Buch lesen: «Долгая беседа подходит к концу, или Новая Шахерезада»

Schriftart:

Посвящается моей
Помощнице – Б. М.

ISBN 978-5-0055-0745-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Русский роман двадцать первого века
(Роман о любви, легенды прошлых лет)

Все стихи взяты из книг: Розена Л. В. «Как божий мир красив», «Покаянный плач на Руси православной», Воронеж, Ц.Ч.К.И. 1999

«Только влюбленный имеет право на звание человека». А. Блок.

Глава первая
Повесть о несчастной любви японской поэтессы Оно но Комати.

Беллетристка Татьяна сидела у себя дома за письменным столом и со слезами на глазах сочиняла:

Грустно почему-то… Мне уже не страшно одиночество, предательство, глумления дерзких людей. Пугает – никогда не обменяться тёплым словом с образованным, тонким, интеллигентным, человеком.

Где увидеть, встретить тебя, мой друг? Подойду как-нибудь ночью к краю планеты и буду кричать в космос, вызывая тебя. Ты услышишь, может, через сто, двести, триста лет, придёшь за мной и мягко, душевно, спокойно начнёшь беседовать. Тогда я выпрошу у Бога разрешение выйти из моего заточения временем и явлюсь к тебе юная, романтичная, загадочная. Ты возьмёшь меня за руку, и мы побежим вперегонки по яркой небесной радуге. Там я расскажу тебе всё: как мучилась, искала, звала друга – милого, единственного. Мне не надо ласк, поцелуев, объятий, только бы слушать твои умные, проникновенные, добрые-добрые слова… Успокоившись беседой, я кивну на облако, а ты улыбнешься и спросишь:

– Полетим?

– Да, – отвечу я, и мы умчимся прочь с земли, где я так долго страдала. Станем наслаждаться лёгкостью, простором, свободой… А потом? Обновлённые и возродившиеся, мы расстанемся. И может, через тысячу или более лет ты снова придешь к такой же лунной мечтательнице, как я. Ей ведь тоже захочется с теплом и нежностью пообщаться с тобой, немножко… А я весело крикну Вам в след: «Да здравствуют человечность, дружба, взаимопонимание, желание греть другие сердца, замерзшие от холода вселенной!».

И тут, неожиданно, писательница расплакалась. Ей стало жаль себя. Успокоившись, решила всё отложить и пойти в храм ко всенощной. Там Татьяна всегда успокаивалась, обретала себя. Как-то в храме она подарила свою книгу некоей прихожанке-Дарье, а та – своему бывшему зятю – священнику. Когда он развёлся с её дочерью, то постригся в монахи, приняв сан игумена. Прочитав подаренную Татьяной книгу, он захотел познакомиться с писательницей. Но она сомневалась – зачем ей знакомство с монахом? Писательница постоянно отнекивалась.

Но, встретив Татьяну в храме, Дарья вновь стала настойчиво уговаривать её пойти в гости к игумену, и та, наконец, согласилась. Попав к нему на службу, увидела дородного, ещё довольно молодого, высокого ростом, священника. На бледном лице виднелись следы усталости и меланхолии. Но вёл он себя так уверенно, словно покровительствовал всем, в том числе, и ей.

Это немного смутило Татьяну, растерявшись, она подарила ему другую свою книгу. Он поблагодарил и попросил что-нибудь написать о нём. Она объяснила – по бедности не имеет на чём печатать. Он купил ей всё необходимое: ноутбук, принтер, диктофон – для записи его разговоров. Она же подарила ему редкие духовные книги, репродукции русских икон, других известных художников и свои собственные, изданные ранее, книги. Внезапно Татьяна решила – этот человек не от мира сего. Кто способен сейчас на такие подарки? Ранее в её жизни такое случалось не часто. «„Маленький принц“ из книги Экзюпери, только уже повзрослевший. Сколько же надо тонкости – писать о таком человеке?», – удивлённо думала она.

Как договорились, он начал звонить, вспоминая и рассказывая о своём прошлом:

– Добрый вечер, Татьяна! Вы сегодня не заняты? Ну, так мы с Вами можем поговорить, пообщаться?

Женщина, умная она или ветреная, молода она или не очень, всегда остается женщиной… Татьяна была несколько старше своего собеседника, но это не мешало ей быть истинным потомком Евы. По духу она оставалась молодой, кокетливой, озорной, веселой. Но в данный момент находилась в затяжной депрессии. Она оказалась в почти незнакомом городе, где трагически потеряла мать. Родня и чужие люди, не желали общаться с ней из-за бедности. Это очень угнетало.

Она переехала в этот маленький городишко из-за старенькой мамы, чтобы помогать ей по хозяйству, скрашивать последние годы. Но сводная сестра заставила старушку всё её имущество переписать на себя. После заперла мать в квартире и ушла с ключом на несколько дней. Вернулась она, когда та уже умерла и, позвонив Татьяне, пригласила на похороны. Писательница осталась ни с чем: мать погибла, пенсия – незначительная, за душой ничего нет. На сердце тяжесть: сводная сестра – исчадие преисподней. Любимый же внук, хоть и живёт с ней, часто огорчает, учится в институте неважно.

Решив, – беседы с монахом отвлекут её от грустных дум, обрадовалась звонку, и оживленно воскликнула, забывая невзгоды:

– Добрый вечер! Да-да, я свободна и всегда к Вашим услугам. Звоните в любое время. Итак, Вы из Молдавии, из самого Кишинёва? И в такую глухомань! Ну что ж, слушаю Вашу историю.

– Извините. Почему-то никак не соберусь с мыслями. Вы знаете, я Вас сейчас удивлю, раньше-то я был артистом, так и остался им в душе. Ещё учился рисовать. И вот недавно мне почему-то вспомнилось имя Сары Бернар. Решил у Вас спросить – она не английская актриса?

– Нет, французская, талантливая, самобытная. В юности она заболела туберкулёзом и заказала себе гроб. В него Сара часто забиралась, представляя себя почившей. Это придавало ей мужество жить, и она выздоровела. Денег от работы в театре не хватало, ей приходилось быть содержанкой у богатых покровителей, хотя, ещё с детства, не желала она себе такой участи. Бедная Муза, нередко вынуждена окунаться в нечистоту, дабы потом блистать и радовать других. Такова доля многих артистов, писателей, художников – служителей Мельпомены. Среди них бывают и счастливчики, им быстро улыбается удача: всё гладко, без осложнений. Но случаи эти редки, и лучше не надеяться – сразу поймать жар-птицу счастья и везенья.

– Я почему-то решил, что она англичанка. Ну да мог и ошибиться.

– Нет-нет, поверьте, я совсем недавно читала об этом в одном интересном журнале.

– Так вот о себе, я ещё и пою. И представляете, даже в Америку ездил учиться византийскому пению. Оплатил дорогу отец бывшей жены – художник, уехавший туда ранее. Он, очень пожилой человек, живет сейчас с молоденькой девочкой, а его соседка, совсем старушонка, – с юным мальчиком. Всё там перевёрнуто с ног на голову. А теперь расскажу Вам, как я сам женился. Влюбился неожиданно в школьницу и испугался – упущу её, потом не смогу никого полюбить. Сошлись, родилось у нас трое деток, а потом она выкинула меня из дома и развелась. Что оставалось делать? Разведённый священник не имеет права служить, пришлось постричься в монахи. Но боль от потери семьи всё ещё точит сердце.

Как-то один иерей сказал мне в порыве гнева, поссорившись со мной:

– Да тебя даже жена бросила, что с тебя взять? – Я ему врезал по первое число, мало не показалось. И что интересно, мне за это не влетело! Итак, остался я без семьи и квартиры, пришлось долго скитаться по разным углам. Наконец в епархии смилостивились, дали келью в мужском монастыре. Одному скучно стало с непривычки, взял к себе маленького сына. На меня пожаловались, что сплю на одной кровати с ребёнком. Пришлось вернуть мальчугана жене. Как-то сильно разболелась спина – у меня перелом позвоночника – пригласил в келью массажистку. Она принялась за работу. Я же расслабился и уснул. Массажистка хотела уйти, но побоялась разбудить меня, и ждала, когда проснусь. В итоге – ещё раз донесли – выпроводили из кельи. И всё вернулось на круги своя. Начались новые скитания – испытания. Жил то при храме, вроде сторожа, то у прихожан – одни смилостивились, пригласили к себе. Так и мучился. Наконец, одна старушка сжалилась, и подарила мне свою комнату на общей кухне. Сама перебралась к дочке. Обещал молиться за неё и её родню всю жизнь. Всё бы неплохо, но старший сын женился, пришлось ему эту квартиру уступить. Опять начал мотаться по разным местам, как бомж. Вот так и существовал, пока не помилосердствовали – вновь дали келью в монастыре.

– А бывшая жена свободна?

– Нет, сразу вышла замуж. До развода мы купили здесь домик и жили вместе с тёщей. А когда она вышла замуж заново, то со своей матерью и детьми обитать не стала, ушла к мужу. Жить с попом не захотела, нашла ФСБэшника. Всегда она искала другого мужчину! – В голосе священника послышались слёзы. У Татьяны сжалось от жалости сердце. Что она могла сказать ему в ответ, ведь у неё тоже всё было вывернуто наизнанку. И чужая боль вызывала трепет, будоражила сердце. Поняв, что тему разговора следует перевести в другое направление, в волнении спросила:

– Хотите, я почитаю Вам отрывки из своих книг или что-то другое расскажу?

– Ну. Конечно же, Татьяна!

Чувство тоски, растерянности её тоже угнетали. Немного помолчав, собираясь с мыслями, произнесла:

– Поведаю Вам о древней японской поэзии и поэтессе Оно но Комати, хорошо?

– Согласен, Татьяна!

– Итак, девятый век, Япония. Кстати, Вы знакомы с японской классической формой стихосложения – «танка»? Немного о ней. Стихи японцы ранее сочиняли по каждому поводу. Форма «танка» – это пятистишия из нерифмованных строк. В них вкладывался глубокий смысл, больше, чем вообще могут вместить пять строчек. Также существовали определённые сравнения, что-то символизирующие, обобщающие. Если, например, говорилось о мокрых рукавах кимоно, это означало слёзы в разлуке с любимым и так далее.

Но вернёмся к знаменитой японской поэтессе Оно но Комати. Ночь. По сторонам летают странные тени, сгущая тревогу, будоража воображение. Темень заполнена тишиной, предчувствием. Призрачный свет луны, льющийся, будто из небытия, еле освещает округу. Некую священную могилу охраняют два стражника, (в других источниках два монаха). Вдруг что-то резко хрустнуло средь набросанных сухих веток, затрепетало мерцающим видением, и предстало перед стражниками в виде жалкой старушки. Мужчины вздрогнули, холодок пробежал по спинам. Приведение! Протёрли глаза, может, показалось? Вновь вгляделись. Старуха, припадая на правую ногу, закутанная в грязное тряпьё и непрерывно трясущая головой, что-то нащупывала клюшкой на земле. Но в полутьме, зацепившись за корягу, со стоном упала, уткнувшись лицом в землю, раскинув руки-плети.

До её появления стражники переговаривались, чтоб не уснуть. Рты кривила зевота, глаза слипались. Но они бодрились. Внезапное появление незнакомки мгновенно прогнало сон. Оживившись, раскричались:

– Кто тут, кто?!

– Я, – еле прошамкала беззубая бабка.

– А кто ты такая? Почему глубокой ночью ходишь одна? Да здесь и нельзя находиться. Мы охраняем это священное место от посторонних! – прогудел один, выпрямляясь во весь рост. Вид его, грозен и внушителен. Настоящий самурай с огромным блестящим мечом у пояса. Поднимаясь с земли, нежданная гостья тоже устрашилась воинов:

– Простите, я старый человек, ночью не увидела куда направилась. Что с меня взять, одинокой, полуслепой? – плакала она, – О, как больно ушиблась, все косточки ломят!

– Да кто же ты, наконец? – волновались стражники.

– Я, я? – лепетала испуганная тень женщины, – Кто же я? Дайте вспомнить. Годы большие, забыла, – выглядела она бледной, уставшей, больной. Горькие складки морщин зияли на лбу, щеках, подбородке. Она уже была похожа не на женщину, а на древний, трухлявый пень. (Народная молва приписала ей девяносто девять лет жизни за одно её прегрешение, о котором речь пойдёт далее, но жила она меньше). Вдруг этот пенёк зашевелился, подпрыгнул и радостно закричал:

– Вспомнила! Я – Оно но Комати! – и устав от напряжения, зашаталась, ухватившись за растущий перед ней куст можжевельника. Вслед за ней воскликнули удивлённые стражники:

– Как, Оно но Комати? Не может такого быть!

А она, набравшись храбрости, вновь радостно повторила:

– Я – Оно но Комати!

Неожиданно все исчезло перед её взором. Туман, застилавший сознание, рассеялся, память ожила. Из неё чётко выплыло прекрасное, юное создание. Девушка, чьей красотой и талантом восхищалась вся Страна восходящего солнца. Оно но Комати была высокородной и богатой, жила в большом замке, охраняемом многочисленной стражей. Знатнейшие люди: император и сёгун (главнокомандующий армией) часто приглашали утонченную поэтессу в свои дворцы на празднества. Она была украшением всех торжеств и застолий. Ею все восхищались, но она спокойно принимала поклонение, её сердце ещё никому не принадлежало. Окружающим же казалось, за блестящей внешностью и изысканно-рафинированными стихами скрывается самовлюбленный нарцисс.

Она, безусловно, любила свою красоту, и частенько смотрела на своё отражение в зеркале. Их у неё имелось немало: два бронзовых, три серебряных. Они, небольшие по размеру, овальной формы, радовали её взгляд. На обратной стороне отражались узоры, а впереди – хорошо отшлифованные пластины, для чёткости изображения. Ручки их тоже были затейливыми и изящными, за них приятно было держаться. Поэтесса отдавала предпочтение зеркалам из серебра. Особенно одно, привезенное из Китая, ей очень нравилось. Изображение прекрасное, и на обратной стороне вместе с узорами, пожелание в виде иероглифов: «На благо всем людям, кто будет им пользоваться». Она сама расчёсывала перед ним длинные чёрные волосы, распуская их широкой волной, и затем, собирая в сложную кокетливую прическу; сама красила, трепещущие от восторга, губы, подводила тенями загадочные глаза. Долго изучала безупречно гладкий белый лоб, нежно розовеющие щёки. Протягивала руку к своему отражению и гладила, будто боясь, что оно исчезнет, целовала его, с надеждой, что оно всегда будет таким. Но никто из окружающих не догадывался о её настоящей сущности. Она любила сочинять и читать, предпочитая древние рукописи. Растянувшись на циновке, поэтесса восхищалась их содержанием, чаще всего выбирая китайские манускрипты. Тогда в Японии была мода на всё китайское. Считалось хорошим тоном в местных домах знати разговаривать на китайском языке, подражая их обычаям, культуре, моде. Китай задавал тон. Почти так же, как у нас в России в девятнадцатом веке было в фаворе всё французское. Писатели Поднебесной были вычурны, умны, утончёны, романтичны. Читая такую литературу, поэтесса жила другой жизнью, ирреальной. В их повествованиях ей нравились рассказы о том, что обычный человек может жить иногда иначе, чем все. Поэтессе запомнился рассказ, в котором мужчина, встретивший рыжую лису, полюбил её. Она же, в благодарность, превратилась в красивую женщину, и стала его супругой. Или другой: некий чиновник полюбил девушку. Она стала его любимой, образовалась семья, появились дети. Много позже он узнал, что жил с бабочкой на ветке высокого дерева. И всё вернулось на круги своя. Что было – исчезло, он остался один, а его жизнь почти прошла. Такие измышления будоражили воображение поэтессы. Она сориентировалась, жизнь духовная тоньше обычной, с её нуждами, тревогами, неудачами. Поэты – мечтатели. Они всегда готовы воспарять в неведомые дали. Поэтому романтичная поэтесса стала считать реальную жизнь пустой, неинтересной, опустошающей душу. Всё земное она не желала принимать в серьёз, ждала чего-то необъяснимого, возвышенного, берегла сердце для идеального. Никто из окружающих её не понимал. Со стороны она казалась надменной гордячкой. Но это была спасительная маска, ограждавшая от грубой действительности. Так считала она, и никому никогда не призналась бы, что живёт в другом измерении, нарисованном ею, мире. Кроме чтения, поэтесса любила слушать музыку и писать стихи. В этом не было ей равных. Она являлась родоначальницей стихотворной формы «танка». В её душе жили только возвышенная красота и утончённое искусство. Над поклонниками же она подтрунивала, расставляя им изощренные ловушки, чтобы быстрее отделаться от них. (Они её утомляли). Красавица потешалась над беднягами, смакуя их неловкость и промахи. Поэтессу побаивались даже во дворце за её острый язычок – он резал, как бритвой. Но и восхищались ею одновременно за изысканность, находчивость, образованность, красоту. Она не злословила, как примитивные сплетники, посрамляла своими стихами-пятистишиями, от них все приходили в восторг. Поэтесса была то дерзкой и высокомерной, то возвышенно-неземной, сотканной из перламутрового воздуха. Поэты – мечтатели, и горе тому, кто посмеет вернуть их к реальной действительности, получится всё грубо, нетактично.

Когда в её сердце зарождалось нечто благородное, она брала в руки бумагу и изливала на неё горячие, живые, трепещущие строки, обращённые к идеальному возлюбленному, красивому, талантливому, как она сама. Жизнь, словно бурная, горная речка, мчалась всё вперёд, журча и вспеняясь, но ничто не нарушало идеальный покой поэтессы.

Однако всему приходит конец. Её полюбил со всей юной страстью и пылкостью молодой человек по имени Фукакуса. Днём и ночью он думал только о ней, желая находиться постоянно с любимой, не имея покоя от тоски в разлуке. Но поэтесса потешалась над ним: Что может дать ей любовь обычного человека? Если только немного развлечься? И она, то дарила ему нежные улыбки, то хмурилась и сердилась, истерзав вконец сердце несчастного. Ради неё он был готов на многое, но она пренебрегала им. Набравшись храбрости, он прошептал:

– Дорогая Оно но Комати, я не могу без Вас жить. Вы всё для меня – воздух, без коего я умру, жизнь, которую я люблю, солнце, которое меня согревает. Сжальтесь надо мной!

– Хорошо. Сто ночей Вы проведете, бодрствуя у моего замка, тогда я смилуюсь над Вами, и, может, полюблю, Вы согласны?

– Да! – отвечал безумец.

Это условие было шуткой сумасбродной девчонки. Но влюбленный всё принял за чистую монету. Любовь не может не верить, она способна перевернуть горы, умчаться за тридевять земель, достать с неба звезду и подарить любимому! Он решился на этот поступок, желая показать ей силу своего чувства. Дни он проводил на службе, а промозглые ночи у стен её замка. Он исполнял каприз безжалостной девы девяносто восемь ночей. На девяносто девятую ночь он умер.

С тех пор прекрасная поэтесса не знала покоя. Она поняла, что погубила совершенно невинного юношу. Осознание этого не давало ей спать по ночам, нормально жить, как все обычные люди.

Татьяна-рассказчица вдруг грустно вздохнула, прервав на мгновение повествование, и продолжила:

– Об этом случае из жизни Оно но Комати я прочитала в древне-японских манускриптах, увлекаясь классической формой «танка» середины девятого века. Позже я узнала и другие неофициальные сведения из её жизни. В Японии о ней слагались легенды, иногда противоречащие одна другой. Русский академик Конрад (середина двадцатого века), изучавший её творчество, писал: «В народе не знали чему отдать предпочтение – её красоте или таланту». Постепенно Оно но Комати стала успокаиваться, приходить в себя, забывая тягостное прошлое. Время лечит. Но в жизни ничто не проходит даром. За ошибки люди платят высокой ценой. Свита императора пополнилась, в его личной охране появился молодой, видный самурай, знавший цену жизни, себе, женщинам. Увидев его среди придворных, поэтесса спокойно прошла мимо, не обратив на него внимания. Это задело самолюбие молодого человека. Он был так пригож, что все придворные дамы теряли из-за него головы. А эта странная поэтесса даже не смотрит. Он решил ей отомстить.

Каждый день она стала получать от него свежие цветы и стихи о любви. Сначала она выбрасывала презенты. Но самурай был настойчив, не отступал. Наконец, в ней заговорило извечное женское любопытство, взявшее верх над осторожностью. Цветы не выбрасывались, стихи читались. Вот что было написано в одной из записок: «Вы так прекрасны, что блекнут луна, звёзды и солнце на небосклоне. Вы любимое дитя красоты и мудрости! Вы – сама поэзия, музыка и мечта… Вами, нечаянно брошенный взгляд на человека, – невиданное счастье! Я перед Вами жалкий крошечный червячок, ползаю и целую следы от Ваших маленьких ножек, если не снизойдете, не пожелаю оставаться на этой грешной земле! О, смилуйтесь!».

Когда самурай узнал о её капитуляции, то потерял всякий интерес к гордячке. От него уже не было подарков, и не стало видно его самого. Все пересмеивались над некогда неприступной Оно но Комати. Наконец, ей объяснили, в чём дело. Бывший ухажёр держал пари с друзьями, что добьётся её благосклонности. А выиграв спор, попросил императора отправить его на службу в другое место – ко двору сёгуна. Однажды ей передали его записку: «Прощай, не жди, не вернусь! Я никогда не любил тебя! И давно женат!». Увы! Жизнь заставила её спуститься с розовых облаков, окунуться в реальность, некрасивую, постыдную. Она поняла, не отгородиться неприступным забором от действительности. Надо не мечтать, а жить… на земле… и проще…

Удручённая, она решила, что это наказание за гордыню, высокомерие, погубленную ею некогда любовь. Поэтесса удалилась от света, размышляя над превратностями судьбы, смиряясь со своей долей.

Это всё сердце моё,

Что отплыть я решилась

В такой непрочной ладье:

Всякий день её заливают

Невольные горькие волны.

Она много читала, писала, становилась мягче, тише, сердечнее:

От студёного ветра

Краснеют и осыпаются….

Тихо, словно тайком,

Слой за слоем ложатся на сердце

Листья горестных слов.

Она осознала, главное в жизни не красота, положение в свете и богатство, главное – быть добрым, хорошим человеком. Но сердце у неё было уже надорвано.

Ни дорогие украшения, ни фантазии, теперь не интересовали, определившую свой путь женщину. Иногда, когда ей было особенно грустно, она надевала наряд невесты, обувала обувь на платформе, удлинявшую рост, делавшую стройнее (такую обувь японки носили, дабы не пачкать длинное дорогое кимоно, волочившееся по грязной земле), и выходила в сад. Садилась на что-нибудь, находящееся поблизости. Задумчиво смотрела на цветущие ветки сакуры, розовые цветы космеи и камелии, синие гортензии и глицинии, сочиняла стихи «танку», пела их вслух с надеждой, что погибший юноша когда-нибудь её услышит, заговорит с ней и простит.

Однажды, она задержалась там продолжительнее обычного. Долго грустила, просила прощения у Фукакуса, комкая в руках мокрый от слёз платочек. Вдруг ей показалось, что она увидела его вблизи, и он прошептал:

– Я простил Вас, дорогая госпожа, не плачьте, Вы скоро будете не одна, обретёте настоящее счастье, взаимную любовь. Но, постарайтесь сберечь её!

Оно но Комати, не отдавая себе отчёта, еле слышно прошептала:

– Спасибо.

Потом решила, что она вздремнула, и это ей почудилось во сне:

С тех самых пор, как в лёгком сновиденье

Я, мой любимый видела тебя,

То, что непрочным сном

Зовут на свете люди,

Надеждой прочной стало для меня!

Она поверила обещаниям и успокоилась. И уже с ещё большим вдохновением слагала стихи, нежные, глубокие, трогательные. Они бередили души людей, заставляя задумываться:

Думала всё о нём

И нечаянно дремой забылась,

И во сне увидала его.

Ах, если б знать – то сон,

Разве бы я проснулась?

Татьяна вновь прервала своё повествование и произнесла с восхищением:

Я поражена тонкостью, лёгкостью, изящной воздушностью её стихов. Прошло около сорока лет, как я читала их, но всё ещё помню. Недаром кто-то из известных режиссеров прошлого сказал (может Станиславский?):

– Та актриса, – настоящая актриса, которая бросалась в реку из-за несчастной любви. Её спасли, и она стала играть на сцене, потрясая сердца людей, заставляя их то – плакать, то – смеяться!

Только через страдания человек очеловечивается…

Оно но Комати изменялась и внешне. Красота её с оттенком печали, из яркой, волнующей, становилась благородной, возвышенной. Она оживала, вновь радовалась жизни, встретила достойного человека, полюбила, стала любимой. И уже реально относясь ко всему происходящему, писала:

Пусть скоро позабудешь ты меня,

Но людям ты не говори, ни слова.

Пусть будет прошлое

Казаться лёгким сном.

На этом свете все недолговечно!

Многое уяснила она о беспокойном человеческом сердце. Однажды поэтесса прочитала возлюбленному супругу свои новые стихи:

Он на глазах легко меняет цвет

И изменяется внезапно,

Цветок изменчивый,

Изменчивый цветок,

То называют сердце человека.

На это он ответил, что никогда не изменит своих чувств к ней. Будет любить её до конца своих дней.

Так увлекательно проходили у них дни – во взаимопонимании и обоюдной симпатии. Связующим звеном была поэзия. Как-то, прослушав её очередные танка, он произнёс:

– Вы открыли мне свою душу стихами, и уже для меня Вы не просто великая поэтесса, – но близкий, родной человек. Потрясающие вещи творит искусство! Я самый счастливый человек на свете. Обладать таким сокровищем, многого стоит!

– Мой друг, Вы преувеличиваете, но из Ваших уст лесть кажется правдой. И Вы так мило преподносите желаемое, превращая его в действительное, что я сдаюсь на милость победителя. Объясните мне кое-что. Я нахожусь под впечатлением, но разгадывать что-либо без Вас не желаю. Во сне мне привиделось нечто чудесное, рождённое из улыбок, радости, счастья. Казалось, сама красота шептала мне:

– Я – вдохновение, надежда, нежность! Меня не удержат простые руки! Ха-ха, – звенело тихим колокольчиком, – я прихожу в объятия к нежно любящему и любимому мной… Но и сразу ухожу в случае его гордыни… Ха-ха, – таял звук, исчезая. Мой милый, что же это было?

– Что было? Ваша счастливая звезда, стимул творчества, любимая Вами, и любящая Вас, муза!

– Ха-ха, – до сих пор слышу я этот смех… О, если муза поцелует кого-то в сердце, человек будет стремиться к ней всю жизнь!… Но, что удивительно, при её посещении я раздваиваюсь. Становлюсь и ветреной девчонкой, и умудрённым философом, в одном и том же лице! И тогда мы вместе пишем. А потом, берёмся с ней за руки, и улетаем далеко, в беспредельность! Я становлюсь птицей, и наслаждаюсь полётом, свободой, безграничностью! Нежностью обнимаю всю землю, желая быть лучше, чище. С высоты полёта вижу несчастья других и плачу… Но я не забываю и о Вас!

– Ах, Вы, моя мечтательница! Думаю, здесь сыграло роль Ваше увлечение древнекитайской литературой. Но не только. У Вас возвышенная душа. Женщина, как и мужчина, должна быть человеком, не куклой, не пустышкой. А Вы опередили многих. Как бы я хотел дорасти до Вас! Встать рядом… Не плестись в хвосте. Ради Вас, я готов писать стихи, отрываться от земли и улетать к звёздам. О, какое счастье, что судьба преподнесла нам встречу друг с другом!

– Зачем Вы принижаете себя? Ведь мы давно уже вместе летаем… Мне не хотелось об этом говорить, Вы же из скромности будете всё отрицать. Ах, всё-таки Вы выпросили у меня этот комплимент! Как хотелось бы мне, дорогой, уснуть в один день и час вместе с Вами, и чтоб никто, никогда не разлучал нас…

О, они любили, понимая друг друга. Ничто не предвещало беды. Но она постучалась. Бесценный супруг её погиб в борьбе за власть и влияние в стране между двумя знатными родами: Фудзивара и Минамото. Когда Оно но Комати передали его окровавленный меч, шлем, и разорванную одежду, она упала в обморок, долго не приходя в себя. Нет больше её дорогого, бесценного друга! И вновь она одна…

Подожди, о кукушка,

Летунья в сумрак заочный,

Передашь известье:

Что я в этом дольнем мире

Жить отчаялась доле.

Она долго болела, не смиряясь с действительностью. Выздоровев, закрылась в своем замке, живя в уединении, никуда не выезжая, ни с кем не общаясь. Ей не хотелось никого видеть. Эта новая боль окончательно переродила её. Она поняла, что жила, как себялюбица, ничего не отдавая людям. Стихи? Да, они были, одушевляли других, но этого мало. Она уже по-настоящему чувствовала боль несчастных, и начала понемногу помогать им. То пожалеет голодных, больных ребятишек у одинокой вдовы и поддержит материально. То поможет нищему встать на ноги. Так истаяло всё её состояние. Помощь ею оказывалась втайне, никто не понимал, почему она беднела. А вскоре она совсем исчезла с людских глаз. Нищая, больная, страждущая, она уже была не нужна богатым «друзьям». Один бездельник, прослышав, что поэтесса благотворит бедным, подумал – она сказочно богата. Он решил сам проверить, чем она обладает, и обобрать её до нитки. Но просто забраться к ней и обворовать – мало. Надо знать, куда она прячет все деньги. Он пробрался к ней без помех, слуг уже не было. Платить им было нечем. Они разбежались. Он не знал об этом, обошёл замок, убедился, – никого. Стояла ночь, поэтесса спала. Он связал ей руки-ноги, заткнул рот кляпом, приковал к стене, а сам улёгся на её циновке спать. Освоившись, стал мучить хозяйку, требовать денег. Он не верил, что у неё уже ничего нет (она даже жила в маленьком уголочке, не имея возможности обслуживать всё жилище). Вор каждый день обходил замок, рыскал по углам и потаённым местам, всё искал сокровище. Открывал и ломал, выбрасывая вон, все старинные резные лаковые шкатулки, ларцы, рвал редкие рукописи и сжигал их, чтобы успокоиться, крушил всё, что попадалось под руки, даже редкие китайские фарфоровые вазы. Не понимая, что это и есть бесценные сокровища. В ту пору воры не были образованы, как сейчас, ему необходимы были только деньги, золото. А поэтесса эти повседневные вещи тоже не считала дорогими, они ей потребны были для работы и только! После ежедневных неудачных поисков, он бил несчастную женщину. Наконец, её бедные друзья поняли, что с ней произошла беда. Они знали, что бедняжка одна, за ней некому ухаживать и помочь в случае необходимости. Собралось несколько семей, коим она ранее помогала, вошли в её замок и увидели всё своими глазами. Мошенника в это время не было, он ушёл в поисках провизии. Они развязали поэтессу, спрятались. Когда злодей вернулся, мужчины накинулись на него, связали, избили, и выбросили на свалку. Так, благодарные люди, спасли её от погибели. Она с радостью покинула уже ненужный замок.

Бедные люди поддерживали её: пускали на ночлег, кормили, спасая от голода и холода. Ей пришлось биться в страшных тисках нищеты и скитаться по белому свету:

Оборваны корни

Плавучей, плакучей травы

Так и я бесприютна!

С лёгкой душой поплыву по теченью,

Лишь только услышу: плыви!

Она жила, не жалуясь на судьбу. Один богатый вельможа, некогда любивший её, прослышав о её несчастьях, решил её разыскать и помочь. Когда же нашёл, то не узнал. Не было гордой красавицы. Перед ним была другая женщина, худая, бедно одетая, но поражавшая духовностью и благородством.