006.