Buch lesen: «Бандит по соседству»

Любовь Попова

Schriftart:

Глава 1.

Лиза

– Лиз, ну, давай еще сказку! Ну, пожалуйста!

– Давай уже спать, – устало тру глаза, потом вспоминаю про макияж и чертыхаюсь.

– Ты же потом со мной спать будешь?

– Ну, если ты меня опять на пол толкать не будешь, то с тобой.

– Елизавета! – мама заглядывает в комнату. – Быстрее, Леонид уже приехал! Мира, спать!

Я целую сестру и выхожу за мамой, которая волнуется так, словно я не на очередное свидание иду, а как минимум выхожу замуж.

– Ну, посмотри, что с твоей подводкой? Опять глаза терла! Сколько можно говорить?

– Спать охота, просто. Может, отменим сегодня?

– Нечего было за книжками своими сидеть! Я уже говорила тебе, мужики умных не любят. Главное, что?

– Быть воздушной и милой, как зефир.

– Вот именно! А главное, недоступной! Никаких поцелуев, никаких за ручку! Помни…

– Постель только после свадьбы!

– Умница, – она берет мое лицо. – Ты же помнишь, что это все только ради нас всех!

– Я все помню, мамуль! Дай я глаз накрашу, а то вдруг именно эта линия на верхнем веке решит мою судьбу?

– Не паясничай. Все, давай. И все-таки, надень юбку покороче. Ту, розовую в горошек.

– Мам, там холодно же! Ноябрь, блин…

– Ничего, в машине согреешься, – отправляет она меня в ванную, где я собственно и поправляю идеальный макияж и провожу по локонам пальцами пару раз, словно они могли испортиться за несколько минут. Потом иду к шкафу, переодеваю юбку по завету мамы и, наконец, оказываюсь в прихожей.

Прикидываю, через сколько Леониду станет со мной скучно, и он отвезет меня домой.

Полчаса полюбуется на красу неземную, а потом, может, попытается поговорить, а когда поймет, что я дура дурой, а трахаться с ним не собираюсь, то отвезет домой. Сценарий-то стандартный. Но мама упорно верит, что один из этих мажорчиков, сыновей ее клиентов из салона красоты, с радостью на мне женится.

Да-да, прямо штабелями падают, бросая в меня обручальные кольца. Вот бы одно попало мне в голову, и я бы заснула на пару лет!

В коридоре натягиваю легкое пальтишко, которое совсем не сочетается с промозглой питерской погодой, и туфли на шпильке. На улице дождь столбом уже пару дней, но кого это волнует?

– Давай, давай, не заставляй кавалера ждать!

Хочу взять шарф, но мама отбирает.

– И пальто не застегивай!

Она уже открывает наш горе замок на двери. Вернее, дергает, потому что он вечно заедает. И когда, наконец, он поддается под негромкий мамин мат, мы слышим оглушительный грохот. Тут кричит Мира:

– Что случилось!?

– Спи! – орет мама, а мы с ней выбегаем в коридор.

Из соседней квартиры, где всегда обитали бомжи – Петрович и Саныч, доносятся отборные ругательства. А потом один из бомжей просто вываливается вместе с дверью на лестничную площадку.

Мама вскрикивает, а я во все глаза смотрю на вышедшего оттуда типа.

Ого!

Мужчина. Причем не мальчик, с которыми я хожу на свидание. Тут другое. Что-то на опасном и очень волнующем языке. От одного его вида по коже мурашки, а коленки дрожат. И дело даже не во внешности, хотя он бесспорно хорош, тут дело в его уверенности, в том, как он носит свои широкие плечи, увитые венами руки. Я таких только в кино видела.

На нем кожанка, джинсы, взлохмаченные волосы и синяки на лице. Но это его не портит. Кажется, подобный экземпляр вообще ничего испортить не может.

Я не сразу замечаю в его руке еще одного бомжа, которого он так легко откидывает от себя, словно он ничего не весит. Он, наверное, и меня легко на руки поднимет, к себе прижмет. Так… Лиза, ты чего вообще?

– Вон пошли.

– Эй! – орет Петрович. – Ты, блядь, кто такой, мудила? Это наша хата!

Мужчина вежливо улыбается. Но от его оскала холодок по спине, он лезвие у горла держит.

Я взгляд оторвать не могу от руки, что лезет под кожанку и достает оттуда… Матерь божья! Настоящий пистолет!

Соседи, мама и я ахаем.

Да, я помню, что мы живем в Петербурге, но увидеть оружие вот так, в живую действительно страшно!

Мужчина не обращает на нас внимания, просто вдавливает ствол в дряхлую щеку Петровича. У того глаза в кучку, а Саныч и вовсе к лестнице ползет.

– Я считаю до трех, и ты съебываешься, иначе эти милые дамы и господа будут оттирать твои мозги с лестничной площадки. Но мы же не хотим этого, – Петрович мотает головой. – Мы все-таки живем в культурной столице.

Культурной, ага! От его вежливости так и сквозит презрением. Причем ко всем.

– Но это моя квартира! От бабки досталась.

– А сегодня ты ее продал за чекашку. Так что теперь она моя.

– Милиция!

– Ну, во-первых, полиция, а во-вторых, она уже едет, чтобы выяснить, почему на территории столь приличного дома находятся столь отвратительные создания! Ведь правда, дорогие соседи? – он улыбается бабе Нине, а потом снова бомжам. – Нужно выносить мусор, а вы, господа, мусор!

Мужчина оглядывает соседей. Бабушку из тринадцатой. Пару из шестнадцатой, нас с матерью. Цепляется взглядом за меня. Сверху вниз, словно оценивая товар на рынке.

А мне шагнуть назад хочется, потому что его глаза голубые, но абсолютно холодные. Злые глаза.

– Ну, что, соседи?

Я хочу возразить, хотя бы потому что это все пахнет криминалом, это все неправильно, но стоит мужчине снова взглянуть на меня, как мама пихает меня в бок, и я поджимаю губы.

Нет, такие не могут нравиться, чего это я удумала?

Он отвратительный.

Он манипулирует и запугивает.

И я очень надеюсь, что вскоре он продаст эту квартиру милым людям.

– Ну, что, милые соседи, какие мысли?

– Добро пожаловать! – дядя Сема из шестнадцатой кивает, протягивая руку. А мужчина ее жмет.

– Дымов Матвей Дмитриевич. Прошу жаловать и, конечно, любить.

Снова оскал, только теперь в мою сторону.

Петровича и Саныча спускают с лестницы прямо на улицу, а меня мама отправляет туда же.

– Мам!

– Давай, Лизунь, Леонид уже давно ждет.

Ничего святого нет!

Я аккуратно спускаюсь по лестнице, почему-то волнуясь. С чего бы? Свидание-то не первое.

Не успеваю толкнуть дверь, как она открывается, и на пути мне снова попадается теперь уже известный Матвей Дмитриевич. Я пытаюсь сходу определить его возраст. Теперь его волосы мокрые от дождя и стали чуть темнее. Он ловит губами каплю и улыбается. Пожалуй, вот теперь лет тридцать.

В общем много. Очень много.

Он не пропускает меня, снова осматривая с головы до ног, словно сканируя, раздевая. Я знаю этот взгляд, но если когда это делают мальчики, мне неприятно и холодно, то сейчас мне так горячо, что хочется воздуха глотнуть. Даже холодного.

– Мне нужно выйти.

– Свидание, крошка? – пропускает он меня, но стоит так, что приходится протиснуться и задеть его грудью.

Блин, почему живот-то болит?

Крутит, словно на соревнованиях снова, хотя спорт давно в прошлом.

Еще секунда тесного контакта, и я, наконец, оказываюсь на свежем воздухе и даже наслаждаюсь дождем, что слепит, и ветром, что юбку поднимает.

Леонид уже на улице. Действительно, ждет.

Открывает мне двери своей дорогой машины. Как всегда, красивый и импозантный.

– Давай скорее, а то в машину дождь попадет.

– Привет. Конечно – конечно.

Но улыбаясь ему и элегантно садясь в его машину, я ясно чувствую на себе тяжелый взгляд, навалившийся на меня, словно внезапный ливень.

Матвей Дмитриевич все еще у подъезда курит и прямо на меня смотрит. Через лобовое стекло, а я сама не могу отвернуться.

Не нравится он мне, пугает до дрожи. Почему-то кажется, что рядом с таким мужчиной легко потерять себя.

Блин, хоть бы он продал скорее квартиру. Пожалуйста!

Глава 2.

– А ты чего совсем не ешь?

– Да я не голодная, – смотрю на свой салатик. Нужно за фигурой следить. Пока замуж не вышла. – Так что ты там рассказывал?

«Делай вид, что тебе интересно, улыбайся больше!» – я помню.

– Да говорю, тачку мне новую заказали. Додж Чероки. Триста лошадей. Из Америки идет.

– Кто? Лошади?

«Играй в тупую,» – я помню.

Он даже смеется, хлопая меня по коленке, оставляя пальцы на ней же и лежать. Мне неприятно, но нужно терпеть.

– Ты такая забавная малышка. Машина из Америки идет. Покатаю потом тебя. Ты, кстати, была в Штатах? – вряд ли его действительно интересует ответ на мой вопрос. – Там охуенно. Я даже думаю, что после учебы туда жить перееду. А знаешь, какие там бары? Наши даже рядом не стояли. Любые вещества, на любой вкус.

Он все говорил, говорил, а я чувствовала, что засыпаю, но усиленно делала лицо крайне заинтересованным, кивала в нужных местах, смеялась, когда он считал, что сказал что-то забавное.

Черт, сколько прошло? Только сорок минут. Убиться просто.

– Торопишься?

Ну, вот! Заметил же.

– Нет, что ты. Я твоя на всю ночь.

Прозвучало, конечно, двояко, но парень приободрился, собрался, за руку меня взял. Как его… Леня. Точно!

– Тогда, может, ко мне? Покажу тебе свою коллекцию фильмов. Знаешь, какой у меня домашний кинотеатр, а диван какой удобный?

– Ой, домой мне нельзя.

– Чего это? А как же «моя на всю ночь»?

– Ну, я в том смысле, – тут надо глупо засмеяться. Вот так. Ха-ха-ха! – Что готова гулять с тобой хоть всю ночь, но домой не поеду. Я же приличная девушка!

И ресницами. Ресницами. Активнее хлопаем.

– Ну, понятно. Ладно, погнали покатаемся, – он даже не доедает, просит счет, а я уже готова идти. Мне вообще это пафосное место не нравится. Вместе проходим к гардеробу, но он берет свою куртку и просто накидывает ее, даже не помогая мне. Вот тебе и «воспитанный мальчик Леня». Надеваю пальто и иду за ним. Под дождь в машину. Там он даже двигатель не заводит, сразу начинает лапать меня, губами своими пухлыми лезть к шее.

– Лень, ну, я же сказала… Мы просто погуляем!

– Да что ты мне тут целку строишь? Сейчас отсосешь мне, и я, может быть, предложу тебе стать своей телочкой. Хочешь быть моей телочкой? – грубеет он, пальцами под юбчонку лезет, колготки рвет. Бью его по наглой роже.

– Я же не корова! А телочки – это коровы!

– Ну, и пошла отсюда! Я чего, думаешь, возиться с тобой буду?! – он открывает дверь и почти выталкивает меня на улицу. Еле успеваю сумку свою забрать.

Секунда, и машина уносится, оставляя меня кашлять от выхлопного газа. Сволочь.

Забегаю под козырек ресторана, достаю телефон и смотрю на свой счет. Нужно на работу устраиваться, а не этой фигней страдать, но как об этом маме сказать, она столько для нас с сестрой сделала!

Специально на счету ни копейки, чтобы богатые можорчики подвозили. Мол, позвони, один точно клюнет.

Да и кому я позвоню в такое время? Разве что в такси.

Звоню маме.

– Что ты наделала?

– Он уехал, оставил меня одну в ресторане.

– Что ты натворила?

– Да почему я-то? Я сказала, что не поеду к нему, а он лапать меня начал!

– Могла бы как-то сгладить углы, сказать, что сейчас не готова. Дать себя поцеловать!

– Мам! Денег на такси пришли, я замерзла, дома поорешь. Заболею, провалится твой очередной план по покорению богатого мира.

– Ты еще поговори мне! Всю жизнь на вас положила, а ты смеешь пререкаться?! – орет она, но телефон пиликает входящим сообщением. Пятьсот рублей прислала. Ну, спасибо.

Тут же вызываю такси, правда, последнее место, куда бы я хотела ехать – это дом. Но там Мира ждет. Не спит, скорее всего. Всегда засыпает, только когда я рядом.

А если бы не она, поехала бы к Кристине. Та всегда мне рада.

Ладно, домой так домой.

Правда, от дома я уже далеко, и пятьсот рублей хватает до соседней улицы, поэтому приходится прилично пройти пешком и молиться, чтобы завтра я не заболела или как минимум не заразила Миру. После того как она сломала позвоночник, для нее любой вирус фатален. Это сразу больница, это сразу расходы. Мама и так еле-еле тянет нас всех. Еще пара таких свиданий, и я взбунтуюсь и тоже пойду к ней в салон работать.

А что, я все умею! Все курсы прошла, правда нелегально, но все же.

Дохожу, наконец, до подъезда. Лифт опять не але. Так что бреду по лестнице, надеясь не напороться на битое стекло, которое словно специально не убирают.

Вдруг, иначе не скажешь, слышу странные звуки. До моего этажа еще два лестничных пролета. А звуки такие… Как объяснить – влажные, что ли.

Словно кто-то мокрой тряпкой по стене хлещет.

Иду выше, но уже медленнее, смотрю сквозь прутья и почти ахаю, разве что успеваю рот ладошкой прикрыть. Наша уважаемая соседка из шестнадцатой, Тамара Михайловна, стоит на коленях. И все бы ничего, может, ей плохо стало. Только движения ее головы крайне недвусмысленны, как и звуки, что издает ее рот. Тихие, но очень откровенные стоны. Не говоря уже о пошлых шлепках.

Неужели с мужем решили порезвиться?

Наклоняю голову в сторону, чтобы разглядеть партнера Тамары Михайловны. Ек – макарек!

Ахнула бы снова, если бы не закрытый рот. Это тот самый новый сосед.

Без рубашки. Открывая миру совершенство своего тела. И это без ложной скромности, которая ему, скорее всего, неведома.

Его рельефные мышцы говорят о том, что работа у него далеко не сидячая, а он совсем неленивый. Такие у наших парней в спорт школе были, при очень серьезной нагрузке. И дело даже не в том, что он выглядит атлетически идеально, все дело в том, как сокращаются мышцы вместе с движениями головы соседки.

Нет, я понимаю, она ему минет делает. Просто почему у него такое скучающее выражение лица, словно он на скучном обеде у этой самой Тамары Михайловны?

Я чуть сдвигаю затекшую ногу и задеваю осколок бутылки, и тут же замечаю, что взгляд Матвея как его там, переместился, а голова Тамары дернулась.

– Соси дальше, тут никого нет, – говорит он, а смотрит прямо на меня. На шею словно веревку накидывает и стягивает.

И мне бы опровергнуть его слова, но я пошевелиться не могу. Дышать почти не могу. Смотрю на то, как выражение его лица из скучающего превращается в крайне напряженное. Хищное. Почти злое. Словно увидел жертву ястреб, словно готов ее схватить.

А я… Я дрожу под тяжелым взглядом, впитывая в себя мужскую ауру, от которой ноет тело, немеет язык, а между ног становится влажно.

Глава 3.

– Давай-давай, дыши, – удерживает Матвей голову соседки, продолжая напористо толкаться ей в рот. Почти агрессивно.

От хриплых вибраций его голоса, внизу живота отчаянно потянуло, а щеки запекло, словно кто-то надавал мне несколько пощечин. Мне так хотелось закрыть глаза, но чем быстрее ходили ходуном бедра нового соседа, тем шире открывались мои глаза.

– Вот так, дрянь, глотай, глотай, – я поняла, что соседке такое обращение не нравится, она пыталась вырваться, но Матвей крепко держал ее голову и после нескольких сильных рывков замер, стискивая зубы в коротком гортанном стоне.

Он тут же толкнул ее от себя, продолжая бесстыже стоять со стоящим колом членом.

Пожалуй, я не настолько смелая, потому что вот так прямо смотреть на это влажное чудовище не смогла. Глаза прикрыла, продолжая стоять на онемевших ногах и зажимать ладонями лицо.

– Вы просто хам, – слышу хрип Тамары Михайловны. – Я просто хотела обсудить с вами время ремонтных работ, которые вы собрались проводить.

Матвей откровенно заржал, а я зажмурилась сильнее. Он просто ужасный. Ужасный!

– Я напишу на вас заявление! – ну, Господи, зачем она унижается!

– Напиши, но сначала расскажи, как трясла своими сисяндрами и ширинку мне расстегивала. Да пиздуй уже к своему мужу. Ремонт будет в рамках закона. Будние дни с девяти до пяти.

– Вот так бы сразу!

– Всегда приятно иметь с вами дело.

Она гордо вышагивает наверх, несколько раз хрустит стеклом. Но выдохнуть я могу только, когда она хлопает дверью. Интересно, она поцелует мужа, ляжет с ним в постель? Но больше интересно, будет ли она мне читать морали, когда я в следующий раз поздно приду?

– Пс, ушла грымза.

Я открываю глаза и почти падаю, потому что его узкое, напряженное лицо прямо над моим. Он успевает схватить меня за руку, удержать. Запястье словно горячим воском покрывает, кожа горит, немеет. А я продолжаю пялиться. Просто смотрю в красивое лицо, отмечая, что даже в тусклом свете видно, какие синие у него глаза, какие четко очерченные губы и широкий нос. Ноздри, которые активно раздуваются, как у коня перед бегом.

Как только я ловлю равновесие, дергаю рукой, чтобы, наконец, прервать контакт и добраться до дома.

– Тамара Михайловна не грымза, – все-таки выступаю я в защиту соседки. Наверняка он ее заставил. Шантажировал чем-то.

– Думаешь? А кто? Блядь, которая изменяет мужу?

– Наверняка вы ее заставили. Она бы не стала… – поднимаюсь по лестнице, обхожу его на таком расстоянии, словно он разносчик вируса. Но стоит мне дойти до лестницы, как дорогу мне преграждает Матвей… Дмитриевич, во! Я тут же оказываюсь заложницей мускусного запаха и терпкого одеколона. Этот запах просто с ног сшибает, заставляет дышать часто, порывисто. А может, это все безволосая грудь, на которой так четко выделяются мышцы, словно их вылепил скульптор? Я все-таки поднимаю глаза, совершая еще одну ошибку, демонстрируя, что совершенно не могу быть равнодушна к его внешности. Ну, да, он из тех, кого сложно пропустить на улице. Хорошо, что я уже знаю, что он говнюк. Это ведь поможет выглядеть, хотя бы притвориться спокойной.

Хорошо, хоть удава своего спрятал. Хотя вообще непонятно, как такое может поместиться в узкие штаны или тем более маленький рот Тамары Михайловны?

Тем более мой. Зачем я вообще об этом думаю? Зачем он так смотрит, словно кожу сдирая, обжигая мужской энергетикой, словно горящей кочергой?

– Серьезно думаешь, что мне нужно кого-то шантажировать?

Да, тут даже соврать не получится. Хотя можно сказать правду. С ним мне не надо притворяться тупой.

– Ваш внешний вид сам по себе орудие шантажа.

Он вздергивает левую густую бровь, теперь смотря на меня не только как на кусок мяса.

– Поясни.

Дурак, что ли?

– Вы шантажируете ее шансом никогда не стать предметом интереса такого мужчины, как вы. Не каждая женщина готова будет отказаться от такого.

Матвей усмехается, а я успеваю под его рукой прошмыгнуть.

– Любая женщина?

– В нашем подъезде таких много. Так что вам будет, чем заняться, пока вы занимаетесь ремонтом. Тетя Маша с пятого этажа давно одинока. А тетя Лена с первого этажа – молодая мать – одиночка. Кстати, баба Зина из тринадцатой давно без зубов, так что минет с ней будет незабываемым, – говорю и, наконец, добираюсь до двери, когда слышу в спину его смех. Блин, он медом растекается по венам, забираясь в самые потайные уголки нервных окончаний. От него пальцы дрожат, и я никак не могу попасть ключом в замок. В итоге роняю его. Вся связка, как назло, скачет по лестнице прямо в ноги сексуального мерзавца.

– А что насчет Лизы из четырнадцатой? – поднимает он связку, вертит на длинном пальце, медленно, но верно, поднимаясь на девять ступеней. Как кот крадется, готовый вот-вот сцапать когтями мышку.

Тяну руку, чтобы взять ключи, он толкает меня тяжелым бедром, становясь рядом у двери. Я облизываю в миг пересохшие губы. Остро ощущаю не только разницу в росте, но и разницу в весовой категории. Смотрю на бицепс, сжимая кулаки в отчаянном желании потрогать, настолько ли он твердый, как выглядит.

Он спокойно вставляет в замок ключи, но не отходит, поворачивая ко мне голову. Смотря на лицо, на линию декольте. Мне особо нечем гордиться, но под его тяжелым взглядом соски на моей двоечке моментально твердеют.

– Лизааа, – напоминает он о том, что люди могут не только задыхаться от неподвластного им влечения, но и говорить.

– А Лиза из четырнадцатой еще молода и прекрасна и имеет довольно много в запасе времени, чтобы не засматриваться на обложку книги, а поискать более интересное содержание.

Теперь толкаю бедрами его я, проворачиваю ключ и, наконец, открывая дверь, мышкой проскакиваю в нее. Тихонько хлопаю ею, прижимаясь спиной, чувствуя, словно не разговаривала с человеком, а как минимум бегала кросс на длинную дистанцию. Его аура никак не отпускала, и объясняться с матерью не было никакого желания, так что я просто сбросила сумку, пальто, сняла туфли и просто пробежала в ванную до того, как мама поймет, что я дома.

Глава 4.

Матвей

– Ну, что скажешь? – иду за Миланикой, смотря как она крошит мусор своими шпильками.

– Не знаю, Матвей, не знаю. Квартира, конечно, хорошая, большая. Но боюсь даже ремонт в ней не поможет продать ее за приличную сумму, – тормозит она у окна, что выходит во двор – колодец, каких здесь дофига и больше. Зачем-то вспоминаю, что совсем недавно видел пигалицу. Третий раз за неделю видел ее ряженой, как шлюшка. Она гордо садилась в машину к очередному хахалю. И чего морду воротит – непонятно. Непонятно, спит с ними или пока только почву готовит для будущей работы в рядах представительниц самой древней профессии.

– Матвей!

– А, че? Понял. А в чем проблема-то? Ты, вроде, как славишься тем, что и говно продать можешь, как брюлик, – хотя если уж честно, она больше славится богатой фантазией, как добыть у мужика сперму, а риелторство, скорее, хобби.

– Ну, – она подходит ближе, пальчиком по пуговицам рубашки проводит, цепляет одну и расстегивает, касаясь кожи.

Забавно, но это возбуждает меньше, чем то, как тогда смотрела на меня малышка Лиза. Сверху вниз огромными глазищами. – Понимаешь, тут дом-то старинный, но вид у него не ахти. Дверь в подъезд уже на соплях держится, да и лифт не работает, а уж о состоянии подъезда и говорить нечего.

Ее юркие пальчики уже на ремне, расстегивают, не встречая сопротивление. А я что, дебил, от секса с такой соской отказываться?

– В общем вложения ты считаешь не стоят того?

– Считаю, что поимеешь ты минимум. Так что лучше поимей меня, – она уже повернулась ко мне своей прокаченной задницей и выгнулась кошкой, я, недолго думая, чувствуя, как возбуждаюсь, поднимаю юбку выше, обнажая кружевные резинки чулков и полное отсутствие белья.

– Ты, я смотрю, хорошо готовилась к нашей встрече. Да и назначила ее на позднее время.

– Ты же знаешь, как я люблю наши встречи!

– Так пизда чешется, что готова трахаться на грязной шконке посреди строительного мусора, – кидаю ее на матрас, а она смеется и снимает с себя с себя рубашку, открывая глазу идеально сделанные сиськи. Сдергиваю с себя свою рубашку, вешая на открытую створку окна.

– И мою повесь, будь так добр.

– О, сучка, я ведь знаю, что ты терпеть не можешь, когда я добрый, – хватаю рубашку, а Миланику к матрасу за шею прижимаю. Она, как по команде, ноги раздвигает, чуть поднимается на локтях и шепчет на ухо, вылизывая его.

– Ну, повесь рубашку. Пожалуууйста. Не пойду же я по улице, как шлюшка!

– Ну, а кто ты? Пусть все видят.

– Мерзавец. Вот обижусь сейчас и уйду.

– По собственной воле? – смешная, словно не сама на встречу навязалась, когда узнала про мое новое приобретение. – Я бы на это посмотрел.

Она вздыхает, тянется ко мне губами накаченными, а я со смешком поднимаюсь.

– Матвей!

– Я рубашку пошел вешать, что не ясно?

А стоило подойти к окну, как замечаю пигалицу, неровно шагающую по брусчатке, которой усыпан двор. Ноги свои на этих шпильках сломает. Она вдруг запинается и падает, прямо в лужу. Но вместо того, чтобы встать, остается сидеть на месте. Ну, и что за хуйня?

Бросаю рубашку Миланики на пол, сдирая свою с окна и на выход иду.

– Матвей! Ты куда?! – орет мне в спину Миланика.

– Скоро вернусь! – кричу в ответ, дверь даже не закрывая. Все равно, там ничего ценного.

Спускаюсь по лестнице, на ходу рубашку надевая, толкаю шаткую дверь на улицу, тут же находя взглядом Лизу.

Тут же подхожу и из лужи ее вынимаю.

– Что? – она не понимает, дергаться начинает. – Отпустите!

– Ну, и чего ты в луже сидишь?

– Не ваше дело! Отпустите, говорю.

– Пошли домой.

– Не хочу я домой! Отвалите, – она все-таки вырывается, на меня волком смотрит.

– Кто обидел? Очередной мажорчик? Вместо ресторана в шаурмечную повел?

– Да как вам в голову такое пришло?! – взрывается она.

– А из-за чего еще тебе расстраиваться?

– Да пошли вы, знаете куда? – она хочет обойти меня, но я удерживаю ее руку, ледяную настолько, что обжигает.

Дождь просто в пух и прах уничтожил ее идеальную прическу, оставил от макияжа не слишком приятные разводы, а пальто превратил в тряпку. Но при все при этом, она, все равно, хороша. От натуральных пухлых губ до огромных глаз, в которых плещется ярость и обида.

– Поехали, – тяну ее в сторону арки, она упирается, но не слишком.

– Куда?! Мне домой надо!

– Покажешь, кто тебя обидел, обсохнешь, а потом уже домой пойдешь.

– Ну, и зачем вам это? – тормозит она уже возле машины, обнимает себя за плечи, невольно собирая в кучку небольшие сиськи. Мозг рядом с этой девчонкой вообще работает наполовину только, а желание нагнуть ее – выходит за все границы разумного. Она же, скорее всего, целка, ищет выгодного принца, а мне нахуй не нужна эта возня.

Но увидеть, как в ее взгляде вспыхнет не только вожделение, но и восхищение, просто необходимо.

– Спроси меня, когда обратно поедем. Пока я не готов ответить на этот вопрос.

Открываю ей двери, а она долго думает, залезать ли внутрь.

– Я вам не доверяю.

– И это очень правильно. Перцовый баллончик есть с собой? Начну наглеть, прыскай.

– Думаете, я за себя постоять не смогу?

– Знаю, что не сможешь. Садись, давай.

– Боитесь, что машину дождем зальет?

– Мы живем в Питере. Ее так и так зальет.

– У меня пальто насквозь, я вам сидения испачкаю.

– А химчистки на что? Давай уже! – в нетерпении толкаю ее на переднее сидение. Она стучит своими босоножками, стряхивая воду, и только тогда загружает свои бесконечные ноги. И это при ее-то метр шестьдесят пять.

Хлопаю дверью, стыкуясь взглядом, чувствуя, как по телу щекочут мурашки.

Ну, что ж, ради таких ног можно и в героя сыграть.

Прыгаю в тачку, завожу двигатель. Затем открываю бардачок, выуживаю оттуда пачку салфеток и бросаю на колени Лизе.

– Спасибо, – шмыгает она носом, совершенно не по-женски высмаркиваясь в одну из салфеток. Но даже на этот звук реакция моего тела далека до адекватной.

– Куда ехать?

– Может, не стоит? Они просто пошутить хотели.

– Даже так? А в чем шутка заключалась?

Она молчит, насупилась, упорно стирает с лица черные разводы, складывая салфетки в свою сумочку.

– Лизаааа, – растягиваю последнюю букву, в голове представляя, как буду растягивать малышку на своем члене.

– Меня позвал на свидание парень, которого я когда-то отшила.

– Ну?

– Снял ресторан. А там сидели его друзья, которые начали снимать на камеру, как издеваются надо мной.

– Трогали?

– Пытались, но я сбежала.

– Каким образом?

– Ну, я же гимнастка, – пожимает плечами. – Пару раз сделала сальто и оказалась возле выхода.