Детство Лапиндрожки. Мемуары 1949–1955 гг.

Иллюстрация на обложке Людмила Романова

© Людмила Романова, 2018

ISBN 978-5-4490-7988-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Для каждого человека жизнь начинается с того момента, который он помнит первым. Ведь если нет воспоминаний, и на экране памяти пустота, то и тебя, как бы, еще нет. По крайней мере, ты этого еще не осознаешь».

ИЛЬИНКА

Когда лучше родиться, конечно весной, а то жди потом, когда она наступит

Это был март. Начало весны! Солнце светило так ярко, что на снежок было больно смотреть, а сосульки таяли, таяли, становясь все более острыми и прозрачными.

На окошке стояла стеклянная банка с веточками вербы и тополя, и еще старая кастрюлька с, посеянным в ней овсом. Ведь, пасха была не за горами. А Надя хотела сделать так, как делала раньше ее бабушка Поля. В эту молодую зеленую травку она клала крашеные разноцветные яички. Это была старая традиция, еще со времен ее бабушки.

Веточки вербы уже выпустили свои меховые шарики, а набухшие почки тополя, сладко пахли, подогретые ярким солнышком. Казалось, что распахни окно, и в комнату влетит легкий весенний ветерок. Но, эта иллюзия существовала дома, где топилась печка. А, на улице, природа напоминала мудрую пословицу: «Марток! Надень семь порток!»

И все же, это начиналась ВЕСНА!

***

Надя подошла к гардеробу, и достала оттуда сверток с приданным для ребеночка, который должен был скоро родиться. Она положила сверток на кровать, и еще раз перебрала вложенное в него барахлишко. Ватное одеяльце, кофточки и шапочка с помпончиком.

– Вер, правда красиво?! – показала она сестре пододеяльник с кружевами, которые связала ее мама, Мария Ивановна.

– Красиво, красиво! – весело сказала Вера, собирая мусор в ведро. – Скоро моему Витальку приятель будет. Мы ему потом еще красивее костюмчик свяжем!

– А вдруг, девочка? – улыбнулась Надя.

– Мальчишки лучше, – засмеялась Вера. – С ними проблем меньше. И в жизни им все проще! Войны теперь не будет, а остальное пустяки. Надя, посмотри за Витальком, а я вынесу ведро, – сказала Вера, выбрасывая в него ненужные остатки еды.

– Так хотелось все начать сначала. Если бы не это, – Надя показала на живот, нипочем бы не помирилась с Петькой.

– Э, Надя! Пробросаешься! – сказала Вера, быстро сменив смеющееся лицо, на очень серьезное, какое делал врач на обходе больных в санатории, где Вера работала нянечкой. – Ты еще не знаешь, что такое жить без мужа. Каждая замужняя кикимора, на тебя свысока смотреть будет. Я уже это прошла, когда от Соколова из Новосибирска уехала. Была жена летчика! Все завидовали. А как ушла от него, так изподтишка злорадствовали.

А мужики? Когда ты замужем их полно, а как одна, то куда-то все деваются. Держись за своего Гаврилыча. И никому ничего не рассказывай. И плохое и хорошее, все между вами. Люди, знаешь какие ехидные. В глаза посочувствуют, а за глаза осудят. Мой Пашка, хоть и скандалист….

– Ой, Павличек пришел! – Вера, быстро сделав радостное лицо, отчего на лице у нее появились две круглые щечки, носик взглянул вверх, а черные глаза, засмеялись добрыми лучиками, подбежала к мужу и поцеловала его. – А у нас все готово, раздевайся, садись, сейчас есть будем.

– Тещи еще нет? – спросил Павел, жилистый тридцатилетний мужчина с худым скуластым лицом и небольшим шрамом на щеке. (Сейчас бы сказали, – вылитый Шварцнегер!)

Он снял пальто и, приведя перед зеркалом в порядок свой шикарный черный чуб, достал пакет с конфетами из авоськи.

– Чио-Чио-Сан и Весна! – прочла Надя на фантиках. – Вот как хорошо, чаек попьем!

– А вон и мать бежит! – заглянула Вера в окошко. – Я быстро, только ведро на помойку отнесу, – весело сказала Вера и, набросив на себя пальто, вышла из двери.

– Ну, все в сборе. Будем праздновать восьмое марта, – сказала Вера, вернувшись в дом.

***

– Зятек! Открывай водочку, – сказала Мария Ивановна, раздевшись и садясь за стол. – Замерзла, пока добежала.

Мария Ивановна поправила свой пучок, заколов его шпилькой, и положила рядом с собой пачку сигарет.

– Вер, достань из сумки, я там немножко рокфора принесла. Пашка его любит.

Мария Ивановна и сама была еще очень молоденькой и красивой. Ей было всего сорок один год. У нее были медленные движения и тихий голос. Густые черные волосы и карие глаза. Вера была похожа на маму. А Надя на отца и его родню. Пепельные волосы и серые глаза. Хотя незнакомые люди их почему-то путали.

Павлик, прищурив глаза, как будто, хотел очень сильно досадить бутылке, с которой срывал закупорку, запел песню,

– Броня крепка, но руки наши си-ильны…

– Я не буду, сказала Надя, отодвигая маленькую граненую рюмочку. Я лучше селедочки съем и немножко холодца.

– А я капустки, люблю провансаль! – Вера, наложила себе в тарелочку капусту и кусочек ливерной колбаски. – А тебе, Павличек, чего положить?

– А мне вот этот кусочек зеленого си-иру, с тухлинкой, – протянул к нему вилку Паша. – Спасибо теще, принесла мой любимый.

Виталик заорал, проснувшись, и Вера вышла из-за стола, чтобы перепеленать его и покормить.

***

– А давайте споем, песню, какую наш отец любил, – сказала Надя, взяв руки гитару, – Виталек проснулся, теперь можно.

– Да пойте, Виталька музыку любит. Правда, Виталек? – Вера села за стол, взяв Виталика на руки.

– Липа вековая надо мной шумит…. – Однозвучно гремит колокольчик… – пели они.

Виталик таращил свои огромные глаза на струны и гугукал.

– Музыкант будет, – сказала Мария Ивановна, смотри, как на музыку реагирует.

– Вырастет, мы его в музыкальную школу отдадим, – Вера поцеловала Виталика. – Купим ему аккордеон! Скорее бы вырос, а то ночью спать не дает, устала.

– Э, не успеешь оглянуться, как вырастет. Я когда вас родила, то вы такие маленькие, такие дохленькие были, умещались в коробке из-под ботинок. Горячей воды нет, сушить пеленки негде. Вот, когда был кошмар. А мне-то всего семнадцать! Я сама еще девчонка. А теперь, вот уже, сколько лет прошло, – не меняя выражения лица, сказала Мария Ивановна.

– Да! – сказала Надя и заиграла: «когда я на почте служил ямщиком…»

– Был молод, имел я селедку…. – запел Паша.

– Мам, а ты помнишь, как бабушка Маша скормила нам картошку, которую наш кот обоссал, – засмеялась Вера.

– Кот Васька наглый был, все метил. А ботинок сколько испортил! – Мария Ивановна, сдержано улыбаясь, подошла к форточке и закурила сигарету.

– Мать его гоняла, – Шут те дери! Веником его. А он ее не очень-то боялся. Ему хоть бы что, удерет на другое место, и нагло так сядет, морду лапой умывает.

Вы услышали, что картошка испорченная, орете, – мы такую картошку есть не будем. Выброси ее.

– Выброшу, выброшу, – пообещала мать. Я сегодня новую куплю на базаре.

Вот мы уже неделю прожили, едим, едим, а картошка, которую мать заново купила, все не кончается, – продолжила Мария Ивановна. Я и говорю, – мать, может, ты нам сегодня ту, обоссаную сварила? И тарелку отодвинула.

– Ту!?! – сделала удивленное лицо бабушка. Так, ту, вы уже давно съели!

Мария Ивановна хитро улыбнулась, вспоминая свою маму и тот день, и стала похожа на девочку, которая напроказила.

– Ну, и правильно сделала, – засмеялась Вера. – Время было тяжелое, картошку выкидывать нельзя было, тем более, мы и не заметили! Подумаешь кот, он же свой, а потом может он и промахнулся?!

– Я бы этого кота! – показал Павлик руками…

– Сказал бы ты это при нем! – усмехнулась Мария Ивановна. – Один наш сосед, как-то раз, пришел к нам в гости. А кот на стуле сидел. А ну кыш, сказал сосед очень грубо и треснул кота. Тот тихо взвизгнул, отпрыгнул и сел в другом месте, он умыл свою морду лапой и, казалось, заснул на печке. И, лишь иногда, когда сосед слишком громко говорил, он открывал глаза и смотрел в нашу сторону. Бабушка Маша соседа оговорила, что мол, зачем он кота стукнул.

– Вот еще, с крысами буду церемониться, – ответил сосед. – Я бы их всех придушил!

– Этот сосед потом долго к нам не приходил. Мы его, не очень-то привечали. Но, вдруг, появился.

Кот сидел на печке. Увидев соседа, он сразу прижал уши, и шерсть у него встала на спинке дыбом. И молниеносно как на соседа спрыгнет, и в шею ему вцепился. Тот заорал, кота сбросил и бежать. Вот как! Сколько времени помнил, и отомстил!

– Я бы ему шею свернул, – скрипнул зубами Павлик, он делал так, когда злился, а тетя Вера просила его не делать этого, но сейчас она смолчала, сделав вид, что не заметила.

– Этот кот у нас двадцать лет жил, – невозмутимо продолжала Мария Ивановна, не обращая внимания на зятя. – Умный был! В двадцатом, когда все по карточкам было, на рынке плоховато, коту мало чего дома перепадало. Но, ему проще. Мышей полно, он удерет на улицу, в подвал залезет, вот и сыт. Иногда нам мышку принесет. Проснемся, а около кровати мышь дохлая лежит, а он рядом на тряпочке спит.

Потом, он видно понял, что мышей мы не едим, и однажды, долго его не было. Мы уж подумали, что с Барсиком что-то случилось. И вдруг, смотрим, по крыше наш кот идет и в зубах, что-то тащит. Прямо волочит.

– Шут те дери! Чегой-то он, может крысу удумал нам на обед тащить?! – всплеснула мать руками и побежала ему дверь открыть. Рада, что кот нашелся.

Кот и вошел в дверь, да так важно, и положил перед столом круг краковской колбасы!

– Боже ты мой! Да где ж ты спер ее?! – удивился отец, рассматривая колбасу. – Точно, в колбасной лавке!

– Мать, как ты думаешь, может, вернем? А то не дай Бог, еще на нас подумают! Да и можно ли ее есть? – с сомнением спросил отец.

– Да вроде в шкурке, не испорченная. Сварим, вот и нормальненько будет, – посмотрела на колбасу мать. – Возвращать!? Кот старался, а ты возвращать! Сегодня вечером праздник устроим!

– Ну что, Барсик, а тебе кусочек отрезать? – мать погладила кота, а тот на коврик ушел и заснул, уработался, полкило в зубах по крышам таскать. Лавка-то на соседнем переулке была. Но, шкурок ему и щей оставили. Он ведь такой был, ел все подряд, даже соленые огурцы. Вот какой кот! Так, что за картошку его ругали не очень.

– Краковской, и я бы съел, – заметил Павлик. – Где бы нам такого кота раздобыть?

– Мать, а помнишь, как мы с тобой в войну за дровами ползали, и как ты застряла, – засмеялась Надя, отложив гитару и взяв из вазочки конфетку.

– В войну холодно было, дров нет, ты в Новосибирске, отец на фронте, а мы с матерью здесь одни. Уже все что можно и нельзя сожгли. Даже книги. Как жалко было словарь немецкий! Толстенный, на двадцать тысяч слов! Мне его еще Николай Карлович Фон Мекк подарил, когда мы в Прозоровке на его даче жили.

– На тебе, Надечка, словарь, – говорит. – Учи язык, а потом, как дедушка Карпинский, академиком станешь, – вспомнила мама. – Он меня любил. Всегда что-нибудь подарит. Такой хороший человек был! Но, в 29 его расстреляли. Помнишь, мы с тобой у него на даче клад закапывали? – спросила она Веру. Так вот в тот день он и не пришел домой.

– А я его совсем не помню, – сказала Вера. Мне же было тогда года три.

– Надька, я застря-я-яла, – тихо проговорила Надя, подражая дрожащему тоненькому голосу бабушки. – Тяни меня, я ника-ак.

Все снова засмеялись. Потому что эту историю знали все..

– Вам смешно, а я думала так и замерзну в снегу. Так меня утром с поличным и найдут! Я уж Николаю Угоднику молиться стала, – взяла пачку сигарет Мария Ивановна.

***

– Била би водка и хвост селедки… – пропел дядя Паша, специально коверкая слова, наливая себе еще стопочку.

И, тут, наверное, мне тоже очень захотелось поесть. Мне захотелось в эту веселую компанию, голоса которой, я слышала и узнавала. Чего-то мне не хватало, и перестало быть удобно, в этом мире, в котором я росла уже несколько месяцев. Я очень захотела посмотреть, над чем, так весело смеются там за столом, и что такое капустка и конфетка.

– Что-то живот очень схватывает. Может ничего, просто так? – сомневаясь, спросила Надя, и скорчилась.

– Да, нет Надечка, наверное, это схватки! Озабоченно посмотрела на нее Вера. – Давай, давай одеваться. Чего тянуть. Это не отложишь! Вторые роды быстрее.

– Надька, давай девочку, – сказала Мария Ивановна, вставая к печке спиной. – Завтра я к тебе зайду в больницу.

– Кого Бог даст – сказала Вера, улыбаясь, – лишь бы все нормально было.

А сама обиделась, потому что у нее был мальчик. Вера часто обижалась, и при всей своей улыбчивости была пессимисткой.

У Нади были грустные глаза, даже когда она смеялась, но при этом, она была оптимистка. И старалась никогда не унывать, так учил ее отец.

– Ой, помру, не дойду, вдруг выскочит? – стараясь показаться веселой, охнула Надя.

– Надя, не говори глупости, успеем. Еще часа два в запасе есть. Пока схватки участятся, дойдем. За минут двадцать. Вера училась на медсестру и работала в санатории, поэтому она знала, как обращаться с больными. И ей очень хотелось быть врачом.

Пройдя просеку, и перейдя насыпь запасной железной дороги, а потом, пройдя по снежному полю, они благополучно прибыли в больницу Колонца, где среди других отделений было и родильное.

Я родилась меченой, зато, не потеряюсь

И через час, я не просто родилась, я выскочила, как пробка от шампанского, так рассказывала моя мама. И было это 8 марта 1949 года. в восемнадцать часов. Год Быка и месяц Рыб.

В воздухе пахло весной, этот запах шел от растаявшего снега, от стволов сосен, нагревшихся на солнце, от голубого фарфорового неба. Кричали вороны, стаями летая в небе, коты жмурились, сидя на заборе, ручейки бежали весело журча. Все только начиналось, и впереди было столько! И обманщик Апрель, и веселый Май, и теплый Дождь по просекам, и запах флоксов и золотых шаров, и красные гроздья бузины… И еще столько всего! И все это было теперь и для меня!

***

– Что это у нее? – спросила мама, увидев на моем безымянном пальчике красное пятнышко в форме маленького сердечка.

– Наверное, вы упали во время беременности, сказал доктор. Вспоминайте! Но, ничего страшного. Зато, теперь она у вас меченая.

– И, правда! Теперь я ее не потеряю, узнаю по пальчику, – обрадовалась мама, вдруг вспомнив, всякие страшные рассказы про потерянных детей.

– Да что вспоминать!

– Вы знаете, моего брата Володю, когда ему было всего четыре годика, украли цыгане! – сказала она тоном смеси загадочного и победного, отчего, казалось, что она эту историю просто придумала.

– Он с тетей Зиной на Каланчевке жил, там же рядом вокзал… Вот тетя идет один раз, смотрит девушка молодая с маленьким ребенком, сидит плачет и ребеночек заливается.

– Что случилось? – спрашивает.

– Ну, та ей нажаловалась, – и есть нечего, и не знает где с ребенком спать, и денег у нее нет, обокрали. Хотела на работу устроиться в Москве, и вот так попалась.

Тетя, такая женщина добрая. Пойдемте, говорит ко мне. У меня много нет, но ребенку поесть придумаем, и переночуете, а потом может, куда на работу устроитесь, там вам и общежитие дадут, и ясли. Женщине с ребенком помогут.

Взяла она их к себе. Они переночевали, а утром, тетя Зина оставила с ней своего Володю, и пошла в магазин, купить поесть. Всего-то, только вниз спустилась, гастроном был в этом же доме в полуподвале. А когда вернулась ни вещей, ни Вовочки!

Тетя Зина, так переживала, боялась, что его изуродуют, чтобы он потом просил милостыню. А он у нас такой красивенький был. Так вот, милиция спрашивала, нет ли каких особенных примет. Но, их не было. Несколько недель искали, нигде нет!

– Ну и что, так и не нашли? – спросила доктор, и настроившиеся на интересный рассказ женщины.

– Нашли! – победно сказала Надя. – Наш сосед работал машинистом на Казанской дороге. И вот он едет, смотрит, по путям цыгане перебираются, а с ними маленький мальчик.

– Так это ж наш Володя! – увидел он. – Вот, гады! Сейчас уйдут, и уже не найдем ребенка!

Он даже поезд остановил, на свой страх и риск. Выскочил и у цыган его выхватил. А они, конечно, не ожидали такого. Тянут его за рукав, отдавать не хотят! Разорались! Хорошо, что к нему на помощь его помощник выскочил с ломом. Испугались! Проклятий вслед наслали, и удрали со своими мешками.

Доктор недоверчиво покачала головой, не зная, как отнестись к этому рассказу, как к сказке или правде.

– Ну, о плохом думать не будем, мамочка. А пятнышко даже красивое. Но, лучше его не травмировать, и не выводить. Пусть так живет. Хуже если бы в другом месте было. Бывает, что родинка на половину лицо накрывает, вот тогда проблемы… А, у вашей, как маленькое колечко, с рубином, – сказала доктор, уходя из палаты.

Мама посмотрела на мою еще страшненькую мордочку, удивилась на густые черные с красным отливом волосы, на мои пальчики и носик.

– Совсем другая! – подумала мама, вспомнив своего первого ребенка, который умер в роддоме. – Вовочка, наверное, был бы похож на меня, а у этой Лапиндрожки носик точно, как у Петьки – подумала мама. – Зато теперь не откажется, иронично подумала она. – Точная копия Петра Гавриловича!

– Надь, расскажи еще чего-нибудь, – попросили женщины, – у тебя это так складно получается.

– Ну ладно! Слушайте… В одной мастерской сидел сапожник. Это было очень давно, в 1886 году, в Москве…

***

На следующий день я показалась маме не такой уж некрасивой.

– Хорошенькая, – думала мама. – Вырастет, еще лучше будет. А я ей буду платьишки шить, бантики завязывать. И мама представила, как она гуляет по Москве с девочкой, которой уже лет пять. А потом я катаюсь на трехколесном велосипедике, а на ножках у меня белые гольфики и сандалики… И все говорят, – какая у вас хорошенькая дочка!

– Моя Лапиндрожка – лучше всех, – решила мама, посмотрев на других детей в палате.

А я уже забыла, зачем я поспешила на этот свет. Потому что, слишком много новых ощущений окружили меня, и мне было интересно все!

Ненила-Фифила и хитрая бабушка

– Неонила… Феофила… – листала мама книжку – святцы, подбирая для меня имя, потому что скоро нужно было идти регистрировать мое рождение.

– Ишь, чего выдумывает?! – возмутилась бабушка. – Феофила! Ты что хочешь, чтобы ее потом все дразнили. Нинила, фифила! По-русски надо назвать.

– Ну, например? – высокомерно спросила мама, подняв свой носик и брови.

– Например, Людми-и-ила! – спокойно, дрожащим сказочным голоском, сказала бабушка. – Людмилка! А то Неонила…

– А мне кажется, очень красиво, – сказала мама. – Не хочу ни Танек, ни Нинок. Это слишком просто. Моя должна быть с необычным именем. Эльвира, Элеонора… Конкордия…

– Ну, ну, – сказала бабушка. Может, еще чего придумаешь. И саркастически улыбнулась. – В церковь схожу, батюшка посоветует, подумала она, но ничего не сказала.

А на следующий день, она вместе с Павликом пошла в Поссовет. И оставив его там, сказала, как назвать ребенка. А сама пошла в церковь. Павлик получил свидетельство о рождении, где я была названа Людмилой.

– Ну, зачем, я же просила Неонилой, – на лице мамы появилась обреченная улыбка.

– Ну что ты, Надечка! Людмила, это же так красиво. Это обозначает – Людям милая. Можно звать Людочкой, можно Милой, – сказала Вера.

– Я буду звать ее Люсенька, – сказала мама, подумав и согласившись, что имя красивое. Люсенька – малюсенька.

Но, это было не последней новостью. В свидетельстве о рождении была допущена ошибка, вместо 8 марта, работник Поссовета написала 18 марта! Сначала этого не заметили, потом расстроились, а потом подумали, что так даже лучше. И теперь у меня будет, как у всех праздник 8 марта. И день рождения 18 марта. В день Парижской коммуны!

Вот и изменилась моя судьба! Как бы сейчас сказали астрологи! И за счет имени, и за счет даты рождения. А то, была бы я сейчас Неонила Петровна, родившаяся 8 марта 1949 года!

А потом с этой попутанной датой рождения были проблемы, тогда, когда их и не ждали. Но, это было далеко-далеко от этого дня. И никто, ни о чем тогда не подозревал.

***

Папа, узнал о моем рождении, находясь в Козьмодемьянске, где он работал в театре, и куда мама отказалась поехать, вспоминая свою кошмарную жизнь в Туле. Они даже поссорились и решили развестись. Но, потом мама узнала, что беременна, и сначала не хотела говорить об этом папе, потому что ссора была серьезной, и оба они уже имели другие планы на будущее, но жизнь все снова спутала, сделав как было нужно ей.

Папа взял отпуск на недельку, потому что не мог порвать репертуар театра, ведь все главные роли держались на нем. Купил трехколесный велосипед, кроватку с сеточкой и приехал в Ильинку посмотреть на меня.

***

– Петечка приехал! – заворковала, улыбаясь, Вера. – Раздевайся. Надя с Люсенькой в поликлинику пошла. Скоро придет. А я тебя сейчас чаем напою.

Тетя Вера засуетилась, поставила на керосинку чайник и достала хлеб с сахаром. – А все придут, есть будем. Супчик готов. А потом я за Витальком в ясли схожу. Посмотришь на него.

– Посмотрим на племянника, – улыбнулся папа. – А я, вон там, в авоське колбасы купил и сало. Плавленые сырки и рыбка с Волги, вяленая. Доставай.

– Вот хорошо. Сейчас и Павлик придет. Вот пир будет! Дочка у тебя Петя вылитый ты. Вот только, слабенькая родилась.

– Ну и как моя?

– Петя, не ругайтесь вы больше. Ведь теперь у вас дочка, ей отец нужен, и Наде трудно, худая совсем, зеленая. Не ругайтесь! Будь умнее. Ты же старше!

В коридоре послышался стук шагов. И вошла мама с ребенком.

– Ух, устала, тяжело тащить по лесенке!

– Ну, показывай, что там у нас родилось, – улыбнулся отец, подходя к ней.

– Сейчас, разденемся, и посмотришь. Вот, какая у нас Люсенька! Мама развернула одеяльце. – Ну как! Хорошенькая?

– Да чего там видно? Нос мой. Отец, удовлетворенно, хмыкнул. – Люлька моя!

– Вылитый ты. И характер такой же напористый, – поддакнула мама.

– Вон велосипед ей привез, и еще кроватку. Такая интересная! С сеточкой, никуда не выпадет! – похвастался папа.

Старое было забыто. И снова за столом сидели все вместе, и отец пел, а мама играла на гитаре. А тетя Вера подпевала. Не пел только дядя Паша, у него это не очень получалось, иногда он вставлял свои фразы в песню, которые были скорее смешны, чем музыкальны. И, посидев за столом, он пошел в свой сарай, где у него стоял почти законченный диван.

А мы с Виталиком были еще маленькие и спали. Не долго! Мы тогда еще не понимали, что нашим мамам хочется спокойно посидеть и отдохнуть, мы думали, что они существуют только для нас, и никогда не устают.

***

Шел сорок девятый год. Четыре года после войны. Только четыре! Но, нам родившимся после войны, она будет казаться чем-то далеким, каким- то ненастоящим. И будем мы ее представлять, как кино.

– Ведь это было не с нами, а с кем-то другим. Когда была война, нас-то еще не было. А значит, это было в другой жизни.

И наши родители, тетушки и бабушки, будут нам казаться солидными, знающими жизнь. И очень трудно будет представить, что были они тогда очень молодыми, и также учились жить, делая ошибки. И так же представляли себе своих бабушек, старыми и умными. Все в жизни идет по одному и тому же кругу.

Мои родители помирились. И решили, что пока отец не устроится прилично, мама и я будем жить здесь в Ильинке. Здесь работа, дом, ясли и родные. Рисковать вторым ребенком им не хотелось.