Buch lesen: "Это все монтаж"

Schriftart:

* * *

Маме, всегда бравшей меня на шопинг за платьями в Dillard’s¹.
Спасибо тебе за все

Здравствуйте, единственные мои! Если не любите спойлеры, перестаньте читать прямо сейчас, потому что дальше вас ожидает настоящая сенсация про 32-й сезон «Единственной»!

Все мы влюбились в Маркуса Беллами, улыбчивого и уверенного в себе бизнесмена из Чикаго, чье трагическое (и довольно противоречивое) расставание с Шейлин Дауд в прошлом сезоне «Единственной» оставило всех в слезах. В этом сезоне он возвращается на шоу, чтобы отыскать свою единственную, и спешим вас заверить: он нашел свою спутницу жизни! Согласно нашим источникам, Маркус сделал предложение южной красавице Жаклин Мэттис во время съемок финала «Единственной» в Севеннах, на юге Франции. Жаклин, тридцатиоднолетняя писательница из Чарльстона, была «темной лошадкой», нацелившейся на сердце продавца технологий из Чикаго с первого же эпизода, и, по слухам, заполучить кольцо мисс Мэттис удалось благодаря рывку в последний момент. Не упустите новые спойлеры от эпизода к эпизоду в публикациях на этой неделе.

Лос-Анджелес

1
Дальше только хуже²

На мне красное платье. Когда я сняла его с вешалки в Dillard’s, приложила к себе и показалась маме, та усмехнулась. Мы обе знали: ради такого размера нужно будет потрудиться.

– Женщина в красном? – спросила она. – Это уже перебор, не думаешь?

– Что, надеть черное и слиться с массой? – бросила я в ответ.

– Черное стройнит, – улыбнулась мама.

Я все равно надела красное.

Мой продюсер вручает мне один бокал шампанского за другим, и я выпиваю их без лишних раздумий. Со мною в лимузине: Алиана, стереотипно громкая итало-американка из Джерси; Бонни, королева красоты из Техаса, которая, судя по высоте ее прически, подобралась ближе к Богу, чем кто-либо до нее; и Рикки, двадцатидвухлетняя фитнесс инструктор из Санта-Моники, чьи ноги то и дело сверкают в разрезе ее платья, каждый раз приковывая мое внимание. Интересно, а я десять лет назад тоже была такой красоткой?

Лимузин несет нас в горы неподалеку от Малибу, и как бы я ни смотрела, пейзаж за окном кажется мне пустынным и монотонным. Но все-таки есть в этом что-то прекрасное и в то же время печальное: невозможно дорогие дома на сухой, бесплодной земле, которая, если проехать чуть дальше, превращается в одно из самых красивых мест в мире. Солнце уже зашло, и горная дорога, по которой взбирается наш лимузин, делается опасной.

– Ну что, готова представляться? – спрашивает меня Шарлотта. На ней легинсы, майка и толстовка на молнии; она сидит на полу лимузина, прислонившись спиной к сиденью, вытянув ноги и сложив руки на животе. Кажется, она уже месяце на седьмом.

Я бы хотела честно ей ответить, что предпочла бы для этого предварительно хорошенько надраться, но, поскольку я «зрелая» участница, чуть ли не престарелая даже, по меркам «Единственной» – мне тридцать два, – я не могу в первый же вечер выставить себя той самой пьяной девчонкой. Тогда Маркус точно отправит меня домой, и как бы стыдно мне от всего этого ни было, выбыть из конкурса в первый же вечер – куда хуже.

– Буду непринужденно сногсшибательной, – отвечаю Шарлотте и стараюсь лишний раз об этом не думать. – Как и всегда.

– Вот поэтому ты – моя любимица. – Шарлотта отпивает из моего бокала шампанского, отдает его назад и поворачивается к Бонни.

– Я все еще не уверена, – говорит Бонни, – что это хорошая идея. – Она невзначай поправляет надетый под платье купальник. На ней еще и лента с надписью «Мисс Техас» – это от продюсеров, потому что на самом деле в конкурсе она заняла только второе место.

Шарлотта тотчас принимается убеждать ее, что на самом деле это отличная идея. Я ухмыляюсь. Лохушка.

– Ты мне нравишься, – говорит мне Рикки, как будто бы в ответ на неподобающий даме звук, который у меня только что вырвался. – Есть в тебе что-то такое. Естественное. – Она наклоняет голову и медленно кивает: – Особенно сиськи.

Я моргаю и присматриваюсь к ней. Потом опускаю руку на свою внушительную грудь и демонстративно приподнимаю ее. Рикки смеется. Ее смех похож на перезвон ветряных колокольчиков на крыльце маминого домика-ранчо в Чарлстоне, Южная Каролина, где я распрощалась со всей родней.

– Так и знала! – Рикки салютует мне бокалом. – Естественность даже лучше, чем сиськи!

Она откидывается на спинку сиденья и залпом допивает шампанское.

– Рикки, ты идешь первой, – говорит Шарлотта. Она поднялась с пола и теперь сидит рядом с Алианой и нашептывает ей что-то на ухо. Как только особняк, где проходят съемки «Единственной», показывается на горизонте, Шарлотта указывает на него, и Алиана тотчас принимается визжать.

«Единственный» особняк расположен на вершине холма. Мы въезжаем в распахнутые ворота по дорожке, отделяющей дом от проезжей части. В небе сияют прожекторы, и от этого на съемочной площадке светлее, чем днем. Лимузин поворачивает направо, и с каждой секундой мы все ближе и ближе к Маркусу – тому самому.

Мое дурацкое путешествие началось в прошлую пятницу, хотя, может, и раньше. «Путешествие». Я ненавижу это слово, но благодаря Шарлотте мой мозг начинает подстраиваться и использовать такие выражения.

Я прилетела сюда в пятницу, чтобы провести выходные со своей подругой Сарой, ее мужем Джошем и малюткой Эстер в их новом доме в Санта-Монике. Провалялась весь день на пляже, пока Сара была на работе. Мы нагулялись по полной, а в воскресенье вечером я осталась дома с Эстер, чтобы они с мужем сходили на первое настоящее свидание с момента ее рождения.

А потом, в понедельник, начался мой период изоляции. В отеле у меня забрали телефон, компьютер и любую возможность связаться с реальным миром. Иногда ко мне заглядывала Шарлотта и приносила книги: несколько эскапистских фантазий, серьезную художественную прозу, триллеры – все то, что мне нравилось читать, когда я притворялась, что мира романтической беллетристики не существует. Последнюю книжку, сборник коротких сюрреалистских рассказов, мне пришлось сегодня отдать Шарлотте. Она пообещала, что вернет мне ее со всеми закладками, но не раньше чем через двенадцать недель, когда все закончится.

Теперь я подъезжаю к особняку. Надеюсь, это того стоило.

Мы с Алианой и Бонни молча наблюдаем, как Рикки выходит из машины и спотыкается. Шарлотта хихикает. Рикки направляется к Маркусу, теперь уже уверенно. К мужчине, ради которого мы сюда приехали.

Удивительно, как много народу собралось поглядеть, как мы выходим из лимузина. Журналисты, несколько продюсеров, которых я узнаю в лицо, съемочная группа – они повсюду, только за кадром. Глупо, конечно, было ожидать чего-то в духе уединения или нормальности, но я внезапно осознаю, что на мне красное платье с глубоким вырезом; осознаю, как буду выглядеть и как звучать, и прямо сейчас, в этот чертов момент, я понятия не имею, чем я думала, на все это соглашаясь.

Несколько минут мы с девочками смотрим из лимузина, как Рикки и Маркус разговаривают и смеются, а потом меня касается что-то теплое.

– Я в тебя верю, Жак, – шепчет Шарлотта. Я чувствую жар ее дыхания. – Порви их всех, – говорит она и открывает мне дверь.

Продюсеры пытались навязать мне какую-нибудь странную фишку, чтобы я состроила из себя полную дурочку, но мне удалось их отговорить. Я сказала, что буду отыгрывать обычную девчонку с Юга. Это был мой план.

– Здравствуй! – окликаю я Маркуса. Он слишком далеко. Я жутко нервничаю. Добавляю еще: – Привет!

Как будто, если продолжу говорить, все исправится.

Выглядит Маркус, если честно, еще лучше, чем по телевизору. Больше шести футов ростом, с волнистыми волосами цвета «грязный блонд», а линия подбородка у него такая, что стекло резать можно. Судя по тому, в какой он форме, он стал проводить в спортзале еще больше времени, чем в прошлом сезоне. Он крепкого телосложения, с широкими плечами. На нем голубой костюм и галстук с цветочным узором.

Я не то чтобы пришла сюда в поисках любви, но мне определенно понравилось многое из того, что я сейчас увидела.

– Привет, – отвечает Маркус.

– Hola!³ – говорю я в ответ, и его улыбка становится солнечно-теплой, а глаза очаровательно щурятся.

– Не хочешь подойти поближе? – спрашивает он, потому что я все еще тусуюсь у лимузина.

– Ну, – говорю я, – я знаю еще несколько языков, если хочешь продолжить.

Он протягивает мне руки, и я понимаю намек. Подхожу к нему и беру за руки. Поверить не могу, насколько все это глупо и насколько я сама туплю, как будто ничего подобного не ожидала.

– Я Жак, – представляюсь, – Жаклин.

– Жак, – повторяет он, как будто пробуя имя на вкус. Вроде бы неплохое начало? – Я Маркус, – говорит он. Уверена, он чувствует, как бешено сейчас бьется мое сердце.

Я указываю в сторону лимузина.

– Я собиралась сказать что-нибудь крутое, – говорю я, – все спланировала.

Он пожимает плечами, и на его лице проскальзывает что‐то озорное.

– А что, кричать все синонимы слова «привет» через дорожку, по-твоему, не круто?

– Очень приятно с тобой познакомиться, Маркус, – отвечаю.

Он опускает взгляд на наши сцепленные руки, потом снова смотрит мне в глаза.

– Приятно с тобой познакомиться, Жак, – отвечает он наконец, и я выдыхаю.

– Увидимся в доме! – говорю я, и он отпускает мои руки.

– Подожди! – окликает меня Прия, одна из продюсеров, и ближайший ко мне оператор опускает камеру. – Жак, все было супер, но можешь повторить? Как было, ты очаровательна, но, по-моему, мы не весь твой звук записали. Ари, можешь проверить?

– Серьезно? – спрашиваю я. Ко мне подбегает кто-то из съемочной группы. Мне приходится дотянуться себе за шиворот и выудить микрофон, пока Ари не начала распускать руки.

– Ага, – отвечает Маркус. Этот разговор – только для нас, пока Ари что-то делает с микрофоном. – Прелести шоу-бизнеса. Кому нужна искренность, если можно сделать получше?

Возможно, он мне нравится. Он мне нравится, и я себя за это, кажется, ненавижу.

– Еще разочек, Жак. Повтори всю эту историю с перекрикиваниями, и про то, что хотела показаться крутой, и все такое. Классно вышло. У тебя талант.

Журналисты пялятся на меня, и я представляю, как они просматривают свои заметки. «Жаклин Мэттис, не сложившийся автор». Не сложившийся автор, не сложившаяся возлюбленная, не сложившаяся личность.

– В этот раз все будет идеально, – обещает Прия.

– На мой взгляд, в первый раз уже было идеально, – шепчет Маркус, подмигивая. Его слова греют меня, и я направляюсь обратно к лимузину. Шарлотта открывает мне дверь и ободряюще сжимает мою руку, когда я забираюсь обратно в машину.

– Такое все время случается, – уверяет она.

Так что я повторяю все еще раз, неловко отыгрывая саму себя. После второго прогона Прия показывает мне палец вверх, и я иду по дорожке к дому, где, по словам Шарлотты, меня встретит кто-то из ассистентов. В последний момент я оборачиваюсь и гляжу через плечо на Маркуса.

Он тоже на меня смотрит.

Я никогда не была ярой фанаткой «Единственной». Пока я жила в Нью-Йорке, Марго, моя инструктор по пилатесу, устраивала вечеринки с вином и сыром, и мы смотрели это шоу – иронично, говорили мы. Просто чтобы посмеяться, пошутить на тему плохих нарядов и клишированных фраз, и клинических дурочек, которые после одного свидания клянутся в вечной любви незнакомцу.

Но три месяца назад, насмотревшись пять дней кряду на пустую страницу там, где должен был быть черновик новой книги, я нырнула так глубоко в «Инстаграм»⁴ и бутылку вина, что почти разглядела свет в конце тоннеля. Тогда-то мне и попался на глаза пост старой участницы «Единственной», щеголявшей миллионом подписчиков. Большинство авторов о такой аудитории только мечтают!

Это открытие заставило меня погрузиться в мир видеокомпиляций лучших моментов «Единственной», и чем больше я смотрела, тем больше задумывалась: что может быть полезнее для продвижения моей писательской карьеры, чем образ автора романтических книг, которая ищет свое собственное долго-и-счастливо?

Участие в шоу могло бы значительно увеличить продажи моей неудачной библиографии. Ну а потом, быть может, когда я докажу свою ценность как автора, я смогу построить что-то новое. Продать что-то новое. В любом случае лучше плана у меня не было с тех пор, как я покинула Нью-Йорк.

С безрассудной беспечностью, которая появляется, когда отчаянно пытаешься отсрочить дедлайн, я перешла на сайт «Единственной» и подала заявку на участие в самом популярном за последние двадцать лет реалити-шоу. Я не была уверена, пройду ли кастинг – я знала только, что довольно привлекательна, потенциально интересна, и, что самое важное, из меня может получиться замечательный персонаж. Никаких гарантий у меня не было.

Пока мне не позвонили и я не прошла через все этапы кастинга. Я знала, что это произойдет, когда на одном из интервью Шарлотта сказала мне: «Писательниц у нас еще не было».

Так что я смотрела предыдущие сезоны как одержимая и делала заметки, читала блоги и советы и занималась тем, что у меня, в общем-то, получается лучше всего – создавала идеального персонажа. Ни мне, ни другим участницам за это не платили, и я не собиралась упускать свой единственный шанс завоевать сердца фанатов.

Чтобы посмотреть на последних участников, мы с Сарой созвонились в Zoom и залпом прикончили весь сезон Шейлин. Мы смотрели на Маркуса, его привычки и глупые шутки, и где-то на середине просмотра Сара сказала:

– Это мужчина твоей мечты. Он эмоционально открыт, но не слишком прилипчив. Он остроумен и знает, чего хочет.

– У тебя крыша едет, – ответила я. – Мы, вообще-то, собирались продумать стратегию, благодаря которой я задержусь на шоу. И ничего больше.

В Маркусе была некоторая уверенность, честность, что мне нравилось. Многие зрители не поняли его прямоту на шоу, но я видела просто человека, который знает, чего хочет. Играть героя-любовника, но при этом быть честным в том, что чувствуешь, – совсем непросто, и его попытки были достойны уважения.

– Да ладно тебе, Жак, разуй глаза! Ты не просто так выбрала «Единственную» из всех шоу, которые помогли бы тебе завоевать внимание аудитории. Зачем ты идешь именно на эту передачу, – спросила Сара, – если не чтобы влюбиться? Это же просто идеально!

– Сара, – вздохнула я, – я не стремлюсь получить кольцо. Я стремлюсь получить аудиторию.

Подруга прищелкнула языком.

– Просто будь готова, – сказала она мне тогда, – он ищет что-то настоящее.

И пока Элоди, младшая продюсер, провожает меня к бару, мне в голову приходит до смеха нелепая мысль: а что, если Сара была права? Что, если у нас с Маркусом достаточно общего, чтобы найти общий язык? Может, это будет весело.

Я не строила иллюзий, не подумайте. Люди не находят любовь на реалити-шоу, особенно на этом. Здесь находят подписчиков в соцсетях и начинают рекламировать чай для похудения, сколько бы участниц ни заверяли всех, что «пришли сюда по зову сердца». Они зарабатывали деньги и создавали свой бренд. И, если я правильно разыграю свои карты, через несколько недель я могу оказаться на их месте.

– Жак, у тебя есть минутка на ИВМ? – спрашивает Элоди, как только бармен ставит передо мной стакан жидкой храбрости. – Интервью в моменте, – поясняет она.

– Конечно, – говорю я, и съемочная группа тотчас же провожает меня в тихую комнатку, выделенную специально под эти цели. Стены здесь выкрашены красной краской, а задником служат золотые занавески.

– Похоже, вы с Маркусом нашли общий язык, – начинает Элоди.

– Я пока не уверена насчет Маркуса, – осторожно говорю я. Играю недоступность, жду настоящих искр – таков мой ход. – Мы только встретились. Я хочу быть уверена, что мы друг другу подходим.

– Ты кажешься нерешительной. Как давно ты в последний раз в кого-то влюблялась?

Я хмурюсь. Ее вопрос застал меня врасплох. Я ожидала, конечно, вопросов о прошлых отношениях – мне уже приходилось отвечать на них, и не единожды, но о влюбленностях я особенно не раздумывала. Из принципа.

– Э-эм… Не знаю…

– Можешь отвечать, как будто меня здесь нет? – с улыбкой говорит Элоди. – Мои реплики мы потом вырежем.

– Я не опасаюсь любви, – говорю я камере, живо исправляя свою оплошность. – Но я ищу что-то настоящее, – добавляю, потому что публике такое вроде как нравится. (В эпизоде сразу после этих моих слов идет кадр, в котором я залпом выпиваю напиток у барной стойки, а потом еще один кадр: я смеюсь в комнате для интервью.)

– Ладно, справедливо. Когда у тебя в последний раз было что-то настоящее? – спрашивает Элоди.

Я прикусываю губу, просчитывая ответ. Не люблю делиться своими чувствами, поэтому над этим придется поработать.

– Мне не страшно быть открытой, – говорю я. Вроде выходит искренне. – Да, мне делали больно в прошлом, но кому не делали? Я просто хочу быть уверена, что откроюсь тому самому.

– Супер! – говорит мне Элоди и кивает оператору, который прекращает съемку. – Ты будешь так здорово смотреться на экране, Жак!

Она возвращает мне мой стакан.

– Ну что, пойдем обратно на вечеринку? Другие девочки должны были уже прийти.

Мы идем через коридор печально известного «Единственного» особняка. Вживую он выглядит значительно менее гламурно, чем по телевизору. Я слышу звуки начинающейся вечеринки. Мы проходим мимо еще одной комнаты для интервью.

Я опрокидываю свой стакан – на этот раз бурбон, рыдайте, южные красавицы, – и направляюсь к бару за добавкой. Я чувствую, что Шарлотта, добравшаяся таки до особняка, внимательно за мной следит. Она наклоняется к одному из ассистентов и спрашивает, сколько я уже выпила за этот час. Это только мой второй стакан, если считать от часа к часу.

Вижу, как открывается дверь еще одной комнаты для интервью. Оттуда выходит мужчина – наверное, еще один из продюсеров. А потом я его рассматриваю. Темноволосый, загорелый; рукава его рубашки закатаны и обнажают мускулистые руки; его тело напряжено, как пружина на взводе.

Он замечает меня.

Я роняю стакан, он прокатывается по барной стойке, падает на плитку пола и разбивается.

Пять дней назад

Я прилетела в пятницу рано утром, на ночном рейсе из Чарлстона через Даллас. На такси приехала к дому Сары в Санта-Монике, пляжному и современному, почти что на бульваре Сансет. Джош был на работе – из-за которой они вдвоем и оказались в Калифорнии, – а Сара сидела дома с ребенком и готовилась к экзамену на адвокатскую деятельность.

– Не хочешь попробовать немного поспать? – предложила она после моего приезда, и я согласилась. Спалось мне неспокойно, как бывает, когда тело знает, что сейчас не время для сна. К двум часам дня я уже проснулась и успела принять душ.

– Не хочешь, случайно, пойти перекусить? – с надеждой спросила я. Сара оторвалась от книг и файлов, занимавших весь ее залитый солнцем стол, и взглянула на меня усталыми глазами.

– Не могу, – ответила она. – У меня онлайн-кружок в три часа.

– Как ты себя чувствуешь? – Я зашла в комнату, тихонько, чтобы не разбудить малышку Эстер.

– Чувствую, – отрезала она. Сара по натуре своей очень прагматична. Мы с ней подружились в колледже, когда она заметила, как легко мне дается английский.

– Символизм, – мудро сказала она тогда, – это фигня полнейшая. Больше половины этих ребят писали свои книги либо пьяными, либо накурившись опиума или чего покрепче. Наверняка галлюцинации на стенах видели. Я не собираюсь в этом копаться.

Мне понравился ее подход, а еще то, что она не спешила никого осуждать. Мы подружились так же, как смертельно уставший человек падает в постель – со счастливым вздохом: наконец-то можно просто побыть с кем-то, кому так же кристаллически пофиг.

До встречи с Сарой я не то чтобы умела дружить. Значительную часть подростковых лет я видела во всех, кто меня окружал, только соперников: в учебе, в борьбе за гранты, в спорте. Я легко подпускала людей к себе и так же легко отпускала их. Но в Саре я нуждалась. Она была гаванью, в которой можно скрыться от штормов реальности.

Днем в пятницу Санта-Моника кипела жизнью: сплошь толпы гуляющих, молодежь на электроскутерах и велосипедах. На бульваре Санта-Моника люди садились обедать на патио, с пинтами пива, или игристым розовым вином, или водой, или сидром в стаканах; всюду шорты и майки, и солнечные очки – вся Южная Калифорния в одной сияющей улице.

Я собиралась перехватить где-нибудь салатик, но вместо этого оказалась в баре, как со мной обычно случается. В худшем случае, рассудила я, можно будет перекусить какими-нибудь начос из меню закусок.

Меню оказалось смехотворным: все коктейли стоили неоправданно дорого – на деньги с продаж моих книг так не разгуляешься. Из-за таких цен я и покинула Нью-Йорк.

Я кивком подозвала барменшу и заказала Bud Light. Она откупорила бутылку и передала ее мне с усмешкой, но меня этим было не остановить. В один глоток я выпила чуть ли не половину.

«Спокойно, – подумала я тогда. – Ты спокойна».

Две недели назад Прия заявилась в мою квартиру в Чарлстоне, чтобы отснять визитку для шоу. Как я играю с Янком, моим метисом боксера; как занимаюсь пилатесом; как печатаю что-то на компьютере («просто попробуй выглядеть, как когда пишешь книги»), на заднем фоне – обложки двух моих книг, висящие в рамках на стене. Потом Прия хитро предложила сходить на пивоварню чуть дальше по улице, и операторы сняли, как я потягиваю пиво.

– Я делаю перерыв в творчестве, чтобы найти любовь, – по команде сказала я в камеру. Прия чуть ли не облизывалась. – Пора мне стать героиней своего романа, – это была хорошая фраза. Мне до жути не хотелось быть одной из многих «девчонок по соседству». Таких в истории шоу пруд пруди. Я знала, что придется ломать стереотипы.

Я сидела на высоком табурете в слишком дорогом, слишком модном баре в Санта-Монике. Разблокировала телефон и обнаружила, что мама успела уже трижды справиться в семейном чате о моем безопасном приземлении. Истерические нотки с каждым следующим сообщением делались все заметнее.

Ты уже приземлилась?

Джеки, это я, твоя мать! Помнишь, я просила мне отписаться?

Я уверена, ты не умерла, но я в десяти минутах от того, чтобы позвонить в American Airlines за подтверждением.

– «На месте. В порядке», – наконец ответила я.

Почти минуту спустя я получила сообщение в ответ: Ты пытаешься найти себе мужа на реалити-шоу, уверена, что это считается за «в порядке»?

Остин, мой младший брат. Когда он узнал, что я собралась пойти на «Единственную», он истерически рассмеялся. Полагаю, его все еще не отпустило.

Хватит уже, пишет Эйлин, невеста Остина. Жак, все будет супер! Удачи!

А потом папа непонятно к чему написал: Я так напился, что не чувствую вкуса курицы, и я положила телефон.

Я допила свой Bud Light и показала на бутылку проходившей мимо барменше. Она без пререканий направилась к холодильнику и принесла мне еще один.

– Ты пьешь такое отвратительное пиво, сидя в Chalet?

Я оглянулась на голос. Через два табурета от меня сидел парень. Один. У него были темные волосы, золотистая кожа, потрепанные джинсы и толстовка с эмблемой Университета Южной Калифорнии. Он потягивал какой-то темный коктейль. Пьет виски в три часа дня и будет мне еще что-то говорить? Я взяла бутылку за горлышко и сделала еще один большой глоток.

– И что, эта фраза обычно работает? – я наклонила голову и взглянула на него.

Он улыбнулся, не показывая зубы.

– Это у тебя спросить надо, – ответил он.

Я пожала плечами.

– Ну не знаю даже. Я легкая добыча.

Он поднял одну темную бровь.

– Не делай так.

– Как?

– Не прибедняйся.

– Тогда и ты не скупись, – сказала я, покачивая только что осушенной бутылкой. Он пересел поближе ко мне.

– Если я угощу тебя еще одним Bud Light, это будет не щедрость. На мой взгляд, это будет жестоко. В таких заведениях Bud Light не пьют.

– Но с такими девушками, как я, пьют. Что, недостаточно хорошо для тебя?

– Вовсе нет, – сказал он, не теряясь. – Этот бар недостаточно хорош для Bud Light. Я знаю местечко, где тебя обслужат так, как ты заслуживаешь.

Я рассмеялась – настолько плохо это было.

– Я вся внимание!

– Пойдем, – сказал он, оставляя недопитый стакан и бросая на стойку сто долларов, чтобы покрасоваться. Я не то чтобы возражала. Я знала, что мне не стоило бы этого делать, но знала также, что все равно сделаю. Всегда делала.

Вместе мы прогулялись по набережной до какого-то бара в Венис-Бич. За такую потрепанность я и люблю этот район: здесь соседствуют богатство и бедность, грязное и прекрасное; здесь каждый вечер розовые закаты с видом на горы.

В темном баре с электрическими гирляндами на стенах мой спутник со знанием дела попросил кувшин пива, а затем проводил меня на патио, куда издали доносился запах океана. Туристы и бездомные слонялись по главной дороге. По телевизору громко показывали гольф.

Мы сели друг напротив друга за столиком для пикников. Он налил мне пиво в пластиковый стакан, а потом сделал то же самое для себя.

– Бар для девушки вроде меня, – сказала я, наблюдая за толпами народа, идущими на пляж и возвращающимися оттуда.

– Посмотри на меня, – сказал он, и я послушалась. У него были темные брови и темные глаза. Позже я узнала, что его отец был американец, а мать – из Малайзии, и рос он в лучших калифорнийских традициях: долгие солнечные дни и жаркие счастливые ночи. Парень, который везде был как дома; которого любили все без исключений, пока ему отчаянно не захотелось лезть на стены от этой любви.

Тогда я этого не замечала. Если честно, я видела просто мужчину, которого не против была трахнуть в свою последнюю ночь на свободе.

– Теперь ты выглядишь счастливой, – сказал он, и мои губы сами собой расплылись в улыбке.

– А раньше не выглядела?

Он взъерошил свои волосы и покачал головой.

– Не особо.

– Теплый прием в стиле Санта-Моники. – Я отпила немного из стакана, наслаждаясь тем, что его взгляд опустился на мои губы. – Скажи, а ты на туристок ради еды охотишься?

– В смысле?

– Ты их трахаешь? – спросила я, перекрикивая играющую музыку.

Он улыбнулся.

– Только если очень хорошо попросят.

– И почему же такой красавчик пьет виски в три часа дня?

– Не знаю даже, – ответил он и добавил после секунды раздумий: – Из-за экзистенциального ужаса.

Я облокотилась на стол перед собой, опустила подбородок на руки и уставилась на него, не скрываясь, почти заинтересованно.

– Можно поподробнее?

Он нахмурился.

– Меня преследуют навязчивые мысли о том, что значит быть личностью.

– Хм-м-м, – протянула я в ответ, – с юридической точки зрения личность – это все то, что может являться субъектом судопроизводства. С метафизической – чтобы считаться личностью, необходимо иметь сознание и самосознание. Если хочешь пофилософствовать, то личность – это существо, обладающее моральной свободой воли и способное совершить моральный выбор. Есть варианты на любой вкус.

Он едва заметно улыбнулся.

– Хорошо, – ответил он. – Давай сосредоточимся на том, который о морали.

– Да ты плохиш, – сказала я, потягивая пиво. – Ясненько.

– Человек, который задумывается над многим из того, что привносит в мир.

– Ага. Нет морали при капитализме.

Он пожал плечами.

– Немного более личностно, – сглотнул, обдумывая слова. – С тобой бывает, что просыпаешься утром в солнечном аду и не понимаешь, как так вышло, что ты здесь застряла?

– Каждый день, – ответила я.

– Знаешь, у меня на работе… – начал было он, но покачал головой. – Завтра я начинаю работать над новым проектом. И я вот думаю: возможно, не участвуй я в этом проекте, я был бы совсем другим человеком. Человеком получше.

– Ты что, политик или что-то в этом духе?

Он хмыкнул.

– Нет.

Я подалась ближе, как мотылек к свечке.

– Серийный маньяк? Убить меня собираешься? – спросила я.

– Не-а, – легко ответил он. – Это скучно. Значительно интереснее было бы заставить тебя думать, что я тебя убью, и посмотреть, хочешь ты жить или нет.

– Мрачно, – одобрила я.

– Я смотрю много фильмов ужасов, – ответил он. Его телефон звякнул на столе, совсем под рукой, но он на него даже не взглянул.

– Ницше, – сказала я. – Не имеет смысла, что ты делаешь, потому что ничто не имеет смысла.

– Так определенно проще, – кивнул он, делая большой глоток. Я рассмеялась.

– Уныло здесь, не думаешь? – Я откинулась на сиденье и окинула взглядом невзрачный бар, завсегдатаев и туристов и просто прохожих. – В Лос-Анджелесе. Слишком много солнца. Я не доверяю местам, где не идет дождь.

Он смотрел на меня с расчетом в глазах. Мне казалось, что я вся на виду, как никогда раньше, будто нахожусь у распахнутого окна, которое срочно надо закрыть занавесками.

– Отчего-то мне кажется, что ты мало кому доверяешь.

Мне чертовски не нравилось быть на виду. Так что я снова подалась вперед, оперевшись лицом на руки и прижимая локти к разделявшему нас столу.

– А ты задумчивый холостяк, у которого слишком много денег, какой-то странный мазохистический фетиш, и, будем честны – неоправданно-предубежденное отношение к Bud Light. – Его глаза сверкали в лучах закатного солнца, и я не могла от них оторваться.

– Совсем как ты любишь, да? – прозвучало обещание веселья.

– Не знаю, – сказала я, неспешно растягивая слова. Я оперлась на руку, и мои пальцы выводили на столешнице бессмысленные узоры. – Но это и не важно, так ведь?

– Нет, – ответил он, – пожалуй, не важно.

Я протянула руку.

– Меня зовут Жак, – сказала я.

– Генри, – ответил он.

– Генри. – Я взяла кувшин с пивом и допила его. – Не хочешь отсюда свалить?

Он улыбнулся, и выражение его лица впервые показалось мне абсолютно безоблачным.

– Как хорошо, что ты спросила! Хочу.

– Отлично, – сказала я. – Последние три месяца я морила себя голодом. Разрешаю угостить меня пиццей.

1.Dillard’s – это американская сеть универсальных магазинов, специализирующаяся на продаже одежды, обуви, аксессуаров, косметики и товаров для дома. (Здесь и далее прим. перев.)

2.All Downhill From Here – песня американской панк-рок‐группы New Found Glory.

3.Hola (исп.) – привет.

4.Деятельность социальной сети «Инстаграм» запрещена на территории РФ по основаниям осуществления экстремистской деятельности.