Buch lesen: «Калиго: лицо холода»
Посвящается моему старшему брату,
который не дожил до этого
важного для меня дня.
Часть I. Пока судьба не разделит нас
Их останется двое. Двое против стужи, против несправедливости и суровости Севера, против целой Вселенной, стремительно разваливающейся у них под ногами. Двое, которые смогут все изменить. Двое, которые смогут все исправить. Разрушить, воскресить, воссоздать из праха, чтоб планета обрела новую жизнь. Как они поступят? С чего начнут? Смогут ли встать на ноги и дать отпор самому Холоду? Возможно, они лишатся жизни. Может, станут героями. Вероятно, потерпят провал, обрекая на ужасную участь все человечество. Но нелегкий путь еще впереди, а пока этим двоим нужно научиться жить в согласии друг с другом и с чуждым им обоим миром.
Северные земли встречают их тоскливым завыванием мистраля. Он поглаживает верхушки гор, пронизывает разреженный воздух, покачивает горнолыжную кабинку, и без того едва поднимающуюся в горную высь. Пока та, вздрогнув, не застывает на кусочке заснеженной почвы. Протяжный скрип металла объявляет о прибытии, вот только туристы не спешат выходить наружу. По правде сказать, никто из них понятия не имеет, как работает этот странный механизм, отдаленно напоминающий подъемник. В далеком прошлом он двигался за счет электричества, опускаясь и поднимаясь на гору по бесконечному кругу, но те времена давно прошли. Не имея источников питания, сааллы не нашли ничего лучше, чем использовать рукоятку для подъема, которую каждый из представителей сильной половины группы крутил по очереди, чтоб приблизить их к вершине.
– Ну что, скоро там? – выглядывает в окно Акли. – Или мне еще час придется крутить эту гребаную железяку?
– Мы прибыть, – отвечает Силкэ с присущим людям севера грубоватым акцентом, отворяя металлическую дверь.
– Какая красота!
Ивейнджин выбирается из проржавелого зверя и теряет дар речи. Белые пески, изогнутая спина скал, клубы тумана, нависшие над каменными шпилями: совершенно другой мир. Она словно ступила с земли прямиком в невесомость. Вот топталась у заснеженного подножия, а вот уже парит над небосклоном. Это не просто горный хребет. Это сердце Скандинавии. Жаль, не все члены группы разделяют ее восторг.
– Наконец-то, – выпрыгивает из кабинки Акли, хлопая белесыми ресницами. – Если б знал, что на острове нет нормального фуникулера, заказал бы нам вертолет. Пошевеливайтесь, сонные мухи. Мне еще предстоит выиграть гонку.
Красоты скандинавских краев интересуют его меньше всего, впрочем, как и желания других. Единственное, что для него имеет значение – выиграть в соревновании по спусковым лыжам у своего одногруппника Калеба.
– Мечте дурак радуется, – фыркает Калеб, бросая на землю чехол со снаряжением.
– Ты кого дураком обозвал?
– Это устойчивое выражение. Имеется в виду, что радоваться нужно не мечтам, а результатам.
По лицу Ака юноша понимает, что поговорки в борьбе с ним бесполезны.
– Рано торжествуешь. Я катаюсь на лыжах с одиннадцати лет, участвовал в сотнях конкурсов, в большинстве из которых одержал победу. Что-что, но гонку с выскочкой-любителем я уж точно не проиграю.
– Ну вот и посмотрим, кто круче! – растягивает такие же бледные, как и все его лицо, губы Ак. Его улыбка – как разряд тока по мокрой коже, резкая, отталкивающая, отдающаяся болезненным спазмом в горле. Калеб хочет ответить, но решает не спорить. Это все равно, что биться лбом о стену. Если Акли Гудмен вбил себе что-то в голову, его не переубедить, а силы юноше лучше поберечь для предстоящего заезда.
Ветер пронизывает до костей. Проникает в щели, хлещет плетью по голой коже, выдувает даже сами мысли о тепле, давая понять, что вершина Сапмелас-саалла не сильно рада новым гостям. Калеба настораживает столь холодный прием, но абориген дает понять, что на такой высоте сквозной бора1 – дело привычное. Не то чтоб парень не верил незнакомцу (хотя он в принципе никому не доверяет), но порывы кажутся ему слишком сильными, а Силкэ – чересчур спокойным для человека, которому пришлось тащиться на гору в нерабочий сезон. Говоря по правде, он сам вызвался стать их проводником, но Калеб сомневается, что им правили благие намерения. Скорее всего, выгода – вечный двигатель человеческой души. Это место считается священным для сааллов – коренного народа Саарге. Поэтому когда туристы, приплывшие на остров из далекой Америки, захотели потревожить их святилище, у местного не оставалось выбора. Отпускать чужаков на вершину в одиночку – то же самое, что четвертовать всех семерых собственноручно. По крайней мере, так сказал Силкэ.
Калеб в курсе, что остров пользуется славой «проклятого пятна» на лице Севера. Эта местность обросла множеством мистических историй. Якобы жители здесь исчезают, как снежинки на раскаленном камне, корабли близ берегов по неизвестным причинам тонут, а их останки, погребенные под весом глубины, так и не находят. Даже самолеты, курс которых пролегает через Саарге, исчезают с радаров бесследно, словно распадаются на мириады льдинок, сливающихся с вечно белыми верхушками скал. Такой себе осколок Бермудского треугольника посреди Северного Ледовитого океана. Но именно это придает ему колорит, притягивая к себе таких искателей острых ощущений, как Калеб и его друзья.
– Чилл, кексики, – посылает им воздушный поцелуй Джаззи. – Вы как хотите, а я пошла делать селфи2. Кэт, гоу 3со мной?
Пока лыжники-дуэлянты подготавливают инвентарь, звезда ютюба Джаззи щелкает себя в объектив айфона цвета переспевшего мандарина со всех ракурсов в стремлении сделать идеальное селфи. Копна ее рыжих кудрей горит на фоне заснеженных просторов, подобно раскаленным углям в печи. История острова, как и его малочисленных поселенцев, интересует ее в последнюю очередь, и то лишь для того, чтоб привлечь подписчиков в свой блог. А вот Кэт относится к традициям вымирающих скандинавских народов куда более почтительно. Как будущий писатель, которым она надеется стать после окончания Нью-Йоркского университета, брюнетка имеет непреодолимую слабость ко всему, что окутано пеленой таинственности.
– А это что такое? – машет она рукой на деревянную конструкцию вдали. Вопрос явно предназначается местному, но вместо него отвечает Элиот.
– Видимо, какая-то хибара для рабочих.
– Фальде! – подтверждает Силкэ. Из-за неожиданного шквала ему приходится повысить голос.
– Зачем она нужна? Для отдыха? – спрашивает Ивейн, поднимая камеру, но из-за резкого ветра Силкэ не улавливает суть вопроса, и ей приходится повторить.
– Нет! Для хранение припасы!
Калеб выискивает взглядом силуэт лачуги, но тут же отворачивается от броска снега в глаза. Метель становится все сильнее, и это не на шутку тревожит Аллестера.
– Вам не кажется, что погода слишком резко переменилась?!
– На вершина всегда сильно дуть. Так горный Владыка приветствовать или предупреждать приезжий!
– И как мы узнаем разницу?
– О, – одергивает абориген меховую шапку с хвостом горностая, – вы понять это без ошибка.
Аллестер подступает ближе к Кэт, опасливо оглядываясь. Упоминание сверхъестественного заставляет его тоненькие ручки покрепче вцепиться в видеокамеру. Как студент факультета журналистики, он заимел полезную, но жутко раздражающую остальных привычку – снимать все, что по его мнению считалось «удачным кадром». Но больше всего раздражала его иррациональная фобия нового, а точнее, всего на свете. Он с трудом пережил перелет, а ступив на палубу парома, едва не свалился в обморок от слабой качки. Всю дорогу до острова ему казалось, что судно сейчас развалится на части, а они с друзьями упадут в открытое море на съедение белым акулам, которые в окрестностях Скандинавского полуострова даже не водятся. Ивейн прониклась симпатией к этим милым кудряшкам и темным, как бусинки, глазам, бегающим из стороны в сторону под линзами громоздких очков. Но далеко не все в группе разделяют ее добросердечие.
– Что за горный дух? – подключается к разговору Кэт. – Это какое-то здешнее божество?
Местный отрицательно качает головой.
– Это Владыка Саарге. Все, что вы видеть, – его земля. Мы всего лишь гость и служить он, чтоб здесь жить.
– Что? – подставляет ладонь к уху Ивейнджин. – Что он сказал?!
А вот сейчас приходится действительно кричать, чтоб тебя услышали. Внезапно налетевшая вьюга поднимает ввысь белые хлопья, закручивая их в буйном вихре. Ветер дует так сильно, что не дает сделать вдох, словно его порывы выдувают из воздуха весь кислород. Подобные изменения кажутся неестественными, будто кто-то нажал на кнопку «запустить ураган», и теперь он на всех парах мчится прямиком на вершину.
– Что творится? Что это?! – хватается за шею Элиот, чтоб удержать шарф. – Глянь, как резко небо затянуло! Ни фига не видно! Кажется, твой Владыка не сильно нам рад, белобрысый!
– Может… – начинает было Ивейн, но брошенная в лицо снежная охапка прерывает ее. Она прикрывает рот ладонями, но заговорить так и не получается. Силкэ хватает ее за локоть и машет остальным.
– Рагар! Нужно немедленно спускаться! Надвигаться скёрнинг! Снежный буря!
Его слова вызывают всплеск эмоций у Джаззи.
– Эй! Что за? Я только шестьдесят селфи успела сделать! Это просто горный винд4! – говорит она, а у самой чуть перчатки с рук не срывает.
– Никто никуда не идет! Мы не для того сюда тащились, чтоб спускаться через час! У нас впереди большая гонка, мать вашу!
– Ты что, с ума сошел, Ак?! – чуть не задыхается от возмущения Калеб. – Кататься при таких условиях? Мы же разобьемся!
Такую реакцию Акли воспринимает как личное оскорбление.
– Так и знал, что ты струсишь!
– Я не бою… – ураганный порыв бьет Калеба по щекам, словно хлыстом. Ему приходится натянуть капюшон, чтоб защититься. – Говорю, дело не в сложности! Просто я не такой отбитый, чтоб рисковать своей жизнью!
– Ну уж нет, ты, слюнтяй! Все студенты только и болтают, что о Колдвотере-младшем – лучшем лыжнике Нью-Йоркского университета!
– Акли! – кричит Кэт при виде поднимающейся на горе снежной стены.
– Лучший ты только на словах? Так давай, отвоюй свой титул! Покажи, на что способен!
– А-а-акли-и-и!
Парни поворачиваются и застывают на месте, наблюдая, как над головами закручивается водоворот снега. Хватая рюкзаки, они бросаются к подъемнику, стремясь как можно скорее покинуть эпицентр бури. Не успевают створки ржавой двери сомкнуться за спиной отстающего Аллестера, как Силкэ наваливается на рукоятку, и кабинка уносится в пропасть в поисках спасения. Ветер волком воет в щели, копны снега бьются о потемневшее стекло так яро, что Кэйтин кажется, будто оно вот-вот вылетит ей прямо в лицо. Она отодвигается от него так далеко, как только позволяет впившееся в шею плечо Калеба и притиснутая к предплечью рука Ивейн, когда неожиданный грохот выбивает из ее легких весь воздух.
– Что это было?!
– Кажется, механизм заклинить!
– Сейчас неподходящее время для поломки!
Силкэ дергает маховое колесо, наваливается на рычаг всем весом, но тот резко отцепляется и остается у него в руке. Яростный порыв кулаком ударяет в окно, пошатнув конструкцию в сторону так сильно, что ее скрип перекричал разрастающийся над головой буран. Стекло слева разбивается вдребезги.
– Она не выдержит! – вопит Эл.
Калеб с Аком с трудом раздвигают заледеневшие створки. Все одновременно устремляются к двери, подгоняемые предостерегающим воем металла.
– Джаззи, быстрее!
Рыжеволосая едва успевает выпрыгнуть, как ледяная вьюга сметает в пропасть кусок заснеженной тверди прямо перед застывшей кабинкой. Если бы не Силкэ, вовремя оттащивший девушку со склона, Джаззи бы улетела в пропасть. Постепенно нарастающий шквал перерастает в шторм, а тот – в ураган, настоящий нордовый хаос на краю земли, с которой нет пути обратно. Ветер хлещет по коже до боли, до крови, до последнего беззвучного крика. Его вой перетекает в ярость, настоящую, слепую, неконтролируемую. Ярость, причина которой гостям острова неизвестна. Гнев, который они не в силах понять. Боль, которая выливается потоками стылой лавы. Отрезвляет, поучает, угрожает, скатываясь в сплошной снежный пласт, несущийся с вершины прямиком к восьмерым путникам.
Снимающий происходящее на камеру Аллестер опускает объектив, замирая от ужаса.
– В хижину! – вопит Калеб, на ходу хватая лыжи.
Акли порывается вперед, позабыв об остальных. Джаззи скачет по сугробам с крепко зажатым в руке смартфоном, и только Иви не двигается с места. Вид белой стены вводит девушку в ступор, и если бы не Элиот, потянувший ее за собой, как куклу, она б даже не пискнула, когда лавина смыла бы ее потоком.
– Сюда! Скорей!
Силкэ раскрывает дверь нараспашку и уже готовится ее захлопнуть, когда Иви подставляет ногу в дверной проем.
– Стойте, там еще Кэт!
Десять метров. Кэйтин мчится со всех сил, но ботинки грузнут в сугробах, тормозя движение. Белая волна стремительно пожирает склон.
– Кити, ты сможешь! – высовывается в щелку Джаззи.
Пять метров. Поток движущегося снега заглатывает лачугу, как акула мелкую рыбешку.
– Давай! – протягивает руку Ивейн.
– Прыгай!
Снежная река хватает брюнетку за щиколотки, а буря толкает в спину, когда она делает отчаянный рывок.
– КЭТ!
– Да спасти нас всех Акмелас!
Ледяное цунами сотрясает бревенчатые стены, как спичечный коробок, погребая лачугу под тонной белой мглы, а вместе с ней и всех, кому посчастливилось в ней оказаться.
Глава 1. Под брюхом небосвода
Oднажды в далеком-далеком прошлом, когда холод еще не смешался с воздухом, а густая растительность покрывала каждый сантиметр острова Саарге, юноша по имени Сирилланд решил бросить вызов Богу равноденствия Акме́ласу – прародителю Истины и руководящей руке Справедливости. Это не было спланированным действием или злым умыслом, всего лишь случайностью, которая чуть не разрушила весь мировой порядок. Один взгляд, одно решение, одна стрела, угодившая прямо в священного оленя, разрушила природный устой, подвергнув все живое опасности. Спицы Мировой прялки, на которой, по поверьям сааллов, держалась Вселенная, лопнули вместе с падением зверя, грани переместились, а колесо сошло с оси в момент, когда дыхание зверя оборвалось. Это непростительное преступление могло погубить и небеса, и землю, отдав их в руки всесветного Хаоса, если бы не вмешалась Троица истинных богов Севера. Три силы, три божества, правившие миром, сошли с Асгарда5 во владения смертных, чтобы придать суду того, кто осмелился нарушить вселенский порядок: Акмелас – высший из богов, повелитель льдов, Куту́лус – покровитель морей и Орфлаг – владыка земной тверди.
Кутулус хотел отдать отступника на съедение рыбам, а его грешную оболочку обратить в морскую пену. Орфлаг предлагал упокоить того в самых недрах планеты, чтоб под мощью ее тяжести по истечении многих мучительных столетий его тело превратилось в камень. Но Акмелас был умнее и изобретательнее. Его зоркий глаз видел то, что ускользало от его братьев. Виновник самого тяжкого из преступлений не боялся разделить участь океана или слиться с природой. Лишь одна вещь в мире заставляла его грудь трепетать от страха: холод, который лишил его соплеменников всего. Стужа, обратившая родные края в обитель вечных снегов. Нескончаемая зима, которая отняла у его семьи пищу, обрекая на голодную гибель. И именно это оружие и использовал Верховный, поместив в юношу всю мощь Севера. Он уже не раз проделывал подобное с грешниками, и каждый раз их бренная плоть, не выдержав подобного испытания, распадалась на тысячу кусочков. Но только не в этот раз.
Вопреки всем ожиданиям и законам, Сирилланд выжил. Не потому, что желал этого, а оттого, что сила Севера выбрала его. Среди сотен зверей и миллионов человеческих существ она избрала его, ощутив в нем безграничный потенциал, которого не замечали боги. Потенциал, который спас его от неминуемой гибели, сделав полубогом-получеловеком. Ранее подобный статус доставался лишь валькириям – девам-воительницам, провожающим падших воинов в их новый дом Вальхаллу. Но тот факт, что подобный дар достался простому мальчишке, да еще и грешнику, Троица истинных богов сочла немыслимой низостью. Однако совершенного было уже не исправить. Сила Севера сделала свой выбор и контролю Акмеласа больше не поддавалась.
Сирилланд стал первым полубогом, свободно ступающим по земле. Первым получеловеком, перед которым открылся путь в священные земли Асгарда. Посредником небес среди людей с небывалой мощью, контролировать которую до сих пор было не под силу ни одному земному существу. Но боги воспротивились этому. Вместо того, чтобы принять юношу в свои ряды, они закрыли перед ним врата, навечно отрезав его от священного, боясь нарушить вселенский устой. Боги не должны свободно разгуливать по земле. Человеку не место в небесном царстве: такова цена природного баланса, которую Сирилланд мог нарушить.
Собрав воедино энергию трех стихий, Троица истинных богов обрушили ее против грешника, пытаясь восстановить нарушенное равновесие. Они вынули из повинного кости, заменив льдом, и использовали их для сотворения новых спиц Мировой прялки. Сердце виновного послужило осью для уравновешивания колеса, место которого в его груди занял кусок горного хрусталя. Тело же Сирилланда, хранящее в себе небывалую силу, было заключено в вечную ловушку на кусочке земного мира, служившую ему домом. Границы родного острова стали его оковами, а вершина сааллской горы – его клеткой, удерживающей его от странствий по миру. Лишь его душа, очистившаяся от греха, может освободить его – вечная священная сущность, которую не уничтожит даже божественная воля. Зная об этом, Акмелас отправил душу Сирилланда на землю для перерождения в другом смертном, чистом и не испорченном грехом, в место, где тот, не имея возможности покинуть родные владения, никогда ее не отыщет. Души же его смертной семьи Бог поместил в самую темную часть поднебесной – Арэльдум, царство вечной пустоты. Владения непокорности, куда ссылали души всех сошедших с тропы благочестия, недостойных места в святилище Асгарда. Вход в Арэльдум запрещен Богам, полубогам, великанам и духам. Всем, кроме Акмеласа, чьей рукой оно и было сотворено.
Прошли годы, минули столетия. Сирилланд сумел не только примириться с живущей внутри него энергией, но и научиться сдерживать ее. Хотя это было невыносимо сложно из-за уязвимости человеческого тела. Плоть, лишенная души, слаба, и Боги прекрасно об этом знали. Отняв у Сирилланда душу, они забрали у него не только частичку самого себя, но и возможность применить всю мощь Севера. Одно неверное движение, злость, обида, раздражение могли обрушить ее сокрушительное могущество на остров, поглотив не только юношу, но и весь мир без остатка. Поэтому Сирилланд был вынужден держать себя в постоянных сетях контроля, используя лишь минимум томившихся в нем способностей. Так он стал живым воплощением мороза, Владыкой семи нордовых ветров, Правителем вьюг, Повелителем Севера. Тем, кого впоследствии сааллы прозвали Калиго или лицом самого Холода.
Никто так и не узнал, почему юный охотник поднял руку на священнейшего из существ. Одни говорили, что им правила жажда переворота. Другие – что он желал выказать неуважение Троице истинных богов. Третьи – что таким образом хотел доказать презренность собственного народа и его традиций. Но правда так и осталась погребена под коркой нетронутого снега. На самом деле никого не интересовало, что двигало его поступками, что мотивировало, что подстрекало. Не потому, что истина плавала на поверхности, а оттого, что никому до этого не было дела. Грех совершен. Равновесие нарушено. Зло выбралось на поверхность. Боги увидели результат, а больше им и не было нужно. И по сей день сааллы, пересказывая легенду рождения Калиго, не знают истинной причины поступка парня, имя которого стерлось из памяти жителей быстрее, чем снежная пыль, поднятая ввысь северным ветром.
Со временем Калиго осознал, что ждать прощения богов бессмысленно, как и молить их об освобождении его родных из Арэльдума. Если он хочет выбраться из невидимых оков и отыскать семью, он должен во что бы то ни стало вернуть себе свою душу. И он стал ждать, искать, готовиться, действовать. Со временем юноша нашел способ притягивать на остров желанных гостей, надеясь, что среди них будет носитель его былой жизни. Его поиски продолжались из десятилетия в десятилетие, из столетия в век, и так по бесконечному кругу временной стрелки, но с каждым годом надежда таяла все сильнее, постепенно истончаясь до ширины паучьей нити. Ведь в отличие от Калиго, человеческое тело не вечно. Оно быстро истлевает, и душа Владыки отправляется в новый путь.
Постепенно уныние въелось в плоть юноши, изменив ее до неузнаваемости. Когда-то светлые волосы впитали в себя всю серость тумана, который окутывал Сапмелас-саалла пеленой каждый раз, когда внутри Повелителя вьюг разливалась грусть. Левый глаз цвета небесной голубизны и правый окраса древесной коры потемнели, наполнившись таким же неживым оттенком, как и графитовые залежи, которые он выращивал глубоко в недрах горы. Плоть затвердела. Кожа стала бледнее снега, покрывшись тонким слоем инея. Все, что осталось за тысячу лет, – это пустая оболочка, хранившая в себе воспоминания об утерянном, но не забытом прошлом. Под гнетом его правления когда-то цветущий и наполненный светом Саарге превратился в обитель льда, белую пустыню, в которой не было места для жизни.
В поисках смысла своего бренного существования Калиго стал заведовать пустотами – павшими людьми, души которых были отправлены Акмеласом в Асгард, а их греховные тела, не найдя покоя на земле, застряли на ней навеки. Пустые, брошенные, ненужные, проклятые на бессмысленное существование в мире, где никто и ничто их не ждет. Они стали его новой семьей, его верными прислужниками, помогающими скоротать эту одинокую и тоскливую вечность. Но однажды, когда юноша уже позабыл звук биения собственного сердца, на остров прибыл тот, чье внутреннее тепло выдавало искру чужой души, бережно хранившуюся под слоем хрупкой плоти. Души Сирилланда. Турист, приехавший из теплых краев в поисках развлечений. Один из восьми. Один из миллиона. Единственный в своем роде. И Калиго пойдет на все, лишь бы заполучить то, что по праву принадлежит ему.
