Buch lesen: «Планета по имени Ксения», Seite 39

– Да рассказывай! Ты меня ждала. Ты всегда чувствовала меня на расстоянии. Ты только притворилась спящей. И умышленно оставила открытым окно. Первый этаж. Кругом лес. А ты знала, что я брожу рядом и жду тебя на условленном месте, на которое ты не хотела приходить.

– И ты повадился! И чем кончилось?

… Чем? Только они разыгрались, а тут, бац! Свет свыше озарил их преступную мистерию, и грозный лысый её создатель мечет молнии из глаз. Милый друг сразу же забился под простыню. Ну как он мог и надеяться там затаиться, такая гора из мускулов?

А папа так ласково, играя весёлыми молниями, манит его, – Штаны-то накиньте, молодой вы мой гость незваный. Побеседуем как мужчины? А знаете ли, что девушке всего семнадцать? А вам? Что-то лицо мне ваше знакомо»? У вас же там у всех фантастическая память. Особые методы тренировки.

Ух, он испугался! А чего собственно? Узнал шефа своего. Думал, что он к Рите сразу побежит, как из космопорта, а он домой. Ему мама была дороже яркой поганки, маскирующейся под съедобный гриб. Этой трухи, которой современные колдуны придали внешность девицы.

Папа же говорил о ней: «Она – несчастье мое, болезнь моя, душевная или телесная, не знаю того. Но люблю я только тебя, Ника». Мама ему верила всегда, Ксения нет. Пока не ушла мама навеки за черту земной окружности, за грань человеческого существования, как же отец изменился сразу. Из Космоса своего не выплывал практически никогда. Вот тебе и привязанность! Мамы нет, кто мешает теперь? Он же перестал вдруг болеть этим суккубом или как их называли верующие люди? Как будто мама и давала им энергию для их страсти. А не стало её, и все стало пшик! Серный дым, ругань каждые полчаса, она зубищи скалила на него, будто сожрать хотела, страшная делалась.

Ксении пришибить её хотелось, как и отца когда-то. Ратмир тоже помнил ту историю. Ратмир на спутнике сразу узнал Ксению, всё понял, зачем она здесь, и что у неё с ГОРом за отношения. Он потом подошёл и сказал: «Зря простила! Не стоит он. Не способны такие люди ничего осознать. Всё повторится. Только, как говорили в древности, трагедия превратится в фарс. Но ребёнка сохрани. Он принесёт тебе счастье».

А кто в её прощении нуждался? Да она сама же и напросилась на всё! Что не знала, куда и зачем полезла? И не сказала бы она никогда, что гибель Нэи можно отнести в разряд фарса.

Мост в прошлое разобран, но ведь река всё та же?

– Сознайся хотя бы теперь, что к тому времени, как прибыла я на спутник, ты информационные носители стёр, забыл меня.

– Если бы я обладал памятью мушки дрозофилы, я бы не попал в такие сложные структуры никогда, – ответил он.

Вот она и нарезала круги вокруг него, ожидая, когда же проснется память-соня? Сама вокруг его маршрутов ходила, как в лунатизме бывает, и себе ни в чём не признавалась.

– Признайся, что мне врал, что не любишь? Ты всегда меня любил…

Он промолчал, но кто ж не знает, что молчание знак согласия? И нарочно иногда разыгрывал спешку, необязательность некую, пытался дать ей понять её глубоко периферийное расположение. Так, мол, звёздочка тусклая, торчит на небе, а в беззвёздную темень и такая сойдёт. А сам часы считал, чтобы опять испытать всё то, что она и считала утраченным.

– Или ты серьёзно думал, что я из папье-маше? И ничего не понимаю? Вот так ты и приучал меня к лицедейству, как тогда, так и потом. И что ты за урод был в коже ангельской? Поясню заодно, что на той Паралее ты её начисто утратил.

– Когда ж и было, что я давал заявку на то, что я ангел во плоти?

Таким шершавым и опалённым он там предстал перед ней, что она дар речи потеряла. Ну, есть владыка подземных недр! Вылез их встречать! Как тот самый призрак, что преследовал Нэю с Паралеи даже на Земле. О чём и успела Ксения прочитать в дневниках несчастной его жены. Изложено понятно, но от понимания ускользает. Призрак, явь или существо из другого измерения?

У Ксении ноги подкосились. Думала, умру, если признает вот так слёту. Не мужик, а киборг какой-то закопчённый! В объеме – два прежних Венда, дышит шумно, грудь колесом, как будто не кожа у тебя там под одеждой, а панцирь какой. И басище грубейший, как из шахты подземной, аж гул стоял в отсеке, и вибрация пошла по всему телу, как от сотрясения какого. Да ещё голова эта бритая, мама родная! Клон её отца в его худшие дни. Да туда ли она попала? Так и подумала, Ритка заподлянку устроила, в тюремную колонию послала. Если уж ГОР у них такой, то каковы же остальные насельнички?

И опять полюбила из верности прошлому чувству? А он? Сам же к себе утащил, а потом опять выставил, свалил на неё свою собственную низость. Только она опять в красном углу своей души его образ поставила, любовно перебирала все их встречи, все его слова…

Отец ей говорил: «Не тот он человек, дурочка. Он мелкий, ему негде тебя в себе хранить. Он быстро отказался, быстро забудет. Никто ему не нужен, ни ты, ни жена, ни сын».

– Отец думал, что я обольщалась, и ничего не понимала. Только я твои ангельские пёрышки радужными блестками никогда не раскрашивала, – а про себя добавила: «Как твоя Нэя» – Я всегда понимала, что лик ангела – иллюзия, ведь и крыльев у тебя нет, да и зачем они мне? Я земной любви хотела.

– Ты её и получала.

– Любви, а не муки, какую ты давал. Эх, папа «Череп Судьбы»! Да не закинь он тебя за ушко да под чужое солнышко, куда бы ты и делся от меня? Особенно, когда я молодая в настоящем смысле, из плазмы вся была. – и добавила мысленно: «И не дети Нэи, а мои собственные были бы сейчас взрослыми, а я цветущей и радостной, без серой паутины в душе от вековечной заброшенности. Дурочка ангельская, она описывала в своих дневниках, что если бы он сразу, едва с ней познакомился на той Паралее, привёз с собой на Землю, то она была бы счастлива. Никогда! Я бы тогда с ещё большей лёгкостью сдунула её, во мне тогда такие грозовые фронты бушевали! Куда ей до меня было»?

– Видишь, – подытожила она свои долгие размышления и озвученные мысли тоже, – мой отец забросил тебя так далеко, а ты, совершив космическую петлю во времени, вернулся ко мне. И мы опять вместе, валяемся с тобой в моём доме, да ещё в его бывшей спальне. А Рита? Она где?

– Она? Спит в своём дупле, как и полагается змее. А я буду, как твой папа «Череп Судьбы» жить на две семьи. Как на это посмотришь? Мне по моему положению много чего позволено. А ты как знаешь. Можешь и отказаться. Другая найдётся. Нелли, например. Она ни за что не откажется.

– Ты не похож на отца. Не радуйся. Это я так сказала ради красного словца.

Ксения с возмущением завозилась, делая попытку вылезти из-под общей простыни. Вот скотина, он и не думал меняться. Он лежал как скала и не думал её пускать, продолжая при этом теснить к стене, – Скажи, у тебя в юности было красное платьице?

– Было. – Ксения не одолела тяжести судьбы, у которой было туловище кентавра, – Белый горошек по нежно-пунцовому полю, из натурального шелка. Мама, кстати, шить умела. А что? Мы отдыхали с папой на Клязьме в глуши. Помню, я сидела на поваленном дереве у берега. Речка зелёная, кувшинки желтые, белые, а рядом за мостом ветхим и старым раньше поселение где-то было…

– За мостом? Там был мост?

– Ну да. Каменный, старый. А у берега, представь, шли съёмки игрового фильма на историческую тему, там был сооружён какой-то древний плот, на каких раньше переправлялись через реки.

– Плот? Кто на нём был?

– Тётки в старинных костюмах, их же снимали.

– А ты?

– Я смотрела.

– Что ещё делала?

– Читала. Нашла старую книгу у мамы, электронную, представь, и читала. На меня тётки кричали, ругались, что я порчу им пейзаж.

– И волосы твои были повязаны шарфиком? Лёгким и воздушным?

– Да. Было ветрено. Волосы мешали читать, я и повязала его, – Ксения удивилась, а вдруг он не сочиняет про всевидящее око? – Ты же не мог видеть…

– Не мог, а видел. Ты была умница, любила читать старые книги?

– Любила.

– Но как могло такое быть? Подобное совпадение…

Ксения трогала его лицо. Он отвернулся, пряча себя.

– Совпадение? Кого или чего?

Ответа не было. Они помолчали. Прозрачная стена казалась тёмно-синей, усыпанной осколками звёзд, подобна стеклу, из которого делали раньше новогодние шары. Ксении захотелось встать и проверить, вдруг там опять открылись бескрайние плантации, исчезнувшие, как говорила Нэя, но где-то продолжающие свое неувядаемое уже цветение. В неких информационных спиралях запредельных метагалактических миров.

– Ксен тебе не мешает? Не пристаёт?

– С ума ты сошёл! Нет. Детей любит. Возится с ними, когда возвращается к нам. Счастлив даже. Спит в папином кабинете. Я ему позволяю. Но он, если честно, и не спрашивает моего разрешения. Он считает этот дом своим тоже. Уверяет, что всегда мечтал о многодетной семье. Считает, что мы его семья. Ну, и пусть, ведь не выгонишь.

– Ну, и пусть. Он им как дядька молоточек.

– Какой молоточек? Ты откуда взял?

– Такой. Из сказки. Колокольчики шалят, а дядьки – молоточки стучат, чтобы не забывались.

– Ксен добрый. Да и кто ему позволит стучать?

– Я шучу. Это же из сказки ветхозаветной. А тогда детей били.

– Ветхозаветной. Твоя мама Карин стучала тебя почище молоточка. В твоём детстве. После моей мамы осталась старая электронная библиотека. Ксен ею пользуется. Говорит, там есть шедевры. Хотя, мы происходим из рода извозчиков, но мы очень любили читать, не в пример тем, кто из королевских домов. А хорошо тебе было в твоём старом постоялом дворе? Бродяг давно нет. Так что он твой полностью.

– Ну, прекрати. Запомнила. Мало ли, что я порой несу. Всё запоминать зачем? Неужели ты поверила, что я, как твой отец буду жить на манер маятника? То к тебе, то к Рите? Я не вернусь уже к Рите. Зачем она мне? Она воображает, что много на что повлияла. Но в ГРОЗ всё решилось без участия её старого маринованного огурца. Он слишком законсервировался, слишком оторвался от реалий. Она ничего не значит там во всех смыслах. Я лично только ей подыгрывал, как и твой отец, питал её чувство личной значимости. Она умна и нечеловечески красива. Но…

– Это она-то? Именно нечеловечески. Но ведь у всякой технологии есть свой предел могущества. И она не сможет бесконечно насиловать свою молекулярную структуру. Она с неизбежностью распадётся на элементарные частицы. До какой же степени утомления она их и довела!

– Ты говоришь жестокие вещи, но сама по себе ты добрый человек. И тем ни менее, я думаю, что в твоём лице вождь «лбов» не нашёл своего ярого приверженца. Ты бы стала ему служить верой и правдой, не смотря на своё обновление, на свою причастность к тем, кого он приговорил к небытию. Но он и сам из них, и не отказывается от вольнонаемников, кем бы они ни были. Он даже самооправдание себе имеет. Считает таковых «омоложенцев» раковыми клетками человечества. Наростом на других, полноценных и здоровых людях. Считает, что только весь организм в целом должен достичь бессмертия, а не отдельная колония взбесившихся клеток этого несовершенного целого. Поэтому тех, кто проникается его верой, он принимает и даёт отпущение грехов, обещая им отпущения и со стороны Создателя. Но конечно, требует тотчас же и дел. Ибо вера без дел – мертва есть. Смогла бы Риту лишить жизни?

Ксения вздрогнула, – Нет, конечно! Но… Я могла бы быть бабушкой, иметь внуков, как свои сверстницы. А я?

– Всё это никуда от тебя не уйдёт.

Надо было выбираться из тягостных разговоров об опасных сектантах. Были ли они справедливы? Была ли она сама справедлива по отношению к Рите, давшей ей шанс на повторную судьбу? И чтобы она почувствовала, если бы Рамон занёс над нею ритуальный нож не в бредовом сновидении, а в реальной жизни?

– Я прожил, к счастью, только половину срока возможного у нас на Земле. А в прежние времена я бы уже стоял у порога старости. Но то, что лучшие годы прожиты не лучшим из возможных способом, не делает меня завидным мужем для тебя. Но остальную свою жизнь, я буду надеяться, что большую половину, мы будем с тобой жить иначе. Да нам и нельзя с тобой жить скверно. Дети дают нам с тобой шанс всё исправить. Я не обманулся в тебе, ты полюбила их. А Рита? Принять детей – да, но любить? Зачем? Относилась идеально – безупречно, но без души.

– Ты же вызвал меня не только как няньку? Ты уже понимал, что я буду их любить?

– Да.

– Ну, конечно, у тебя же всевидящее око, – и Ксения, смеясь, спряталась в простыни, – вдруг опять будешь душить? Из-за насмешек над собой. Ты же хотел не няньку, а меня?

– Да.

– У меня тоже есть всевидящее око. И было всегда, – дополнение к твоему. Теперь у нас с тобой их пара, как и положено. Надеюсь, мы будем смотреть ими друг на друга, а не в разные стороны, как раньше?

Возвращение блудного отца к своим детям

Своим хохотом они, очевидно, вызвали негодование Ксена. Он уже умышленно громко шаркал по паркету, обновлённому усилиями «реставратора», будто старый пес, цокая по нему чем-то, как это делают собаки своими не втяжными когтями. Вероятно, он ходил уже обутый в уличную обувь, собираясь уходить.

Ксения, накинув халат, пошла в половину, где он обитал, чтобы забрать спящего Рудика. Самого Ксена там уже не было. Ксения увидела огоньки аэролёта, поднявшегося над посадочной площадкой. Рудик спал так крепко, что не проснулся даже тогда, когда она принесла его к Рудольфу. Он поцеловал его мягкие завитки, хотел положить на свою выпуклую и могучую грудь, но Ксения положила сына рядом на подушку, боясь, что ребёнок проснётся и испугается.

– Ну конечно. Я же монстр, – обиженно, как маленький мальчик, сказал взрослый дядя, папа не единожды уже.

Светильник-сфера, похожий на планету «Ксения», на которой они встретились, мягко освещала их уже совместный дом. Ксения легла рядом и прижалась лицом к спящему Рудику, а рукой трогала бритую голову Рудольфа.

– Ну что, Череп Судьбы? Может, отрастишь уже свои волосы? Вернёшь мне свои, пусть и поседевшие, но кудри?

– Как скажешь, – ответил он, – седина бобра не портит.

– У нас будет старинный обряд. Свадьба. В том самом «Лесном Тереме», помнишь его? И твой папа Паникин будет говорить нам тосты, длинные и скучные, про детей. На мне будет алое платье. К тому времени, как мы соберёмся, я не думаю, что мой живот будет заметен, а я собираюсь родить тебе и девочку, мою лично, ну и твою тоже. Я почему-то думаю, что сегодня мы её и сотворили с тобой. Старшие наши дети будут бегать рядом и по всем залам того «Терема». Представь, как будет им весело! Маму твою тоже пригласим. Все будут думать, что у нас серебряная свадьба, а мы никого не будем переубеждать. Ладно? Моя мама перед своим уходом мне сказала: «Первая половина твоей женской жизни началась и, боюсь, продлится печальной и неудачной. А вторая будет светла и счастлива. Ты ещё испытаешь вновь своё счастье. Судьба подарит тебе и свою светлую сторону».

– В отличие от меня, ты заслужила счастье, – сказал он.

– Но если оно будет у меня, как может его не быть у тебя?

Уже рассветало. Рудик проснулся и таращил глаза на Рудольфа без всякого испуга, что было странно. Он даже пытался трогать его бритую голову, хмуря свои каштановые бровки.

– Он тебя узнал, – Ксения обнимала сына, – я ему показывала в записях тебя, и на большом экране тоже. Говорила, это папа. Однажды он смотрел мультик, а там был громоздкий и головастый бегемот с большими глазами, гладкой головой, и Рудик сказал: «Папа»!

Ксения встала, включила свою любимую с юности запись песни, найденную где-то однажды молодым Рудольфом, и сохранённую именно потому, что впервые она услышала её в минуты их совместного наивысшего счастья. И сейчас Ксения была уверенна, что он начисто забыл безнадёжно-грустную песню, и непонятно слушал её или спал, поскольку закрыл глаза. Песня звучала очень тихо, но слова разобрать было можно.

– Я взошла как звезда /Над печальным скитальцем./Он схватил, но меня удержать не сумел./Заструилась звезда по наклонному небу/ И упала в свой тёмный и горький удел./Что мне делать с душой,/ Где звезда воссияла?/Где угасла она, но во мне всё сожгла,/Слезы счастья ли, боли – в стихах воспевают,/Но морщина, как след от слезы пролегла./И сказала она: что ушла моя юность./И в изломе согнула начало пути/Зелена и свежа только первая зелень,/Пыль на травах, а мне даже нет двадцати./Вот луна разбросала свои побрякушки/ На деревья и крыши, на поле-диван лёг туман/ Закурил, задымил, замечтался,/И зовёт и манит всех, кто молод и пьян./ Я бегу в его зов подмосковный и пряный/И шаги, как во сне по земле нетверды/А за мной будто тень моё горе-лунатик/Мне б найти хоть осколок упавшей звезды…

Она прислушалась. Андрей, Толик и Алёша спали в бывшей детской Ксении, ставшей их спальней. Она взяла Рудика на руки, но он уже успел оросить простыню и бок Рудольфа.

– Почему не просишься? – сурово, но наигранно спросила Ксения, целуя его сонное личико, и вся наполняясь прежним счастьем тех времён, когда и звучала пророческая песня -плач, а Рудика не было на свете.

Она отдала его Рудольфу, но окончательно проснувшийся Рудик, всё же, заорал при виде незнакомого мужчины, поняв, что тот не Ксен, а кто-то чужой, да ещё в постели у матери. И этот мужик целовал его в пузико, чем пугал ещё больше.

– Ну вот. Он думает, что я бегемот, – сказал папа Венд почти обиженно.

Ксения опять взяла Рудика на руки, прижала к пушистому халату, успокаивая.

– Это твой папа, и он звёздный воин, как и был твой дедушка. Он вернулся со своих звёзд, и уже будет с нами всегда. Помнишь, я тебе обещала? А дедушка тоже вернётся. Я верю. Мы его простим, и он простит нас. И мы все встретимся, ведь впереди у нас длинная жизнь. Как же дедушка сможет не увидеть тебя? Не узнать о твоём существовании? Моё рыжее солнышко, моё земное долгожданное счастье!

Возник звук открываемой дверной панели, и показалось, как и в прошлом сейчас ввалится сюда непрошенный, неожиданный отец, и они вместе, Рудольф и Ксения, одновременно обернулись с мгновенным испугом, но в открытом проёме стоял Толик. Ксения сразу определила, она уже не путала близнецов, они были слегка разные, чуть-чуть, но достаточно для неё различимые.

– Папа! – сказал Толик и подошёл сонный и хмурый в пижамке, оставшейся от выросшей давно из неё Альбины и потому девчоночьей, розовой со стрекозами и ромашками, или цветами похожими на ромашки. Ксения не морочилась особенно-то, пижама и пижама. Рудольф схватил его и посадил на свою грудь, гладя тёмные волосы мальчика.

– Толик! Привет! – взлохматил его волосы, радуясь ему.

– Ты прилетел уже? Насовсем? – спросил Толик спокойно, не радуясь в ответ. Почему? Или отвык, или в этом была скрыта его детская обида? Могло такое быть? Ксения не знала. Она считала его маленьким, в отличие от всё понимающего Андрея. Или он отчасти досыпал на ходу. Час был ранний.

– А мама? С тобой? Прилетела уже?

Дети и не думали забывать мать.

– Когда ты вырастешь, – ответил Рудольф, – тебе предстоит самому искать то Созвездие, куда она от нас улетела. А пока тебе придётся жить с мамой Ксюшей. Ты разве не любишь её?

– Люблю. А папой Ксен, что ли, будет?

– Нет. Папой, что ли, буду я.

– Ну, хорошо. А Ксен?

– Ксен улетел, – сказала Ксения, жалея запутавшихся от их собственной запутанности детей. – Но он будет возвращаться. В гости. Он же любит тебя. У него есть свой сын. И он вскоре познакомит вас с ним. Будете играть вместе.

– Ты будешь с нами играть в дядьку Молоточка?

– А ты научишь?

– Научу.

Толик посмотрел на маленького Рудика, уснувшего под боком у отца. Серьёзно сказал, – Тише вы! Ребенка разбудите.

Они засмеялись, одновременно целуя отбивающегося от них Толика. Тот был серьёзен по-мужски в своей смешной девчоночьей пижаме с кружевами.

– Ну чего ты обрядила его, – засмеялся Рудольф, – он же будущий космический воин. Сними! – И стал стаскивать девчоночью пижаму. Но Толик не хотел подчиниться, не видя в ней никакой крамолы и пихая от себя руки отца.

– Не надо, – Ксения отстранила руки Рудольфа, – в следующий раз я не буду её напяливать на него, а сейчас оставь. Он же не понимает, ему без разницы. Я её оставлю для своей дочки. Она мне нравится. Нэя шила волшебные вещички. Ладно? Оставлю?

– Для дочки? – спросил он.

– Для Ариадны, – ответила она и, встав на колени, положила голову на грудь лежащего Рудольфа. Толик стал её гладить, и Рудольф тоже.

– Сколько же у меня любимых мужчин, подумать только! И все мои!

– А ты ещё не верила в то, что называется счастьем, и считала его, как и моя мать, романтическим вымыслом, бреднями.

– Она так считает? Разве?

– Она так считала. Раньше. Она как-то притащила мне старую венецианскую маску, ещё до моего отлёта на спутник Гелия, и сказала: «Отдашь Ксении. Она просила найти. Это Коломбина. Отдашь»? Я сказал, что отдам, чтобы отвязаться от неё. Но маску я сохранил.

– Спасибо, – Ксения роняла на его грудь влагу, но были ли слёзы остатками тех, что не израсходовались в прошлом, или вновь открылись их источники, она не знала. – Зачем мне маска? Я так устала её носить всю свою жизнь. Ну её!

– Мне тоже, – сказал он, – осточертела маска суперчеловека и космического воителя. Хочу быть заурядным обывателем. Тем, кто есть сейчас.

– Человек не бывает заурядным. Это всё выдумки тех, кто привык носить свои игровые маски, усыпанные мнимыми блёстками сверх значимости. Они презирают тех, кто искренний и живёт с собой в ладу, каким бы он ни родился на белый свет. Умный или не очень, главное, чтобы счастливый. А мы уже наигрались? Как думаешь?

– Вполне, – ответил он, – будем просто жить с тобой.

Рудик опять завозился и захныкал. Толик сполз с отца и лёг позади Рудика, обняв его. Рудик, успокоенный, затих рядом с Толиком.

– Сыро тут, – только проворчал Толик. Он был слегка ворчлив. Энергично сминая простыню в ком, он стал устраиваться досыпать. Серый свет не располагал к вставанию, а приткнувшийся к нему Рудик усыплял его.

– С ума сойти! Ну и идиллия, – сказал счастливый Рудольф, любуясь на детей. – Даже не верится, что я до этого дожил. Ты оказалась права. Помнишь, кричала мне, что я вернусь к тебе? Тогда у сетки? Ты верила или кричала от отчаяния?

– Верила ли я? Я просто знала. Хочешь узнать продолжение того ужасного дня? Я сразу же полетела в сектор межконтинентальных перелётов. Пересела в общественный сверхскоростной аэролёт и направилась к Робину. Потому что мне пришла в голову идея, взять у Робина оружие, а я знала, где он прячет его, а потом вернуться и убить своего отца. Да он даже и не прятал. От кого было? И вот я держу эту маленькую штучку в руке, а Робин вдруг оказывается рядом за моей спиной. Когда успел войти? Если его дома не было? И спокойно так говорит, «Ты никогда и никого не сможешь убить, тем более своего отца». Я же и рта не успела раскрыть.

«Твой отец отслеживает каждый твой шаг. Не знаю, когда и где, но он сумел вживить в тебя чип слежения. Поэтому, если ты приблизишься к нему с этой штуковиной на опасное для его жизни расстояние, то по определённому сигналу ты немедленно будешь обездвижена. На краткий миг, но вполне достаточный, чтобы он тебя нейтрализовал. А что после? Ты же не хочешь попасть в систему «Суссанна»? Прямо в объятия твоей будущей мачехи»?

А он уже знал о смерти моей мамы. «Рита, конечно, приведёт тебя в чувство, сделает так, что никто и не узнает о причине твоего психического расстройства, а ведь это именно оно – психическое расстройство, только ты того сейчас не понимаешь. Только скрыть факт твоего пребывания в системе «Суссанна» не сможет и она, а это будет как приговор твоей будущности. Тебя после всего могут не допустить никуда за пределы Земли. Как знать, вдруг тебе понадобится? Я имею в виду космическое путешествие. Ведь твоя жизнь только начинается. А он всё равно никуда от тебя не денется, если написан тебе на роду. Твоя любовь не позволит ему сгинуть». Робин всё знал о тебе, о нас. Робин жалел меня, жалел людей. А я его ничуть. Ни тогда, ни теперь. Он был настоящий человек, хотя и выглядел занудой.

– Почему же был? Если он есть?

– Для меня был. А так, есть для кого-то.

– Жаль его. Ему никогда не везло с женщинами. Хотя он всегда берёг их, всегда ценил. Любых. Какие оказывались рядом. Может, с этой ему повезёт?

– С кем?

– Да так. С одной вечной странницей. Надеюсь, она всё же устала.

– Как и ты?

– Кто устал? Я? Да я силён как юноша! Будто вчера жил в казарме, и меня буквально распирают желания. Если бы не дети, я бы тебе доказал…

– Я и так вижу, – засмеялась Ксения, – а я только сегодня родилась. И я уже другая, чем та, кого ты помнишь по спутнику. Я буду терпеть тебя любым. Я своим всепрощением превзойду и Нэю. Но не знаю, хорошо ли это?

– Не надо мне твоего всепрощения. Оно тебе вряд ли и понадобится. Уже.

– Уже?

– Уже, – и они опять засмеялись дурацкому слову «уже».

Тектонические подвижки продолжаются

Как ни странно, но Ксен вернулся на спутник Гелия. С ним отбыла Инга, а мальчика, своего и Ксена сына, она оставила своим родителям. Ксен заключил новый контракт. И как поняла его мотивацию Ксения, так он хотел заглушить своё горе отвергнутого мужа. На Земле-2, по сведениям из ГРОЗ, ему все были рады. Там шло грандиозное строительство, и оно уже охватывало планету на других её континентах. Требовалось всё больше и больше специалистов всех профилей. Скучать и предаваться тоске там времени не было.

И Ксен умчался в звёздную бездну, которую столько проклинал и уверял Ксению, что туда – никогда! Но видимо, для него это была разновидность харакири. И жив остался, и лицом в грязь не упал, и мужское достоинство сохранил. Да ещё и с верной спутницей там объявился, да ещё и дважды став отцом впоследствии в инопланетной колонии. Чем утёр нос всем его жалельщикам прежде. Что было ему терять на Земле? Ведь Ксения была утрачена им уже навсегда. А сын? Что же. Он подрастёт и прибудет к нему, к ним.

Ксения и Рудольф остались на Земле. Они уже набродились по своим космическим пустыням, утратив там свои миражи и свои временные, как оказалось, оазисы, манившие вечным пристанищем и поившие целящей водой забвения. Они были нужны Земле. Рудольф своей ГРОЗ, а Ксения детям и ему. Она вдруг научилась шить, а вдобавок и вышивать, и когда Альбина прилетала на выходные, то с гордостью демонстрировала свои достижения, спрашивая, не хуже, чем делала мама? Альбина кивала, но что это означало? Ксения любила также показывать Альбине свою игру на белом мамином рояле, отчего Альбина, наделённая прекрасным музыкальным слухом, страдала от её игры, как и Рудольф в своё время. Ксения понимала, вздыхала и закрывала крышку рояля. И опять, в следующий раз, хвасталась своими вышивками на постельном белье. Она запомнила узор Нэиных шедевров и старательно их воспроизводила. Она ждала рождения своей девочки. Альбина изучала её исподтишка и непонятно о чём думала.

Именно на Земле девочка неожиданно раскрылась с новой стороны. Она стала закрытой в своих проявлениях, проявляя стремление обособиться и от домашних. Ксения решила, что в ней сказывалась природа бабушки Карин. А так? У них в семье был лад и доверие всех ко всем. Ей было тягостно думать, что Альбина слишком хорошо помнила мать, и могла не простить им того, что она, Ксения, заняла место её матери. Но такие мысли она гнала. Альбина смотрела без всякого интереса её вышивки и прочие поделки из текстиля, – Мама, зачем тебе? Всё же делают роботы, благодаря высоким технологиям, и делают превосходно.

Ксения всматривалась в её лицо маленькой довольно девочки – подростка и поражалась её взрослости. Она смутно вспоминала ту светловолосую няньку у озера, которая катала коляску с ребёнком Нэи от Антона Соболева. То же самое лицо, так ей казалось, было у другой девочки по имени Лоролея. А сейчас та девочка, встреченная в лесу с её матерью и сёстрами, стала девушкой. Как бы хотелось Ксении увидеть ту девушку, тех остальных девочек Нэи. Но она понимала, как болезненна Рудольфу скрытая от неё часть его жизни, и благоразумно старалась её тоже не касаться.

– Тут же человеческие руки, как ты не понимаешь разницы, дочка, в них же душа, – и она старательно пыталась объяснить Альбине разницу рукотворных вещей и тех, что производят неживые машины. И никогда не объясняла Альбине, какая память вдохновляет её на самом деле.

Хрустальная пирамида из дневников Нэи и та пирамидальная спальня со спутника, где родители зачали саму Альбину в том времени, которое было похищено у самой Ксении, вот каков был весьма непрозрачный источник как вдохновения, так и приступов тоски самой Ксении. Ревность даже к прошедшему времени не оставляла её никогда. Паралельная Нэя – Ксенэя из загадочной Паралеи прожила за неё ту жизнь, которая была изначально приготовлена только ей, Ксении земной. Но вместо этого она провалялась в тёмном чулане, совсем как та присыпанная блёстками, прекрасная карнавальная маска для невесёлого карнавала жизни. Для которой некто написал некий вычурный сценарий, или которую создали под этот сценарий? Как такое объяснишь не то что девочке-подростку, но и собственному мужу. К тому же он и не знал ничего о дневниках бывшей жены, написанных на русском языке. И в какой степени они являлись художественным романом девушки, а потом женщины, выросшей в неведомой колонии-поселении землян в Космосе? То есть чистой воды вымыслом.

А Нэю сам Венд нашёл где-то, на одной из промежуточных баз в Галактике. Они там встретились, сошлись, и у каждого из них были свои причины верить в этот совместный вымысел. Или же некто заставил их принять всё за правду? А в какой степени это была правда о жизни Нэи, непонятного существа из иных миров, так разительно похожей на земную женщину, на саму Ксению, будто она раздвоилась и прожила две жизни, обособленно одну от другой. Будто это она населила своей непомерной тоской ту Паралею, создала её и воплотилась на ней в Нэю, или же Нэя придумала и Землю и саму Ксению, написав роман, когда пребывала в заточении в своих плантациях в течение стольких лет? И которая из них придумала его, Рудольфа Венда, героя своих мечтаний и мук? И насколько он совпадал с подлинным своим прототипом, а насколько на него совершенно не походил. Кто же раскроет вам эту тайну? Так думала она, улыбаясь над своими вышивками, и прислушиваясь к жизни ребёнка в себе.

Они жили не на «волшебной горе», и даже не в «райской низине», как говорил некогда Рудольф, а на обычной, суетной, вечно меняющейся и очень сложной Земле. И если вы думаете, что это конец, то это не так. Конец всё ещё впереди. Над вечерним лесом повисли крупные низкие звёзды, каких никогда не увидишь в мегаполисе, и казалось, что забравшись на старое дерево – на огромный шершавый дуб, растущий у самой дороги, их можно ухватить рукой. Будущий человечек – пока ещё не рождённая девочка стучалась изнутри, заявляя о своём нетерпении покинуть обжитую и тесную обитель. Нетерпение было смешано и со страхом, совместным со страхом матери от их совместного предстоящего им двоим испытания. Ксения остановилась и прижалась к старому обширному стволу дуба, обхватив свой раздутый и твёрдый живот. Рудольф ласково прикоснулся к её виску, целуя и успокаивая, поскольку срок только семь месяцев, волноваться глупо, и повторения ранних родов, как было на спутнике, у неё не предвидится. Ксения благодарно тёрлась лицом о его пальто, страстно обнимала его, как будто они были теми же самыми юными парнем и девушкой, которые целовались у этого же самого дуба в другом времени. Он, древесный старожил, словно узнал их и был рад заодно с Ксенией, так ей казалось, и она спиной улавливала, как радостно гудели под его корой оживающие весенние соки. Только тропинка была не различима в фиолетово-чёрном, но совсем не страшном сумраке, где они гуляли.