Цветок вампира – аконит

© Лили Мокашь, 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

* * *

Пролог

Никогда бы не подумала, что умру вот так. Последние месяцы опасность нависала над моей головой все ниже, но длины цепких пальцев тьмы едва хватало, чтобы коснуться хотя бы макушки. Мама всегда говорила, что я родилась в рубашке. Выходит, природная броня меня все же подвела.

Я лежала на холодной земле посреди зимнего леса. Взгляд устремился вперед, впиваясь в ухмыляющееся лицо моего убийцы. Уголки его губ измазали темно-бордовые капли крови, которая еще недавно текла по моим венам. Он с чувством стер большим пальцем оставшуюся жидкость и потянулся к моему лицу.

– Попробуй.

Отдать жизнь ради любимого человека – не самая худшая смерть. Понимала ли я, что могу пожалеть о своем выборе? Безусловно. Но именно в эту минуту, когда я смотрела в светящиеся синевой глаза, это казалось неважным. Почти невозможным в разрезе вечности. И именно поэтому я послушно слизнула кончиком языка каплю, наполнившую рот солоноватым привкусом, отдающим железом. Незамедлительно после этого тело охватила прожигающая изнутри агония. Пути назад больше не было.

Глава 1
Все с нуля

Приборная панель сообщала, что за окном больше тридцати градусов тепла. Типичное для конца августа пекло в Ростовской области растянулось на начало сентября. Старенькая «Лада» мамы гудела, сопротивляясь на скорости потокам воздуха. В салоне играла музыка, но из-за врывающегося через открытое окно ветра было невозможно разобрать слов песни. Непослушные пряди волос били по лицу и плечам. Сколько ни пыталась заправить за ухо – бесполезно. Все резинки, как назло, убрала в чемодан. Вот же дура! Знала ведь, что до аэропорта путь неблизкий, а на улице стоит такая жара.

Сегодня я «возвращаюсь к истокам», если можно так сказать. Железная птица за считаные часы отнесет меня в Новосибирск, и после непродолжительной тряски в поезде я окажусь в месте, где родилась семнадцать лет назад. Ксертонь – непримечательный городок, где дожди идут чаще, чем в других регионах России, а если верить Интернету, то солнечных дней здесь и вовсе меньше месяца в год. Окруженный кольцом из холмов и лесных чащ, он существовал самобытно. Из мнимой изоляции, лишенной ощутимого тепла и света, мама сбежала, не сойдясь в планах на будущее с моим биологическим отцом, когда мне не исполнилось и года. Большую часть времени я росла в Ростове вместе с Марией, так и не приучившись называть родителей «мама» и «папа»: Костю я видела слишком мало, чтобы привыкнуть без многочисленных напоминаний произносить вслух «папа», а Мария радовалась сложившейся в семье традиции: когда она стояла рядом со мной, ее принимали за старшую сестру или подругу.

В Ксертонь я возвращалась каждое лето, проводя по целому месяцу у бабушки по отцовской линии, но в четырнадцать лет наконец заявила, что с меня хватит сажания картошки на даче, где в округе ни одного сверстника. Костя легко сдался и потому планировал последние три года совместный отпуск ближе к осени: в Турции или еще где потеплее. В этом году мы никуда не ехали, ведь на носу был выпускной класс и приходилось думать о запасном плане на случай, если не дотяну по баллам до места на бюджете. План «Б» обещал влететь в копеечку, и именно из-за него я и отправлялась в добровольную ссылку.

Не буду скрывать, решение далось нелегко, пусть и выписанные на листок в колонку плюсы учебы в Ксертони значительно перевешивали минусы: передо мной гостеприимно раскрыла двери одна из лучших гимназий в Сибири, а если повезет, то и государственный институт.

По дороге в аэропорт ужас накатывал волнами, мерзким шепотом твердя, что новенькую едва ли легко встретят. Чем больше в гимназии учеников, тем меньше шансов на бюджетное место в институте. Несмотря на статус закрытой школы, учились здесь не только дети нефтяников из ближайших городов, но и стипендиаты, что блистали умом на олимпиадах по всей стране. Конкуренция такая, что не соскучишься. И вот я, настоящая белая ворона, которая и в общеобразовательной-то ростовской школе не смогла найти друзей, отправлялась в логово к голодным волкам. Казалось, даже сидя в машине в другом городе, я чувствовала, как жжется между бровями ярко-алая мишень. Дула ксертоньских задир уже взведены и нацелены прямо мне в лоб.

Если терпеть насмешки и уворачиваться от издевательств я отчасти привыкла, то отношения с самим городом меня заочно пугали. Страшнее было не столько то, что Ксертонь могла отвергнуть, не дав и единого шанса, сколько возможное сходство с Марией: вдруг и из меня родное место вытянет последние светлые части, удушая одну мечту за другой? Было страшно, но риск стоил того, чтобы хотя бы попытаться.

Ростов-на-Дону с каждым пройденным автомобилем километром оставался позади. Город, где прошло мое детство, казался прекрасным местом, где дороги, за редким исключением, были ровными, а солнце приятно ласкало кожу. Жизнь кипела в Ростове круглосуточно, в то время как в Ксертони, насколько я помнила, все закрывалось хорошо если не раньше шести вечера.

– Ася. – Мама осторожно потянула меня за край рукава кардигана, когда приветливая женщина на стойке регистрации отдала посадочный талон. – Тебе не обязательно уезжать.

Я заглянула в почти идеальную копию собственных глаз. Единственное отличие – мамины были подчеркнуты паутиной тонких морщин в уголках от частых улыбок. Первое, что я всегда вспоминаю, думая о Марии, – это ее задорный звонкий смех. Я была точной копией женщины с темно-карими глазами и каштанового цвета волосами, вот только ее жизнелюбие и легкомыслие не передались мне вместе с генами.

Во взгляде матери легко улавливалась невысказанная мольба, от которой внутри у меня все сжималось. Казалось, она волновалась куда больше, чем я сама, и от этого внутри становилось только хуже. Хотелось остаться здесь, в безопасной зоне, где каждый поворот давно осмотрен вдоль и поперек, а ноги знают все каверзные камешки, которые так и норовят застрять в подошве. Излюбленные места давно выбраны, а школьные злодеи приручены. Во всяком случае, до той степени, когда тебя в классе давно никто не задевает, если не лезешь на рожон. Мысль о новой школе внушала надежду на перемены, если не по среднему баллу в аттестате, то хотя бы по большему числу приятных людей вокруг. Вдруг никакой конкуренции и нет в стенах гимназии, а я лишь из страха себе надумываю? Могу я хотя бы выпускной класс провести, не отсиживаясь тихо на задней парте, а, как нормальные ученики, строить планы на будущее, общаться и, быть может, даже влюбиться?

Мария знала обо всех моих проблемах, но едва ли могла что-то сделать. Одно время мы с мамой думали о том, чтобы мне перевестись в гимназию получше, но тратить с утра лишний час на дорогу казалось невозможным.

Мама всегда была нежной, ранимой женщиной, которая сама нуждалась в присмотре. Из нас двоих я всегда ощущала себя старше. Даже сейчас личные переживания меркли, стоило подумать, как Мария будет обходиться без меня, если в Ксертони все пойдет по плану: старшие классы, за ними бакалавриат и магистратура в Ксертоньском государственном, работа – при таком раскладе скорым возвращением и не пахло.

Головой я понимала, что груз опеки осторожно снял с моего плеча новый муж мамы, и настало время мне строить будущее. Теперь Сашке следить, чтобы коммуналка была оплачена вовремя, в холодильнике к ужину нашлась еда, а в баке автомобиля – бензин. Но мудрое сердце будто предчувствовало беду, хотя, возможно, я просто цеплялась перед лицом неизвестности за самый удобный уступ, лишь бы не нырнуть с головой в холодные воды.

– Все нормально, мам. Нельзя же подать документы в университет, который я в жизни не видела. Это на сайте он классный и навороченный, а как дело обстоит в реальности, пока не приедешь, толком не узнаешь. Вдруг у него не общежитие, а избушка на курьих ножках? – От упоминания излюбленного фольклорного строения губы мамы растянулись в тонкой улыбке. – Так будет лучше для всех. Тем более я правда хочу пожить в Ксертони. В конце концов, я там родилась. Да и Костя порадуется. Будет время и программу подтянуть в местной гимназии, поспрашивать о факультетах в вузе. Понять, что к чему.

Последнее время я только и искала предлог, чтобы отказаться от переезда. Неизвестность пугала, как и жизнь в городе, в котором мне не было места. Только мысль о возможностях ксертоньской гимназии успокаивала. Даже если институт не оправдает ожиданий, определенный бонус от аттестата в прогрессивной старшей школе, за места по стипендии в которой бились чуть ли не до первой крови, казался стоящим времени и сил. Я цеплялась за эту мысль так отчаянно и часто, что почти научилась укрощать страх.

– Передавай привет Косте.

– Конечно, мама.

– Мария, – поправила она, как делала всегда, стоило нам вместе выйти в люди.

Даже спустя семнадцать лет моя мать настаивала на том, чтобы я звала ее по имени. Когда-то давно Мария так будто старалась казаться моложе, боясь остаться одна с ребенком на руках, но даже сейчас, когда в жизни матери появился Сашка, она продолжала меня поправлять.

Я раскрыла объятия, и мама тут же в них погрузилась. От нее пахло земляничной жвачкой, летом и корицей. Запахами, которые всегда напоминали мне о доме.

– На новогодних праздниках увидимся, – уверяла она. – Но если почувствуешь, что программа слишком тяжела или с одноклассниками не уживешься, возвращайся. Полно времени окончить школу где-нибудь еще. Мы справимся. На бюджет куда-нибудь пусть попроще, да поступим.

Из мамы никудышная лгунья. В ее широко распахнутых глазах легко читались эмоции: я рисковала, переводясь в другую школу в начале одиннадцатого класса. Это билет в один конец. Либо получится, либо плакало мое счастливое будущее. Ни один директор в здравом уме не примет ученика посреди полугодия. Да и новый муж мамы наверняка уже начал обдумывать, во что переделать мою комнату: в тренажерный зал или игровую с консолью и большим плазменным телевизором?

Еще минуту я стояла с мамой, держась за руки, пока по громкоговорителю не объявили открытие гейта. В последний раз мама с чувством обняла меня, и я отправилась на посадку, чувствуя, что она провожает меня взглядом до дверей.

* * *

Четыре часа перелета из Ростова-на-Дону до Новосибирска, еще два на пригородном поезде до станции Большая Торана. Ни перелет, ни тряска в поезде не беспокоили меня так сильно, как перспектива провести час наедине в машине с Костей. Предметом наших извечных споров было то, что я почти никогда не называла его папой. В отличие от матери, он никогда не пытался откреститься от положенного звания, но, признаться честно, мешало мне другое – слишком мало и непостоянно Костя был в моей жизни.

Первые годы после бегства Мария не позволяла мне видеться с отцом. Она растила меня вместе с бабушкой, перебиваясь на двух работах, пока однажды на пороге все-таки не объявился Костя. До сих пор не понимаю, как ему удалось тогда нас разыскать в чужом городе. Мария думала, что все дело в связях: хороший полицейский ими быстро обрастает, а со стремительным развитием карьеры Кости знакомые множились, как пирожки из бабкиной печки. В тот день мама с папой несколько часов проговорили на кухне, шепчась за закрытой дверью. Пару раз я на цыпочках прокрадывалась по коридору подслушать, но едва мне удавалось прикоснуться ухом к двери, как откуда ни возьмись появлялась бабушка. Словно провинившегося котенка, она отгоняла маленькую меня от двери, и вскоре я оставила тщетные попытки, вернувшись к просмотру «Тома и Джерри».

Когда родители появились в гостиной, лица их были серьезны. Мама и папа расселись на диване по обе стороны от меня. Мы много говорили в тот день, но я едва ли запомнила конкретные слова. Наиболее ярко в памяти запечатлелся момент, когда Костя, не находя подходящих фраз, пытался на пальцах объяснить, что он – мой отец, избегая не по возрасту интересующей меня темы «откуда берутся дети». С тех пор я и начала проводить в Ксертони несколько недель в год, чтобы получше узнать Костю.

Прокручивая это воспоминание в голове, я мысленно повторяла про себя непривычное обращение «папа». Пробовала каждую букву, стараясь в подходящий момент поздороваться с Костей и как ни в чем не бывало выпалить дежурную фразу, надеясь сделать ему приятно. В конце концов, нам предстояло жить бок о бок как минимум до новогодних каникул, и важно было начать с позитивной ноты: чем меньше поводов для разногласий, тем лучше.

Однако планы, насколько бы продуманными они ни были, редко срабатывают так, как мы бы того хотели. Когда поезд остановился на моей станции, перрон оказался ниже, чем я ожидала. Схватившись обеими руками за чемодан, я попыталась его приподнять и охнула от тяжести. Завалившись на бок, еле удержала равновесие, но спиной быстро нашла опору в виде ближайшей стены. Позади неожиданно скопилась толпа недовольных людей. Одни цокали языками, другие недовольно вздыхали, но никто не спешил помочь. Зеваки стояли и смотрели на мои отчаянные попытки спустить неподъемный для хрупкой девушки чемодан с милой фиолетовой лентой, завязанной бантом на ручке. Бессилие раздражало, уходящее время – еще больше. Некоторые незнакомцы оказались настолько нетерпеливы, что с силой протискивались на выход к двери, оставляя беспомощное создание позади, спеша дальше по своим делам. Я понятия не имела, через сколько минут вновь закроются двери и поезд отправится дальше. Пробовала обхватить свой багаж и так и эдак, но упрямый чемодан казался таким же неповоротливым, как и его обладательница. Непослушные пряди упали на лицо, закрывая обзор. От усилий лоб покрылся потом. Хотелось пнуть чертов чемодан и смотреть, как он полетит плашмя вниз. Я была уже готова отправить неподъемную ношу в полет, как послышался знакомый голос:

– Ася! Ася, брось! Я спущу.

Я разогнулась и увидела отца.

– Спасибо, Костя.

С момента нашей последней встречи он почти не изменился. Черная кожаная куртка подчеркивала широкие плечи, а белая водолазка облегала подтянутый торс. Неизменные, черные как смоль усы красовались ровной полоской над верхней губой. Сильный и проворный, отец легким движением спустил багаж на платформу, а затем подал мне руку. Я осторожно вложила ладонь, принимая помощь. Позади раздался смешок, от которого лицо обдало жаром. Костя выглядел достаточно молодо, несмотря на пробившуюся в висках седину. Довольно часто нас принимали за парочку влюбленных, а не за отца и дочь. Повезло мне с генофондом, ничего не скажешь. Я ненавидела косые взгляды, которыми нас одаривали на улице. Ужасно стыдилась. Поскорей бы мы доехали до Ксертони, где каждый прохожий знал отца в лицо и не думал чего-то не того.

Во всей этой ситуации Костя проявил исключительное благородство: не только широко улыбнулся ожидающим людям, а даже помог им спустить сумки, в то время как я, наверняка залившись краской, стояла рядом, изучая взглядом неровности асфальта. Отец был таким во всем.

Когда я решила обсудить с отцом перевод в ксертоньскую гимназию, он, вопреки моим ожиданиям, очень обрадовался и предложил перебраться к нему на время обучения. Мне было трудно представить, что мужчина, столько лет носивший звание холостяка, будет готов принять дочь на неизвестно какой срок, ведь если со школой все пройдет хорошо, то впереди около шести лет в местном институте. Костя же, наоборот, принялся охотно хлопотать с документами и даже, насколько я знаю, ходить по старым знакомым, лишь бы достать для дочери место.

Ничто в Ксертони меня не интересовало больше, чем местный институт. Разнообразие факультетов и, судя по отзывам, неплохих учебных программ вселяло надежду. Я много и прилежно училась в школе, да и не имела никогда проблем с учителями. Проще говоря, характеристика по выпуску должна быть превосходной, как и аттестат. Не золотая медаль, но без троек. Оставалось только наконец решить: кем же я захочу быть?

Эта задача казалась мне непосильной. Вот как в семнадцать лет можно точно знать, на кого отучиться, чтобы работать по специальности всю оставшуюся жизнь? Я восхищалась бывшими одноклассницами, что остались в обжигающе жарком Ростове. Уж они-то знали, чего хотели от жизни. Некоторые были твердо намерены отучиться на врачей, другие на юристов, считая, что это будет всегда востребовано. Мне же предстояло определиться до февраля – крайнего срока выбора предметов для сдачи ЕГЭ.

По дороге к дому Костя неумело пытался меня разговорить, чтобы в машине не висела неловкая тишина. Мы оба не были болтливы, к тому же понятия не имели, о чем друг с другом разговаривать. В отпуске тему для беседы найти несложно, когда вокруг тебя в новой стране всегда что-нибудь эдакое происходит, а вот посреди монотонного скопления машин в пробке – это задача со звездочкой.

– И все-таки снова в Ксертонь, да? Я всегда думал, что тебе, как и Марии, здесь не очень-то нравится.

– Так и есть. – Я пожала плечами и продолжала смотреть в окно на проносящийся мимо лесной пейзаж. – В Ростове нет стольких бюджетных мест на интересные программы, как здесь. Я подумала, почему бы не попытать удачу и хотя бы немного не облегчить вам с Марией жизнь. Если недоберу баллы в этом году, то хотя бы платное отделение будет не так сильно бить по кошельку. Можно попробовать дать городу еще один шанс.

– А еще можно попробовать звать меня «папа». – В тоне его голоса улавливалась легкая насмешка.

Костя так часто поправлял меня, что сомнений, насколько сильно его задевала эта тема, не оставалось, однако поделать с собой я ничего не могла.

– Можно и попробовать, – только и выдавила в ответ, не разделяя его веселья.

– Что-что? Не расслышал? Здесь, кажется, чего-то не хватает?

– Можно и попробовать, па-па, – сказала я, выделив по слогам последнее слово.

Отец радостно засмеялся и ободряюще похлопал меня по плечу, как бы говоря «все у нас с тобой будет нормально», но я не была настолько же уверена.

Грустное осознание, что вся привычная жизнь осталась там, в Ростове, нахлынуло на меня со слезами. Хотелось помолчать и просто позволить себе это чувство. К счастью, по радио заиграла любимая песня отца. Кажется, это была группа Iowa. Подпевая, Костя прибавил громкость. Я невольно прониклась к ритму песни, в такт притопывая ногой. Оставшуюся дорогу мы ехали молча, а музыка кое-как помогла совладать с настроением. К концу дороги я подпевала вместе с отцом задорную песню «Улыбайся», начиная думать, что, возможно, Костя прав – все у нас будет нормально.

Почти через час мы проехали дорожную табличку с надписью «Ксертонь», и вот уже на третьем повороте после въезда в город машина свернула в наш поселок городского типа – Буград. Не глядя, Костя петлял по дворам, где едва ли могли разъехаться встречные машины из-за припаркованных и тут и там авто соседей. Вскоре мы пробрались по серому лабиринту к заветному длинному дому, что местные прозвали «Ель» из-за пятнистой окраски фасада из всех оттенков зеленого цвета. Трехэтажный дом растянулся на три подъезда, в одном из которых и находилась квартира Кости.

Выйдя из машины, я пошла к багажнику за чемоданом, но стоило за ним потянуться, как послышалось бормотание Кости, строго-настрого запрещающего поднимать «такую тяжесть». Не имея ничего против, я направилась к подъезду и на мгновение застыла у входа, вспоминая код. С третьей попытки дверь поддалась. К счастью, Костя был слишком увлечен возней с багажом, чтобы стать свидетелем моего позора – ну как можно было забыть код от родного дома?

Что меня всегда удивляло в квартире отца, так это ее опрятность. Четырехкомнатная квартира с просторным залом не вписывалась в мое представление о холостяцкой жизни. Она больше подходила большому шумному семейству, что способно наполнить окружающее пространство звонким смехом и суетой домашних по выходным. Наверное, когда отец оформлял ипотеку, он планировал для Черны́х большую семью, вот только у судьбы оказались другие планы.

Насколько я знала, после мамы у Кости не было серьезных отношений. Во всяком случае, отец ни с кем меня не знакомил, да и в доме никогда не наблюдалось неопознанных женских вещей. Признаюсь, первое, что я сделала, переступив порог, – бегло скользнула взглядом по коридору в надежде найти хотя бы отдаленный намек на присутствие женщины, но тщетно.

Квартира Кости была светлой и практичной. Зал отделялся от кухни высокой барной стойкой, где всегда царил порядок, обманчиво намекая на присутствие суетливой хозяйки в доме, но на деле здесь просто очень редко готовили. О том, что владельцем дома был Костя, говорил лишь уставленный фотографиями стеллаж. В рамках красовались кадры из наших совместных путешествий, а также памятные трофеи об удачной рыбалке.

Отец много времени проводил на реке. Он рассказывал, что Обь полна рыбы и только ленивый может уехать оттуда с пустыми руками. Я ленивой не была, однако во время немногочисленных попыток отца привить мне любовь к фамильному хобби ведерко оставалось предательски пустым. Такой вид спорта, как рыбалка, был мне чужд.

Впрочем, как и любой другой, требующий ловкости и координации, ведь от природы мне не досталось ни того ни другого. Этот факт подчеркивали бесконечные сдачи нормативов на уроках физкультуры. Какое-то время учитель не оставлял надежд, что рано или поздно у непутевой школьницы все получится, но и он вскоре сдался. На смену нормативам в мою жизнь пришли бесконечные доклады о видах спорта или итогах прошедших олимпиад, которые позволяли иметь в аттестате натянутую четверку – и на том спасибо. Куда больше мне нравилось по несколько часов подряд сидеть с книгой в руках, вдыхая неповторимый аромат тонких страниц, присущий лишь бумажным изданиям. Говорят, вся магия запаха кроется в чернилах.

Я могла окунуться в новую историю с головой, игнорируя все на свете, жадно проглатывая слова, что будоражили порой не только воображение, но и сердце. Чем дольше я увлекалась чтением, тем больше хотела связать жизнь с литературой, но стоило об этом заговорить, как родители хором принимались отговаривать. Интересно, что опасения Кости всегда сводились к деньгам, в то время как мама считала мое увлечение в целом недостойным высшего образования. Говорила, что это скорее хобби, чем профессия. Слышали бы Марию писатели, для которых она рисует иллюстрации, вот бы удивились!

Дальняя комната в квартире запиралась на ключ и отводилась мне в редкие летние визиты. Даже когда я сгоряча зареклась возвращаться в Ксертонь, Костя не стал обустраивать помещение под другие нужды. Это казалось мне одновременно милым и довольно грустным. В сердце отца всегда оставалась надежда.

Отпирая дверь, он протянул мне ключ и пропустил вперед, бегло рассказывая:

– Я обновил обои на стенах к твоему приезду и установил антимоскитную сетку. На дворе, конечно, шестое сентября, но здесь тебе не Ростов, не обманывайся: если захочешь проветрить, лучше не включай свет – налетит столько мошкары, не избавишься. – Костя поморщился. – Мелкокрылые летнебукашки куда угодно протиснутся.

Завуалированное ругательство Кости было забавным, но я улыбнулась, вежливо сдержав смех. Я окинула комнату взглядом, и создалось впечатление, будто я никогда ее не покидала. Свежие сиреневого цвета обои с изображением мелких соцветий лаванды напоминали мне предыдущие, что давно выцвели в пастельный оттенок. В остальном все было по-старому: на окне висел неизменный полупрозрачный тюль с витиеватым кружевом, а на подоконнике стояли знакомые кактусы – единственные растения, что я не способна убить.

Над рабочим столом возвышалась полка с любимыми детскими книгами: виднелись потертые корешки томов «Хроник Нарнии», «Артемиса Фаула» и «Алисы в Стране чудес». Даже сейчас я нежно любила воспоминания об этих историях. Когда мне было восемь, ночи проходили под одеялом с книгой. Вооружившись фонариком, я, точно вор, боялась быть пойманной за руку, осторожно выписывала иероглифы и искала к ним расшифровки внутри томов Йона Колфера, пытаясь узнать, о чем же говорилось в тайном послании к «Коду вечности».

Костя ретировался, позволив мне немного передохнуть с дороги и разобрать вещи. Я была за это благодарна и немедленно приступила к распаковке чемодана, чтобы и дальше не увязнуть в потоке воспоминаний.

* * *

Едва я закончила раскладывать вещи, как раздался звонок в дверь. В зале послышались тяжелые шаги Кости, и вскоре дом наполнился еще двумя мужскими голосами. Я отчетливо улавливала приветливые интонации и звонкий смех, но едва разбирала слова. Взяв в руки телефон, я открыла браузер, сверила расписание спортивных программ и посмотрела на время.

«Ну конечно – матч Премьер-лиги», – с горечью подумала я, понимая, что ради меня Костя вряд ли стал менять привычный распорядок. Помимо рыбалки и лихой езды, отец любил футбол, а потому часто приглашал друзей и коллег вместе посмотреть очередной матч. Не зря же он купил целый домашний кинотеатр?

– Ася, у нас гости! Выходи поздороваться, – крикнул Костя, и я быстро поправила волосы, используя вместо зеркала выключенный экран телефона.

Скользнув за дверь, я быстро прошла через коридор в зал и увидела крупного мужчину в инвалидном кресле. Аккуратно подстриженные смолянистого цвета волосы открывали добродушное лицо мужчины, чьи глаза превратились в две тонкие щелочки от искренней улыбки. На госте красовалась белая футболка с изображением волка – символа тамбовской команды. Клетчатая рубашка, в тон ореховых глаз с изумрудными прожилками, была свободно наброшена на плечи. Лицо старого знакомца носило отпечаток времени в виде хитрого узора морщин. Наиболее глубокими из них были те, что тянулись из уголков глаз:

– Ася! – Мужчина развел в сторону руки, приглашая в объятия.

– Здравствуйте, дядя Дима. – Я наклонилась и на мгновение сердечно обняла его, радуясь, что дядя все так же жизнерадостен. – Как ваши дела?

– Все еще танцую. – Дмитрий игриво подмигнул и коротко осмотрел меня с головы до ног. – И когда ты успела так вырасти? Еще вчера копалась в песочнице во дворе, а уже вот – взрослая девушка.

Костя, убирающий в этот момент подушки с дивана, услышав последнюю фразу, отбросил недовольный комментарий:

– И ничего не взрослая! Вот институт окончит, тогда поговорим.

– А вот твой старик не меняется.

Я рассмеялась вместе с дядей, понимая, насколько Дмитрий прав. Отец бухтел под нос что-то нечленораздельное, пытаясь оправдаться, когда из-за спины послышался новый голос:

– Дядь Кость, напитки в холодильник?

– Денис, оставь пару банок на сейчас, а остальное убирай.

«Денис?» – имя показалось знакомым, и я обернулась. В доме дяди Димы всегда было много детей. Слишком много времени прошло, чтобы вспомнить, как выглядел сын дяди. Дмитрий охотно присматривал за дочерями и сыновьями всех знакомых, когда родителей звал долг – настолько любил возиться с малышней. После того как дядя Дима попал в аварию, присматривать за детворой стало некому. На том мое общение со сверстниками в Ксертони и закончилось.

Передо мной оказался хрупкий, чуть загорелый юноша с вздернутым носом и россыпью недозревших прыщей. Юношеский пух пока не преобразился в аккуратную мужскую щетину, а тело парня скрывал просторный балахон на молнии с принтом неизвестной мне рок-группы. Фамильные черты Дроздовых легко прослеживались: волосы у Дениса оказались того же цвета, что и у дяди Димы, но спускались ниже плеч. Челка сбивалась в просаленные пряди, которые при каждом шаге касались кончика носа.

Он не был даже отдаленно похож на героя моих любимых романов. Впрочем, чего еще ждать от современных мальчишек, которым интересны видеоигры да мемы из Интернета?

Я встретилась с Денисом взглядом, и на мгновение мне показалось, что он хотел что-то сказать, но запнулся. Парень рассматривал мое лицо, словно старался изучить до мельчайших деталей. Я почувствовала, как от смущения запылали щеки, и отвела взгляд. Неловкую паузу нарушил дядя:

– Ну что вы стоите, как чужие? Все детство, значит, вместе козни мне строили, а теперь стоят, потупив взгляд.

Костя оказался более чутким и оценил обстановку лучше, а потому похлопал дядю по плечу:

– Да они не помнят друг друга. Смотри, как оба изменились! Это отеческими глазами, они что в памперсах, что в пубертате выглядят одинаково. Ася же еще и постарше Дениса на пару лет. Сколько тебе, напомни?

– Пятнадцать, – парень произнес цифру с такой гордостью, будто за нее полагалась медаль.

– Ага, правильно помню, – кивнул отец и представил нас друг другу: – Ася, это Денис. Вы играли в детстве у дяди Димы на даче. Денис, это моя дочь Ася. В детстве у нее были волосы посветлее и щеки побольше.

За «щеки побольше» я шлепнула отца по ноге кухонным полотенцем, что нашлось на журнальном столике. Это непредусмотрительное движение стало началом настоящей бойни: едва я шлепнула отца, как тот снял с головы фирменную кепку с символикой команды и козырьком щелкнул меня по лбу. В ответ я ухватилась за лежащую на полу диванную подушку и хотела кинуть в Костю, но промахнулась и попала в Дениса. Ответ не заставил себя долго ждать: тот же снаряд полетел прямиком к моей голове. Мы играли, звонко смеясь, словно были детьми, к которым родители приехали в лагерь.

Веселье кончилось, когда дядя посмотрел на настенные часы и охнул:

– Матч! Матч уже начался!

Все мужчины быстро расселись на диване. Включив телевизор, они принялись внимательно следить за игрой. Меня же футбол не интересовал, поэтому я направилась к кухонному островку сделать бутерброды. В холодильнике нашлась докторская колбаса и кусок неопознанного сыра. Сделав по три бутерброда каждому гостю и уничтожив тем самым весь имеющийся в доме хлеб, я подошла с тарелкой к журнальному столику и была встречена радостным улюлюканьем, как охотник, вернувшийся к племени с добычей. Костя подвинулся, освободив место, и я с удовольствием поела в компании и в какой-то момент даже начала смотреть игру, пусть и мало что пони-мала.

Мужчины кричали, называя фамилии игроков и советуя, что те должны сделать в следующий момент. Размахивали руками и выли, когда в ворота их команды забивали гол. Я почти молча наблюдала за Костей, слушая пояснения к игре, но так ничего толком и не поняла. Даже несмотря на это, мне по-настоящему понравился вечер. Когда гости ушли, я позабыла обо всех тревогах и в хорошем настроении легла спать, хотя завтра предстояло то еще испытание – первый день в новой школе.

* * *

Густой туман – вот что я увидела, выглянув с утра в окно. Пасмурное небо нависало над домами, как и в детстве. Я грустно вздохнула, смотря на молочную дымку между домами, и поняла, что к такому виду еще нужно привыкнуть.