Buch lesen: «Проект «ХРОНО». За гранью реальности»

Редактор Яна Кокарева

Художник Евгений https://kwork.ru/user/63evg Яцкин

© Лихобор, 2021

ISBN 978-5-0055-0023-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю этот роман моим друзьям, которые больше, чем просто друзья, и моей дочери, Ярославе.

Предисловие

Профессор истории Гейдельбергского университета, одного из старейших в Европе, Карл Хампе однажды сказал: «Die Geschichte kennt kein Wenn». Его фразу можно перевести на русский как: «История не знает слова если». Впоследствии эту фразу в разговоре с Эмилем Людвигом, писателем из Германии, использовал Иосиф Сталин. Он изменил ее, но смысл оставил прежним. В его интерпретации она звучит как «История не знает сослагательного наклонения». Со временем авторство немецкого историка позабылось, и в авторах расхожей фразы прочно утвердился Секретарь ЦК ВКП (б) Иосиф Джугашвили.

История такова, какова она есть. Изменить ее невозможно. Ее нужно знать. Но знание истории позволяет трактовать ее разным людям по-разному.

30 января 1933 года на фоне кризиса власти и упадка экономики, ставшего итогом результатов Первой мировой войны и мирового экономического кризиса, власть в Германии демократическим путем перешла к Национал-социалистической немецкой рабочей партии во главе с Адольфом Гитлером.

Национал-социалистам удалось оздоровить экономику, побороть безработицу, избавиться от наследия Версальского мирного договора, восстановить такие атрибуты независимого государства, как: армия, авиация, флот. Политика аккумуляции немецкого народа в единое государство с одной руководящей силой и одним лидером позволила объединить Германию с Австрией и Судетской областью, в которой преобладало немецкое большинство. Эта же политика сделала неизбежной Вторую мировую войну. Версальский мир, взваливший вину за Первую мировую войну исключительно на Германию, в сознании немцев был грандиозной несправедливостью. Особенно болезненным для Германии было объявление «вольным городом» под управлением Лиги наций немецкого города-порта Данциг и близлежащих к нему земель. В результате чего образовывался так называемый Данцигский коридор, разрезавший территорию Германии на две части. Восточная Пруссия была отделена им от остальной Германии и могла сообщаться с другими немецкими землями только по Балтийскому морю. Немецкое население нового «Поморского Воеводства» Польши подвергалось дискриминации со стороны польских властей, и многие немцы, потеряв все имущество, были вынуждены репатриироваться в Германию. Все предложения Германии, направленные к Польской республике, о решении спорного вопроса различными методами (создание автомобильной трассы, соединяющей территорию Рейха с Восточной Пруссией по территории Поморского Воеводства и др.) были отвергнуты Польшей. В августе 1939 года правительство Германии предложило организовать в Данцигском коридоре при посредничестве Великобритании плебисцит о судьбе спорных земель. Причем, Польской республике гарантировался в случае возвращении Данцига и окрестностей Германии выход к балтийскому морю и экстерриториальность польского города-порта Гдыня с автомобильным и железнодорожным сообщением с Польшей.

Все предложения были отвергнуты. 1 сентября 1939 года началась германо-польская война, переросшая впоследствии во Вторую мировую войну. 17 сентября 1939 года СССР вступил во Вторую мировую войну на стороне Германии, начав военные действия против Польской Республики, нарушив тем самым Рижский мирный договор 1921 года.

В ночь на 22 июня 1941 года немецкий посол в Москве, Вернер фон дер Шуленберг, явился в Кремль к министру иностранных дел СССР Вячеславу Молотову и вручил ему ноту об объявлении войны, только что полученную по телеграфу из Берлина. Вместе с основным документом Молотов получил от немецкого дипломата три дополнительных доклада – о фактах советских диверсий, враждебной Рейху пропаганде со стороны Москвы, а также – о сосредоточении сил Красной Армии против Германии. Утром того же дня вооруженные силы Германского Рейха и его союзников перешли границу СССР. Началась Немецко-Советская война.

Вторая мировая война продолжалась 2189 дней. Потери всех стран составили более семидесяти миллионов человек, причем более половины потерь пришлись на не комбатантов. Война в Европе завершилась безоговорочной капитуляцией вооруженных сил Германии 8 мая в 22 часа 43 минуты по центрально-европейскому времени. Но фактически боевые действия в Европе продолжались до 15 мая 1945 года. Германия была разделена на четыре зоны оккупации. Впоследствии немецкое государство было разделено на два марионеточных образования – ГДР (Германская демократическая республика, подконтрольная СССР) и ФРГ (Федеративная республика Германия, подконтрольная США и Великобритании), а также город-государство Западный Берлин.

Немецко-Советская война, получившая в СССР известность как «Великая Отечественная война», завершилась 25 января 1955 года изданием Президиумом Верховного Совета СССР указа «О прекращении состояния войны между Советским Союзом и Германией».

В резолюции от 22 ноября 2004 года Генеральная Ассамблея ООН провозгласила Дни памяти и примирения (8 —9 мая), которые посвящены памяти жертв Второй мировой войны.

3 октября 1990 года ГДР и Западный Берлин вошли в состав ФРГ. В настоящее время формально ФРГ имеет статус независимого государства. На территории страны действует принятая в 1949 году конституция ФРГ. В соответствии с Парижскими соглашениями 23 октября 1954 г. правительство ФРГ признавало и обязывалось соблюдать все заключенные ранее западными державами от имени Западной Германии международные договоры и соглашения. США, Великобритания и Франция сохраняли за собой право размещать свои войска на территории ФРГ, использовать территорию ФРГ для военных целей и т. д. С 1955 года, ФРГ вошла в состав Североатлантический альянса (НАТО). В настоящее время территория ФРГ используется для размещения 19 военных баз оккупационных войск (называемых теперь «союзными»). На 2018 г. общая численность иностранных войск на территории Федеративной республики Германии, примерно 40.000 человек, инфраструктура баз, позволяет многократное увеличение иностранных войск за сравнительно короткое время.

20 октября 1943 года в Лондоне из представителей семнадцати государств была создана «Комиссия ООН по военным преступлениям» (UNWCC), начавшая сбор и сопоставление информации о самих военных преступлениях и их участниках. В соответствии с заключенным в Лондоне 8 августа 1945 года между правительствами СССР, США и Великобритании и временным правительством Франции соглашении, организован Международный военный трибунал. Местом нахождения трибунала являлся Берлин, судебный процесс проходил в Нюрнберге. Подробнее о работе Международного военного трибунала, его итогах: http://militera.lib.ru/docs/da/np8/index.html

Такова вкратце история. В Российской Федерации, избирательно трактуются многие факты. Так вступление СССР во Вторую мировую войну 14 сентября 1939 года именуется «Освободительным походом». Напомню, что уничтожение польских военнопленных, осуществленных в СССР в соответствии с постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) от 5 марта 1940 года, до 1990 года, приписывалось Германским властям, и имеет все признаки военного преступления, достойное своего Международного военного трибунала.

В Российской Федерации введена Федеральным законом от 05.05.2014 N 128-ФЗ в Уголовный Кодекс статья 354.1. «Реабилитация нацизма». По данной статье уголовному преследованию подлежит в частности:

отрицание фактов, установленных приговором Международного военного трибунала для суда и наказания главных военных преступников европейских стран оси, одобрение преступлений, установленных указанным приговором, а равно распространение заведомо ложных сведений о деятельности СССР в годы Второй мировой войны, совершенные публично;

распространение выражающих явное неуважение к обществу сведений о днях воинской славы и памятных датах России, связанных с защитой Отечества, а равно осквернение символов воинской славы России, совершенные публично.

Это правовая ДОГМА. Это не обсуждается. Делать этого нельзя.

Но слова немецкого историка и Джугашвили-Сталина о том, что «История не знает сослагательного наклонения» догмой не являются. Наверняка, многие задавали себе вопрос, а что было бы, если… Если бы Александр Македонский не умер в тридцать три года? Как развивалась бы история, если бы Аэций не смог остановить на Каталунских полях армию гуннов и германцев, а Карл Мартелл, проиграл Абд ар-Рахману битву при Пуатье? Что произошло бы, если после отречения брата Михаил Романов принял корону Империи?

К тому же, свобода мысли и слова – это фундаментальная свобода человека, которая предполагает право беспрепятственно формировать, придерживаться или менять свои взгляды и убеждения, право публично выражать свои мысли и мнения, а также право искать, получать и распространять информацию и идеи в любой форме и с помощью любых средств. Свобода мысли и слова признана во всех универсальных и региональных документах по правам человека как фундаментальное право человеческой личности. Я не стану их перечислять. Упомяну лишь, что это право гарантировано мне ст.29 Конституции Российской Федерации.

Вот и решил я ответить себе на вопрос, что если история первой половины ХХ века пошла иным историческим путем. В мире, где не было 27 миллионов погибших советских граждан, не было миллионов убиенных евреев, где мировая война, начавшаяся в сентябре 1939 года, не закончилась в сорок пятом. Прошу не обвинять меня в пропаганде каких-либо идей и в отрицании фактов. Я не принадлежу, к какой-либо партии или политической организации. Моя книга – художественное произведение. События в ней происходят в не существующем мире. Исторические личности в романе действуют иначе, чем это было в реальной истории ХХ века. Я вполне понимаю, что мой взгляд на возможную историю способен вызвать дикую ненависть определенного круга лиц. Ну что же, могу только советовать им, написать СВОЮ книгу, где они вправе будут предложить свое развитие событий. Да их уже написано немало. Книг, в которых «попаданец» научил Сталина и Берию, как победить Гитлера уже в сорок втором году, как оказавшийся в теле одного из Романовых, наш современник, повернул историю России по другому пути. А людям, не принимающим мой взгляд на возможную историю, могу только советовать не читать дальше, если моя история им не по нраву.

Многое, описанное мной, вполне могло происходить в реальности. Детство и юность мои прошли в СССР. Я очень хорошо помню и знаю, как жили в ту пору люди. Это нашло отражение в моем романе. Один из героев – участковый милиционер. Он носит фамилию реально живущего моего товарища по службе. Я начинал службу в милиции тоже при СССР, более десяти лет являлся участковым инспектором милиции, обслуживал семь деревень и поселков. И это будет на страницах книги.

История с партизанским отрядом «товарища Когана» выдумана. Реальные «народные мстители» представляли собой весьма разнородную массу, были среди них и герои, а была и конченая мразь. В датируемом июлем 1943 г. докладе Сталину «О развитии партизанского движения» руководитель Центрального Штаба Партизанского Движения П. Пономаренко упоминает «о перегибах» в отношении к жителям сел и хуторов: «Мародерство, а также отъем пищевых продуктов, необоснованные расстрелы и акты репрессий в отношении населения, непристойное поведение в отношении женщин во время пребывания некоторых отрядов в деревнях, продолжительное в них стационирование, попытки избежать столкновений с противником».

Рассказ старого чекиста Жабина герою романа об отношении к немецкому мирному населению в 1944—1945 годах – также плод воображения автора. Но мое воображение далеко не идет в сравнение с воспоминаниями очевидцев-фронтовиков, даже не упоминая английского историка и писателя Энтони Бивора, которого можно упрекнуть в предвзятости. Писал о зверствах РККА в поэме «Прусские ночи», лауреат Нобелевской премии Александр Солженицин. Писал о тех событиях драматург Захар Аграненко в своем дневнике, который он вел во время войны в Восточной Пруссии.

Страшно читать о происходившем в книге «Война все спишет. Воспоминания офицера-связиста 31 армии. 1941—1945» Леонида Рабичева.

Из песни слов не выкинуть. Что было, то было.

Генерал Кожевников и полковник Дубровин, противостоящие герою, вовсе не выставлены мною злодеями. У них своя жизнь, в которой есть место и любви, и ненависти. Они плоть от плоти системы, их породившей. Это чекисты времен конца «периода застоя». Уже не верящие в коммунизм и декларируемые СССР идеалы, но продолжающие по инерции выполнять свою работу. Ни один из них не станет предателем, как генерал Олег Калугин. Но их путь – дорога в никуда.

С уважением, Лихобор – Михаил Зверев.

Том первый Часть первая

Сны, которые в тебя не помещаются, становятся кусками жизни.

Глава 1. Лето 1979 года

Лето 1979 года было жаркое, столь же жаркое, насколько холодной были зимы предыдущих годов, когда в школах средней полосы России отменяли занятия, и падали, замерзая на лету, птицы. Дождей не было уже давно. Изнуряющая жара изводила все живое. Виды на хороший урожай, так радовавшие колхозников по весне и в начале лета, становились все призрачней. Василий Андреевич Лопатин, коего сельчане сроду звали не иначе как просто Андреич, не торопясь, ехал на своем Орлике по заросшему лесному проселку с пасеки в Чернево.

Лопатин уже неделю все никак не мог собраться в село, где расположилось правление колхоза «Борец». Дел на пасеке было не в проворот. Да и свое хозяйство у овдовевшего два года назад Андреича, отнимало все оставшееся после пчел время, хотя и сократилось после смерти жены Веры до коня, десятка кур, горластого драчливого петуха, собаки с котом и двух коз. Это раньше: две коровы и пять коз паслись с весны до осени на заросшем разнотравьем лугу в окружении смоленских лесов. А рядом – пасека, над которой до заката гудели трудолюбивые пчелы. Коровы давали изрядно молока, а взятые на откорм бычки к осени хорошо набирали в весе. Почти три десятка кур исправно неслись. Два раза в неделю Андреич ездил на колхозный рынок в райцентр, сдавал знакомым перекупщикам из местных молоко, творог, масло да яйца. Жили хорошо, не гневя бога. Да и много ли им надо было, двоим. Сын Николай ушел служить. Дочка, отучившись десятилетку, поступила в Смоленске в мединститут и жила там в общежитии, бывая в родном доме не часто, наездами. Это тогда.

Сейчас Василий, некогда крепкий пятидесятилетний мужик, сильно сдал. Гибель сына, подкосившая мать, – а через год, сведшая ее в могилу, – сделала его бирюком. И только любимая дочка Машенька была якорем, державшем Лопатина на этом свете. Никогда ранее не злоупотреблявший Андреич после всех свалившихся невзгод, запил. Водку с портвейном и бормотуху, составлявшие основу ассортимента черневского сельпо, он не признавал. Дома, на пасеке, был у него отменный самогонный аппарат, объект нескончаемых личных рационализаторских внедрений, дававший столь отменный напиток, что не стыдно было и председателя «Борца», Степку Бойцова, давнего приятеля Андреича, угостить.

Спиртное из Москвы или Смоленска в магазине бывало редко. А продукция районного спирт завода, поставлявшего в сельпо водку, оставляла желать лучшего. Лопатинский самогон, по словам Черневских мужиков, «делал в лепеху». Само собой, чего на пасеке всегда было в избытке, так это меда. Мед во всех его разновидностях и был основным ингредиентом лопатинских напитков, которые, возможно, живи он не в Советском Союзе, а на загнивающем Западе, сделали бы ему имя и состояние. Пчелы, как известно, не терпящие даже легкого запаха алкоголя, к Василию относились снисходительно. Наверное, потому что он настолько с ними сжился и пропах медом, что никакой самогон помехой не был. Да и как тут не сжиться с пчелами, если и пасека эта и дом, срубленный из кряжистых больших бревен в молодые годы его отцом, всегда принадлежали его семье. Пасека располагалась посреди больших лесов в Руднянском районе, почти на границе с Белоруссией, как язык, вдаваясь в чащобу. Слева, метрах в восьмистах, начиналась лесная речушка. Она дальше уходила в большое болото, которое в народе звали кто Чертовым, а кто – Ведьминым. И были на то свои причины. Они же в народной молве были и основой сказок, столь любимым всеми Лопатиными в далеком детстве. Еще в старые царские времена лопатинский мед ценился на Смоленской ярмарке выше всех прочих. А потом, уже когда Николашку с семьей поставили к стенке и на смену военному коммунизму пришел новый экономический порядок, а за ним и коллективизация, пасеку у Лопатинской семьи отобрали вместе с тремя добрыми лошадьми и четырьмя коровами.

Хорошо еще раскулаченных мироедов не порешили и не сослали за Урал. Так что грех было жаловаться, времена были такие… Но никто не мог управиться с пасекой, кого бы ни назначили. Пчелы устраивали сущие забастовки, а то и открыто объявляли трудовому крестьянству войну, безжалостно жаля пришлых пчеловодов. Не будь они пчелами, ей богу, ответили бы за контрреволюционную деятельность и саботаж! После двух лет мытарств колхозный люд понял, что без прежних хозяев пасеке конец. А медку-то хотелось. И Лопатины вновь вернулись в свой дом и на пасеку. Правда, уже как колхозные пасечники, сдавая весь выжатый по осени мед по заготовкам. Благо было одно: пасека располагалась в лесу, в двух с половиной часах езды по проселкам до Чернево, начальство беспокоило бывших кулаков и мироедов по минимуму.

Между Чернево и Лопатинской пасекой, в полутора часах конного хода, притаилась в лесах маленькая деревушка на две дюжины домов – Овражки. Как сожгли ее немцы в последнюю войну, так с той поры никто там и не отстроился. Пожарища за тридцать с лишним лет заросли. Только кое-где посреди почти скрывшего их подроста торчали пообвалившиеся печные трубы, и лишь опытный глаз мог опознать зарастающие пустыри.

Андреич, покачивался в седле, отпустив поводья. Орлик сам знал дорогу, шел ровно, а пускать его рысью по убитому проселку, да еще в такую духоту, – себе и коню дороже. Да и куда торопиться, раз уж выбрался в село, все равно день потерян. Одно Лопатина мучило, не взял с собой флягу с водой. По жаре весь взмок, вчерашняя дегустация очередной порции фирменной медовухи сейчас аукалась тяжелой головой. Примерно через час у погорелых Овражков появится родник, но это ж через час… Не в удовольствие были птичьи голоса и шелест листьев, так радовавшие жизнелюбивого Ваську Лопатина еще несколько лет назад. Сзади, в седельной сумке, лежали две бутылки отличного самогона, которые он вез другу Степке, для других сельчан – уважаемому председателю, Степану Ивановичу. Знались с детства, оба малолетками в военные годы партизанили в этих лесах. Работали связными: таскали партизанам в лес еду и самогон, до которого последние были весьма не дураки. Добывали как могли информацию.

– Хрен тебе! Одной обойдешься, – буркнул Андреич, доставая из сумки бутыль. Вытащил крепкими еще зубами пробку и, запрокинув голову, сделал большой глоток. Жажда не утихла, но голова гудеть перестала. Так, прикладываясь время от времени к бутыли, и доехал до погорелища. Половины бутыли как не бывало. Лопатин спешился и нетвердо ступая, ведя коня, пошел к роднику. Напился горстями, попоил в волю коня и, закинув за шею руки, потянулся… В какой раз пообещал себе завезти на родник какой-то ковшик или плошку. Глянул на солнце, стоявшее над опушкой, – до полудня еще часа полтора. «Как раз успею до обеда». Осмотревшись, Лопатин поправил на голове вылинявшую брезентовую кепку и на несколько мгновений замер, не мигая взирал на торчащие из земли почерневшие верхушки кирпичных труб.

Деревенька Овражки пополнила список многих сожженных фашистами деревень, но Андреич, с детства знавший, как все было на самом деле, относился к этому случаю особенно. Все происходило, если и не у него непосредственно на глазах, то, по крайней мере, рядом. Как и почему это случилось, знали многие селяне, что постарше, но предпочитали не вспоминать.

В Овражках, лесной деревушке о которой немцы и не подозревали, была база партизанского отряда товарища Когана. Отряд был маленьким, человек тридцать. Состоял из районных комсомольцев, активистов и окруженцев. Формально его возглавлял не Коган, бывший там комиссаром, а офицер из окруженцев – Максимов. Максимов, служивший в РККА на непыльной должности начальника складов вещевого имущества, не имел никакого боевого опыта, и, когда попал в окружение, не особо горел желанием пробираться к своим. Выйдя из лесов почти без оружия и боеприпасов с десятком солдат в Овражки, он решил переждать, посмотреть, что будет дальше. Основную роль в этом решении сыграл страх и предчувствие больших грядущих проблем. Живое воображение Максимова красочно описывало, как тяжелая рука особиста ложится ему на плечо. От немецких мотоциклистов-разведчиков, показавшихся на дороге, он и его бойцы сбежали так быстро, что не успели сжечь, согласно порученному приказу, вверенные им склады. Десятки тонн военного имущества, зимнего и летнего обмундирования, обуви и иной амуниции достались фашистам целехонькими. НКВД в то время и за много меньшие грехи ставило к стенке.

И все бы ничего, но недели через две в те же Овражки выбрались пара дюжин районых партактивистов и комсомольцев во главе с Лазарем Коганом, местным комсомольским вожаком. Эти были идейные и просто так отсиживаться не хотели. По крайней мере по первости. Окруженцы, чтобы не вызывать лишних вопросов, присоединились к местным партийцам. И формально Максимов как офицер РККА стал командиром, а товарищ Коган комиссаром партизанского отряда. Но, в отличии от инфантильного краскома, товарищ Коган был настоящим шилом в заднице и сразу занял в отряде место вожака. Железных дорог, как и шоссейных, которые партизаны могли бы заминировать в округе не было, как и немецких гарнизонов в окрестных деревнях. Они не представляли для оккупантов никакой ценности.

Первая и единственная попытка перенести пожар народной войны за пределы Чернево и окрестностей – атака на немецкий патруль на дороге в Шемячи – закончилась для партизан плачевно. У немцев потерь не было, а у партизан двое было убито, а одного солдата-окруженца, узбека Самидова, плохо понимавшего и говорившего по-русски, взяли в плен. Попытка допросить его кончилась для немцев крахом. Переводчик, понимавший по-русски, не многим лучше, чем Самидов, не мог ничего понять из истеричного бормотания пленника, перемежающегося слезами. Самидов без проволочек был повешен на рыночной площади в райцентре, словно бандит и разбойник. Теперь его фамилия выбита на бронзовой доске памятника Героям, павшим в Великой Отечественной войне, в райцентре, напротив райкома партии.

После столь неудачного начала партизанской войны, отряд товарища Когана не высовывался за пределы Чернева и окрестных лесных деревень и, по словам своего вождя, копил силы для решающего удара. Дисциплина среди партизан, и так не то что бы высокая, упала ниже некуда. Основной деятельностью народных мстителей стали рейды по окрестностям с целью добычи пропитания и выпивки. Местные, привыкшие к тому, что последние десятки лет их обирают то продотряды, то продразверстка, то колхозное начальство, относились к партизанам как к неизбежному злу. Время от времени партизаны задирали подол кому-то из баб, кто помоложе и посимпатичнее, но к этому так же относились как к необходимому в мире злу. Кое-кто из солдаток, да и молодых местных девок и вовсе были не против. Мужиков-то война из сел и деревень повычистила. К тому же, прокормить тридцать дармоедов было намного проще, чем Советскую власть в глобальном масштабе, даже с учетом того, что кое-что приходилось возить в район, немцам. В Чернево и окрестных деревнях жители выбрали старост, как правило, из серьезных хозяйственных мужиков в возрасте и такое самоуправление всех устраивало: и немцев, и партизан. Последним это давало формальное право обложить данью «фашистских прихвостней», и те были не против, лишь бы пореже, партизан видеть. Местные мальчишки из прежних пионеров играли роль гонцов и разведчиков, хотя разведывать ничего не нужно было, ибо все, что выходило за зону ответственности отряда товарища Когана, партизан не интересовало. Мальчишки, по глупости гордясь звучными словами «разведчик» и «связной» чаще всего таскали партизанам сало, яйца, хлеб и деревенский самогон. Среди них был и Васька Лопатин, которому в те годы шел тринадцатый год. Отца в первые же дни войны призвали, и ни слуху, ни духу о нем не было.

Каким-то до сих пор не ясным Лопатину образом удалось партизанам наладить связь с Большой землей, и к лету 1942 года, самолет сбросил им двоих радистов со всем нужным оборудованием. Радисты, парень и девушка, молоденькие комсомольцы, прошедшие ускоренную подготовку, немного не так представляли партизанский быт. Во вторую же ночь девушку-радистку, двое перебравших самогона «народных мстителей» изнасиловали. Она в ужасе от грядущих перспектив, открывшихся в жизни с тремя десятками вечно пьяных и охочих до женского пола мужиков, сбежала. Заливаясь слезами, добралась дурочка-комсомолка до Чернево, где ее пожалели, накормили обогрели сердобольные селяне, а потом отвезли от греха подальше в райцентр, где она и растворилась бесследно. Комиссар вызверился как мог в адрес проспавшихся насильников, вволю наорался, даже пообещал расстрелять, но дальше воплей и матерщины дело не пошло. Перегибать палку в отношении «бойцов» товарищ Коган откровенно побаивался. Напарник сбежавшей радистки выдержал подольше, но и он через неделю навострил лыжи, хотя на его комсомольскую задницу, вроде никто не покушался. Его поймали и поступили как в стародавние времена с кузнецами. Дабы больше не пытался убежать, набили морду и сломали ногу. А радиообмен с Центром происходил исключительно под плотным контролем товарища Когана или кого-то из особо доверенных комиссару партизан.

Так бы и пропартизанили бойцы отряда товарища Когана до самого освобождения Смоленщины Красной Армией, но в декабре 1943 года все изменилось. На дороге недалеко от Чернево сломался немецкий грузовик, перевозивший раненых солдат. Водитель с фельдшером дошли до села и решили временно разместить там двенадцать раненых солдат в Чернево, вняв уверениям старосты о том, что партизан в окрестностях нет. Обещали через два дня приехать и забрать своих. Староста поместил раненых в здании сельской школы. С начала войны уроков практически не было, так как все учителя, кроме старенького, еще земского, учителя математики, ушли с отступающей Краской Армией. Васька вместе с другими ребятами во все глаза смотрел на немцев, которых до этого и видел-то пару раз, когда ездил с матерью на рынок в район. Все почти были лежачие, в бинтах, двое только передвигались сами, да и те были все перевязаны. Уложили раненых немцев на полу на матрацы. С ними остался фельдшер, средних лет бледный немец со смертельно уставшим лицом, и красными от постоянного недосыпа глазами, с ним – молоденькая медсестра, лет двадцати, в серой двубортной шинели Германского Красного Креста. Медсестра в ореоле белокурых вьющихся волос остановилась рядом с ним и, улыбнувшись красивыми ямочками на щеках, погладила его по светлым вихрам со словами: «Du bist so ähnlich mein Bruder!» (Ты так похож на моего братишку!). В этот момент фашистка показалась Ваське настоящим ангелом. Такой он и запомнил ее на всю оставшуюся жизнь, с ямочками на щеках, улыбающуюся.

На беду, именно в этот день у бойцов товарища Когана кончился самогон, и двое партизан пришли в Чернево. Обратно они вернулись уже с новостями. Максимов, как всегда, хотел отговориться необходимостью скопить силы, но комиссара Когана, тревожевшегося об отсутствие результатов, о которых надо бы сообщать на Большую Землю, просто прорвало. Он, собрав партизан, произнес пламенную речь, основой которой был мат и призывы убивать. Слова упали на благодатную почву, алкоголь подогрел пыл, а знание того, что представляет из себя потенциальный противник придало сил. На следующую ночь, весь отряд выступил в Чернево вершить святую месть. Что было дальше Васька узнал через день, когда принес с пасеки мед и яйца в Овражки. Партизаны шумно пили, праздную первую хоть и запоздалую победу. Победа была полная, авторитет товарища Когана в своих глазах и в глазах его бойцов поднялся до небес. Немца-фельдшера застрелили сразу, как только он, защищая своих раненых, встал, раскинув руки перед партизанами. Раненых убивали смачно и с фантазией, не тратя патроны. Разбивая им головы, дробя ребра прикладами винтовок и пиная ногами. Только у одного немецкого унтера оказался пистолет, и он успел прострелить плечо одному из партизан, Кольке Мальцеву, по слухам, отсидевшему до войны пять лет за драку с поножовщиной.

Старосту Прокопыча, старичка-старовера, пытавшегося с наперстным крестом увещевать партизан смилостивиться и прекратить зверство, тоже пристрелили. Порешил его лично товарищ Коган, со словами: «Долго мы тебя терпели фашистский прихвостень! Получи мракобес!» Хуже всего пришлось медсестре… Ее насиловали скопом до утра, рассказы о том, что с ней творили, партизаны смаковали при Ваське с такими сладострастными подробностями, что он не выдержал, выбежал на улицу, не закрыв дверь, и долго блевал в сугроб под истеричный смех партизан. А перед его глазами стоял ангел с ямочками на щеках и гладил по голове…

Итог был предсказуем. Пока партизаны пили, чувствуя себя непобедимыми, а на Большую Землю летела радиограмма, о том, что отряд товарища Когана разгромил на селе большой, до зубов вооруженный немецкий гарнизон, в Чернево забрать раненых приехали немцы. То, что они увидели, даже на третий год войны повергло их в настоящий ступор, сменившейся яростью. Как знать, может, именно староста Прокопыч, умерший защищая безоружных раненых, смертью своей спас Чернево от участи Овражек. Местные, сами бывшие в шоке от «подвига» партизан, без зазрения совести сдали немцам, где стоят лагерем партизаны товарища Когана. На следующий день, на рассвете Овражки окружили каратели. Немцев в отряде было не больше дюжины, остальные сорок солдат были белорусы с «Погоней» на кокардах и хохлы. Более всего повезло товарищу Когану, который, пьяно шатаясь, как раз вышел из дома отлить на сугроб. Он умер первым и быстро. Остальных после страшных побоев заперли в избе, подперли дверь оглоблей, заколотили ставни и сожгли заживо. Сожгли и все дома в деревне.