Buch lesen: «Бессердечные изгои. Безжалостный соперник», Seite 3

Глава 4

Кристиан

Прошлое

Как все в этом мире, чему было суждено умереть, наши отношения начались на кладбище.

Я впервые встретил Арью Рот. Во время летних каникул в пятый раз или, может, шестой мама тащила меня по Парк-авеню. Администрация службы по защите детей заявлялась в квартиры на Хантс Пойнт после смерти мальчика по имени Кит Олсен. Он жил в конце моей улицы и умер во сне из-за переохлаждения. Все знали, что отец Кита разменивал продовольственные талоны, рассчитанные на их семью, на сигареты и женщин, но никто не догадывался, насколько у Олсенов все было запущено.

Мама знала, что эта администрация не отстанет так просто. Она хотела, чтобы я был с ней, но не настолько, чтобы попросить Конрада и Беатрис Рот разрешить мне оставаться в их квартире, пока она работала. Так что это привело к тому, что мама оставляла меня на улице около дома Ротов шесть раз в неделю с восьми до пяти, пока она убиралась, готовила, стирала и гуляла с их собакой.

У нас с мамой было что-то вроде рутины. Мы вместе ехали на автобусе каждое утро. Я впитывал виды города из окна, наполовину засыпая, пока она вязала свитера, чтобы потом продать их за гроши в благотворительный магазин «Спасенные сокровища». Потом я доходил с ней до огромного черно-белого здания со входом в виде арки, оно было такое высокое, что мне приходилось запрокидывать голову, чтобы увидеть целиком. Мама носила униформу – желтую рубашку поло с короткими рукавами и логотипом компании, в которой работала, и голубой фартук поверх брюк цвета хаки. И обычно перед тем, как она пропадала в парадном входе здания, больше напоминавшем мне пасть, проглатывающую ее, мама сжимала мое плечо и наклонялась ко мне, чтобы отдать пять долларов. Она всегда повторяла мне заученную на всю жизнь фразу: «Это на завтрак, обед и перекус. Помни, Николай, деньги не растут на деревьях. Трать их с умом».

По правде говоря, я никогда не тратил эти деньги, совсем. Вместо этого я таскал еду из местного винного погреба. Через некоторое время кассир поймал меня и сказал, что мне открыты двери в тайник, где была просроченная еда, в его кладовке, если я никому не скажу.

Мясо и молочные продукты были не очень, но засохшие чипсы вполне подходили для перекуса.

Остальное время у меня было свободно. Сначала я слонялся по паркам, тратя время, наблюдая за людьми. Но потом понял, что меня безумно злило видеть других детей и их родственников, нянь и иногда даже родителей. Они проводили время вместе на ровно выстриженных аллеях парка, качаясь на турникетах, поедая заранее приготовленные сэндвичи в форме звездочек, широко улыбаясь для фотографии, даже если не было зубов, чтобы сохранить воспоминания о счастливых моментах и убрать их в карманы. Мое и так глубокое чувство несправедливости раздувалось внутри, как воздушный шар. Моя бедность была заметна и очевидна в том, как я ходил, говорил и одевался. Я знал, что выгляжу безумно бедным, и мне не нужно было напоминание об этом, видя, как другие смотрели на меня. С отстраненным беспокойством, как обычно смотрят на дворняг на улице. Я мозолил им глаза в их идеальном мире. Словно пятно от кетчупа на дорогой дизайнерской одежде. Напоминание, что всего в нескольких кварталах был совсем другой мир, полный детей, которые не знали, что такое походы к логопеду, дома для отдыха или безглютеновые завтраки. Мир, где холодильник чаще всего был пустым. А парочка ударов от родителей время от времени наполняли тебя чувством радости, ведь это означало, что им было не наплевать на тебя.

Первые дни были убийственно мучительными. Я считал по секундам, когда мама вернется, пялясь на свои дешевые часы, думая, что они специально шли так медленно, лишь бы помучить меня. Мама покупала мне масленый и липкий хот-дог, когда мы возвращались домой. Она брала его в местной забегаловке у нас на районе из-за чувства вины и усталости от подхалимства перед чужой семьей, но даже это не уменьшало мои мучения.

На третий день летних каникул я нашел маленькое приватное кладбище, оно находилось между Центральным парком и будкой с рекламой автобусных туров. Кладбище было спрятано из виду, пустое большую часть времени и удобно располагающееся рядом с выходом из дома Ротов. Иронично, но это был мой рай на земле. Следующие дни я провел на кладбище, почти не уходя оттуда. Только иногда, когда мне нужно было найти дерево и справить нужду, найти сигаретные окурки или найти что-нибудь съедобное в том тайнике винного погреба, набивая карманы едой больше, чем я мог съесть, чтобы потом продать оставшееся в Хантс Пойнте. Я обычно брал еду и бежал обратно на кладбище, где я мог опереться на могильный камень какого-то человека по имени Гарри Фрейзер и уткнуться в него лицом.

Кладбище Маунт-Хеброн не было ужасным местом. Мне оно казалось таким же, как все остальное, что было в этом районе. Чистое и безупречное, с розами, которые все время цвели, ровно постриженными кустами и аккуратно выложенными дорожками. Даже надгробные камни сияли так, будто были новенькими кроссовками Jordan. Несколько машин, припаркованные около служебного домика, были «Лексусами» и «Порше».

Это место было похоже на мантию-невидимку. Иногда я притворялся, что мертв, и никто не мог увидеть меня. Никто не видел меня. Осознание этого успокаивало меня. Только глупые люди хотели, чтобы их видели и слышали. Чтобы выжить в моем мире, нужно было полностью исчезнуть.

Все было в порядке до четвертого дня. Стоит сказать, что я занимался своими делами – дремал, пользуясь надгробием Гарри Фрейзера как подушкой. На улице было жарко, душно, температура давила на меня со всех сторон. Жар поднимался от земли, и солнечные лучи пробивались сквозь ветви деревьев. Я проснулся, дернувшись во сне, над моей бровью скопился плотный слой пота, у меня кружилась голова от жажды. Мне нужно было найти садовый шланг. Когда мои глаза открылись, я увидел девочку примерно моего возраста через шесть могил от меня, под гигантской могучей ивой. Она была одета в джинсовые шорты и майку. Девочка сидела на одной из могил, наблюдая за мной глазами цвета грязного болота. Ее коричневые волосы были в полном беспорядке. Они были волнистые и торчали в разные стороны, как змеи у Медузы.

Бездомная? Может быть. Я собирался ударить ее, если она попробует что-то украсть у меня.

– На что ты уставилась? – огрызнулся я, засунув руку в передний карман, чтобы вытащить бычок от сигареты и поднести к краю рта. Мои джинсы были слишком короткие и показывали голени, больше похожие на палки, но в талии были широки. Я знал, что не выглядел на двенадцать. Максимум на десять, и то в хорошие дни.

– Я смотрю на мальчика, спящего на кладбище.

– Смешно, Шерлок. Где твой мистер Ватсон?

– Я не знаю никакого мистера Ватсона. – Она все еще смотрела на меня. – Почему ты тут спишь?

– Устал, почему же еще. – Я пожал плечами.

– Ты жуткий.

– А ты не занимаешься своими делами, – я старался говорить холодно и жестко, чтобы отпугнуть ее. Мама всегда говорила, что лучшая защита – это нападение. – В любом случае, что ты здесь делаешь?

– Я убегаю сюда проверить, не заметит ли мама, что меня нет дома.

– Не замечает? – спросил я.

– Никогда. – Она покачала головой.

– Почему здесь? Почему не где-нибудь еще? – нахмурился я.

– Еще я навещаю моего брата-близнеца. – Она показала на могилу, над которой стояла.

Ее брат-близнец умер. Даже в двенадцать я прекрасно понимал, что такое смерть. Родители мамы умерли, как и Кит Олсен, и Сергей из гастронома через квартал, и Тэмми, проститутка, которая жила в палатке в парке Риверсайд. И на похоронах я был. Но эта девочка, потерявшая своего брата… Это было странно для меня. Дети нашего возраста не умирают просто так. Даже смерть Кита Олсена вызвала волнения в Хантс Пойнте, а там у нас была довольно жесткая и непробиваемая толпа.

– Как это произошло? – Я поудобнее устроился на каменной плите Гарри Фрейзера, прищуривая глаза, смотря на нее, чтобы она знала, что я все равно за ней слежу, даже если ей грустно или еще что. Она барабанила пальцами по своей коленке, на которой была отвратительная глубокая рана. Она наверняка, как и я, перелезла через ворота, чтобы попасть сюда. Так как кладбище было частным, сюда нельзя было пробраться, просто взломав замок. Нужно было позвонить охране, чтобы тебя впустили. Мое плохое впечатление о ней сменилось на вынужденное уважение. Даже девчонки из моего района, которых сложно было девочками назвать, не перепрыгнули бы через ворота. На воротах были острые металлические выступы, и они были высотой примерно в восемь футов.

– Он умер во сне, когда мы были еще младенцами, – ответила девочка.

– Это и правда отстойно.

– Да уж. – Она плюхнулась на землю, нахмурившись. – Когда-нибудь задумывался, почему мы это делаем?

– Умираем? Не думаю, что это специально, – проговорил я.

– Нет. Хороним мертвых.

– Я не особо думаю о таких вещах, – мой голос стал тверже.

– Сначала я думала, что это как сажать семена, и тогда надежда сможет расцвести.

– А теперь? – Я вытер пот над бровью. Она выглядела умной. У многих детей нашего возраста ум был как у домашнего растения.

– Теперь я думаю, что мы хороним их, потому что не хотим делиться миром с ними. Это так больно, – сказала она.

Я все еще хмурился, пытаясь придумать, что сказать.

Я очень хотел пить, но не хотел двигаться. Было такое чувство, что я на каком-то тесте. Или конкурсе. Это была моя территория. Мое кладбище на лето. Я не хотел, чтобы она думала, будто могла приходить сюда и красть мое место, с мертвым братом или нет. Но было и еще кое-что. Я не знал, что это. Может быть, в конце концов было не так уж плохо – не быть одному

– И что? Ты так и будешь стоять и пялиться на меня? Делай что хотела, – я затянулся окурком, пытаясь поджечь его зажигалкой, которую на днях мистер Ван уронил в общем коридоре.

– Да. Ладно. Только не отвлекай меня, ты… фрик. – Она нервно махнула рукой в мою сторону.

Я закатил глаза. Она была странной. Ее брат был ребенком, когда она потеряла его, верно? Не то чтобы они были близки или что-то такое. Тем не менее. Что я знал о родственниках? Только одну вещь на самом деле: у меня не будет ни одного. Все потому, что моя мама каждый раз, когда ребенок закатывал истерику в сети магазинов the Dollar Tree или в универмаге Kmart, обращала на это внимание и говорила: «Дети неблагодарные, и на них тратится очень много денег. Дорогая ответственность».

Боже. Спасибо, мам.

Девочка отвернулась от меня к могиле. Она с нежностью погладила надгробие, которое казалось меньше остальных. На самом деле все могилы в этом ряду были маленькие. Холодок пробежался вниз по моей спине.

– Привет, Ар. Это я, другая Ар. Я просто хотела проведать тебя. Мы скучаем по тебе каждый день. У мамы снова тяжелый период. Она профессионально игнорирует меня и папу. На днях я говорила с ней, а она смотрела сквозь меня, будто я призрак. Она делает это специально. Наказывает меня. Я тут подумала, может, ты будешь навещать ее меньше на следующей неделе? Я знаю, она видит тебя все время. В твоей комнате, на диване, где мы раньше спали, в окне…

Она говорила около пяти минут. Я пытался не слушать, но это было все равно что пытаться прибить к стене желе. Она была совсем рядом. Я даже думал, она заплачет, но в конце она все-таки сдержалась. Наконец девочка подобрала маленький камешек с земли и положила его на мрамор, поднимаясь.

Она направилась обратно к воротам.

– Зачем ты это сделала? – не удержался я от вопроса.

– Сделала что? – Она повернулась ко мне, удивленно смотря, будто забыла, что я был здесь.

– Штуку с камнем, – объяснил я.

– По еврейским традициям нужно положить маленький камешек на могилу, чтобы показать, что ты навещаешь кого-то, что они не забыты, – сказала она.

– Ты еврейка?

– Моя домработница была.

– Значит, ты из богатеньких.

– Потому что у меня была домработница? – Она посмотрела на меня так, будто перед ней идиот.

– Потому что ты знаешь это слово.

– Как и ты. – Она сложила руки на груди, не собираясь проигрывать спор, даже если он такой глупый и незначительный. – Однако ты не выглядишь богатым.

– Меня не стоит считать за пример. – Я рукой зарылся в землю, наслаждаясь ощущением песчинок под подушечками пальцев. Я смотрел на мир шире, чем обычные дети. Изучал жизнь, как свои наручные часы. Мне хотелось перевернуть их, вытащить все шурупчики, посмотреть, как все работает, из-за чего они тикали. Я уже пообещал себе, что не стану как мама. Я не позволю богатым людям поглотить себя. Я поглощу их, если понадобится.

– Видимо, тогда я богатая. – Она взяла другой маленький камешек, погладив его большим пальцем, и продолжила: – А ты нет?

– Спал бы я на кладбище, если бы был богатым?

– Не знаю. – Она провела рукой по запутанным волосам, которые были в листьях, в каких-то веточках и колтунах, после чего снова сказала: – Наверное, я не думаю, что все дело в деньгах.

– Это все потому, что у тебя они есть. Но ты не выглядишь так. Богатой то есть, – проговорил я.

– Почему? – спросила она.

– Ты некрасивая, – по-умному ответил я.

Вот теперь она должна была уйти. Я успешно обидел ее. Вербально показал ей средний палец. Но вместо этого она повернулась в мою сторону.

– А ты не хотел бы лимонада и голубцов?

– Ты меня не слышала? Я назвал тебя уродиной.

– И что? – Она пожала плечами. – Люди все время врут. Я знаю, что красивая.

Всевышний. И она до сих пор стояла и ждала.

– Нет, я не хочу лимонад и голубцы.

– Ты уверен? Они вкусные. Моя горничная делает их с рисом и фаршем из говядины. Это что-то вроде русской кухни, – проговорила она.

В моей голове буквально зазвенел звук тревоги, все заполыхало красными предупредительными значками. Голубцы были маминой фишкой, когда мы могли позволить себе купить фарш из говядины, а это случалось очень редко. И если эта девчонка предлагала принести еду сюда, значит, она жила где-то рядом.

– Как тебя зовут? – спросил я максимально спокойно.

– Арья, – сказала она и после короткой паузы добавила: – Но друзья называют меня Ари.

Она знала, кто я.

Она знала и хотела, чтобы я точно запомнил, где мое место. «Моя горничная», – так она сказала. Я был просто незначительной частью мамы.

– Ты знаешь, кто я? – Мой голос звучал хрипло.

– Есть догадка, – ответила девочка, взмахнув волосами.

– И тебе все равно?

– Да.

– Ты искала меня? – спросил я. Может, она хотела просто посмеяться над мальчиком, который ждал, когда его мама закончит прислуживать ей?

– Вроде того. Так что, лимонад и голубцы? – Она закатила глаза, когда ответила мне.

Отказать было бы глупо. В первую очередь я был жуликом. Эмоции не играли особой роли. И она предлагала еду и напиток. Что бы я ни думал о ней, не имело значения. Мы же не станем лучшими друзьями. Один перекус не потушит пламенную ненависть длиною в шесть лет.

– Давай, Ари.

Так называемые последние слова.

Это положило всему начало.

Глава 5

Кристиан

Настоящее

– Ты, должно быть, прикалываешься. – Арсен проткнул палочками кусок своего тунца в поке-баре, когда мы сидели там вечером. Мне хотелось рассказать о своем дне хоть кому-то, поэтому Клэр пришлось согласиться быстро переспать в каком-то отеле, и ей даже не досталось никакой вкусной еды на заказ.

– Ты не можешь защищать эту женщину! Ты знаешь Конрада Рота! Ты очень хорошо знаешь Конрада Рота. Более того, ты мечтаешь переехать его на бульдозере.

Я ковырялся в своей тарелке, пихая морские водоросли из одного края в другой, не заморачиваясь логичными и обоснованными доводами. У мести не было рифмы или ритма. Все было гораздо проще. У нее была сексуальная и безжалостная сестренка – карма.

Дни были долгими, но годы пронеслись перед глазами. Конрад Рот слепил из меня того мужчину, которым я был сейчас, и он не захотел бы пересечься с таким мной. Невозможно было упустить возможность увидеть его снова. Показать ему, что я вернулся на его территорию в верхний Ист-Сайд в одежде брендов, которые он носил, что я обедал в тех же ресторанах, где он, и сплю с обеспеченными женщинами, с которыми его дочь училась в школе и называла подругами. Нечисть вылезла из-под земли, пачкая его идеальную жизнь, и совсем скоро он встретится с монстром, которого сам сотворил.

Я больше не был Николаем Ивановым, ненужным сыном Русланы Ивановой.

Я переродился в новую, превосходную версию в костюмах от Tom Ford, с привлекательной улыбкой и с хорошо отработанными манерами. Люди, такие как Руслана Иванова, никогда не существовали в жизни Кристиана Миллера. Они были невидимками. Вещами. Даже не занимали абзац в моей истории или хотя бы предложение. Только что-то в скобках, только если эти люди случайно разбивали дорогие вазы у меня в гостиной.

– Он меня не узнает, – сказал я, замечая, что две девушки, которые обслуживали нас, перешептывались друг с другом и писали свои номера на кусочках салфеток.

– Да, ты прям неузнаваем, Кристиан! Гигант ростом в шесть футов, с ясным взглядом бирюзовых глаз и сломанным носом. – Арсен скривился от отвращения.

Прошло два десятилетия после щедрого хука Конрада прямо мне в нос.

– Именно. Он помнит костлявого мальчишку, которого видел пару раз во время летних каникул, еще до того, как я начал бриться, – указал я палочками еды на Арсена.

Я врал. Я вообще не думал, что Конрад Рот помнил меня. Поэтому можно было браться за дело без опаски.

– Ты играешь с огнем, – предупредил Арсен.

– Не имеет значения, с кем я играю, до тех пор, пока это значит выиграть.

– Ладно. Тогда просвети меня. Допустим, он не узнает твою несчастную физиономию и кто ты такой, но зачем так рисковать? В чем здесь удовлетворение?

– Ах, – я цокнул языком. – Потому что любой другой согласился бы на решение без суда, и дело с концом. Я же хочу втоптать его в грязь. Заставить страдать. И, как бонус, он поможет мне получить партнерство. Выгодная сделка.

– Пятьдесят баксов, что он узнает тебя. – Арсен смотрел на меня так, будто я был психом, на что, признаюсь, были основания. В моих словах было мало здравого смысла.

– Сто баксов, если не узнает. Я заберу чек в понедельник, – громко рассмеялся я.

Не было даже малой возможности, чтобы Конрад Рот мог узнать меня. Мне удалось скрыться с его радаров сразу же после выпуска из Академии имени Эндрю Декстера и изменить имя, адрес и номер телефона. Николай Иванов пропал без вести спустя пару недель после выпуска. Он был мертв для горстки людей, которые его знали. Иронично было то, что Рот платил за мое обучение в знак благотворительности, и полученные за эти деньги знания я буду использовать против него в качестве оружия.

В конце концов, он не прекращал следить за мной, даже когда я жил в нескольких штатах от него.

– Послушай, Конрад Рот узнает тебя. Здесь нет никаких «если». – Арсен сверкнул белыми зубами, напоминавшими волчьи клыки. Он терпеть не мог нелогичных вещей. Месть была одной из наименее рациональных вещей в мире. В девяносто девяти процентах случаев все только становилось хуже.

– И? – Я изогнул бровь. – Какая разница?

– Твоя карьера! – Арсен поморщился и продолжил: – Твоя карьера, вот в чем разница! Я вижу, твое дедуктивное рассуждение вышло погулять. Но ты можешь лишиться звания адвоката, если он заполнит жалобу. Стоит ли эта история потери твоей карьеры?

– Во-первых, не так просто лишить звания адвоката. Я не получил свою степень по юриспруденции где-то в Костко. – Я забросил в рот кусочек эдама и продолжил: – Во-вторых, даже если он узнает меня, – чего не будет, – он не посмеет. У меня много рычагов давления на него. Никто не знает, что он со мной сделал, – закончил я.

– Даже если это все правда, – Арсен помахал своей палочкой для риса в воздухе, – ты все равно не сможешь подойти к этому делу с чистой головой, фокусом и каплей здравомыслия, которое ты уже теряешь с каждой секундой. У тебя нет ничего из этого, если дело касается Рота.

– Пришло их время за все заплатить, – прошипел я.

Одна из девушек, которая обслуживала нас, с важным видом подошла к нам, виляя бедрами, словно это был маятник. Она положила перед нами два номера телефона на салфетках и заодно поставила пиво за счет бара.

– Выбирайте, мальчики, – сказала она, подмигнув.

– Их? – Арсен приподнял темную тонкую бровь. – Теперь мы говорим о нескольких людях?

Он засунул одну из салфеток в карман, хотя я знал, что он не собирался звонить. Среди нас троих только Риггс мог чаще всего завалиться в кровать с кем-то, кто не входил в категорию его налогов, потом уже был я, и в самом конце Арсен. Он был знатоком девушек аристократичных, безумно успешных и был избирателен во всем: какой у них вкус, запах и какую одежду носят. Если бы мне нужно было ставить деньги и угадать, кто из нас мог быть психопатом, я бы поставил на Арсена.

– Ты преувеличиваешь. – Я подошел к мусорке, выкидывая недоеденный поке.

– А ты в стадии отрицания. – Арсен шел за мной. – Ты таишь обиду на четырнадцатилетнюю девочку, Кристиан. Это показывает тебя не с лучшей стороны.

– Ей больше не четырнадцать. – Я ладонями открыл стеклянные двери и вышел на улицу, где уже была темная зимняя ночь. Шел дождь, больше похожий на тонкие линии, которые струились с неба. Звук города напомнил мне, что я был с ней под одним кусочком неба, возможно, нас разделяло всего несколько улиц.

Так близко и все равно слишком далеко.

Она наверняка уже забыла меня, но ее ждало знакомство с новой версией мальчика, с которым ей нравилось играть.

Арья Рот теперь выросла, и ей предстояло заплатить за то, что она сделала.