Buch lesen: «В то далёкое лето. Повести, рассказы»

Левон Адян

Schriftart:

ISBN 978-5-4490-4856-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Перевод с армянского Нелли Аваковой

ПАМЯТИ МОИХ СЫНОВЕЙ ПОСВЯЩАЕТСЯ

П О В Е С Т И

ДАЛЕКО В ГОРАХ

ПРОЛОГ

Много персиковых деревьев в нашем селе. Деревья эти расцвели сейчас, и цветы их – красно-фиолетовые, купаются в лучах прозрачного весеннего солнца. Повсюду в селе, во дворах, у старых разрушенных строений загорается красочная ярмарка пламенных цветов… Деревья расцвели, и я сегодня впервые увидел, что у персикового дерева, растущего у дороги, ведущей в село, сломалась ветка. Весь день я думал об этом… О том, что ветка эта сломалась, потеряла свою весну, и что она не увидела этих цветов, которые цветут сейчас и будут цвести каждый год, когда придет весна, и персиковые деревья расцветут вновь красно-фиолетовыми цветами… Я долго смотрю в сторону ущелий. Из этих ущелий, извиваясь, дорога входит в село. Там, на её обочине, одиноко и печально стоит раненое персиковое дерево. Я пристально смотрю в эту сторону, и постепенно меркнет мое зрение. Вместо персикового дерева в моих глазах непроглядная мгла, и в этой мгле я вижу Её. Она улыбается мне, но улыбка ее печальна. И я ловлю себя на том, что шепчу ее имя: «Аргина». «Аргина!..» – слышу я собственный голос, но этот голос, словно чужой мне, будто идущий издалека… Однако, в следующее мгновение тает мгла, видение исчезает, и я снова вижу поникшее одинокое персиковое дерево у дороги, ведущей в село, у которого сломалась ветка, потеряв свою весну…

Осень. Я стою на нашем балконе, у открытого окна, и смотрю вниз, на раскинувшиеся на склонах ущелья, и здесь, и там, на холмиках, наше село, которое нарядилось во все цвета осенних красок… Пестрыми красками окрестных девственных лесов и гор покрылась, также, наша маленькая речушка с названием Барак Джур, которая берет свое начало в высоких горах и, зигзагообразно, проходя вниз, делит наше село на две равные части, протекая через поля, овраги и темные леса, течет, теряясь далеко в равнинных азербайджанских деревнях. Прохладный осенний, легкий ветерок играет на макушках деревьев, деревья тихо и нежно качаются, листья долго кружатся в воздухе и, как разноцветные бабочки, порхающие над водной гладью, медленно ложатся в приусадебных садах… Наша золотистая, пушистая кошка Чюча, изнеженная и смазливая, одним прыжком достигает подоконника, садится прямо напротив и, глядя на меня, жалостно мяукает: – Мяааууу… Пригрозив ей пальцем, говорю: -Чюча, замолчи!, – а потом кричу на неё, – спустись! – Но она не спускается. Повернув голову, смотрит прямо на меня и снова: – Мяяааууу… – На этот раз жалобнее и протяжнее. Ясно, что ей хочется быть со мной, просит разрешения. – Хорошо, не доставай меня, садись, – говорю я. И продолжаю смотреть вниз, на домики под жестяными крышами и прилегающие к ним приусадебные сады, несчетное множество персиковых деревьев, утопающих в убранстве.

Соседский мальчик, Овик, бежит за своим теленком, видимо, хочет загнать в хлев, а теленок, как дурачок, подняв мордочку и задрав хвост, убегает от него. Овик чуть не плачет, потому что солнце уже дошло до макушки горы Кагнахач, тени от деревьев и холмов стали удлиняться. Потом, внезапно небо становится темно-синим, стадо, запыхаясь, забегает в село, поднимая столбы пыли… – Бижум, бижум… – то там, то тут слышится голос Овика, который, протянув руку, идет за теленком, как будто умоляя того послушать его, остановиться. Быстро спрыгиваю с подоконника и бегу на помощь Овику. Не проделав и нескольких шагов, до моего слуха доходит чей-то отдаленный голос. -Абиик… – Окликнули меня. хотя меня, конечно, не Абиком зовут, меня зовут Айрапет. В наших краях не обращают внимания на такие мелочи, Айрапет – удлиненный вариант, поэтому сокращенно называют меня Абиком. Снова кличут меня, и я оборачиваюсь в ту сторону, откуда слышен голос, туда, где дорога, извиваясь, из ущелья ведет в село и, где на краю дороги, под одиноким персиковым деревом виднеется не то грузовик, не то самосвал, возле которого, видно, что стоят парень и девушка.

Солнце прощальными лучами позолотило вдали леса, а в ущелье сгущаются тени. Какое-то мгновение смотрю на них, на парня и девушку, и не могу их узнать. Легкий ветерок кружит волосы девушки, которые, мне кажется, обязательно цвета меда, а парень снял пиджак, и размахивая им в воздухе, зовет меня. Я не могу их узнать и удивляюсь, зачем они меня зовут?…

Чтобы скорее добежать, я снимаю обувь и по узким улочкам между домами и приусадебными садами, босиком, бегу туда, где стоят девушка, парень и грузовик. Впереди ущелье, которое весной, при таянии снегов, переполняется потоком грязной, пенящейся воды, текущей бурным потоком. Я с разбега спускаюсь в ущелье, на одном дыхании переправляюсь через деревянный мостик, бегу, не обращая внимания на боль в ногах от того, что бежал по мелким острым камушкам… И когда я, выбежав из ущелья, добежал на, довольно близкое, расстояние от одинокого персикового дерева, резко остановливаюсь, потому что у дороги не оказалось ни грузовика, ни парня, который размахивал в воздухе пиджаком. Под персиковым деревом возле небольшого кожаного чемоданчика стоит худенькая девушка в черном лайковом плаще, лицом в сторону ущелий, и тихим голосом поет. Дует слабый ветер. Он несет на своих легких крыльях нежный голос незнакомой девушки:

Скрылась луна за тучами, Поля, погрузитесь в сон… Через поле прохдит путь мой, К милому пойду я домой…

Ветер усиливается. Листья персикового дерева дрожат, шелестя. Они вытягиваются по направлению ветра, переворачиваются обратной стороной серебристого цвета. Уже обутый, я встаю вдалеке и не смею идти вперед, а персиковое дерево шумит, как талые воды в ущелье. Голос девушки умолкает, пропадает в этом шуме. Я знаю эту песню. Почти все девушки нашего села поют ее. Возвращаясь с поля, или утром, уходя на работу, они часто поют, и их звонкие голоса льются над широкими полями… Песня о каком-то черноглазом парне и зеленых полях. Песня неплохая, однако, очень печальная. Наконец, я отхожу от мыслей и подхожу к девушке. – Ааа, пришел? – заметив меня выдает девушка, прерывая песню. Она широко улыбается, и так же улыбаясь, медленно подходит ко мне. Мое сердце начинает стучать часто и неритмично. Она берет мою руку в свои теплые ладони. – Как же ты вырос! – негромкий, бархатный голос девушки звучит, как мелодия, – ты стал уже взрослым парнем. Я растерянно смотрю на нее, стараясь вспомнить, где и когда мог её видеть, потому что, внешне, она мне показалась знакомой, но вспомнить так и не могу. Ее волосы блестят, будто позолоченные, светло-карие глаза напоминают небо на рассвете, цвета корицы, виднеющееся за пожелтевшими колосьями. Белокожая, с пухлыми губами, в уголке которых прячется улыбка. Она долго смотрит на меня, ее розовые губы с легкой ужимкой то улыбаются, то выдают удивление и восхищение.

Она мне нравится с первого взгляда, будто я знаю ее очень давно, будто она мне родная, и пришла откуда-то издалека… Я чувствую, как от растерянности вспотел лоб. Для подобных случаев есть очень распространенное предложение, которое спасает людей. Я, также, произношу это предложение, хотя она мне совсем незнакома: – Как Вы? – Отлично, – отвечает девушка, улыбаясь. А, потом, внезапно ерошит мои волосы, – Боже мой, как он вырос, мне даже не верится. А я все стою, вкопанный, как памятник, и молчу. Я, действительно, не нахожу слов… Ну, что сказать сразу незнакомой девушке… Это взрослые могут за минуту придумать тысячу слов, а я… А еще говорит, что стал совсем взрослым парнем. Был бы взрослым, так бы не растерялся. От порыва ветра из густых ее золотистых волос одна прядь падает на лоб. Изящным движением головы девушка откидывает прядь обратно и говорит: – Пойдем? – Пошли! – отвечаю я по-взрослому, беру у девушки чемодан и, молча, иду впереди нее. Чемодан не очень-то и тяжелый, одним пальцем могу его поднять. – А где грузовик? – спрашиваю я, обернувшись к девушке, – здесь грузовик стоял. – Кажется, уехал на гумно разгружаться, наверное, опаздывал, – безразлично ответила девушка, – люблю ходить пешком. Ну, раз так, пошли пешком. Мне без разницы. Но чувствую. что она что-то от меня скрывает. Интересно, чья была машина? Кажется, Армена был грузовик. Номера не были видны. – А что за грузовик был, не помнишь? – К несчастью, не помню, – искоса поглядывая на меня, прищурившись, улыбается она и, умышленно меняя тему, добавляет, – в другом месте тебя увидела бы, не узнала, Абик, ты очень изменился.

Наверное, за все время моего существования мне впервые не понравилось это – «Абик». Вроде, звучит нежно, но в то же время, есть в этом что-то издевательское. И я говорю: – Меня зовут не Абик. – Как же так? – удивляется она, – а как? – Не Абик. – повторяю я уверенно, и сам не знаю, зачем даже немного сердито. – Меня зовут не Абик. а Айрапет… В моем свидетельстве о рождении так и написано – Восканян Айрапет. Девушка, неожиданно, начинает смеяться. Немного наклонив голову, она смеется радостно и громко. В ее смехе на мгновение тонут шелест листьев и журчание речки Барак Джур. Потом она, прикусив белоснежными зубами губу, улыбчиво смотрит на меня: – Ты чудесный мальчик, Абик, – наконец выговаривает она… Снова «Абик»… Я останавливаюсь, смотрю на нее. Она, будто, разговаривает с маленьким ребенком. Я хочу повторно культурно напомнить ей мое настоящее имя, но девушка, будто, читает мои мысли: – Нет, – говорит она, – Айрапет длинное имя, мне больше нравится «Абик»… Ее большие глаза блестят непонятным блеском, не то с просьбой, не то с издевкой… Ну, попробуй устоять перед этим взглядом… И я говорю: – Ладно. зови, как тебе нравится., – улыбаюсь откровенно, – тебе можно… – Благодарю, у тебя доброе сердце, Абик. Это невероятно. Теперь уже мне нравится имя Абик. Наверное, я даже обижусь, если она вдруг захочет назвать меня моим полным именем. Нет, очень интересна и удивительна жизнь наша… Я, не чувствуя тяжести чемодана, иду впереди, но не намного, а так, чтобы суметь время от времени тайком поглядывать на нее. Мне неудобно спрашивать у нее, кто она, откуда приехала, и почему позвали именно меня? И кто этот водитель грузовика, откуда он знает меня? Может, из соседнего села? И, все-таки, удивительно… Ничего, если будет нужно, она сама скажет.

Девушка смотрит то в сторону отдаленных гор, куда уже село солнце, то останавливается и, полными слез глазами, смотрит на дорогу, которая выходит из ущелья, погружающегося в темноту. Я тоже оборачиваюсь и смотрю в сторону ущелья. – Воон, Тартарское ущелье, – говорю я, чтобы прервать молчание…

– Где? – девушка слегка касается моей руки, обдавая меня приятным ароматом духов. Она опять привычным движением головы откидывает со лба прядь волос и, напрягая внимание, спрашивает: – Где? Я ничего не вижу. – Отсюда не видно. Вон, посмотри туда. Видишь, там за перевалом глубокое ущелье в густом тумане? По этому ущелью, через леса течет река Тартар. Бывает, с ребятами ходим купаться в реке или ловить рыбу. А по ту сторону Тартара – гора Мрав… Горы и ущелья, поля и леса покрылись нежной вечерней вуалью, временами глухо перекликаются ночные птицы, а там, далеко, как сказочное явление, стоит гора Мрав, купаясь в последних золотистых лучах уходящего солнца… Девушка долго смотрит поверх бесконечных гор и ущелий в сторону Мрав-сара. – Боже мой, какой красивый край… – сама себе, только губами, шепчет девушка, не отрывая взгляда от горы, и так же, глядя вдаль, говорит: – Удивительно, почему я раньше всего этого не замечала? – Когда? Вместо того, чтобы ответить на мой вопрос, она неожиданно говорит: – Сколько тебе лет, Абик? – Мой отец говорит, что уже не маленький, – пробую я отшутиться. – Ясно, – кивает головой девушка. – Одно время я тоже была не маленькой. Я сейчас тоже не маленькая, так ведь, Абик? Ты согласен со мной? – Согласен, – откровенно улыбаюсь я и не знаю, зачем, говорю: – Наше село красивое. Во всем мире такого села нет. А осенью оно исключительно красивое. – Осенью везде красиво, – говорит девушка. – Не знаю, – пожимаю плечами, – осенью я нигде не был, в школу хожу. Мы входим в ущелье, некоторое время идем молча, где-то, в глубине леса, тоскливо кричит сова, видно, готовится к ночной охоте. Её жуткий крик может, с непривычки, навести на человека ужас. Может, поэтому, девушка легонько касается рукой моего плеча и вполголоса говорит: – Как ужасно… Это кто так закричал? – Ночная сова, – говорю я безразличным тоном, – ничего страшного нет. А у вас что, нету сов? – Нет, – непонятно, зачем, стонет она. – У нас не бывает. Я родилась очень далеко отсюда, за тысячу ущелий и гор. Ты хорошо знаешь географию? – неожиданно спрашивает девушка. – Конечно, – моментально отвечаю я. – Я родилась там, где самое большое в мире озеро и самое маленькое море. Там есть город, похожий на Неаполь. даже красивее, чем Неаполь. В этом городе я родилась, и у нас не бывает сов. Я долго думаю, пытаясь угадать название города, где родилась девушка, но ничего не получается. Неловкая ситуация, я даже чувствую, как краснею. Но она этого не замечает, конечно, потому что в ущелье темно. Узкая дорожка ведет на другую сторону ущелья, и перед нами появляется село, со светящимися, местами, окнами, с мычанием коров и окриками людей. – Вот здесь, на холме, наша школа, чуть ниже – клуб, в стороне от клуба и сельского магазина – здание больницы. Наш дом, как раз, возле больницы. – Знаю, Абик, – говорит девушка. Я подозрительно смотрю на нее: " Откуда ей известно все это, и имя мое знает, и где наш дом, тоже знает». Но спросить об этом снова не рискую. А она опять, будто прочитав мои мысли, говорит: – Ведь я же была здесь, Абик. Правда, один раз, но была. И с этого дня прошло уже несколько лет. – Несколько лет? – переспрашиваю я. – Да, я тогда перешла в девятый класс. А ты был маленьким, очень маленьким мальчиком. – А где ты жила? – осторожно спрашиваю я, – у кого? – Конечно, у вас, – улыбаясь отвечает она. – ты что, издеваешься надо мной. Абик? Значит, идем к нам домой… Я чуть не схожу с ума от радости. Потом, она молча углубляется в какие-то свои мысли. Вообще, я заметил, с полуслова она умолкает и, задумавшись, смотрит в неопределенном направлении. Бывает же так? Чтобы девушке не было скучно со мной, я пробую отвлечь ее разговорами: – А весной наша речка Барак Джур разливается, становится бурной, и журчание её раздается в горах и ущельях. – Неужели? – задумчиво произносит девушка. – Да, и еще как! Временами, когда начинается таяние снегов в горах, она вырывает с корнями ветхие деревья и несет дальше. А в позапрошлом году в нижней части села река унесла буйвола. Почти все село – стар и млад, бежали вдоль реки, но что они могли сделать?.. – А теперь ничего не уносит? – Сейчас?… – усмехаюсь я, – что должно уносить осенью, сейчас только желтые листья приносит из лесов, да день и ночь шумит в ущелье. Мы на минуту останавливаемся и молча прислушиваемся. Внизу, в темноте, действительно, тихонько, монотонно шумит наша любимая речка Барак Джур, виш-ш-ш-, виш-ш-ш… – Интересно, – произносит девушка с тем же задумчивым видом, но я ясно вижу, что ей не интересно ни то, что наша речка весной разливается, в себе приносит снесенные деревья, и ни то, что осенью она мелеет и спокойно журчит среди камней. И, действительно, что интересного есть в этом? Лля того и река, чтоб разливаться и бурлить. Я быстро меняю тему разговора. – Тебе ведь нравится наше село?

– Да, красивое село, окруженное полями, лесами, горами… Сказочно красиво. – Весной еще красивее, – радостно говорю я, потому что вижу, что она снова проявляет интерес к нашему селу, – Деревья цветут, в садах переливаются птицы, из леса доносится радостное вещание кукушки… Девушка, внезапно, оборачивается, показывая на поникшее одинокое персиковое дерево, растущее у главной дороги в село, под которым недавно стояла и говорит: – Это персиковое дерево также цветет? – Еще как! – оборачиваясь, отвечаю я. – в селе, как раз, первым расцветает это дерево. – И ты, конечно, обрываешь цветущие ветки, – говорит она. Честно говоря, в жизни я с этого дерева не оборвал ни одной ветки. Зачем мне? Но не знаю, почему. я говорю: – Да, обрываю. Очень красивые цветы на нем, красно- фиолетовые. Обрываю, в основном, те ветки, на которых больше цветов… Девушка смотрит на меня, не то разгневанно, не то с досадой: – И тебе не жалко? – Что? – меня чуть не раздирает смех. – Дерево, – глядя прямо на меня, с опозданием призносит девушка, – Абик, дай слово, что отныне ты с этого дерева никогда не оборвешь ни одну ветку! Ведь эти ветки тоже хотят жить, – добавляет она, долго глядя на персиковое дерево, виднеющееся вдали сквозь сумерки, – они также любят жизнь, любят весну. Когда ты обрываешь эти ветки, они теряют свою весну. Понимаешь. они умирают навечно, и больше никогда не смогут увидеть те цветы, которые появляются каждый год, когда наступает весна и деревья снова цветут… Впервые слышу, что персиковые деревья тоже хотят жить, и будто они тоже любят весну. Очень удивительно. Но тут я вспоминаю: случается, просто топором ударишь по стволу дерева, и сразу течет вода с места удара. Кто знает, может, деревья тоже плачут, а эта вода – и есть их слезы… Я обещаю, что никогда впредь я не трону ни одно дерево, в частности, одинокое персиковое. Хочу еще что-нибудь сказать в этом направлении, но уже поздно. Потому, что дошли до наших ворот, и наша собака Чалка, хлопая большими ушами, бросается к

нашим ногам, от радости кидается из стороны в сторону, кувыркается на земле, издавая какие-то звуки. – Не забыл меня, – ликует девушка, наклоняется и обнимает Чалку. Чалка, наклонив голову, не моргая, смотрит на нее, хвостом метет землю, от радости снова кувыркается. Совсем одурел. Мы входим во двор, и я зову: – Маам… Тут открывается дверь на веранду, и на лестнице появляется мама, с собранными в узелок волосами на голове. – Ты где это, сынок? Однако, мать не успевает отчитать меня, на мгновение удивленно смотрит на девушку, которая со мной вошла во двор, и быстро спускается по лестнице. Я смотрю то на девушку, то на мать. – Аргина… – мама. протянув руки вперед, не сдерживая слез, обнимает девушку, – моя любимая, моя родная девочка, каким ветром тебя принесло в наши края? Удивительно… По щекам девушки, также, текут слезы. Невозможно понять этих женщин, вообще, они плачут даже тогда, когда, наоборот, нужно смеяться. – Абик, – тут же поворачиваясь в мою сторону, говорит мама, – быстро беги в контору, найди отца, скажи, пусть идет домой. Я срываюсь в сторону здания сельсовета, которое не так уж и далеко от нашего дома. – Скажи, пусть идет домой, – кричит вслед мне мама, – скажи, Аргина приехала из Баку. Значит, этот город – Баку… И как не смог догадаться. И еще сказал, что хорошо знаю географию. Какой позор…

В нашем селе нет девушек по имени Аргина. Я впервые слышу такое имя, и оно мне безмерно нравится. Мне нравится не только ее имя, но и то, что она постоянно улыбается, и ее улыбка искренняя, приятная и немного с грустинкой… Я смотрю на противоположную. гору, склоны которой утопают в дремучих лесах. Поднимаясь из ущелья Матур, они доходят до самого неба. Смотрю долго, и, вдруг, мне кажется, что далеко-далеко, за тысячи гор и ущелий вижу тот незнакомый и красивый город, в котором родилась Аргина.

Да, в нашем селе нет девушки по имени Аргина. С изящной фигурой, со светлым лицом, излучающим нежную красоту и очарование, с белоснежным рядом зубов и розовыми губами, она, будто, спустилась с небес. Такой красивой девушки не только в нашем селе, наверное, во всем мире нет. Я всех девушек нашего села сравниваю с Аргиной, хочу найти среди них одну, которая, хоть немного, была бы похожа на нее, но не нахожу. Такой, как Аргина, нет. «Вииш-ш-ш, вииш-ш-ш…» – напевает наша речка Барак Джур свою заунывную старинную песню, и из лесной глуши, время от времени, ей отзывается ночная сова – протяжно и печально… Опираясь локтями о перила веранды, я тихо прислушиваюсь к ночным голосам. В саду, еле заметно, качаются деревья, в ночной тишине я ясно вижу, как листья, кружась в воздухе, медленно опадают на землю… В глубине сада, не то у ограды в кустах ежевики, не то под деревьями, перебивая друг друга, беззаботно и беспрерывно поют сверчки..

Смотрю на небо… на нем сегодня звезды немыслимо яркие и крупные. Большая круглая луна медленно плывет над бездонными ущельями, над лесами и горами, освещая весь мир своим серебром… – Папа, – спрашиваю я, – Луна дальше или Баку? Отец смеется: – Ты уже взрослый парень, и тебе стыдно задавать такой глупый вопрос. – Почему? – Посмотри на небо, что ты видишь на нем? – Звезды. – Еще? – Луну. – Верно. А Баку видно? – Нет. – Ну, теперь иди и хорошенько подумай, что дальше. Мой вопрос, наверное, был сложным, потому что ответ моего отца оказался еще сложнее… я ничего не понял из сказанного им. Отец любит говорить загадками. Нашел время философствовать… Со стороны высокой горы Кахнахач раздался выстрел. Луна от выстрела вздрогнула на куполах деревьев и снова продолжила свой путь в темно-синем небе. Там, далеко, на дальнем склоне Кахнахача, выстрел повторился. Наверное, браконьеры… Я все время думаю об Аргине. Вспоминаю, как ее алые губки с колдовским выражением произносят армянские слова, совершенно не похожие на наше наречие, как смотрят ее большие красивые глаза, пронизывая насквозь до глубины души, как улыбается, как ходит. Я, откровенно, не могу не думать о ней… потому что для меня, даже произносить ее имя, – уже большая радость… Аргина надела синее платье, которое ей очень идет. В ней она обворожительна. Я ей говорю: – Ты стала еще красивее. – Правда? – смеется Аргина и берет мою руку в свои теплые ладони, улыбаясь, говорит: – - Деревенский воздух мне идет… Отец тоже безмерно внимателен и любезен по отношению к Аргине. Во время обеда, сидя за столом, я каждый раз, наблюдая исподтишка, замечаю, как он теряется, встречаясь со взглядом Аргины, радостная улыбка не сходит с его лица, а глаза блестят улыбчиво. В таком хорошем настроении я вижу отца только в праздничные дни и чувствую, что сегодня тоже для него праздник, может, даже, очень большой. Я чуть не схожу с ума от любопытства, потому что, в конце концов, не знаю, кто такая Аргина и зачем она приехала к нам домой. Не лето же, чтоб отдыхать. – Дорогая Аргина, нет в мире ничего дороже и слаще дружбы, – говорит отец, повторно наливая рюмку и медленно поднимаясь с места. У отца привычка такая, как выпьет одну рюмку, начинает подряд предлагать тосты. – Чего встал. сидя говори, – без злого умысла замечает мать и наливает густое ежевичное вино себе и Аргине. – Нет, Арус, ты не знаешь, по новому закону тамада должен говорить свое слово стоя. – Да, дружба очень дорогое и сладостное понятие, жизнь без дружбы, без друзей, будто, мир без ясного солнечного света. Дружба приумножает нашу радость и наполовину уменьшает горечь нашей жизни. Даже болеть приятно, когда знаешь, что есть люди, которые ожидают твоего выздоровления, как радостного праздника. Твое здоровье, Аргин… – Не понимаю, сколько можно пить за здоровье Аргины? – с поддельным удивлением спрашивает мама. – Господи, что за характер у нее? Я что, не имею права голоса, зачем мешаешь? Когда ты говоришь, я тебе мешаю? Я тебе не мешаю, нет? Будь добра, ты мне тоже не мешай.

Когда отец говорит, трудно догадаться, где он шутит, а где говорит серьезно. Сейчас, конечно, шутит. Вроде, обидевшись на мать, он переходит на сторону Аргины. – Добро пожаловать, дорогая Аргина. Ты решила работать в нашем селе. Очень хорошо сделала, мы искренне рады тебе. Но, прежде всего, ты должна всей душой полюбить свою

работу, посвятить себя этому, потому что нет больше удовольствия, чем посвятить себя любимой работе. Я, например, люблю свою работу. – Отец уже чувствует себя на седьмом небе, – около десяти лет я ответственен за животноводство всего колхоза. – Хорошо, что сказал, а то подумали бы, что ты хозяин села, – спокойно перебивает мама и тайком подмигивает Аргине. – Ну, иди не пей… – смеется отец и одним глотком выпивает тутовую водку. – Сам тут и тутовая водка имеют целебные свойства, – продолжает он. – Поэтому Карабах – страна долгожителей. Я тебе расскажу одну историю, послушай. В Карабахе один очень старый человек сидит на обочине дороги и плачет. «Что случилось», – спрашивают, – «Старший брат меня избил», – отвечает. Удивляются… Он такой старый человек, и у него есть старший брат. – «Почему избил?» – спрашивают. – «Когда отец вошел, я не встал» – отвечает. Аргина от души смеется.

– Дорогая Аргина. в этом огромном мире не нашелся человек, кто бы понял меня. Вижу, ты меня понимаешь… Он хочет снова налить водки, но неосторожным движением руки роняет бутылку и пока мама успевает ее поймать, водка выливается на скатерть, распространяя на всю комнату резкий запах тутовки. – Очень хорошо, – говорит мама, смеясь, – больше нормы не пей. – Арус, сегодня можно, – говорит отец, смотря на Аргину, – сегодня исключительный день, у нас дорогой гость. Иди, принеси другую бутылку. И, между прочим, – добавляет он, – я не шучу, тутовая водка, действительно, имеет большое целебное свойство. С помощью Аргины мама меняет скатерть, тарелки снова раскладываются на столе. Мама идет на кухню за водкой. Используя подходящий момент, я также бегу на кухню. – Мам, – говорю я, – мам… – Что Абик, дорогой? – Мам, Аргина нам кем приходится? Мама с удивлением смотрит на меня: – Ты с ума сошел, сынок, – улыбается она.

– Совершенно нет, – отвечаю я и, как доказательство того, что я не сошел с ума, как и полагается нормальному человеку, продолжаю тихим басом: – Мам. Неужели, не зная чего-то и спрашивая – это признак сумасшедствия? А мама улыбается и говорит с подозрением: – Потом, Абик, потом расскажу, сейчас времени нет, – и сует мне в руки бутылку

водки, – это отнеси, а я принесу горячую хашламу.

Сегодня воскресенье. Солнце едва поднимается из-за противоположных гор. Воздух свежий и прозрачный. Село находится в тени, потому что солнечные лучи пока не спустились в наши ущелья. Я смотрю в сторону горы Сарнатун, где уже взошло солнце То тут, то там заливаются ранние птички, звонко кукарекуют петухи, там, внизу, возле родника, кто-то из девушек начал петь, потом девичий голос затих, потому что Максим завел трактор, и песня затерялась в гуле мотора. Мама кормит кур, разбрасывая горстями корм по двору, как сеяльщик

разбрасывает зерно во время сева на пшеничном поле. И при каждом движении руки мамы наша дурная Чалка прыгает в кучу кур, разгоняя их в стороны. Тихонько, чтобы не разбудить спящую в соседней комнате Аргину, я на цыпочках спускаюсь во двор, чтобы умыться под умывальником. Мама мне кое-что рассказала уже про Аргину. И я, почему-то, люблю её еще больше. Мама говорит, что Аргина очень похожа на свою мать Диану, по её словам, самую очаровательную женщину на свете. Она еще рассказала, что после окончания медицинского института ровно три года с тетей Дианой они работали вместе в одной больнице и были, как родные сестры, и до сих пор не забыли друг друга. – Аргина ее единственная дочь, – говорит мама, – ей уже двадцать один год и в этом году она окончила педагогический институт. А ты, что, сам не помнишь Аргину? – неожиданно спрашивает она. – Нет, мама, откуда мне помнить? – Она была у нас дома… и это было, будто, вчера. А, ведь, несколько лет прошло… Тогда еще школу не окончила, по-моему в восьмом классе училась. Или в девятом, не помню. С мамой приехала. Потом мама уехала, а она оставалась у нас около двух месяцев. С короткой стрижкой, красивая, целыми днями крутилась в саду, прислушиваясь к пению птиц, бегала, а Чалка бежала за нею. – А Чалка за ней? – спрашиваю я смеясь, сам не зная, зачем… Я готовлюсь задать следующий вопрос, однако на балконе в длинном бархатном халате появляется Аргина. – Ой, какое чудесное утро, – говорит она, широко раскрывая руки, будто пытаясь обнять этот большой и прекрасный мир, освещенный лучами утреннего солнца. – В нашем селе каждое утро чудесное, – с гордостью говорю я. Аргина, прищурившись, мечтательно смотрит в сторону далеких гор, а мне, не знаю почему, кажется. что она в этот миг, мысленно, находится в своем красивом, приморском городе, который находится отсюда за тысячью гор и ущелий. Честно говоря, мне самому моя эта мысль не нравится.

– Ваш город, наверное, очень красивый? – усмехаюсь я, глядя на мгновение туда, где гора упирается в небо. – Очень, – произносит Аргина, даже не обращая внимания на мой тон. – А почему ты приехала сюда? – спрашиваю я с любопытством и, невольно, смотрю на маму. Мама с укоризной качает головой, мол, постеснялся бы. Пусть с опозданием, но я тоже жалею, что задал глупый вопрос. А Аргина молодчина, совершенно не обижается. Она, как прежде, беззаботно улыбается и с нежностью ерошит мои волосы.

Мама поднимается в дом, наверное, готовить завтрак. – Как идут твои дела в школе, Абик? – спрашивает Аргина, неожиданно, – хорошо учишься? Вопрос, действительно, неожиданный, но я ни на грамм не растерялся, потому что у меня есть готовый ответ (все взрослые задают этот вопрос, сами не зная, зачем, а у нас ответ готовый на всякий случай). – Отлично, – говорю я. – А как у тебя с русским языком? – не отстает Аргина. Если снова скажу «отлично», она мне не поверит, потому что, даже, при произношении она почувствует, что в моих словах немного не хватает соли…, что делать, в таких случаях врать не могу, хотя, конечно, чтобы выходить из подобных глупых ситуаций, иногда не помешало бы. И я говорю: – Ничего, между «тройкой» и «четверкой»… – Вот это уже не дело, – недовольно качает головой Аргина. Я тоже понимаю, что «не дело», но что могу сказать… Тем не менее. спрашиваю с наивным видом: – Почему? – Геройски объявляешь «отлично», а по русскому языку… – Специально не ставят, – отвечаю я азартно-вызывающе. Это старый и проверенный способ. Все ученики в мире так говорят, когда «пятерка» или «четверка», говорят, получили, а когда"тройка» или «двойка», говорят, поставили. И громко добавляют, что учили на «пятёрки», но не ставят. Есть такие, которые верят. Но Аргина, кажется, не верит мне и с хитрой улыбкой говорит: – С завтрашнего дня русский язык у вас буду преподавать я. Вот тебе новость! Она не то, что на учительницу, она похожа на десятиклассницу. Я не верю своим ушам. Чувствую, как неритмично и часто стучит мое сердце в груди, будто, сейчас выскочит. Но я не смею произнести что-либо вслух. Какая-то непривычная робость одолевает меня. И на это есть причина – зачем придумал, что я, будто, отличник? Ведь она завтра же узнает, что я не то, что отличник, а наоборот. Но уже поздно что-либо изменить. Не зря отец любит повторять: «Слово, как птица, вылетит – не поймаешь» Я вынужден изменить тему разговора, чтоб она не вернулась к моим школьным делам. – Ваша мама врач? – спрашиваю я.