Buch lesen: «Пустые коридоры»

Schriftart:

* * *

Памяти Валерии Новодворской, Алексея Девотченко, Бориса Немцова

Нет, она не могла мне помочь.
Мишель Уэльбек, «Лансароте»

Часть первая. Сейчас (сторона A)

Мир – западня: мы родились на свет, хотя не просили об этом, мы заперты в теле, которого не выбирали и которому суждено умереть.
Милан Кундера, «Искусство романа»

I. Intro

Слушая как-то альбом Марка Дауна «Пустые коридоры», Паскаль Годе́н пережил странное и до тех пор неведомое ему состояние: примерно на середине диска он как бы раздвоился и в некотором отдалении от себя увидел себя же.

Ещё один «Годен» – инженер Matra Marconi Space (M.M.S.), точная его копия. Как, собственно, копией выглядела и его квартира на Lake Road, и открытое окно в этой квартире, и вид из окна: улицы Портсмута, вдали исторические верфи с парусником «Виктория», а над гаванью закатное солнце. С минуту, пока завершалась композиция, Паскаль будто наблюдал за собой из другого измерения.

Казалось, он переместился.

Между тем в «параллельной реальности» было вполне комфортно: ни людей, ни машин – сплошь коридоры. Пустые коридоры, отражённый свет и звук своих же шагов. Впечатлённый эффектом, Паскаль оделся и вышел на улицу. Покружив переулками в Gunwharf Quays, он заглянул в первый попавшийся паб, а затем направился к сухому доку.

Вот он и попался. На расстоянии электрона от него существовал параллельный мир, а Паскаль и не знал. Вдали простиралось море. Показалась Луна. День подходил к концу. Бегущая строка у пристани показывала дату, время и температуру воздуха: 6.02.2014, 21:37, +8 °C. Довольно прохладно, но холода он не чувствовал. Он вообще мало что чувствовал, увлёкшись трансформацией звука. Трансформацией в нечто большее, чем просто впечатление.

Секрет же, по его мнению, заключался в «правильном» сочетании звука и тишины. Не зря первым делом Паскалю явились пустые коридоры. Больше тишины скорей, чем звука. «Другая» реальность выглядела, словно новый дом, никем не заселённый, и хоть выставленный на продажу – за такую цену вряд ли кто купит. Ценою же была потерянная любовь, предположил вдруг Паскаль и где-то был прав.

В ноябре тринадцатого внезапно пропала его подруга Эмили Маус. «Крыса», как называл её в шутку Паскаль, преподавала славянские языки в местном университете (она в совершенстве владела русским, украинским и польским языками) и казалось бы – с чего ей пропадать? Маус не попала под машину, не прыгнула с крыши и не умерла от болезни – она просто исчезла. Проверили вокзал, паром, аэропорт. Он изводил полицейских, искал в Сети, но всё впустую.

Впустую, если не считать дневника Маус. После настойчивых уговоров Годену позволили его прочесть. «Может, найдёте что», – вздохнула женщина-полицейский (необыкновенно эротичная, лет тридцати – тридцати пяти). Но нет – ничего так и не нашлось.

«Дневник крысы» – значилось на обложке увесистой тетради, а ниже – фотография Эмили и её же рисунок. Маус любила рисовать, и, надо сказать, у неё получалось. Особенно ей удавались сцены с животными в стиле советских мультфильмов (с идеологическим подтекстом). Вот и на этот раз не обошлось без «морали». Под фотографией Эмили изобразила мышь. Мышь сидела у компьютера и смотрела порнографию. Время от времени она озиралась по сторонам – чуть встревоженная и в то же время не теряющая надежды. Вместе с нею не терял надежды и Годен. Ясно, что и Паскалю хотелось досмотреть кино. Досмотреть, и чтобы никто не мешал – ни ему, ни этой встревоженной мыши.

Картина так и просилась на выставку секса в лондонский Barbican Centre. Чего не скажешь о дневнике. Он не просился на выставку, был приземлённым и чуть наивным: всякие мелочи, сплетни, кино. Кино «не для всех», немного о книгах (Катрин Милле, Дорота Масловская), о музыке (в основном indie), но и здесь Эмили предпочитала одно-два замечания, не больше. О Паскале она упоминала лишь вскользь, планов не строила и в будущее не заглядывала.

Будущее? Будущее – производная от «сейчас».

Буквально с час назад Годен приостановился у магазина бытовой техники, где невольно стал свидетелем этого «сейчас» (а заодно и будущего). В витрине красовались десятка два LCD панелей (широкие экраны – превосходное качество), и все синхронно транслировали новости BBC. Актуальные сюжеты: Игры в Сочи, уличные бои в Дамаске и события в Украине – Евромайдан.

Сюжеты наглядно демонстрировали физику перехода количества в качество и давали, таким образом, вполне ясную картину будущего. При строительстве олимпийских объектов в Сочи, к примеру, нанесён серьёзный ущерб экологии и похищены деньги, сопоставимые с бюджетом ста марсианских программ. В результате неразумной вырубки леса в регионе существенно изменится климат, а воровство и коррупция приведут к снижению уровня жизни.

Уличные бои в Дамаске приведут к новым жертвам, но поскольку Башар Асад – друг России, в Сирии как гибли люди, так и будут гибнуть. При скорости, скажем, 500 тысяч в год, уже через двадцать лет в стране останется лишь Башар Асад и его немногочисленные соратники.

Евромайдан – как протест против отказа украинской власти ассоциироваться с ЕС постепенно приобрел более широкие цели. После 16 января, когда Верховная рада приняла откровенно репрессивный пакет законов, ужесточающих санкции к протестующим, акция приняла резко антипрезидентский и антиправительственный характер. Начались выступления в других городах Украины. К шестому февраля оппозиция уже требовала перевыборов президента и возвращения к Конституции 2004 года (меньше прав президенту, больше парламенту).

Последнее сообщение BBC касалось Юлии Тимошенко. Паскалю нравилась эта женщина, и он искренне сопереживал её несчастьям. Как выяснилось, бывший премьер-министр передала из заключения письмо, в котором призвала свою партию отказаться от возвращения к конституции 2004 года и готовиться к президентским выборам. События в Украине грозили серьёзным политическим кризисом. В качестве основных причин такого развития называли социальную несправедливость, низкий уровень жизни и разгул коррупции.

Телевизионный сюжет близился к концу. Корреспондент из Киева отметил явно негативное отношение к протесту руководства России и предположил новый виток противостояния между РФ и Западом. Акция длилась почти два месяца. Уровень недовольства властью в Украине впечатлял и, по мнению Годена, сулил одни неприятности (как, впрочем, и с Олимпиадой, и с Дамаском). «Chaos revolution, короче», – заключил журналист («хаос революции») и распрощался.

Постояв у сухого дока, Паскаль вернулся домой, снова включил Дауна, загрузил альбом в компьютер и приступил к делу.

Чего он добивался? Ничего особенного – понять, что к чему. Откуда вообще берётся этот эффект «параллельной реальности»? В последние лет десять-пятнадцать Годен переслушал немало музыки от Баха до современных панков (где, собственно, и наткнулся на творчество Дауна), но ни разу не переживал ничего подобного.

Композиции Марка казались ему довольно однообразными и походили одна на другую (во всяком случае, Паскаль не заметил особых различий). Он пропустил их через специальную программу – анализатор спектра и получил необходимые для работы характеристики. Едва ли эти характеристики были понятны обыкновенному человеку (скорей математика, и довольно сложная), но Годен справлялся. Инженерное образование и опыт работы в M.M.S. сделали своё дело – Паскаль и рад был бы просто слушать, но уже не мог. Его так и тянуло к формализованному представлению (окружающего мира).

Что до формализации – «досталось» и Эмили.

Однажды он описал её в терминах математической модели, ставшей по сути решающим доказательством (самому себе, естественно) любви к Маус. Он описал её внешность, голос, переменчивость настроения, а затем и внутренний образ. Было сильное чувство – Паскаль будто явился в «Старбакс», взял кофе и стал изучать его с помощью интегральной функции (прекрасный кофе, к тому же в «Старбаксе» можно и кино посмотреть, и книжку почитать).

Вот и теперь – инженер из Matra словно купил новую книжку (допустим, «Страну радости» Стивена Кинга) и не просто читал её, а изучал и исследовал, расщепляя на фрагменты, а затем собирая из них структуры: мыслимые, ирреальные или даже загадочные – подобно фракталам Бенуа Мандельброта. (Кинг и правда мастер универсальных фрагментов – то и дело узнаёшь их, но всякий раз общая композиция выглядит как бы новой.)

Получив характеристики композиций Дауна, Паскаль интегрировал их в специальную базу данных, а затем сопоставил с характеристиками множества других произведений – других авторов и, в общем, наугад.

Наугад, однако, не вышло. Точность опыта, как известно, зависит от системы и объёма статистики. Годену попросту не терпелось. Но уже на следующий день он взялся как надо и к вечеру воскресенья обнаружил некоторые закономерности. При определённом сочетании звука и тишины музыка и впрямь вызывала некий эффект «перемещения». Не отчуждение, не relax, не отстранение от реальности и тем более не порыв. Являлся именно что «другой мир». По меньшей мере, он готов был явиться.

Эффект проявился сначала у Пьера Шеффера, изобретателя так называемой «конкретной музыки». Дальше следовали Янис Ксенакис, Эдгар Варез, исполнители в жанре DBM (Distorted Beat Music) и наконец – современные артисты ближе к панку и в интервале от soul до core: Luke Pickett, Her Words Kill, The Mars Volta, Intohimo и La Dispute.

Сравнив же характеристики этой музыки с характеристиками «обыкновенных» мелодий, Паскаль обнаружил одну особенность. При прочих примерно одинаковых параметрах композиции с эффектом «перемещения» имели существенно более широкий диапазон частот. Отдельные композиции вплотную приближались к порогу слышимости, причём как в левой части диапазона, так и в правой.

С альбомом Марка и вовсе творилась чехарда.

Даже на фоне тишины измерительная программа улавливала частоты из неслышимого спектра. В левой части диапазона явно присутствовал сигнал. Что интересно, по мере звучания альбома сигнал сначала усиливался, а достигнув своего экстремума на композиции Polyphonic Plan («Полифонический замысел»), постепенно ослабевал. Похоже, на Polyphonic Plan как раз и «открывались двери» (в другую реальность), после чего наступала пауза, а Годену лишь и оставалось, что блуждать пустыми коридорами.

В понедельник, 10 февраля, Паскаль отправился на работу, но работать не смог (загадки, домыслы). Он не мог сосредоточиться и, вернувшись домой, вновь отправился к сухому доку. По дороге Годен включил Poème électronique Вареза («Электронная поэма», 1958) и где-то на третьей минуте внезапно услышал скрип открывающейся двери. Он даже увидел её. Сколоченная наспех дверь (чуть покосившаяся и посеревшая от времени) приоткрылась и теперь вызывающе елозила туда-сюда. Елозила, казалось, от ветра, но ветра не было. Как не было и сил двигаться, а в проёме двери маячила тень Эмили Маус.

Помаячив с минуту, однако, тень замерла, стала прозрачной и в какой-то момент исчезла. Poème électronique ещё звучала, и всё же эффект был потерян. Композиции будто не хватило драйва. Вполне возможно – тех самых частот (загадочных частот), о которых размышлял Паскаль и которые присутствовали в том числе и у Дауна. Как бы то ни было, инженер терялся. Честно сказать, он боялся и думать, что подобрался к секрету мистификации.

Ближе к полуночи Годен вышел на Anglesea Road. Он никуда не торопился. Паскаль миновал Canal Walk, Goldsmith Avenue, Milton Park и вскоре (почти неосознанно и как-то само собой) оказался у дома Диккенса.

В минувшую пятницу, к слову, на Ратушной площади открылся памятник писателю – первый в Великобритании (и несмотря на просьбу Диккенса не ставить ему памятников). На церемонии открытия присутствовали более ста приглашенных, в том числе сорок членов семьи литератора. По словам профессора Тони Пойнтона (руководителя проекта), автор композиции Мартин Дженнингс старался передать «энергетику и богатство воображения писателя».

Энергетику? «Вот и сиди теперь, Чарльз, в окружении бутафорских книг, нога за ногу и уставившись в членов семьи», – подумал Годен, кружа у музея, когда неожиданно припомнил о странностях писателя. Диккенс зачастую впадал в транс и был подвержен видениям. Прежде чем перенести на бумагу слова, он отчётливо слышал их, а его персонажи будто находились рядом и общались с ним. Чокнутый, заключил Паскаль, и верно. «Пожалуй, лишь творческий характер этих галлюцинаций удерживает нас от подозрения в шизофрении», – заметил как-то парапсихолог Нандор Фодор, автор очерка «Неизвестный Диккенс».

12 февраля Паскаль повторил маршрут (работа, дом, сухой док, Диккенс), но вместо Дауна и Вареза поставил подборку из «неслышимого спектра», подготовленную днём раньше. Эффект обескуражил его: в доке «открылись двери», а у дома Диккенса Годен уже «разгуливал» пустыми коридорами и всё гонялся за тенью Маус. В какой-то момент тень остановилась, и тогда, чуть замедлив шаг, Паскаль увидел её. Он отчётливо увидел Эмили. Годен и Маус стояли у окна. Квадратное окно в конце коридора светилось ярким и словно неземным светом. На Эмили было платье невесты, ажурные чулки и эффектные сапоги Elche на тонкой шпильке.

Неповторимая Эм. Под платьем у неё не было ни трусов, ни бюстгальтера. Лишь просвечивал пояс и то ли проступал, то ли угадывался чуть ниже узкий прямоугольник цвета асфальта дождливым утром.

– Привет, – промолвила Эмили и улыбнулась.

– Привет, – удивился Паскаль.

Другая реальность была прекрасна.

Паскаль и Эмили взялись за руки. Оба почувствовали тепло и пережили безотчётную радость. К несчастью, радость длилась недолго. Уже в следующее мгновение Паскаль очнулся и обнаружил себя, где и был, – у дома Диккенса. «Руки» Эмили на самом деле оказались поручнями ограждения у Gisors Road. Мимо проехал автобус. Последнее, что Годен запомнил, – звук закрывающейся двери. Хотя и тут неясно – была ли это «дверь» в новое измерение, дверь автобуса или внезапный переход от звука к тишине в его подборке ультразвуков.

Запись закончилась. Годен, впрочем, сомневался – продлись запись дольше, вряд ли его свидание с Эмили тоже продлилось бы. Всё слишком неопределённо – тут тебе и внешние звуки (звуки реального мира – шум города, машины, голоса людей), и содержание самой подборки. Подборка весьма специфичная, но если разобраться – тоже ведь музыка. «Очень тихая музыка», – улыбнулся он про себя. Со своей тональностью, мелодией, ритмом, не говоря уже об особенностях исполнения. Именно стиль (форма, а не суть), рассуждал Паскаль, зачастую определяет качество восприятия современной музыки, да и современного искусства в целом.

Так что тут было о чём подумать.

Другое дело – хотел ли он? По крайней мере, последний опыт у Gisors Road существенно остудил Паскаля. Во-первых, мистика. Слишком много «потустороннего» мнилось Годену в «коридорах», да и в самой возможности повидаться с Эмили. Как атеист, он понимал, что идея абсурдна. Что же до науки, если даже и допустить здесь некую «математику», предметная область казалась чужой и едва ли ему под силу. Годен избегал сомнительных исследований, а если бы и пришлось – уж лучше кокаину поесть.

Мягко говоря, Паскаль не чувствовал вдохновения. Максимум, чего он мог достичь, – научиться галлюцинациям, а точнее – научиться управлять ими. Задача не из лёгких, малоинтересная, да и глупая, если честно. Эмили не вернёшь. Как не вернёшь и Диккенса (разве что памятник, о котором он не просил). Учиться глюкам Годен не хотел. Он и без того мог «повидаться» с Эмили – скажем, во сне или мысленно.

Вернувшись домой, он ещё раз прослушал «Пустые коридоры», распечатал характеристики альбома, собранные им данные (от Гайдна до La Dispute) и позвонил в Нью-Йорк своему другу нейробиологу Лоуренсу Стэнли. Стэнли удивился рассказу Годена, но уже на следующий день взялся продолжить его опыты.

II. Experiments («Опыты»)

Лоуренс Стэнли родился в Провинстауне на полуострове Кейп-Код («Мыс трески», штат Массачусетс, США) в семье эмигрантов из советской Украины. Его родители Лев Ступак и Таня Ступак-Мацало ещё в 1981 году уехали на Запад – сначала в Англию, затем в Канаду и наконец в США. «Ближе к тунеядцу», – шутил в ту пору Лев Германович, имея в виду Иосифа Бродского, осуждённого за тунеядство в СССР и перебравшегося в Штаты.

Шутил, и не зря – поэт подбадривал его.

Именно в Провинстауне «тунеядец» написал так любимую Ступаком «Колыбельную трескового мыса». За что любимую? За «треску», понятно. «Дверь скрипит, – зачитывался Ступак. – На пороге стоит треска».

Просит пить, естественно, ради Бога.
Не отпустишь прохожего без куска.
И дорогу покажешь ему. Дорога
извивается. Рыба уходит прочь.
Но другая, точь-в-точь
как ушедшая, пробует дверь носком.
(Меж собой две рыбы, что два стакана.)
И всю ночь идут они косяком.

У океана, именно у океана мечтал жить Ступак, ведь живущий вблизи океана как раз и знает, по словам Бродского, «как спать, приглушив в ушах мерный тресковый шаг». Треска – это тоска. Сказать же открыто «тунеядец» не мог (нельзя жаловаться). Вот и Лев старался.

Со временем Ступаки сменили фамилию, выбрав «Стэнли», купили дом на Point Street (с океаном у изгороди), а в 88-м произвели на свет Лоуренса. «Ларри – недоумок» – с таким прозвищем юный Стэнли окончил колледж, таким же «недоумком» поступил в Массачусетский технологический институт (MIT) и уже ко второму семестру проявил себя как студент с задатками гения. «Недоумок» с ходу решал сложнейшие математические задачи, увлёкся биологией и с упоением интерпретировал работу мозга в терминах дифференциальных уравнений.

Интерпретировал он и Бродского. Воспитанный на его стихах (спасибо Ступаку-старшему), Ларри приелся Иосиф Александрович и из протеста он создал его программную модель-пародию. Как и русский диссидент, его модель сочиняла стихи – довольно чувственные и приводившие Ступака-старшего в бешенство.

Окончив институт, Ларри перебрался в Нью-Йорк, где с 2011-го работал в лаборатории Earth and Planetary Sciences («Земля и планетарные науки») при Американском музее естественной истории (AMNH).

Итак, 21 февраля 2014 года Лоуренс получил от своего коллеги из M.M.S. Паскаля Годена электронное письмо с сообщением о пропаже невесты и просьбой поработать «над его галлюцинациями», как выразился сам же Паскаль (вконец запутавшийся и растерянный). К письму прилагались статистические данные, альбом Марка Дауна «Пустые коридоры» и описание экспериментов, проведенных Годеном в последние две недели.

«Ларри, я напуган, – писал Годен. – То, с чем я столкнулся, кажется и наукой, и мистикой одновременно». В этом месте Паскаль обозначил паузу («II»), словно решил оглядеться – не кружит ли кто поблизости? Никто не кружил. Кто-то невидимый, может, и был, но не стал выдавать себя и, покружив, улетел. «Из-за этой алхимии трудно сосредоточиться, – продолжил учёный и объяснил вкратце суть. – Обрати внимание на статистику и обязательно послушай альбом Дауна. Собрался было найти Марка в сети, но не нашёл. По слухам, он болен, а то и умер. Если надо, помогу с публикацией и деньгами (уж очень всё любопытно)».

Дальше следовала приписка (небесполезная, по мнению Стэнли, для опытов, но тревожная и свидетельствовавшая скорей о крайнем возбуждении Годена). «У дома Диккенса, – сообщил он, – когда бы я ни пришёл – сидит голубь. Сидит себе и урчит, в том числе и в неслышимом диапазоне (с частотой примерно от 0,05 до 0,2 Гц). Паскаль Годен, подпись, дата».

И подпись, и дата вызвали у Лоуренса ностальгию – как раз в феврале год назад он познакомился с Паскалем на семинаре в Гоа Science: Colonial Factor («Наука: колониальный фактор»). Тот ещё «фактор». А вообще этих «факторов» не счесть. Вот и мистика теперь. Во все времена загадочное и таинственное стимулировало науку и по сути было главным мотивом её развития. То же и с религией – даже основные противоречия между религией и наукой выглядят вполне конструктивными: религия – миф, а наука пытается его развенчать.

Получив письмо от Годена, Ларри задумался.

Его отношения с родителями (читай – с Бродским) давно уже носили если не мистический характер, то во всяком случае далёкий от конструктивного. Связь с родителями основывалась исключительно на чувствах, а атмосфера семьи являла собой весьма запутанную систему домыслов, поэтической символики и предрассудков. С раннего детства Стэнли был вынужден противостоять мифам, стараясь если не опровергнуть их, то хотя бы объяснить.

Так же и с Паскалем. Уже на симпозиуме в Гоа Ларри заподозрил в нём сумасшедшего. Не дауна, конечно, и не психа в смысле неуравновешенности (или ещё как-то), но всё ж таки – слегка пришибленного.

В Панаджи, к примеру (где коллеги провели бо́льшую часть времени), он признался, что безответно влюблён, и даже молился из-за этого. Молился неумело и неконкретно: Аллаху ли, Иисусу Христу – не поймёшь. «Определись уже», – советовал Ларри, но тот не внял. Казалось, Паскаль потерял всякую надежду и теперь искал поддержки, где придётся. «Божества» же бездействовали. Никто из них и не помышлял помочь Годену (влюбился – страдай).

Подругу Паскаля звали Эмили. На снимках она выглядела приветливой, но печальной. Годен восторгался ею, затем напивался, и остаток ночи друзья проводили в West End Club, изображая успешных, но не вполне состоявшихся учёных. К утру Годен сникал, и они шли к морю, где проводили лучшие часы своего «симпозиума». У пристани качалась лодка, стоял запах рыбы (и никаких «божеств»). Друзья ели арахис, разбирали гипотезу Римана и смотрели YouTube: от сюжетов из Сирии (газовые атаки, массовые убийства) до видео с Марса (марсоход Curiosity исследовал Красную планету). Найдены веские доказательства наличия воды на Марсе, Башар Асад получил полную поддержку Москвы, а осуждённые в России Pussy Riot – поддержку Мадонны и Anti-Flag.

Годен реагировал довольно вяло. Чувствовалось, что он в депрессии и, подобно Асаду с Pussy, нуждается в поддержке. Ларри же мог предложить ему лишь арахис да сомнительную гипотезу. Хотя вряд ли это поможет. Как не помогут и «божества», но делать нечего.

Письмо, полученное накануне, требовало ответа. Опыты Паскаля, может, и дурь, но тем и хороши опыты – их хочется проверить. Подтвердить или опровергнуть. Скорей опровергнуть, размышлял Стэнли (Ступак – по папе и талантливый «недоумок» из лаборатории Earth and Planetary Sciences при Американском музее естественной истории).

В тот же день он объехал ближайшие к музею музыкальные магазины, но «Пустых коридоров» там не было. Никто не знал ни об альбоме, ни о самом музыканте. Альбом нашёлся лишь в скромном Fifth Avenue Records & Tapes. Юная продавщица со впалыми щеками, в узких штанах и майке Touche Amore – Is Survived By удивилась: «Марк?!»

– Вы первый, кто спрашивает.

Судя по бейджику, её звали Ира Сендлер. Надо же, подумал Ларри. Ирена Сендлер была участницей польского сопротивления и во время войны тайно помогала еврейским детям. В 1943 году её арестовали, но Ирена чудом спаслась. После установления в Польше коммунистического режима она вновь подверглась преследованию – на этот раз уже своими. Удивительно – Сендлер пережила и нацистов, и коммунистов.

– Вы первый, кто спрашивает, – продавщица держалась свободно и, подобно польскому сопротивлению, проявляла настойчивость.

– И что?

– Могу предложить винил, – Сендлер улыбнулась, её щёки постепенно ожили, а майка Touche Amore чуть приподнялась. – Впрочем, Empty Corridors на CD не бывает, – добавила она. – Даун пишет только винил. Будете брать?

– Буду.

– Насчёт галлюцинаций знаете?

Тут уже удивился Ларри. Сендлер вынула из шкафа пластинку и указала на предупреждение: «Вызывает галлюцинации. Не рекомендовано детям, беременным женщинам и людям пожилого возраста». Надпись располагалась на лицевой стороне конверта и выглядела весьма устрашающе.

Ларри кивнул и полез за деньгами.

– За последнее время, – промолвил он, – в Сирии погибли уже сотни тысяч – в основном дети, беременные и люди пожилого возраста. Лучше уж пластинку послушать, – улыбнулся Ларри и взглянул на продавщицу. – Так?

– Может, и так, – ответила продавщица.

Они поболтали ещё с минуту и расстались.

Сендлер призналась, что «Коридоры» Дауна – «впечатляющая музыка» и, как понял Ларри, эта музыка сильно повлияла на неё (впалые щёки, печальный взгляд).

Странно, но вернувшись домой и впервые прослушав альбом в истинном, а не в сжатом формате MP3, он не нашёл в нём ничего выдающегося. Ларри не ощутил ни «параллельной реальности», ни изменений в мозге (о чём подозревал Паскаль), ни света («отражённого света, который увлекал всё дальше и дальше»). Не зря, видно, Годен казался ему слегка пришибленным.

И всё же в музыке Дауна что-то было. Взять хотя бы стиль, поэзию, не лишённую самобытности, не говоря уже о самом авторе. «Сумасшедший из Приднестровья» – гласила одна из редких заметок о нём в Trouser Press.

Марк родился и вырос в Тирасполе (так называемая «Приднестровская Молдавская Республика»). Настоящее имя – Пештру Лушняу. Активно выступал против русского вторжения в Молдову, неоднократно судим, прошёл принудительное лечение в психиатрической клинике Рыбницы, а по выходе из неё бежал за рубеж: сначала в Румынию, затем в Польшу, оттуда – в Австралию (Дарвин, Бигл-Бей, Брум).

В своей музыке он удивительным образом сочетал элементы hardcore-punk, soul и noise. Вокал Дауна напоминал манеру Люка Пикетта из Her Words Kill, а поэзия являла ироничную смесь социального протеста и певучести, что ли. Ларри улыбнулся. Термин «певучесть» вырвался сам собой. А вообще, интересно – что-то славянское было в этой певучести, но также и западное – отчасти зловещее и одновременно мягкое («бесчинства суфражисток» – подумалось Ларри, ну как тут не засмеяться?).

Альбом «Пустые коридоры» был записан в домашней студии Марка в Бруме. В 2013 году альбомом занялась малоизвестная Mystic Implication of Poland из Польши, и с тех пор, по словам Сендлер (Ира Сендлер в майке Touche Amore), пластинка время от времени переиздаётся на подобных же лейблах и преимущественно за счёт автора. Марк не ведёт блогов, он нелюдим, выступает в основном по клубам. У него пикап Dodge, вертолёт Robinson, а в Рождество он улетает на Южный полюс.

Сендлер оказалась весьма продвинутой по части Дауна, да и вообще по части альтернативной музыки (авангардной, экстремальной и так далее).

Признаться, Ларри был очарован ею.

Ближе к ночи он вновь поставил альбом, но на этот раз решил испытать наушники, прилёг (очень хотелось спать), и странное дело – уже при первых звуках Intro ощутил нечто необыкновенное. Не вполне объяснимое, отчасти приятное, но вместе с тем и болезненное. Во всяком случае, явление таило некий дискомфорт – сначала холод, затем страх, и, казалось, пространство вокруг Ларри стало сжиматься. В середине Experiments он отчётливо услышал шум дождя. Чуть потеплело, и в этом «ограниченном пространстве» теперь преобладали запахи. Они сменяли друг друга – знакомые и в общем простые и понятные: запах мокрой пыли, телефонной будки и бензина.

Приехали, короче. Лоуренс снял наушники.

В отличие от его Hi-Fi системы Dynaudio наушники Sennheiser за 60 долларов как раз и справились (Sennheiser HD 215 II, 12–22000 Гц). Осталось понять – с чем именно справились и каким образом?

Сон как рукой сняло. Вернулось любопытство и даже азарт. А ведь ещё час назад Ларри не сомневался – Годен сумасшедший, он пережил душевную травму, что ж удивляться его «параллельным мирам»? Ларри включил компьютер, загрузил Microsoft Access и взялся за проект таблицы – специальной таблицы для работы с загадочным альбомом.

Альбом включал 12 композиций (по шесть с каждой стороны, от Intro до Empty Corridors). Ларри ввёл их названия, тексты, продолжительность, частотные характеристики и оставил дополнительные поля на случай развития (тема, настроение, заметки и т. п.). Специальный раздел он отвёл и для информации, полученной от Паскаля, включая данные его опытов, статистику и эффект, пережитый Годеном и сформулированный вербально.

Он определил ключи, назначил индексы, смарт-теги и подстановки. Чем не искусство? Ларри, словно художник, вдохновлённый предчувствием, писал последнюю картину. Картина – что надо. Пусть не Дега, но уж точно в духе футуристов и с элементами перформанса.

Над Нью-Йорком занимался рассвет.

Под утро Стэнли интегрировал полученную таблицу в исследовательскую базу данных лаборатории Earth and Planetary Sciences, отправил Годену SMS, где обещал помочь, но просил не торопить его и, испытав недобрые чувства, уснул.

Всю следующую неделю и вплоть до 8 марта Ларри слушал альбом, записывал впечатления и строил гипотезы. Секрет «Коридоров» между тем не давался. Ларри поднял справочники по физике, накупил всевозможных устройств (в основном бытовые приборы, работающие в диапазоне инфра – и ультразвуков), а в гараже устроил настоящую мастерскую. Он разобрал и переделал заново с десяток наушников, сжёг по неосторожности колонки, микроволновую плиту и едва не устроил пожар – ничего.

Секрет по-прежнему не давался.

Зато в мире происходили поистине «захватывающие» события. Ларри с тревогой следил за новостями и ужасался – русские вновь демонстрировали свою подлую сущность. Пользуясь chaos revolution в Украине, Россия твёрдо решила взять Крым.

Первого марта в ответ на обращение крымских сепаратистов к президенту РФ (с просьбой защитить их от якобы бандеровцев и фашистов) Путин получил разрешение Совета Федерации на ввод войск в Украину. Уже на рассвете второго марта начался штурм воинских частей в Балаклаве и в районе аэропорта Бельбек. Захвачены пленные, техника и склады с оружием.

Пиздец какой-то, размышлял Ларри, русских так и тянет что-нибудь отнять: Приднестровье у Молдовы, Абхазию и Южную Осетию у Грузии, а теперь и Крым у Украины. Крым – «страна Чехова» в представлении американцев (во всяком случае, по словам Александра Гениса – писателя и ведущего радио «Свобода»). Чехов? Какой к чёрту Чехов – страна истинных русских! Судя по репортажам (даже западных СМИ, не говоря уже о российских), русскоязычное население Крыма с восторгом встретило ввод войск.

Что любопытно – если Молдова с Грузией хотя бы сопротивлялись, то украинские солдаты в Крыму лишь делали вид. Они с лёгкостью сдавали оружие, а то и переходили на сторону врага. Местные буквально выпрыгивали из штанов, приветствуя оккупантов. Настоящий экстаз. Торжество русофилов.

Оставались крымские татары – последний очаг сопротивления. Татары пока держались. Впрочем, и здесь надежды немного: единственное их оружие – честь, а честь в России – наказуема.