Buch lesen: «И о чем-то плакала Японка»

Schriftart:

Сей текст посвящается
Ольге свет Васильевне

ISBN 978-5-4483-0859-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

Мне сорок два года. Я работаю следователем. Я на хорошем счету у начальства. В нашем РОВД есть коллеги, которые меня уважают. Есть и те, которые терпеть не могут. У меня есть муж. Есть подруги нормальные. У нас есть квартира, дача, машина, гараж. У нас живые родители. Детей у меня нет, но у мужа от первого брака двое сыновей, и у меня с ними в целом неплохие отношения. Я красивая женщина. Благодаря работе на даче, могу позволить себе натуральное питание, понимаю кое-что в травах, держу фигуру. У меня нет врагов среди моего контингента подследственных. Я не «качаю права», не говорю с ними «через зубы», но и не подличаю, не заискиваю. Почти всегда удаётся договориться и расстаться миром. Не грублю, но не оставляю безнаказанной грубость в свой адрес. Выполняю договоренности. Неизбежно поступающие время от времени «коммерческие предложения» на девяносто девять процентов отвергаю, оставшегося одного процента вместе с зарплатой мне хватает на улучшение качества жизни. Начальство ко мне относится неплохо. С непосредственным начальником почти семейные отношения – я прикрываю его запои, он не подставляет меня и адекватен к моим промахам. Заграничный отдых не люблю, предпочитаю дачу.

Казалось бы, жизнь удалась – но это не так. Я не понимаю, что со мной творится. Я не хочу идти на работу. Я считаю дни до отпуска, отмечая их на своём отрывном календаре уже пять лет, как. И после каждого отпуска всё тяжелей и тяжелей выходить на работу. Приходя домой, я не могу смотреть на свои домашние обязанности – посуду, еду, не глаженое бельё… приходя на дачу, долго смотрю на не прополотые грядки. Я стала очень раздражительна и зла. Мне тяжело общаться вне работы с кем бы то и было. Я разлюбила корпоративы и банкеты. В общем, я не понимаю, что мне надо и что со мной происходит.

2

Этот монолог я произнесла по скайпу перед Ксенией Григорьевной. Наконец, замолчала, в отчаянии кусая губы. Пауза затягивалась. Она подняла на меня глаза и вздохнула.

– Слушай меня, и сделай всё так, как я тебе скажу. Возьми на работе отпуск без содержания на два месяца. Супругу скажешь, что командирована для участия в долгосрочных следственных действиях. Если у него будут вопросы, что вряд ли, – пусть позвонит мне. Сама поедешь в Колгорию.

– Куда-куда? – переспросила я, не веря своим ушам.

– В Колгорию, – спокойно повторила Ксения Григорьевна. И продолжила: – Есть там небольшая деревенька Болдырево. Придешь в сельсовет, скажешь старосте, что ты – народная целительница. И попросишь разрешения снять избу с огородом на сезон. Она укажет тебе на избу и представит тебя жителям. Два месяца будешь решать проблемы людей. Только на таких условиях ты сможешь решить проблему свою.

– Но я ведь не…

– Связь сотовая там работает, я буду тебе помогать.

– Но моя проблема…

– Ты её не понимаешь сама. А значит, будешь видеть свою проблему в каждом, кто к тебе придет.

– Но я… я следователь, а не народный целитель! Если я в чем-то и понимаю немного, так это в судебной медицине… И если люди ко мне придут за помощью…

– Они её получат. От меня, через тебя. А ты будешь осознавать и решать свою проблему. Да, кстати, имей в виду, что в Колгории вообще вера не православная, а нечто среднее между язычеством и буддизмом.

3

Я не сказала Ксении Григорьевне, что слышала об этой деревеньке лет десять назад, когда в моем производстве было дело Вити Буракова, очень авторитетного человека в преступном мире, «смотрящего» одного из северных городов Ямала. Он был задержан за похищение человека. Как-то у нас сложились с ним отношения спокойные, такой был расклад. И в одну из последних встреч я «не для протокола» спросила, прибегает ли преступный мир к услугам экстрасенсов. Было тогда время всяких Чумаков, Джун, Кашпировских, ну вот я и спросила. Витя задумался, а потом просто ответил:

– Да, Лукерья Михайловна, бывает. Есть такая республика, Колгория, и там есть небольшая деревенька – Болдырево, вот туда нам один раз порекомендовали съездить, у нас один кореш потерялся, концов не могли найти.

– И что, нашли?

– Ну да, вышли на одну бабку. Она нам всё точно сказала. Заплатили ей, конечно.

Он помолчал, вспоминая. Потом нервно передернул плечами.

– Только знаете, что мне запомнилось. Даже не удивление от того, что бабка всё точно сказала, в конце концов, мы за этим ехали, мы за это платили, и мы этого ждали. Удивило то, что как подъезжаешь к этой деревне, сразу охватывает ощущение, что за тобой наблюдают из снайперского прицела, и в любой момент тебя могут убить.

Через неделю, уладив дела с мужем и начальством миром, я отправилась в Колгорию.

4

До Колгорска я ехала поездом около суток в плацкартном вагоне. Моими спутницами были две женщины, молодая и пожилая. Молодую звали Олей, она мало общалась, в основном, смотрела в окно и время от времени плакала. Что ж, не дело между бабами счастливую искать, – так, кажется, сказал Николай Алексеевич Некрасов.

Пожилая назвалась Верой Петровной и всю дорогу рассказывала о младшем сыне и снохе, которые не работают и не учатся, а весь день сидят с двумя компьютерами и «чашку за собой не вымоют». Решила оставить их на попечение друг друга и съездить к старшенькому, благо тот давно её зовёт. Вздыхала: вроде с ним, со старшим-то, была строгой и неласковой, а вот поди ж ты… и сам работящий, и женку себе взял под стать, и детки путними растут…

Постоянно гремела музыка из соседних купе, мешали пьяные разговоры и продавцы мелочёвки на крупных станциях. Решила, что обратно полечу самолетом, чего бы мне это ни стоило.

До Болдырево пришлось добираться на стареньком автобусе. Рейс был ранний, день субботний. Вместе со мной ехали пятеро подростков. Почти дети, лет семнадцати-восемнадцати, худенькие, одетые более чем просто. Когда расселись по местам, я внутренне поморщилась, ожидая шума и нецензурных выражений. К моему удивлению, старший из них уважительно обратился ко мне:

– Женщина, простите, вы докуда едете?

– До Болдырево.

– Вы не могли бы разбудить нас в Евстюнихе?

– Я не местная, примерно через сколько это будет?

– Через час.

Из их разговоров между собой я поняла, что дети одновременно учатся и работают, а на выходные едут домой к родителям, помочь в огородных делах. Почему-то стало их жалко. Когда я училась в университете, то я только училась. Не более чем пару раз летом работала в пионерлагере вожатой. Они сразу все уснули, а я смотрела на их бледные утомленные личики, на их натруженные руки и думала…

Вот Ольга из поезда… Вот Вера Петровна… и эти пятеро… Ксения Григорьевна велела всматриваться в каждого встречного. И почему мне всё несчастные и загруженные люди встречаются?

Так я думала, боясь заснуть. Мне очень хотелось разбудить их в Евстюнихе, быть им хоть чем-нибудь полезной.

Поднялась и села поближе к водителю. Дождалась столбика с белой надписью на синем фоне ЕВСТЮНИХА, попросила водителя тормознуть.

Подошла к старшему, прикоснулась к его плечу. Он открыл сонные глаза.

Встретившись со мной взглядом, встряхнулся, поблагодарил, негромко крикнул:

– Подъём!

После того, как дети вышли, спать уже не хотелось.

Минут через сорок приехала и я.

5

Болдырево оказалось живописнейшей деревенькой, но отнюдь не заброшенной. Во всяком случае, на каждые полтора десятка домов приходилось пять-шесть коттеджей и одна-две развалюхи.

Здание сельсовета я отыскала по государственному флагу Российской Федерации на крыше из коричневой металлочерепицы. Боязнь, что председательши в связи с субботним днем не окажется на рабочем месте, оказалась неоправданной.

Пожилая, очень полная колгорка назвалась Натальей Модестовной. Я сразу обратила внимание на её тяжелое дыхание, красное отечное лицо, неестественную полноту. Сердечница, наверное,… плюс гипертония.

Сказала, что хотела бы провести здесь отпуск, для чего попросила разрешение поселиться в каком-нибудь из покинутых домов. Спросила, не звонил ли кто о моём прибытии. Она подтвердила, что уже «был звоночек от Ксении Григорьевны» насчет меня и предложила мне избу, в которой осталось всё необходимое для жизни. Печь, удобства во дворе, небольшой огородик…

– Последний хозяин умер? – уточнила я.

– Нет. Бабушка уехала в город к дочери, ей было уже за восемьдесят. А продать не смогли, покупателей пока не нашлось. Так что живите, сколько вам надо будет. Вы – народный целитель, как я поняла?

– Д-да… А как… как вы это поняли?

– Дык у нас вся деревня из заезжих народных целителей. Так что конкуренция у вас будет серьезная.

– Да не будет у меня конкурентов! – вдруг вырвалось у меня. Ваши жители – настоящие народные целители, а я – так, только учусь! У самой болячек много, вот и приехала немного пожить, почитать литературу, пособирать травы, подлечиться. Ну если кто-то придёт с теми же болезнями, что у меня, я, конечно, подскажу, да и копеечка лишняя не помешает, я человек небогатый…

6

Так я стояла и лепетала, а пожилая председательша смотрела на меня непроницаемыми колгорскими глазками и ждала, пока я закончу. Потом спросила:

– Извините, конечно, но откуда вы знаете госпожу Петрову? Она так просила о вас…

Ах, вот что!

Я не могла ответить на этот вопрос. Я и сама не знала, почему Ксения Григорьевна столь внимательна ко мне. Собственно, самого знакомства с ней, как такового и не было. Просто я однажды спустилась в своей конторе этажом ниже к коллеге по какому-то делу, а в кабинете его сидели два Значительных Лица с типичными для Значительных Лиц выражениями в этом кабинете: смесь недовольства, занятости, уверенности в своей правоте и в том, что присутствующие будут рады оказать им услугу.

Начальник отдела, к которому я спустилась, даром услуг не оказывал никому, даже Значительным Лицам, те это начинали потихоньку понимать, и это отражалось усилением неудовольствия от общения. Чтобы подчеркнуть значимость предполагаемой услуги, хозяин кабинета тут же ввёл меня в курс дела:

– Вот, Лукерья Михайловна не даст соврать, ваша, господа, проблема нерешаема.

– А что такое? – из вежливости спросила я. У самой проблем хватало. И пачка уголовных дел в столах.

– Вы, конечно, слышали о Ксении Григорьевне Петровой? Не секрет, что муж её злоупотреблял алкоголем и однажды злоупотребил настолько, что скончался. У них было две квартиры, в одной они жили, а другую – сдавали. Был гараж, машина, дача… Так вот, после смерти мужа вдова сдававшуюся квартиру просто взяла и подарила квартиросъёмщице. Гараж, машину и дачу продала, деньги пожертвовала на строительство новой церкви. Так вот эти господа (начальник отдела сделал в сторону Значительных Лиц лёгкое движение подбородком) настаивают на возбуждении уголовного дела по факту мошенничества, либо о признании сделки недействительной ввиду недееспособности Петровой.

– Слышала я об этом деле, – вежливо сказала я. – Слышала и о том, что Ксении Григорьевне была проведена судебно-психиатрическая экспертиза, и она была признана вменяемой и, как следствие, вполне дееспособной. Следовательно, фактов мошенничества установлено быть не может.

Начальник отдела заглянул в бумаги, принесенные Значительными Лицами, перелистал их и, достав несколько из них, протянул их мне.

– Да, Лукерья Михайловна, действительно, экспертиза подтвердила, что Ксения Григорьевна психически здорова. Как следствие – могла отдавать отчет своим действиям и руководить ими в момент совершаемой имущественной сделки. Так что… вопрос об открытии уголовного дела по факту мошенничества отпадает.

Значительные Лица, кисло переглянувшись, покинули кабинет.

Поздно вечером у меня в квартире раздался звонок. Звонила сама Ксения Григорьевна. Благодарила за поддержку. Спросила, как у меня дела. Я тогда была не замужем, времени было много, и я стала рассказывать, как у меня дела. Она дала мне несколько ценных практических советов, и дела мои пошли значительно лучше. Я даже замуж вышла. Причем, с будущим мужем встретилась в день её рождения.

Вот, собственно, и всё. Но что объяснять этой бабище?

Я долго рассказываю, на самом деле, воспоминание динамики отношений с «госпожой Петровой» заняло доли секунды. Вслух я промямлила:

– Да столкнулась с ней по работе, оказала ей незначительную услугу, ну и вот как-то… она это запомнила, опекает меня немножко…

– Понятно. – Лицо Натальи Модестовны по-прежнему было непроницаемым. – И еще один вопрос у меня к вам будет. Только не удивляйтесь. У нас в деревне редко кто ходит под своим именем. По колгорским обычаям, даже если человек не колгорец, у него должно быть еще одно имя, для людей. Не паспортное. Ну никто не будет звать вас Лукерьей Михайловной. Может быть, у вас есть какое-то прозвище?

«Лушка-волкодавка», – вспомнила я своё прозвище. Но быть здесь «волкодавкой» очень не хотелось. И тут мне пришло на ум интересное словосочетание. «Донна Мажептила». Так звал меня один судмедэксперт из наркодиспансера. Мажептил – это какое-то психиатрическое лекарство. Я напрочь забыла, какое, но словосочетание мне понравилось. Я и решила назваться:

– Донна Мажептила.

– Очень приятно. Удачи вам. Осваивайтесь, Донна Мажептила и включайтесь в активную местную жизнь.

Еще раз глянула на меня, перевела взгляд на небо и вздохнула. Выдох прозвучал тяжелым, прерывистым, с нехорошей хрипотцой.

– Целителей до холерской матери, а толку нету…

Так, еще одна проблемная…

7

Избушка была небольшая. В ограде от меня стрелой метнулась чья-то кошка, только хвост мелькнул серый, с белым кончиком. Небольшая поленница дров в ограде. Стайка пустая. В огороде погреб, рядом небольшая банька и уборная. Несколько заросших грядок, на которых просматривались перышки лука-ботуна, кустики укропа и щавеля. В палисаднике деревца ирги, черемухи, два куста смородины и пара квадратных метров малины.

С некоторым волнением открыла чуть проржавленный навесной замок.

Застекленное крылечко. Темные сенки с полочками, уставленные пыльными банками, старыми кастрюлями и еще какой-то рухлядью. Комната и кухня. В кухне слева печь, у печи скамья. Прямо – стол и три табуретки. В левом переднем углу – небольшая лавка и древний буфет, полочки которого покрыты желтыми от времени газетами. Справа – деревянная лежанка. В горнице – треснувшее зеркало на центральной стене, слева и справа по кровати, обе железные с пружинной сеткой. Матрасы, подушки, одеяла были на обеих. Древняя деревянная тумбочка, накрытая кружевной салфеткой. Полуразвалившийся гардероб. Маленький холодильник «Саратов». Видимо, в кухне не нашлось для него места. Включила, и он загудел. Значит, электричество работает. Замечательно. Вода была в колодце, что в огороде (для технических нужд), и в колонке, что через два дома (для умывания и еды).

Я засучила рукава и принялась за уборку. Где-то до четырех убралась, потом сбегала в магазинчик и купила комплект постельного белья, хлеба, пачку «Геркулеса», соль, сахар, бутылку подсолнечного масла. У входа в магазин женщина со славянской внешностью торговала карасями. Я попросила взвесить штучек пять.

– Надолго к нам? – поинтересовалась продавщица.

– На пару недель, а там – как понравится.

– А ЧТО вы лечите?

Я внутренне вздрогнула. Действительно, как это мы с Ксенией Григорьевной не обговорили такой простой вопрос. ЧТО отвечать-то???

– Я пока ничего не лечу, я пока устраиваюсь. У меня может и не получится ничего, я из начинающих… Да и вообще… МЕНЯ бы кто полечил, – вдруг вырвалось у меня.

– Тогда вам надо к Марселю Назыровичу, он вон в том коттедже живет уже пятый год. К нему все начинающие ходят. Он очень добрый и умный.

Я оглянулась. Коттедж, на который показывала аборигенка, был богатым, добротным, трехэтажным. Не чета моей развалюхе. Хорошо, что я не завистливая.

– Красивый дом. Наверное, у хозяина большая семья.

– Семья-то большая, но приезжает вся сюда нечасто. Гостят по двое-трое. Он богатый, с северов приехал, уже пенсионер. Всю жизнь врачом проработал. Его здесь сильно уважают.

8

Калитка отворилась, и в проёме показался высокий без признаков полноты пожилой мужчина с пакетом в руках. Подошёл к нам, поздоровался с продавщицей:

– День добрый, Тася! Карасики-то свежие?

– Конечно, Марсель Назырович! Взвесить?

– Давай пару килограммчиков, супруга с дочерью сегодня приезжают.

– Доча-то поди с кавалером?

– Нет, – расстроенно сказал Марсель Назырович. – Умница, красавица, уж двадцать восемь лет, а кавалеры как-то не получаются…

– Ничего, нынче и в тридцать пять выходят, и успевают и ребятишек нарожать, и дом построить!

Марсель Назырович горестно махнул рукой. Посмотрел на меня и снова мягко улыбнулся.

– Давно у нас?

– Да вот, только сегодня приехала. Прибралась более-менее, за едой пошла.

– Что ж, удачи вам на новом месте! Простите, не спросил, как же вас зовут!

– Донна Мажептила. А если серьезно – то Лукерья… Лукерья Михайловна.

– Это вы хорошо сказали «если серьёзно». Если несерьёзно – то меня зовут «Париж-Дакар». Будем знакомы.

9

Вечером, поужинав, я перевела дыхание от пережитого напряжения дороги и новых знакомств. Пора подводить итоги. В конце концов, следователь я или нет?

Ксения Григорьевна велела мне распознать свою проблему. И сделать это с помощью встреченных мною проблемных людей.

Проблема плачущей Оли – скрытность. Вагонные разговоры ни к чему не обязывают, а облегчение и информацию дают неслабую. Да, признаЮ, я – скрытная.

Вера Петровна воспитала безответственного лоботряса. Надо подумать, не слишком ли балую я своих юных племянников, крестников, мужа.

Дети из автобуса совсем не имеют времени для отдыха и соответственных своему возрасту развлечений. Тоже моё.

Наталья Модестовна запустила своё здоровье. Моё.

Марсель Назырович печалится о своей дочке… а здесь в чем проблема? Да, поняла. Проблема в том, что есть женщины, которые замуж не выходят не потому, что не берут, а потому, что не хотят. Ведь точно Тася сказала: «Нынче и в тридцать пять выходят»… Стоп! Подозрительно точно, ведь я-то вышла замуж именно в тридцать пять! Отвлеклась. Итак, проблема Марселя Назыровича (и моя) в непонимании того, что есть вещи, которые решаются сами собой. И наше дело – спокойно позволить событиям развиваться естественным образом.

Какая непривычная тишина за окном. Не зря всё-таки меня зовут Лушкой-волкодавкой – мне не страшно одной в пустом домике, на новом месте. Может быть потому, что и в кухне, и в комнате я повесила фотографии Ксении Григорьевны. На фото в кухне она стоит на фоне выстроенной на её деньги небольшой церкви. А на фото в комнате она стоит под сильным ветром, но стоит крепко, одной рукой опираясь на трость, а другую чуть приподняв, и чувствуется в ней великая сила, и нет такого ветра, что согнул бы её.

И глядя с железной кровати на эту фотографию, я вдруг вспомнила Витю Буракова и аж села:

Он же говорил о каких-то неприятных ощущениях типа «на прицеле у снайпера»! И где тот «снайпер»? Просмотрел меня, что ли?

Интересно, почему? Может, во сне увижу ответ? Говорят, так иногда бывает.

10

Но вместо снайпера с автоматом мне приснилась японка.

Настоящая японка, молоденькая, в шелковом кимоно с драконами, веером и стеснительной улыбкой.

Она молча стояла возле кареты, запряженной четверкой лошадей, выглядывала из-за веера, и в прекрасных глазах её в свете растущей луны блестели слезы.

Потом как-то незаметно растаяла вместе с веером, каретой, лошадьми, и до самого подъёма я спала без сновидений.

11

Первой ко мне пришла колгорка из соседней избы. У неё распух большой палец левой руки.

Выглядела немножко испуганной.

– Наталья Модестовна, сказала, что вы – целительница, я вот сейчас теплицу с сыном сбивала, он мне молотком по пальцу попал, так что делать?

Месяц назад я тоже повредила себе палец левой руки, раскладывала тяжелый плед на сушке в лоджии, одно неверное движение – и сушка сложилась так, что застрял палец. Было настолько больно, что я испытующе заглянула в лицо колгорки, но оно было спокойно. Или я не умею читать местные лица.

– Вам больно? – не удержалась я от вопроса.

– Да, – ответила она. – Но муж уехал на заработки, и нам с сыном надо обязательно закончить теплицу. Вы мне скажите, что делать, чтоб быстрей прошло.

Я начала было говорить, что нужно обернуть опухоль капустным листом, выпить обезболивающую таблетку. Подняла на неё глаза, но взгляд мой скользнул выше и уперся в глаза Ксении Григорьевны. И я замолчала. И вдруг сказала совсем не то, что хотела:

– Забудьте про теплицу на неделю, как минимум. Примите обезболивающую таблетку, и пусть вас сын немедленно везет в травматологию. Сделают рентген, и будет вам точная информация о возможности перелома.

– Да некогда нам… теплицу доделывать надо.

– Как вас зовут?

– Дилором… Диля…

– Диля, вы всё равно к этому придете к утру. Ночью боль разыграется со страшной силой. Лучше ехать сейчас, чем в два часа ночи. Езжайте!

Очень неохотно уходила. Даже оглянулась два раза у калитки в нерешительности. Но утром я снова увидела её на пороге. Рука её была зашинирована и перевязана.

– Спасибо вам. У меня оказался сложный перелом какой-то косточки. Если б вы не надоумили меня ехать сразу в больницу, не знаю, что б со мной ночью было… Сколько я вам должна?

– Да ладно…

– Ну тогда вот вам гостинцы!

И она выложила на стол несколько яиц, два пирожка и кулек с домашним творогом.

Я сглотнула слюну.

Начало было положено.