Buch lesen: «MoNSTRUM. Не верь глазам своим»

Лина Леони

Schriftart:

Моим родителям
Всякое дерево доброе приносит и плоды добрые, а худое дерево приносит и плоды худые.
Мф. 7:17

Редакторы Кычакова Анна, Касаткина Елена

Корректоры Кычакова Анна, Лосева Вера

Дизaйн обложки Маркин Игорь, Ткаченко Василина

Фото на обложку Ткаченко Василина

ISBN 978-5-0051-8818-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог

2012

Поплавок мерно покачивался на темных волнах, равномерно орошаемых мелким дождиком. Рыбак посильнее натянул капюшон на голову и потер сонные глаза тыльной стороной ладони. Ему было за 70, и сколько он себя помнил, он рыбачил в любую погоду. Еще пацаном бегал к озеру, искал рыбные места. Поэтому точно знал, что в такую рань рыбачить лучше у берега. Но тот человек в серой рыбацкой куртке, только что приставший к берегу, явно этого не знал. И в пять утра уже привязывал лодку к причалу, который находился на другой стороне пятидесятиметровой заводи.

Глаза у рыбака были уже не так остры – он, конечно, не разглядел того, с кем поздоровался. Ведь если этот человек тоже рыбак, то они точно знакомы. Городок-то маленький, все друг друга знают.

– У берега рыбачь! – крикнул он ему.

Мужчина оглянулся на старика, махнул ему в ответ и, засунув руки в карманы, поспешил скрыться за деревьями.

Как бы слеп старик ни был, но он всегда разглядит, какие снасти в руках у рыбака: и марку, и год выпуска. Но этот человек был совсем без снастей.

Глава I

2012

Рука Ника дрогнула. Бутылка звякнула о стакан, выскользнула из рук и упала на старый, затертый, голубой коврик, который заглушил удар. Мужчина быстро подхватил бутылку с пола и замер, прислушиваясь к ночным звукам. Где-то вдалеке слышался вой сирены; деревья за окном мерно шумели на ветру. Но дом был тих. Значит, никто не проснулся. «Хорошо, что бутылка не разбилась», – подумал он и аккуратно вытер ладонью расплескавшийся по столу виски. Приятно журча янтарной жидкостью, Ник наполнил стакан наполовину, потом сделал небольшой глоток и налил виски почти до самого края.

Сев на край ванной, он опустил глаза на ковер – между его ступней на голубом ковре темнело пятно разлитого виски. Недолго сомневаясь, он поставил ногу на пятно и сильно нажал на него, как будто давил насекомое. Через мгновение Ник почувствовал, как прохладная жидкость впиталась в носок.

В воздухе витал аромат алкоголя. Ник широко распахнул окно ванной, в которой он прятал виски от Риты, сиделки его жены. Если Рита находила бутылку, то обязательно угощалась, и не раз. Бывало, что Ник приходил домой, а Рита встречала его уже хорошо под градусом. Поэтому лучшим способом уберечь любимый напиток было спрятать его в ванной на втором этаже, куда Рита с Вероникой никогда не поднимались.

Ванная комната наполнилась прохладным ночным воздухом, пропитанным ароматом леса, окружающего их дом. Ник постоял, подышал этим терпким ароматом, смешанным с еще более дорогим его сердцу и носу запахом хорошего виски. Он полюбил его пить еще когда был студентом медицинского института. Правда, в те времена виски, который он мог себе позволить, был не так хорош. Он перепробовал все дешевые марки и временами ублажал свои вкусовые рецепторы отличным коллекционным виски в кабинете отца. Как и Рита, он воровал напиток, но никогда не напивался на «месте преступления». На тот момент его отец был главным дантистом центрального округа. К нему выстраивалась вереница состоятельных и статусных пациентов, которые иногда одаривали отца разнообразными бутылками. У него скопилась целая коллекция.

На свое девятнадцатилетние Ник в порыве азарта утащил у отца двенадцатилетний Dalmore. Эту бутылку Адлер хранил и планировал открыть, когда у Ника родится его первенец. Но олень с размашистыми рогами, изображенный на бутылке, давно манил Ника Кауфмана, который в те времена не был эстетом и благодарным сыном. Они с друзьями просто опустошили бутылку, не оценив аромат апельсина и послевкусие ванили. Когда пары алкоголя выветрились, Ник разбавил чай водой, наполнил бутылку и поставил подделку обратно на полку. Его отец до конца жизни стирал пыль с подкрашенной воды, потому что Лиза Кауфман родилась после его смерти.

Ник медленно приоткрыл дверь ванной, высунул голову в коридор, огляделся по сторонам, прислушался – в доме стояла тишина. Он засунул бутылку под мышку и пошел в сторону гостевой комнаты, совмещенной с его кабинетом и библиотекой одновременно. Теперь он спал тут, в окружении пыльных книг, оставшихся еще со времен его учебы, и запасных одеял с подушками, которые не помещались в шкаф. Ему пришлось переехать из своей спальни из-за состояния его жены.

Вероника была мрачна и подавлена большую часть времени. Сначала она просто отказывалась с ним общаться, потом с ней стало тяжело находиться в одной комнате даже ночами. Она стонала и неуклюже ворочалась в постели. Ее громкое, сбивчивое дыхание было слышно на протяжении всей ночи. В итоге это привело к тому, что ночью Ник не мог сомкнуть глаз. Он лежал, смотрел в потолок и считал по секундам длину вдохов и выдохов. Но Ник нисколько не винил жену за эти неудобства – сложно быть веселым и в гармонии с собой, если в сорок лет ты прикован к инвалидному креслу.

Скоро бессонные ночи начали сказываться на его врачебной практике, и ему пришлось переместиться в отдельную комнату их уютного дома. Сам дом очень удачно располагался на склоне большого холма, окруженного деревьями. С него открывался вид на море, которым жена была одержима. Море казалось просто сияющим на закате горизонтом, а в пасмурную погоду его и вовсе не было видно. Но, несмотря на это, Ник всегда мог оставить жену в удобной коляске лицом к этой сверкающей полосе и заняться своими делами, зная, что Веронике наверняка не скучно. Так было и вчера вечером, и неделю назад.

Иногда Веронике приходила в голову какая-то мысль, она начинала нервничать и дергаться – выглядело это порой жутко. Из-за физической слабости она ничего не могла с этим поделать, тело больше ее не слушалось. Временами Ник находил ее на полу в замысловатых позах. В промежутках между приступами Вероника оставалась спокойной и даже могла произносить некоторые слова. Не совсем четко, но можно было понять, чего она хочет. Их дочь Лиза привыкла к тому, что мама не такая, как мамы ее одноклассниц, ведь ее мама была особенной. Лиза, которой было уже семь, и не помнила ее другой.

Раньше Вероника любила рисовать. Теперь она могла просто сидеть и смотреть на холст, держа кисть, которую ей вкладывала в руку Рита. Женщина все надеялась, что Вероника снова сможет писать картины. Ник наблюдал за их пленэром и не вмешивался. Если это как-то облегчало страдания его жены – что ж, пусть сидит и смотрит на пустой холст. Он даже сам съездил в магазин, купил все, что было надо, и организовал на улице небольшую деревянную площадку. Вероника была довольна.

Ник привык ухаживать за своей супругой, он понимал все ее знаки, а она принимала его заботу. Единственное, о чем он жалел, что в прошлом не был достаточно настойчив или более к ней внимателен – возможно, он мог бы что-то изменить. Иногда его мысли омрачались, и он думал о том, как отвратительно проходит его жизнь. Ему казалось, что другие люди живут лучше: смеются, путешествуют, занимаются любовью, имеют общие планы. Нику его будущее казалось непроходимыми дебрями, из которых он не видел выхода. Единственным лучиком, который освещал его путь, была дочь Лиза.

И этот лучик всеми своими тридцатью двумя килограммами обрушился на живот Ника, отчего тот с громким выдохом сложился вдвое.

– Лиза!

– Па-а-ап, вставай! – закричала она.

– Лиза, ты убьешь меня, слезь, пожалуйста! – взмолился отец.

– Прости, пап, – Лиза, одетая в пижаму, украшенную желтыми слонами, села рядом. – Мы идем на пляж?

– А что, уже утро?

– На твоих электронных часах 7:15.

– На электронных? – Ник поставил ноги на пол. – Электронные часы – для маленьких, мы же договорились, что пользуемся часами со стрелкой.

Лиза скривила личико.

– Сделаешь блины на завтрак?

– Конечно, – он медленно встал с кровати. – Давай позавтракаем часов 8? Хорошо?

– Хорошо.

– Иди чисти зубы, а я пока спрячу электронные часы, – заговорщицки предупредил он дочь.

– Так нечестно, – Лиза любила растягивать слова, когда ей что-то не нравилось. Получалось: та-а-ак не-е-е-е че-е-естно-о-о.

Ник поцеловал ее в макушку.

– План таков: зубы, завтрак – и поедем к морю.

– Ура-а-а! – Лиза с победным кличем спрыгнула с кровати и умчалась в ванную.

– Ура, – крикнул он ей вслед.

Ник пошел в комнату Вероники, которая для практичности располагалась на первом этаже. Он тихонько постучал. Женщина лежала спиной ко входу в комнату. Тусклые волосы с проседью разметались по подушке.

– Милая, – позвал он жену. Ответа не было.

Он обошел кровать и приблизился к Веронике, она лежала с открытыми, неподвижными глазами. Ник спокойно встал рядом, подождал несколько секунд. Она все так же не двигалась и даже не моргала. Он протянул руку и тронул ее за плечо. Она перевела на него взгляд больших, глубоко посаженных глаз.

– Пора вставать, дорогая, – Ник откинул ее одеяло. – Твоя дочь хочет к морю, думаю, вы в этом солидарны. Давай я помогу тебе собраться.

Он поднял ее с постели и отнес в ванную комнату. Туалет, душ, чистка зубов – для Ника это была уже рутина, которую он исполнял последние несколько лет. Нику очень помогала Рита. Несмотря на свое пристрастие к алкоголю, она была незаменима. Рита жила в соседнем доме и всегда могла быстро к ним прийти, если была нужна ее помощь. Более того, она была медсестрой на пенсии, ее знания и опыт всегда пригождались. И в свои пятьдесят шесть она оставалась крупной, сильной женщиной и с легкостью могла поднять худенькую Веронику, если это было нужно.

Ник усадил жену в кресло-каталку, вывез на кухню и принялся за приготовление завтрака. Время подходило к восьми. На втором этаже слышался топот – малышка мчалась на кухню. Спустившись к завтраку, Лиза первым делом подбежала к матери и обняла ее за шею.

– Доброе утро, мамочка.

Вероника в ответ вяло улыбнулась, она говорила редко и едва слышно. Лиза чмокнула ее в щеку.

– Оброе уто, – прошептала она в ответ девочке.

Наконец-то Ник рассадил всех вокруг стола. Он любил воскресные совместные завтраки. Лиза что-то щебетала про своих кукол, которых так же садила рядом. За окном светило солнце, заливая кухню светом, и глаза Вероники становились озорными. Как удивительны глаза человека: Вероника, не имея способов коммуникации через речь или действия, могла выразить все свои чувства, эмоции, просто посмотрев с определенным выражением. Когда она смотрела на Лизу, ее глаза светились теплом и лаской, появлялись озорные огоньки. Потом она переводила взгляд на мужа, и было видно, как тепло в ее глазах сменяется на холод, который становился почти осязаем. Ник мог поспорить, что в этот момент ее глаза становились темнее.

Когда завтрак был окончен, вся семья расселась в автомобиле: обычно Веронику вместе с коляской помещали в салон автомобиля через заднюю дверь, рядом устраивалась Лиза в детском сиденье. Сам Ник усаживался за руль, и они ехали всей семьей к морю. Для купания было холодно, но дышать морским воздухом и бегать по пляжу можно, и Лиза всегда находила себе компанию из таких же шумных одногодок и расплескивала свою энергию вдоль кромки моря.

Вероника в это время была в прекрасном настроении, ее даже можно было посадить на расстеленное покрывало. Ветер раздувал ее волосы, собранные Ником в неаккуратный хвост на затылке. Вероника трогала песок непослушными пальцами.

Нику всегда было больно смотреть на ее руки – если бы она не была одержима мыслью стать великим художником, ничего этого бы не было…

Глава 2

2004

Волосы Вероники, раздуваемые морским бризом, поднимались в воздух золотистым ореолом. На ней было ситцевое платье в голубую полосочку, вроде бы он даже видел его в шкафу совсем недавно. Это платье ей очень шло, простое и элегантное. Они только узнали, что Ника беременна, она вся светилась от счастья. Как она была прекрасна в своей легкости, в те дни она казалась моложе своих тридцати двух лет. Словно ребенок вдохнул в Веронику жизнь. Они сидели на покрывале, закапывая в песок ступни и перебирая его между пальцами.

– Ник, – она посмотрела на него своим озорным взглядом, – очень важно открыть мою выставку до рождения малыша, иначе потом совсем не будет времени.

Она повернула лицо к морю.

– Конечно, – улыбнулся ей Ник. Как она была прекрасна в тот момент.

Он мог все для нее сделать. Милая, прекрасная Ника. Они вдыхали морской воздух на пустынном пляже в начале августа их последнего счастливого года вместе.

Всю свою жизнь Вероника безумно любила строить планы, они были для нее как локомотив для поезда. В ее мастерской лежали пара десятков отличных картин. Это целая выставка, а собственная выставка была ее главной мечтой. Немногочисленные друзья Вероники давно уже имели семьи. Но сама она не спешила и жаждала явить миру свое творчество. И, настроившись на удачную карьеру художника, встретила своего будущего мужа уже после тридцати.

До Ника ее отношения складывались не совсем удачно. Даже можно сказать, плачевно. Одни-единственные серьезные отношения длились около семи лет и закончились болезненным расставанием. Веронике даже пришлось проходить терапию и пить антидепрессанты.

Лукас. Боже, как он был прекрасен! Лучший друг ее старшего брата. Ей было всего семнадцать, когда они познакомились, ему двадцать один. Дерзкий красавец моментально украл ее сердце. И вот по прошествии семи лет она горстями пила таблетки и ходила, как она это называла, «плакаться» к психотерапевту. Поначалу сеансы давались ей крайне тяжело, ведь на тот момент это было расставание с любовью всей жизни, настоящая трагедия! И совладать со своими мыслями, находясь в депрессии, ей было не под силу. Особенно в моменты, когда она в очередной раз осознавала, что у них с Лукасом все кончено. Она часами лежала на кровати и смотрела в одну точку, не было сил даже плакать. Ее родителям постоянно приходилось за ней следить, и они обратились к врачу. С его помощью по волнам безразличия Вероника добралась до бушующего океана истерик.

«У ее состояния есть название», – усмехнулась тогда Вероника, но принять сразу эту информацию она отказалась. Ну как можно такое принять – тебе кажется, что это изюминки твоего характера, а психотерапевт с легкостью обличает твои «изюминки» в диагноз. Как же это было ужасно, ведь жизнь ее закончилась в двадцать четыре. Все вокруг счастливы, только она одна одинока и психически больна. При всем при этом ее психотерапевт наверняка ее ненавидит. Но Вероника по настоянию матери продолжала ходить на терапию еще несколько лет.

Со временем Вероника нашла свое лекарство от одиночества – через полгода она осознала, что ей становится намного легче, когда она берет в руки кисти. Однажды она совершенно случайно проходила в парке мимо студентов художественной школы, которые с очень сосредоточенными лицами вышли на пленэр к озеру. Она обошла группу по кругу, чем привлекла внимание ребят. Юные таланты начали смущаться, ведь Вероника не просто смотрела, а буквально пялилась, как завороженная. И в тот же вечер она начала писать картины. Они не были похожи на те, что писали студенты в парке, – все красиво и облагорожено, все по правилам, эдакая стерильная живопись. Вероника писала абстрактные изображения морей, озер, океанов. Вода ее успокаивала.

Картины эти были выражением ее эмоций и чувств. Бушующие океаны давались ей лучше всего, когда она была в гневе и сметала все вокруг со столов и полок. Она ощущала просто физическую потребность в звуке разбиваемого стекла и виде разлетающихся по сторонам осколков. Кружки, книги, лампы – все летело в стену. Сама загоняя себя в угол, она ощущала физическую боль от мыслей в ее голове. Вероника была словно без кожи, а люди вокруг посыпали ее перцем. Потом, когда мать приказывала ей успокоиться, девушка мчалась в гараж, хваталась за кисти и гневно била ими по холсту, оставляя синие, черные, голубые крупные мазки. Было несколько неудачных моментов, когда она разрывала холст или прокалывала его кистью, а потом сидела с ним в обнимку и рыдала. Как будто в гневе ударила свое дитя и очень-очень об этом жалела.

Бушующих морей и океанов было написано больше всего, хотя многие из них просто летели в мусорный бак после «сеанса цветотерапии», как называла этот процесс ее мать. Когда терапия и лекарства дали свои плоды, Вероника отправлялась в гараж и бралась за кисти. Позже у нее начали получаться и спокойные воды. Озера и моря, покрытые мелкой рябью, вводили ее в некую медитацию, и тогда она забывалась на долгие часы, водя кистью по холсту. Если выставить ее картины в один длинный ряд, то можно увидеть, как состояние Ники постепенно улучшалось. Чему ее семья была несказанно рада.

Глава 3

2012

Вероника любила воду не только на холсте, поэтому Ник каждый вечер готовил для нее ванну. Все как в романтических фильмах: мягкий свет ароматических свечей, тихая музыка, густая пена. В ванной Вероника ощущала легкость, наполнялась силами и успокаивалась. Какое-то время Ник возил ее на водные процедуры в бассейн. Там симпатичная инструктор по плаванию Анна, держа ее на руках, опускала в воду, плавала с ней, заставляла двигать ногами. Продлилось это недолго. Когда Вероника спросила про бассейн, Ник ответил, что плавание в бассейне нецелесообразно и затратно по времени. И смысла никакого в этом нет, раз через полтора месяца не видно прогресса в отклике мышц и гибкости суставов. И вот – по его мнению – Вероника не оправдала ожиданий своего супруга. Он хотел, чтобы через месяц его жена побежала по ромашковому полю, а она всего-то научилась самостоятельно чуть сильнее сгибать ноги в коленях. «Наверное, у них с Анной ничего не вышло, но признать свою вину не в стиле Ника Кауфмана», – сделала вывод Вероника. У нее были подозрения, что у ее мужа с физиотерапевтом Анной Лева что-то было.

Возможно, это были просто ее мысли, навязчивая идея, потому что ей было страшно остаться одной. Ведь в реальности она инвалид, прикованный к коляске, неспособная на физическое выражение любви своему мужчине. Ей стоило больших усилий держать свою ревность под контролем, она не хотела превратиться в жену-истеричку, находясь в слабой позиции относительно других женщин. Вероника запуталась в том, что ей казалось, и что было реальностью. «Ведь Ник хороший человек, и, если бы он хотел меня бросить, он сделал бы это уже давно, – говорила она себе. – Сдал бы в какую-нибудь лечебницу, а не возился с мной, как с дитем малым».

А он продолжал готовить ей ванны каждый день, Вероника любила эти моменты. Они были очень интимными, наполненными любовью. Она видела, что Ник ее все еще любит – по человеку это всегда видно. То, как он аккуратно поднимал ее на руки, как нежно укладывал в ванну. Ведь Ник мог оставлять ее с Ритой, но он сам проводил эти полчаса рядом. Веронике было сложно самой держаться на плаву, и Ник всегда наливал такое количество воды, чтобы у нее не было возможности захлебнуться. И этой возможности никогда не было, но муж все равно сидел рядом. Иногда что-то рассказывал, подливал горячую воду, если та остывала. Вероника любила эти вечера. И любила мужа.

* * *

Наступил еще один рассвет еще одного дня, в котором все повторится. Ник лежал с открытыми глазами уже давно, ждал, когда взойдет солнце. И думал: нужно хоть что-то изменить. Решил начать с завтрака – сегодня он опередит Лизу и приготовит завтрак-сюрприз.

Лиза действительно удивилась, когда вбежала в комнату отца, а там никого не оказалось. Она сразу помчалась вниз по лестнице на кухню. И там никого не было. Но на столе в сияющем солнечном свете стояли… ванильные вафли с клубникой и взбитыми сливками. Кроме того, сверху они были политы шоколадным сиропом. От такого обилия сладостей с утра ребенок испытал неописуемый восторг. Она закричала голосом, похожим на ультразвук:

– Па-а-а-апа-а-а-а-а!

Ник вбежал в кухню через три секунды после вопля.

– Что случилась? – он был напуган, глаза навыкате.

– Это все мне? – спросила Лиза невинно.

Ник выдохнул.

– О боги, Лиза, что за крики. Я чуть ума не лишился! – воскликнул Ник. – Это нам. Я у мамы в комнате, скоро к ней придет сиделка.

– Большая Рита? – спросила Лиза. Однажды она увидела Риту, когда та пьяная сшибала углы в их доме. Нику пришлось отправить сиделку домой.

– Да, она. Скорее наверх, мне нужно помочь маме собраться.

Ник услышал, как его зовет Вероника из своей комнаты. Дверь была приоткрыта. Он заглянул в комнату и увидел, что его жена лежит на полу, едва перебирая руками и ногами в попытках встать. Ник понял, что помчался на зов ребенка так быстро, что не усадил свою жену в кресло как следует и она кулем сползла на пол. Он не мог отвести взгляд, просто стоял и смотрел на ее слабые попытки как-то себе помочь – словно огромное насекомое перебирает лапками по полу. Эта мысль заставила Ника ухмыльнутся.

«Какая же она жалкая», – улыбка плавала на его лице.

– Может, все-таки помочь? – раздался за его спиной голос Риты.

Ник вздрогнул.

– Зачем так подкрадываться? – возмутился он. – Я жду, когда она сама встанет. Если ее все время оберегать, никакого прогресса не будет.

Он одним движением распахнул дверь в спальню жены.

– А если вы, Рита, будете так подкрадываться, то инсульт будет и у меня, и вам придется убирать утки уже за нами двумя.

Ник был зол. Его поймали как мальчишку, еще и пристыдили, будто он подглядывал за голой сестрой в ванной.

Рита вплыла в комнату.

– Прошу прощения, Николас. Я думала, вам это доставляет удовольствие.

Ник усаживал Веронику в кресло, та вопросительно смотрела на него.

– Не волнуйся, милая, у Риты сегодня с утра разыгралось воображение. Наверное, это последствия алкоголизма.

Рита фыркнула, он повернул Веронику к ней лицом.

– Отведите Веронику к завтраку.

* * *

После утреннего происшествия прошел уже час, но осадок у Ника остался. Он застегнул рубашку на слегка выдающемся животе, заглянул в зеркало.

«Надо бы сбросить пару кило», – Ник заправил рубашку в брюки. От этого живот стал виднее – он его втянул. Вышло смешно, Ник выпустил рубашку из брюк. Пригладил расческой волосы, направив их на залысины на лбу, чтобы они стали менее заметными, и спустился в кухню. Там его ждала вся его семья, он обвел их взглядом и остановился на Рите. Та сидела, сгорбившись, с виноватым видом, и постоянно чесала красный нос. Лиза с восторгом поблагодарила за вкусный завтрак и ясно дала понять, что ждет таких сюрпризов каждый день.

– Не обещаю, но постараюсь, – ответил он вопрошающей Лизе, которая повисла на нем, цепляясь за пиджак.

Он вышел на улицу и сел в машину. Какая замечательная у него семья. Дочь не переставала его радовать, без нее Ник бы свихнулся. Тихая жена, любимая работа, красивый дом – в этот момент Ник Кауфман был счастлив. Он помахал рукой в сторону окна, в котором светилось радостью лицо Лизы. Потом появилась Рита, отодвинула ребенка от окна и закрыла штору. В затылке свербела мысль: он бы хотел, чтобы все было по-другому.

После обеда Нику позвонила учительница Лизы и заявила, что его дочь ударила учебником соседа по парте.

– У нее слишком много энергии. Лиза беспокойный ребенок, – заявила она в трубку.

Ник скривился от звука голоса учителя.

– Я поговорю с Лизой сегодня, – ответил он и повесил трубку.

Ник медленно выдохнул и опустился в кресло за рабочим столом. В дверь его кабинета тихонько, едва слышно, постучали.

– Проходите, – негромко произнес он.

В ту же секунду в проеме нетерпеливо появилось милое женское лицо, обрамленное каштановой копной волос, собранных сзади в хвост.

– День добрый, – прошептала она, – у меня назначено на четыре.

Ник просто молчал. Он видел криво улыбающееся, уставшее лицо, алебастровую кожу, усыпанную веснушками, но не услышал ни слова, произнесенного ярко-розовыми губами.

Молчание начало неловко затягиваться. Девушка улыбнулась шире, и, прочитав в ее глазах ожидание ответа, Ник торопливо сказал:

– Простите, у дочери проблемы в школе.

Девушка изящно проскользнула в кабинет. После этого он жестом пригласил ее в стоматологическое кресло. Ник заметил, как она двигается, как держится. Девушка, словно бы вышагивая своими бесконечно длинными ногами, приблизилась и села в кресло.

– На что жалуетесь?

– Что-то застряло в десне, даже кровь сегодня шла, – нахмурилась она. – Не могу понять, что это.

– Не стоит переживать, сейчас все узнаем, – Ник улыбнулся и начал натягивать медицинские перчатки и маску. – Где именно вас беспокоит боль? – он включил лампу и направил на девушку.

«Даже губы усыпаны веснушками», – сделал он заметку в памяти.

Девушка ткнула пальцем в щеку и открыла рот.

– Ах, да. Вижу, – Ник взял инструмент со стола. – Между десной и шестым зубом. Сейчас все исправим.

Ему потребовалась всего пара минут.

– Вот и все. Я же говорил, будет быстро.

«А жаль», – продолжил он в голове. Но вслух сказал:

– Возможно, будет еще кровоточить, но это быстро пройдет.

Ник снял перчатки и маску. Мозг его судорожно искал темы для разговора, но девушка сама ему подсказала.

– Спасибо большое! Так хорошо, что вы быстро справились, – она мягко улыбнулась. – У меня репетиция через полчаса, значит, успею.

Улыбнувшись шире, она встала с кресла.

– Вы актриса?

– Я танцую и также хореограф в детской балетной школе.

– Я мог бы догадаться, у вас такая осанка, – Ник говорил и сам не понимал, что несет. – Знаете… высокая.

– Интересное замечание, – звонко засмеялась девушка.

– А что танцуете? Если можно так спросить.

Она опять засмеялась:

– Я балерина.

Девушка медленно начала продвигаться к двери. Выглядело это так, словно она хотела, чтобы этот разговор быстрее закончился. Нику это не понравилось.

– Ого! Я ни разу не был на балете, – признался он и сам удивился: почему за сорок два года он ни разу не посетил балет?

– Правда? – она искренне улыбнулась. – Вам обязательно стоит сходить посмотреть. Я танцую в труппе нашего Театра. Он тут единственный, как вы знаете, поэтому его легко найти.

– Я обязательно приду, – пообещал Ник и точно знал, что это обещание он выполнит. – Сегодня в э-э-э… пять, верно?

– Нет, – она так широко улыбалась, что все ее веснушки разбегались к слегка оттопыренным ушам. – Сегодня только репетиция. Спектакль будет через месяц, даже полтора.

– Ах, как жаль, у меня как раз вечер свободен, – он действительно расстроился, и она это заметила.

Его эмоции становились слишком очевидны, он разволновался еще больше. Ник не умел врать, ведь вечер свободен не был, впереди были еще два пациента.

– Не расстраивайтесь так, я вас лично приглашаю на премьеру

– Согласен! – улыбнулся он, но в груди немного сжалось от нетерпения. – Буду ждать.

– Меня зовут Аврора Вивер, – представилась девушка и первая протянула руку.

– Я Николас Кауфман, Ник, – он аккуратно сжал прохладную ладонь. И задержался чуть дольше положенного по этикету.

– Будем знакомы, – она двинулась к двери. – Нужно бежать, а то я вас задерживаю своими разговорами.

– Это прекрасно, когда есть о чем поговорить, – успел произнести он, когда Аврора была уже у двери.

– До свидания, – улыбнулась она и выпорхнула из его кабинета, не закрыв за собой дверь.

Мысли его были на паузе, Ник стоял и смотрел на открытую дверь еще несколько секунд. Потом, очнувшись, он поспешил к окну. Аврора легкой походкой переходила дорогу, даже не глядя по сторонам. Ее волосы, собранные в тугой пучок, отливали медью в послеполуденном солнце.

«Аврора…», – прозвенело ее имя у него в голове, как колокольчик, как сигнал к действию.

Ник быстро скинул врачебный халат и выскочил на улицу вслед за ней.

– Я буду позже, Ирма! – крикнул он, сбегая по лестнице. Его пожилая помощница даже не успела ничего ответить.

Аврора шагала легкой походкой, не оборачиваясь. Ник Кауфман прошел за ней до самого театра, ему даже прятаться не пришлось. Всего лишь десять метров разделяли их, потом пять, а когда он приблизился настолько, что мог почувствовать запах ее духов, он сбавил темп. Впереди виднелось здание театра: красивое, белое сооружение. Парадный вход с колоннами и огромными дубовыми дверями. Около входа толпились молодые люди. Они весело поздоровались с Авророй, кто-то даже ее приобнял, отчего у Ника заныло в груди от ревности. Они все вместе вошли в театр, парни пропускали девушек и, судя по звонкому девичьему смеху, весело шутили. Ник постоял на улице еще несколько секунд и уверенно двинулся в сторону входа.

В холле театра пахло старым деревом и пылью, но людей не было, будто никто и не входил. Сразу при входе в театр по обе стороны от дверей находились лестницы, ведущие вниз, – в гардероб и уборные. Ник прошел вперед, в большой холл с огромными золотыми люстрами, и представил, как они, должно быть, красивы, когда включены.

Где-то в глубине коридоров были слышны удаляющиеся голоса, он немедленно последовал за ними, скрипя паркетом под ногами. Идя по длинному темному коридору, Ник заглядывал в маленькие окошки в дверях – за каждой из них был тренировочный зал, они различались только размерами. Ник услышал музыку. Фортепиано и виолончель отдавали мелодичным эхом. Звук шел из самой последней двери, расположенной в конце темного коридора. Внутри зал был освещен солнцем, отчего Нику казалось, что он видит свет в конце тоннеля.

Он прильнул к маленькому окошку, и даже если бы он умер в этот момент своей жизни, он бы ни секунды не пожалел об этом. Аврора. Она двигалась с такой силой, изяществом и красотой, что Ник забыл, как дышать.

Девушка скинула теплый свитер, под ним было надето бежевое боди, облегающее ее тонкое тело, отчего она казалась обнаженной до края теплых серых гетр. Сильные бедра были открыты. Уже распущенные каштановые волосы отливали медью и метались в стороны в такт ее движениям.

Аврора начала двигаться под музыку, в которой появился звук ударных. Низкие басы гипнотизировали. Аврора была как неудержимый медный ураган, постоянно меняющий направление. Ее длинные руки и ноги двигались словно по отдельности и вместе одновременно.

Секунда – и она одним прыжком в шпагате достигает середины зала. Казалось, что она замерла в воздухе, пронизанном солнечными лучами. Музыка начала подходить к завершению, и Аврора замерла на полу танцевального зала, демонстрируя удивительный прогиб в пояснице. Залитая лучами вечернего солнца, она глубоко дышала. Ее маленькие груди, обтянутые тонкой бежевой тканью, устремились в потолок, ребра поднимались в ритм дыхания. Ник и сам дышал в ритме ее дыхания так тяжело, что стекло запотело. Каждое движение девушки отпечаталось в его памяти, как фото. Словно в его мозгу каждую секунду сверкали вспышки.